* * *
В Конгрессе нас было немного, но мы очень любили спорить. День за днем мы тратили на самые несущественные вопросы.
Один делегат, из тех, кто одержим нездоровой страстью к спорам, имеет горячую голову, быстрое воображение и скор на язык, кто с трудом выслушивает любую аргументацию, кроме своей собственной, сидел однажды возле меня во время пустяковых, но многословных дебатов. Он спросил меня, как могу я сидеть молча и выслушивать столько неправильных рассуждений, которые можно опровергнуть одним словом. Я ответил, что опровергнуть действительно легко, но заставить замолчать невозможно; что, предлагая принять какие-либо меры, я беру на себя, как это и следует, самую трудную долю работы, но что в общем я готов слушать других. Если тот или иной участник дебатов выскажет убедительные доказательства или возражения, то этого и довольно. Если же нет, я считаю достаточным посоветовать опускать сказанное без внимания и не повторять его. Это было бы лишь напрасной и намеренной тратой времени и злоупотреблением терпением Конгресса, которые никак нельзя оправдать.
Я думаю, что если бы члены совещательных органов придерживались в целом такой линии поведения, то за день они бы делали то, на что у них уходит неделя. И действительно, гораздо больше, чем это может показаться поначалу, заслуживает внимания вопрос, не является ли немая легислатура Бонапарта, которая молчала, но делала много, предпочтительнее той, в которой много говорят, но ничего не делают.
До революции я служил обществу в легислатуре Виргинии вместе с генералом Вашингтоном, а во время революции – в Конгрессе вместе с д-ром Франклином. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из них выступал больше десяти минут или говорил о чем-нибудь, кроме главного, нужного, чтобы решить проблему. Они брались за крупные вопросы, понимая, что мелкие будут разрешаться сами по себе. Если нынешний конгресс грешит многословием, то как же может быть иначе в собрании, куда народ послал сто пятьдесят юристов, чье ремесло – во всем сомневаться, ни в чем не уступать и говорить часами? Так что не следует ожидать, что сто пятьдесят юристов смогут вместе делать дело. Но вернемся к нашей теме.
Поскольку те делегаты, которые считали, что семь штатов правомочны ратифицировать договор, были сильно обеспокоены тем, что их предложение было отклонено, я предложил третьего января пойти с ними на компромисс и поэтому выдвинул еще одну резолюцию.
Она исходила из того, что сейчас в Конгрессе присутствовали представители только семи штатов, которые единодушно высказались за ратификацию договора, но разошлись в вопросе о своей правомочности. Однако те, кто отрицал правомочность в этих условиях, не хотят, чтобы их полномочия, какими бы они ни были, остались неиспользованными в целях восстановления мира, насколько это возможно сделать с чистой совестью и без решения Конгресса о правомочности семи штатов.
Они также полны решимости ратифицировать договор, насколько это в их власти. Это следует передать нашим представителям с указанием никому пока об этом не сообщать. Они должны попытаться продлить срок обмена ратификационными грамотами еще на три месяца. Их следует проинформировать о том, что как только здесь соберутся представители девяти штатов, им будет выслана ратификационная грамота от их имени.
Если они получат ее до истечения срока обмена грамотами, они должны использовать именно ее, а если мы не успеем, они должны представить для обмена документ от имени семи штатов, сообщив, что ратификация договора происходила в то время, когда в заседаниях Конгресса был перерыв, но что делегации семи штатов были в сборе и единодушно согласились ратифицировать договор.
Дебаты по этому вопросу проходили третьего и четвертого, а пятого, поскольку в Англию из порта (Аннаполис) должен был отплыть корабль, Конгресс поручил своему президенту составить соответствующее послание нашим представителям.
* * *
14 января. Поскольку вчера на заседании Конгресса появились делегаты от Коннектикута, а сегодня – Южной Каролины, договор был ратифицирован без единого голоса против. Было приказано изготовить три ратификационных грамоты, из которых первую послали с полковником Хармером, вторую – с полковником Фрэнксом, а третью передали морскому агенту для отправки при первой же возможности.
Вскоре Конгресс приступил к рассмотрению наших международных отношений. Он считал, что с каждой страной необходимо установить торговые отношения на тех же условиях, какими пользуются там и другие народы, и с этой целью предложить каждой стране заключить с нами отдельный торговый договор. Этот акт означал бы также признание каждой страной нашей независимости и прием нас в братство наций. Мы, имея полное право на свой статус, конечно, не снизойдем до того, чтобы просить об этом, но, однако, не хотим отказывать другим в возможности дружески приветствовать нас. С Францией, Голландией и Швецией у нас уже были торговые договоры. Однако полномочия на их пересмотр, если это сочтено будет необходимым, были также даны. Другими государствами, с которыми предлагалось заключить договоры, были Англия, Гамбург, Саксония, Пруссия, Дания, Россия, Австрия, Венеция, Рим, Неаполь, Тоскана, Сардиния, Генуя, Испания, Португалия, Оттоманская Порта, Алжир, Триполи, Тунис и Марокко.
7 мая Конгресс принял решение, что для ведения переговоров о заключении торговых договоров с иностранными государствами в дополнение к г-ну Адамсу и д-ру Франклину должен быть назначен полномочный посланник, и я был избран на этот пост. В соответствии с этим 11 числа я выехал из Аннаполиса, взяв с собой старшую дочь, находившуюся в то время в Филадельфии (две другие дочери были слишком малы для такого путешествия), и продолжил свой путь в Бостон, чтобы оттуда отплыть за океан. Проезжая по разным штатам, я решил выяснить состояние торговли в каждом из них; с этой же целью я заехал в Нью-Гэмпшир и вернулся в Бостон. 5 июля я отплыл оттуда на торговом корабле "Церера", направлявшемся в Каус и принадлежавшем г-ну Натаниелю Трейси. Сам он тоже был на борту в качестве пассажира. После приятного девятнадцатидневного путешествия 26-го числа мы прибыли в Каус. Там мне пришлось задержаться на несколько дней из-за недомогания моей дочери. 30-го мы сели на корабль, следовавший в Гавр, прибыли туда 31-го, выехали оттуда 3 августа и 6-го прибыли в Париж. Я сразу же посетил д-ра Франклина в Пасси, сообщил ему о нашем поручении, и мы написали находившемуся тогда в Гааге г-ну Адамсу, с тем чтобы он присоединился к нам в Париже.
Перед моим отъездом из Америки, то есть в 1781 г., я получил письмо от г-на де Марбуа из французской миссии в Филадельфии, извещавшего меня о том, что он получил указание от своего правительства собрать такие статистические сведения о различных штатах нашего Союза, которые могли бы дать его правительству полезную информацию. Он адресовал мне несколько вопросов, касающихся штата Виргиния. Я взял себе за правило при каждой возможности собирать о своем штате сведения, которые могут пригодиться мне в общественном или личном плане и излагать их на бумаге. Эти записи я делал на отдельных листках и складывал их как придется, так что мне было трудно потом отыскать нужный листок, когда в этом возникала необходимость. Я счел этот запрос удобным случаем, чтобы доработать свои заметки, что и сделал в соответствии с порядком вопросов г-на Марбуа, выполнив его пожелание и расположив свои материалы так, чтобы я мог удобно ими пользоваться. Некоторые мои друзья, которым они время от времени становились известны, просили прислать копии. Поскольку столь большое переписывание от руки было бы непосильным трудом, я, чтобы удовлетворить эти запросы, предложил прислать им несколько отпечатанных копий. Однако с меня за это запросили такую цену, что она превзошла важность всего этого дела. По прибытии в Париж я обнаружил, что там эта работа может быть выполнена за четверть той цены, что с меня запрашивали здесь. Поэтому я исправил, расширил свои записи и отдал отпечатать их в двухстах экземплярах под названием "Заметки о Виргинии". Несколько экземпляров я отдал моим близким друзьям в Европе, а остальные послал своим друзьям в Америке. В Европе один экземпляр после смерти своего владельца попал в руки некоего книготорговца, который заказал перевод текста. Когда он был подготовлен к печати, книготорговец сообщил мне о своих намерениях и прислал рукопись с просьбой поправить ее, не спросив, однако, ни в какой иной форме разрешения на ее публикацию. Никогда я не видел такой жалкой попытки перевода. Я обнаружил перестановки, купюры, искажения, часто прямо противоположные смыслу оригинала, с самого начала и до конца этот перевод был усеян ошибками, словно кляксами. Самые значительные я исправил, и в таком виде текст был напечатан на французском языке. Один лондонский книготорговец, увидев этот перевод, попросил у меня разрешения напечатать английский оригинал. Я подумал, что будет лучше дать возможность миру увидеть, что оригинал не так уж плох, каким его представил французский перевод. Такова подлинная история этой публикации.
* * *
Г-н Адамс вскоре присоединился к нам в Париже, и нашей первой задачей была выработка общей формы договора для представления его тем государствам, которые собирались вести с нами переговоры. Еще во время переговоров о мире с британским уполномоченным Дэвидом Хартли наши представители, по инициативе д-ра Франклина, предложили включить статью, запрещающую захват государственными или частными вооруженными кораблями обеих воюющих сторон всех торговых судов, занятых обычной перевозкой коммерческих грузов между странами. Англия отклонила это предложение, поступив, по-моему, неразумно. Потому что в случае войны с нами ее гораздо большая по объему торговля подвергнется на море бесконечно большему риску, чем наша. Чем больше дичи, тем больше ястребов. Так и здесь: чем больше может быть захвачено на морях богатых призов, тем больше будет наших каперов, а их каперов, наоборот, будет немного из-за недостатка объектов для захвата. В наш проект договора мы включили эту статью с положениями, запрещающими нападение на занимающихся своими делами в незащищенных местах рыбаков, скотоводов, невооруженных граждан; предусматривающими гуманное обращение с военнопленными, запрещение военной контрабанды, из-за которой торговые суда подвергаются таким досадным и губительным захватам; а их экипажи – жестокому обращению; а также принцип "свободные суда – свободные товары".
На совещании с графом де Верженном было решено оставить для законодательного регулирования обеими сторонами те изменения в наших торговых связях, которые могут возникнуть в обстановке наших дружественных отношений. Мы без труда смогли узнать у посланников нескольких европейских стран при Версальском дворе об их отношении к взаимной торговле и целесообразности ее поощрения заключением договора о ее защите. Старый Фридрих Прусский отнесся к нашему предложению сердечно и без колебаний. Когда он назначил барона де Тульмайера, своего посланника в Гааге, для переговоров с нами, мы сообщили ему проект договора. С небольшими изменениями, внесенными королем, договор вскоре был заключен. Дания и Тоскана также вступили в переговоры с нами. Поскольку другие государства проявили незаинтересованность, мы не считали нужным оказывать на них давление. Казалось, что они знали о нас немногим более того, что мы – мятежники, успешно сбросившие с себя ярмо метрополии. Они не знали о нашей торговле, которая всегда монополизировалась Англией, и о возможностях обмена товарами с нами, который был бы выгоден для обеих сторон. Поэтому они предпочитали оставаться в стороне, пока не прояснится, какие отношения выгодно с нами установить. Начавшиеся с Данией и Тосканой переговоры мы намеренно затянули вплоть до истечения срока наших полномочий. Мы не делали новых предложений о торговом договоре другим государствам, не имевшим колоний, поскольку наша торговля, представляющая собой обмен сырья на готовые изделия, является достойной платой за допуск в колонии тех государств, у кого они есть. А установи мы торговые отношения без этой выгоды с другими государствами, и все начнут требовать тех же самых условий по обычному принципу gentis amicissimae.
Г-н Адамс, назначенный полномочным посланником Соединенных Штатов в Лондоне, покинул нас в июне, а в июле 1785 г. возвратился в Америку д-р Франклин. Его преемником в Париже назначили меня. В феврале 1786 г. г-н Адамс написал мне, настаивая на немедленном приезде в Лондон, поскольку он считал, что появились симптомы лучшего к нам отношения. Эти настоятельные просьбы о моем немедленном приезде мне доставил секретарь его миссии полковник Смит. В соответствии с этим 1 марта я выехал из Парижа. Вскоре после моего прибытия в Лондон мы пришли к соглашению по очень краткой форме договора, предусматривавшего взаимное признание прав наших граждан, за исключением официальных лиц, наших кораблей и наших товаров в целом. Когда меня представили королю и королеве, как это принято, они вели себя так нелюбезно в отношении г-на Адамса и меня, что хуже просто трудно представить. Я сразу же понял, что умы здесь настолько нездоровы, что ничего хорошего не следует и ожидать от моего приезда сюда. При первой же встрече с маркизом Кармартеном, министром иностранных дел, проявленная им в беседе с нами сдержанность и нерасположение, неопределенность и уклончивость его ответов укрепили мою уверенность в том, что здесь с нами не хотят иметь никаких дел. Тем не менее мы вручили ему наш проект, причем г-н Адамс в отличие от меня не считал его столь безнадежным. Позднее, одной или несколькими нотами, мы просили его о встрече для беседы и переговоров, от которых, не отказываясь прямо, он уклонился, сославшись на другие неотложные дела.
* * *
Пробыв в Лондоне семь недель, за несколько дней до истечения срока моих полномочий я сообщил министру, с помощью ноты, что мои дела в Париже требуют моего возвращения туда и что я с удовольствием мог бы передать его послу в Париже любые указания. Он ответил, что у него нет никаких указаний и пожелал мне счастливого пути. Я выехал из Лондона 26-го, а 30 апреля прибыл в Париж.
Находясь в Лондоне, мы начали переговоры с шевалье Пинто, послом Португалии в столице Великобритании. Единственную трудность для нас представила статья, предусматривающая доставку хлеба в Португалию как в виде зерна, так и муки. Сам он ее одобрил, но заметил, что несколько очень влиятельных при дворе вельмож являлись владельцами ветряных мельниц в окрестностях Лиссабона, доходы которых во многом зависели от переработки нашей пшеницы, и что эта статья поставит под угрозу весь договор. Тем не менее он подписал договор, судьба которого оказалась такой, какую он ему откровенно и предсказал.
В Париже мне предстояло решить несколько задач: обеспечить сбыт на выгодных условиях китового жира, соленой рыбы и солонины; обеспечить ввоз нашего риса на тех же условиях, что и риса из Пьемонта, Египта и Леванта; ослабить монополию "Фармере женераль" на импорт нашего табака и добиться свободного ввоза нашей продукции на принадлежащие Франции острова. Таковы были основные коммерческие задачи, требовавшие моего внимания. Решать их мне во многом помогал маркиз де Лафайет, который использовал для этого все свое влияние и энергию и проявил себя страстным поборником дружбы и благополучия в равной мере каждой из наших стран. Справедливости ради, я должен сказать, что французское правительство стремилось проявлять к нам дружелюбие во всех случаях, пойти на любые уступки нам, если только они не наносили его интересам большого вреда. Среди дипломатического корпуса граф де Верженн имел репутацию очень осторожного и скользкого дипломата. Может быть, он и был таким по отношению к тем, кого он знал как людей скользких и двуличных. Поскольку же он видел, что у меня не было никаких задних мыслей, что я не хитрил, не впутывался ни в какие интриги, не преследовал никаких тайных целей, со мной он был так же откровенен, честен, и с таким же пониманием относился к моим доводам, как и все люди, с которыми мне раньше приходилось иметь дело. То же самое я должен сказать и о его преемнике Монморене, честнейшем и достойнейшем из людей.
Вскоре возникла угроза для нашей торговли на Средиземном море в связи с захватом двух наших судов и их экипажей берберскими кораблями. Мне очень не хотелось, чтобы мы соглашались с унизительным европейским обычаем уплаты дани этим попирающим законы пиратам, и я попытался создать союз государств, постоянно подвергающихся таким нападениям и грабежам. С этой целью я подготовил статьи специальной конвенции, которые передал послам этих государств в Париже для рассмотрения соответствующими правительствами. Договор был подготовлен мною в следующем виде:
"Предложения о согласованных действиях государств, находящихся в состоянии войны с пиратскими странами берберов.
1. Предлагается, чтобы несколько государств, находящихся в состоянии войны с пиратскими странами берберов, либо любые два или более государств, имеющих соответствующие намерения, заключили конвенцию о ведении совместных действий против этих стран, в первую очередь против Алжира.
2. К этой конвенции в любое время в будущем сможет присоединиться любое изъявившее желание государство. Стороны сохраняют право определять условия такого присоединения в соответствии с обстоятельствами, которые сложатся в момент присоединения.
3. Цель конвенции – принудить без каких-либо им уступок пиратские страны к бессрочному миру и гарантировать такой мир каждой стороне.
4. Для достижения этого мира вдоль побережья пиратских стран должно осуществляться постоянное патрулирование морскими силами, состав которых будет установлен соглашением. Эти силы не должны быть настолько значительны, чтобы отягощать участников конвенции. Считается, что достаточно шести фрегатов и стольких же тендеров и шебек, половина которых будет нести патрулирование, а другая половина – находиться на отдыхе.
5. Силы, которые будут сочтены достаточными, будут формироваться на основе определенных квот, размер которых также должен быть установлен. Ожидается, что вклад каждого участника соглашения будет соответствовать разумной оценке положения.
6. Поскольку неудачи часто происходят из-за недостатка согласия среди офицеров различных стран, стороны должны прежде обсудить и решить, не лучше ли им вносить свою долю деньгами, с тем чтобы использовать их для оснащения и поддержания в боевой готовности отряда кораблей той из сторон, на выбор которой последует общее согласие.