Ф. Б. А в группу НО в январе 1985-го пришел красавчик Густав (Георгий Гурьянов, барабанщик группы "Кино"). У нас не было сомнений, хотя всерьез и со стопроцентной уверенностью тогда никто не мог сказать ни о ком, это сейчас можно открыто заявить – он гей! А тогда это было оскорбительно и унизительно по гомофобным советским и уголовным меркам. Густав приходил на репетиции тщательно выглаженный, с уложенными волосами, после купания в бассейне Института имени Лесгафта, который был неподалеку. Алексовы же носки люто воняли после рабочей смены на "Скорой Помощи", а потом, по мере репетиций, в комнате разливался аромат портвейна, который они пили на лестнице. В общем, музыканты НО были контрастны. Брат Алекса Оголтелого служил в милиции и внешне он был копией Алекса. От него у Алекса всегда была ментовская форма, в которой он выступал в Рок-клубе на концертах "Народного Ополчения". А на первую репетицию НО у меня дома Алекс приехал после суток в вытрезвителе, где его побрили наголо. Опыт общения с блюстителями порядка учил нас выживать, искать слова для объяснения своего поведения и образа. Не будешь же ты выкладывать всю свою идеологию перед ними? Стандартная байка про то, что "мы из кино" порой срабатывала от задержаний. Тем более, что половина прикидов могла быть в самом деле позаимствована в театральных костюмерных. Как, например, красный камзол Ослика.
Основная тусовка "битничков", несмотря на гей-эпатаж, педиками не была, у нас были "жабы", как их называли "битнички". Кто это придумал – неизвестно. Это пришло к нам из более ранних времен. У Майка Науменко была песня, написанная для Свина, со словами "у меня есть жаба, редкостная дура, и я бубу её каждый день".
М. Б. Ну вот, и это все отголоски самого начала восьмидесятых и переходного периода от тусовок хиппанов семидесятых к "новой волне". Новое движение, новые термины, новый вид и фольклор. Что-то даже укрепилось в панк-волне середины восьмидесятых, которая уже оформилась "по международному стандарту". Жабы тоже, у нас одну девицу так и прозвали в итоге "Жаба Наташа".
Ф. Б. У нас в тусовке все жабы имели клички: Килька, Гангрена, Мява, у Юли Зарецкой было аж две – Активная и Связистка. Жабы делились на две категории. Те, с которыми круто отжигать, тусоваться, устраивать панковские оргии. И те, с которыми можно было бы завести отношения. По всем моим друзьям это было заметно, все вроде шумели и орали вместе. А потом у каждого появлялась относительно уравновешенная подруга, с которой быстренько игралась панк-свадьба. Мне досталась одна из самых шумных, Юля Активная. Свинья постоянно окружал себя миловидными девочками, обычно небольшого роста, славными и любящими его. Называл их упорно "жабами", видимо, проверяя на терпимость. Девочки терпели его выходки. Он был славный пупсик, вечно пьяный и добрый. К тому же, из хорошей семьи. Трек "Ночь В Окне" я написал на день рождения Свина, это был жесткий стёб над его беспорядочными половыми связями. Свин поулыбался, пленочку принял и спрятал.
Говорят, Свин никогда не дрался и не терпел насилия, но у меня сложилось другое впечатление. Видимо это был где-то 1985-й год, когда я застал подвыпившего Андрея, мутузившего какую-то свою жабу. Наверняка, та была виновата; впрочем, в том борделе, в котором все они жили, любой мог проснуться в постели с незнакомым человеком. Рикошет запретил мне вмешиваться, я хлопнул дверью и решил больше туда никогда не ходить. Мне было абсолютно ясно, чем закончится эта история ленинградского панка, уже тогда. Это был просто вопрос времени.
М. Б. Но в период оформления и подъема субкультурок все было гораздо бодрей. Начались даже неформальные свадьбы – и в Москве, и в Питере. Вопрос один: зачем?
Ф. Б. Как в том еврейском анекдоте: "Ну, во первых это красиво!" Все выряжены, как на парад. Обязательно торжественный приход в ЗАГС, в уже заметном подпитии, шумно, с криками. Не везло тем парам, которые в тот же день расписывались… Их толпа сметалась, если работники ЗАГСа не успевали принять решение. Многих из панков, в итоге, расписывали где-нибудь в подвале или маленькой угловой комнатенке, подальше от надушенной "Шипром" и дефицитными французскими духами массовки. А затянутые в яркие кофточки тетеньки с отвращением старались "отработать" как можно быстрее.
Я на свою первую свадьбу явился в "стильном" костюме мышиного цвета, пошитом в шестидесятые и галстуке-селедке. Алекс и вся толпа были разодеты, как клоуны. Мои новые родственники-ортодоксы были в черном. Естественно, они офигели, так как свадьба была их идеей. Мне это все было противно, я ненавижу свадьбы. На свою вторую "роспись" я пришел, позабыв паспорт дома. Свидетелем был Дима Бабич из "Бригадного Подряда", он же любезно вызвался смотаться за паспортом.
Свадьба Алекса была еще более яркой. Как там все происходило, я не знаю, потому что не пошел. Почему? Фиг знает. Может потому, что уже хотел перестать тусоваться. Может, потому, что ненавижу свадьбы. Или потому, что не бухал никогда. Сейчас, глядя на фотки, я жалею, что не пошел. Его жена Марина была из разряда "правильных" девушек. Она писала стихи, на которые я сочинял музыку и мы записывали треки. У нее были вполне серьезные, мужские стихи, несмотря на ее пушистую внешность. Они прекрасно дополняли Алексов бред и придавали ему внушительный и повзрослевший вид. Она любила Алекса очень сильно. Крайне серьезно говорила мне, что он "настоящий поэт". У них быстренько завелся сын, которого Алекс назвал в честь Хрущева Никитой. Сколько они прожили вместе и когда семья развалилась, я не знаю. Но причина мне известна.
М. Б. В целом, ситуацию обрисовали. А что про группы? На слуху остались больше "АУ", "Объект Насмешек", "Бригадный Подряд" и "Народное Ополчение".
Ф. Б. В 1983 году я задумал собрать группу, придумал название и стиль. "Отдел Самоискоренения". Я всегда любил разную музыку и хотел, чтоб группа тоже была разнообразная. А тематика одна – "на злобу дня", как "Окна РОСТА". В общем, зовет меня Рикошет познакомиться с чуваком, который играет на гитаре и хочет поиграть со мной. Прихожу на какую-то тусовку на квартире в Купчино: Сашка Сапог, такой красавец с челкой до подбородка и в огромных очках. Веселый, поржали. А у него к тому же еще и ребенок, почти младенец, а матери нет. Мы с ним потыркались вместе, гитарист он был фиговейший. И упрямый. А тут Рики мне рассказывает, что АУ-шный басист Алекс Оголтелый тоже хочет группу собрать. И телефон дает, приговаривая, что сам его недолюбливает. Мы с Алексом тут же находим общий язык и решаем собрать сразу две группы. ОС и "Народное Ополчение". И забиваем репетицию у меня дома. Алекс приходит бритый наголо, после суток в ментовке. Мы садимся разбирать песни НО и понимаем, что разбирать-то там нечего, всё просто. Я тут же решил все это записать. Так появилась первая запись на подпольной панк-студии Begemotion Records.
Алекс уже работал санитаром в скорой помощи и отлежал в дурке. Песни были с явным уклоном в легкое сумасшествие. Потом как-то Алекс привел Ослика, которого он встретил чуть ли не в своем доме. Ослик шел из музшколы с валторной, Алекс задал ему самый тупой вопрос на свете:
"музыкант?" И вскоре Ослик стал панком и ходил в красном театральном камзоле. Мы порепетировали, пофоткались вчетвером. Но Сапог играл так плохо, что я даже не записывал это. Мы решили остаться втроем. И вскорости приступили к записи "Эх, злоба, эх!" НО и "Лозунгов Манифестации" "Отдела Самоискоренения".
Мы с Алексом сошлись в 1983-м еще и потому, что оба обожали Public Image ltd. На фоне остальных панков, Свина и Рикошета, которые не принимали авангардный арт Джонни Роттена после ухода из "Пистоле", альбом Second Edition нам просто снес голову. Впоследствии, в 1984-м, к нам присоединился еще один фан PiL – гитарист Мотя. А тогда, в самом начале, мы буквально бредили этим альбомом, вышедшим на четырех виниловых 12" дисках! Я не выдержал и упросил свою маму купить этот альбом у Свина. Благо, ему он не нравился, а я его уже значительно запилил на своем старом проигрывателе "Аккорд". Свин, ничтоже сумняшеся, выкатил мне ценник в девяносто рублей, а в придачу продал вкладыш от альбома The Clash Sandinista за десятку. Вкладыши могли быть проданы отдельно в те времена. И цена была, как на "толпе". Но я был молодой, не жадный. Свин был милашка, моя мама его любила, и мы все, включая мою маму, обожали Second Edition. Так, что денег было не жалко.
М. Б. На чем играли? Ведь с аппаратурой в неформальном мире было негусто.
Ф. Б. О советских гитарах "Урал" я не буду говорить, это были механизмы из арсенала средневековых пыток. Такие дрова были у нас в пионерлагере. Своих электрогитар у меня отродясь не было. Я ставил звукосниматели на акустики. Продавались два вида звучков – за девять рублей (один со шнуром) и за двадцать (сразу два с темброблоком – громкость и фильтры). Как сделать overdrive и вообще, что это такое, я понятия не имел. Поначалу я крутил всякий пластик на струны, чтобы они трещали. Потом плюнул на это дурное дело. Моя самая первая гитара вообще была мне подарена девочкой, которая мне нравилась в школе. Я долго играл на ней, как на акустике, а потом во времена "Народного Ополчения" переделал ее под контрабас. Снял лады, поставил четыре струны и звукосниматель. Еще был бас с крючком на грифе – очевидно, чтобы можно было его вешать в платяной шкаф. Это был болгарский "Орфей". По форме он был "скрипка", звучал довольно погано, но хотя бы строил. Потом я снял с него басовый гриф и поставил гитарный, от акустики. И на этой "полудеке" записывался на альбоме "1986" "Бригадного Подряда". Соло, которое все знают наизусть, из известной всей стране песни "Зачем я полюбила идиота" я придумал и записал на этой гитаре. В тот день, когда они пришли записывать "Идиота" я показал им "новый" инструмент, на котором собирался записать соло. Они орали: "Зачем ты убил басуху?" Соляк в песне, которая стала хитом, развеял их сомнения.
Мою первую барабанную установку мне купила мама. Мы пошли в магазин на Васильевском острове (он до сих пор там существует, на Малом проспекте), и я выбрал "самую большую" – рижский RMIF за семьсот пятьдесят рублей. Еще у меня был Электроорган MIKI, который стоил около шестисот, и пианино PETROF, стоившее больше тысячи рублей.
Теперь история гитар, сделанных в стиле art-brute, как сейчас бы сказали искусствоведы. Это полностью самодельные гитары, сделанные из доски и самого убогого грифа. Самую первую такую доску я нашел в Театре Юного Зрителя. Это было не моё творение, но оно меня побудило к творчеству. Я бережно выкрасил деку найденного на полках инструмента в белый с кроваво-красными полосками, процарапанными в дереве. Получилось очень по-хирургически. С грифа я напрочь снял лады, вылизал его, выкрасил в еще более страшный менструальный цвет и густо покрыл лаком. Играть на безладовой гитаре было неудобно, сустейна не было никакого, извлечь звук было просто больно. Тем не менее, это заставляло строже "слушать" свои пальцы и внимательнее играть. На этой прямоугольной доске неизвестного автора были записаны три самых главных трека ОС в 1984-м.
Потом создал еще два "шедевра". Из куска гнутых ножек какого-то выкинутого стола я сделал бас-гитару. Труба была из нержавейки, сверкала злобным переливом. Куски доски – черные. На басуху я натянул три РОЯЛЬНЫЕ струны. Звучали они жутко злобно. Каким-то образом медные рояльные струны снимались магнитными датчиками, и, в общем, рояльный звук хорошо передавался через них. Струны были толстенные, рвать их приходилось со всей дури. На одном из треков я играл на ней смычком. Гитара, которой я горжусь по-настоящему, была сделана так же, как и бас. Продолговатый кусок фанеры вместо деки, гриф от акустики, темброблок был разобран и единственный выживший датчик прикручен ближе к нижней подставке. Чтобы гитара не крутилась, я навертел вместо деки конструкцию из проволоки, которую выкрасил алым цветом. Гитара была черная, некоторые лады – белыми. Она удивительно красиво звучала и была весьма удобной, а главное, легкой. Алекс очень любил эту гитару. И, когда я решил закрыть студию для уже неуправляемо бухавших музыкантов, я подарил ему эту гитару (вместе с рояльным басом), налепив на нее буковки Alex. У Алекса был день рождения.
Уже был материал и его хотелось записать. Нужен был аппарат, и такой был у Свина. Это был аппарат, купленный на деньги его уехавшего за границу отца Валерия. На нем мы играли, записывая "Новогодие" в 1985-м. Свин дал нам еще не до конца убитые колонки и пульт "Солист" на 6 каналов. "Бригадный Подряд" тоже писался через этот пульт. Папа оставил своей первой семье денег, уезжая в Израиль. Андрей накупил аппарата. В 1985-м мы доделывали альбом "Новогодие", и у нас оставалась буквально пара треков, которые трудно было записать без пульта и подзвучки, настолько они были сложными по аранжировке. Рикошет в это время собрал первый состав "Объекта Насмешек". С моим одноклассником Юрой Кацуком-Скандалистом и еще горсткой купчинских панков, разодетых в кожу и тельники, они приехали ко мне с санкцией Свина забирать аппарат. Я просил их и Андрея дать нам еще несколько дней. Но Рики был непреклонен и повел себя, в общем-то, как будущий рэкетир. Они собрали аппарат, вынесли его вниз и стали ловить транспорт, стоя под окнами эркера комнаты моей бабушки, где меня "посвящали" в панки в 1982-м году. Я был крайне зол. Это был мой лучший друг по школе, со вторым моим другом. И аппарат, без которого запись вновь превращалась в адище. Взял ведро воды и вылил его на голову, удачно вставшего прямо под окном Рикошета. Он тогда знал, что был не прав. Потому, что после этого мы виделись на фестивалях и он продолжал звать меня в Рок-Клуб. Но в общем, мы не разговаривали почти десять лет после этого.
М. Б. Но был же Рок-клуб, со своими репетиционными базами и площадками…
Ф. Б. Ленинградский Рок-клуб в это время существовал обособленно, там заседали комиссии, литовались тексты. Однажды Алекс принес песню "Шестьсот прекрасных дам", матерную пародию на "Десять прекрасных дам" БГ. Мы ее записали для "Бит Заел" и решили показать БГ. Как бы мы ни стебались над группами Рок-клуба, но мы хотели, чтобы они о нас знали. В общем, Алекс снарядил меня в поход к БГ. Мансарда над католической церковью на Невском сама по себе была величественна. Меня впустили, БГ где-то гулял. Я подождал, он пришел расслабленный и нежный. Принял душ, а потом принял меня. К тому моменту я уже внутренне угорал от абсурдности ситуации. В общем, покрутил я ему наши произведения, а потом показал "шестьсот матерных дам". Наш кавер ни обидел его, ни польстил ему. БГ, в общем-то, повел себя, как на заседании Рок-клуба вели в то время. Он "дал оценку" нашему творчеству: сказал, что нам еще надо поучиться, указал на слабые места, попросил серьезнее работать с текстами. Вынес мозг так, что я потом горько жалел, что я не Свин, который нагадил ему под дверью.
Однако стоит отметить, что и Свин ходил на поклон к БГ. И в рок-клуб вступать пытался несколько раз, но был отвергнут. Да и я тоже носил наши тексты на "литовку" в рок-клуб. Подправил все, конечно, убрал весь мат и грязь. С "литовки", проверки текстов в специальном отделе, начинался прием. Однако, по тому, как меня встретили, мне показалось, что о нас уже знали, и ничего хорошего это не сулило. Тексты взяли на пару дней, потом я позвонил и меня пригласили. Я пришел, мне тетенька сказала, что такие тексты пишет ее сын в школе, что это "маяковщина" (что в ней плохого?), что нам еще надо поучиться, указала на слабые места, посоветовала серьезнее работать.
Есть противоположные стороны, враждующие между собой. Государство и свободные личности. А между ними есть зона, в которой могут существовать художники, ученые, музыканты, рокеры. Они могут писать свои работы, продавать идеи, создавать бомбы, собираться в клубы. Они могу делать то, о чем они все мечтают, – зарабатывать на том, что они умеют. Продавая не только свой продукт, но и часть своей души. Я не смог туда войти. И до сих пор не могу.
Если копнуть творчество панков восьмидесятых, то можно с трудом найти тексты, открыто протестующие против системы. "Отдел Самоискоренения" был открыто антисоветским проектом. "Народное Ополчение" и Алекс подтолкнули для написания песен про Андропова и Рейгана. Но фетиш Брежнева, комичного образа бровастого идиота, просто навсегда остался символом группы. Впервые имя партийного лидера назвал Алекс, причем сразу двух – "Ууу, Jah-мБ.А. ю – Джамбабабабаба Брежнев, Джамбабабаба Андропов". Его рассмешила ситуация со сменой власти старцами. В этом не было "антисоветчины" в чистом ее понимании. Но было отъявленное глумление и наглое неуважение к партии. Алекс травил анекдоты про Брежнева, постоянно его пародировал. Впавший в маразм генсек умер, но особой радости и нервного ажиотажа не произошло, как когда умер Сталин. Смерть Брежнева была так же комична, как его речи, написанные спичрайтерами – и это стимулированное допингами бормотание издавалось на виниловых дисках. Самые циничные меломаны-спекулянты брали диски с речами Брежнева, переклеивали на них "яблоки" с фирменных Pink Floyd и продавали за бешеные деньги. Выяснив дома, что вместо Dark Side или "Стенки" у тебя звучат "долгие продолжительные аплодисменты, переходящие в овации", найти продавца было невозможно. У нас тоже был диск с речами Брежнева о молодежи. Мы использовали его на альбоме "Бит Заел". А в "Джамбе" имя Леонида Ильича впервые в истории было воспето. И с тех пор стало поэтическим образом группы "Народное Ополчение". Я тогда так разошелся, что Алекс отказывался подпевать мне в припевах. "Джамба" раскрыла во мне потенциал политсатирика. А когда на нас свалились репрессии, Алекс вообще перешел на "эзопов" язык, а я перестал писать тексты.
М. Б. Можно поподробней про репрессии?