На подготовительном факультете в основном занимались солдаты. Мы, матросы, от них отстранялись и снисходительно называли их "землекопами". Я устроил себе красивую жизнь, т. к. экзамены меня не волновали. На занятиях я дремал. Вечера проводил не за учебниками в библиотеке, а перебирался через забор и гулял по Львову. Это было вопреки строгим правилам, запрещающим абитуриентам покидать территорию общежития.
Скоро я познакомился с матросом по имени Валентин. Он прибыл во Львов с Тихоокеанского флота с единственным желанием - отвлечься от ненавистной четырехлетней службы на корабле. Вместе мы только занимались пакостями. Как только наступал вечер, мы без разрешения перелезали через забор и убегали распивать пиво и водку. С удовольствием проводили время, гуляя с девушками. Львов - это старый и красивый город. Там приятно было проводить время.
Когда у нас закончились деньги, Валентин придумал легкий способ пополнять наш бюджет. Метод состоял в понимании психологии поведения офицеров флота, которые прогуливались со своими девушками вдоль набережной. Вычислив такую парочку, он становился рядом и смело просил офицера не хватающих нам двух или трех рублей, якобы на приобретение обратного билета в часть, т. к. в кассе продавались билеты исключительно в спальные вагоны, а по военно-транспортной накладной можно было купить только плацкарту. Какой офицер, еще в присутствии женщины, откажет в помощи бедному матросу? Конечно, это немного выглядело как шантаж и не делало нам чести.
Но наша непринужденная жизнь длилась достаточно долго, и мы уже даже начинали скучать. К тому же близились экзамены, к которым мы абсолютно не готовились. Мы ощущали, что скоро отсюда исчезнем и что нам положено вернуться на наши корабли. Насладились свободной жизнью, пора было уже с этим кончать.
"Пойдем к руководству, - предложил я, - признаемся, что передумали и не хотим никуда поступать, а хотим продолжить службу. Ведь нас не расстреляют за это на месте".
"Не расстреляют, - согласился мой друг Валентин. - Но все прегрешения просто так точно не сойдут нам с рук".
Как думаете, что прервало наши мрачные раздумья и выручило из беды? Это был юный чекист Сергей. Каким-то непонятным образом он появился во Львове в нашей академии, к тому же в военной форме капитан-лейтенанта.
Он отозвал меня в сторону и попросил помолчать.
"Слушай внимательно, я штабной офицер бригады, в которой ты несешь службу, и прибыл, чтобы узнать, как наши матросы справляются с экзаменами. Понятно? А теперь по делу. Да, матрос Туманов, мы несколько встревожены вашими приключениями во Львове".
"Какими такими приключениями? - Я попытался изобразить из себя невиновного.
"Вспомни, что вы проделывали на вокзале, - напомнил он мне и добавил - Вы настоящие артисты".
Я потупился и больше не оправдывался, так как это было бессмысленно.
"Но мы тобой все равно довольны. Ты опять доказал, что можешь о себе позаботиться. Это нам важно".
Я все еще смотрел на Сергея с недоверием, надеясь, что гроза уже миновала. Так, по крайней мере, мне казалось. Ведь Сергей явно не приехал в Москву, чтобы прочитать мне лекцию о правилах поведения.
"Дело идет вот о чем, Олег. Из училища тебя точно выкинут. С этим тебе придется смириться".
"Я так или иначе хотел с этим заканчивать…"
"Несомненно, характеристику получишь ту еще и на эсминец вернешься с подмоченной репутацией…"
"Да мне все равно…"
"Это даже хорошо для НАШИХ будущих планов. Но об этих планах поговорим завтра. Я завтра зайду к тебе. А пока ночью обдумай все предыдущие встречи с Иваном Ивановичем, Олегом Максимовичем и со мной. Вспомни, чему мы тебя учили и к чему готовили".
Мы попрощались до завтрашнего дня, и он пожал мне руку, будто мы с ним были равные.
Назавтра я, наконец, узнал, что же меня ждет.
Все происходило довольно прозаично. Без высокопарных слов и особых инструкций.
Кстати, это соответствовало методике, по которой происходила моя вербовка, о чем я позже смог должным образом сделать выводы.
Сергей так запросто меня спросил:
"Что думаешь о том, чтобы пожить на Западе?".
"Я могу себе это представить", - осторожно ответил я. Я твердо обещал себе не задавать лишних вопросов.
"Тогда слушай внимательно. В сентябре твой эсминец берет курс на Средиземное море. Там будете стоять больше месяца. Следующее запоминай тщательно. Эсминец также бросит якорь между Египтом и Ливией, а точнее - напротив поселения Эль-Салум. Там оставишь корабль, проберешься в Ливию и попросишь политическое убежище у англичан или американцев. Говори, что всегда мечтал о свободе и жизни на Западе. Ругай советскую власть. Придумаешь, что говорить.
Как бежать с корабля, тоже придумаешь сам, исходя из сложившейся ситуации. Но знай, что на эсминце никто не посвящен в данный план. У тебя нет права на ошибку. Если попадешь в руки египтянам, они тебя немедленно выдадут в СССР. Это обернется скандалом".
"И что тогда случится?"
Он ответил с улыбкой: "Вероятно, тебе как предателю, придется провести какое-то время в одиночной камере с клопами. Мы тебя, конечно, оттуда достанем, но постарайся, чтобы так не получилось. Мы возлагаем на тебя очень большие надежды.
Теперь слушай дальше. Постарайся долго не задерживаться в Ливии. Это тоже опасно, потому что наше посольство, вероятно, потребует у ливийцев твоей выдачи на родину. Тебе надо как можно быстрее оказаться на Западе, освоиться и наладить связь с эмигрантами".
"Но англичане или американцы, скорее всего, будут меня расспрашивать о моем прошлом. Что мне им рассказывать и о чем молчать?"
"Тут не о вопросах разговор, - улыбнулся Сергей. - Они постараются вывернуть тебе на допросах все кишки. Они будут проверять тебя не один месяц, вплоть до бабушек и дедушек, возьмут под лупу даже твоих ранних подруг".
"И что мне делать?" - запутавшись, спросил я.
Сергею было по душе мое замешательство и, чуть посмеявшись надо мной, он опять принял серьезный тон.
"Слушай, Олег. Ты покидаешь корабль, потому что ты жаждешь свободы и комфортной жизни на Западе. Ведь так? Ты всегда мечтал познать мир? И это так? В твоей жизни нет ничего, что ТАМ вызовет подозрение, и ты не оставляешь позади ничего, что бы тебя задерживало. Ты посещал школу, добровольно боролся против хулиганов. Потом у тебя не заладилось с учебой в кинематографии. Ты работал на оборонном предприятии и посещал подготовительные курсы Института международных отношений. Служил во флоте. Говори обо всем, повторяю, обо всем совершенно откровенно. О родителях, о дяде из КГБ и о службе на эсминце. Ничего не скрывай и не старайся никого обмануть. Если поймают тебя на лжи, все потеряно. Да и врать ни к чему. Успех твоего предприятия кроется в твоей откровенности. Когда они станут тебя расспрашивать о работе в КБ Яковлева, рассказывай все, что видел. Секретов тебе все равно никто не открывал. Когда будут расспрашивать о корабле, описывай все в деталях - вооружение, имена командиров, систему наведения огня… эту ржавую посудину все равно скоро спишут".
"Но тогда это откровенное предательство?"
"Точно! Так и продумано", - обрадовался мой инструктор из КГБ. "Чтобы все удалось, как мы запланировали, тебе необходимо совершить истинное предательство. Не надо ничего придумывать и скрывать, говори правду. Только так мы достигнем поставленной цели".
"Так какой же цели?"
"Повторяю: остаешься в какой-то стране на Западе и внедряешься в эмигрантскую среду. Живешь там пару лет обычной жизнью и осваиваешься, обретаешь себе знакомых и присматриваешься. Когда почувствуешь, что интегрировался, напиши письмо родителям о том, как ты живешь. Через это письмо мы тебя найдем. Человек, которого ты узнаешь, свяжется с тобой. Но об этом пока не думай".
"А что станет с моими родителями?"
"Им ничего не сделают. Для видимости, их пригласят в КГБ, допросят и отпустят. Мы о них потом позаботимся…"
Потом лицо Сергея опять напряглось: "Есть все же одно важное обстоятельство, которое ты полностью должен вычеркнуть из памяти - это твои встречи с нами. Их никогда не было. Ты встречал некоторых сотрудников КГБ в оперативных спецотрядах. В этой связи можешь вспомнить Ивана Ивановича, как он вас учил. Но это - все. Все остальное - забудь. Вычеркни из памяти меня и Олега Максимовича.
Когда попадешь к американцам, наверное, тебя проверят на детекторе лжи. Ответ на все вопросы только "да" или "нет". Конечно, детектор лжи - неприятная и коварная вещь, но его тоже можно обмануть. Если тебя вечером предупредят, что завтра тебе предстоит тяжелый день, выспись хорошенько, а наутро пропусти через горло для спокойствия стаканчик водки или виски. Так и обманешь любой детектор лжи".
…Сергей дал мне еще много обстоятельных советов, например, что не стоит после побега бояться в воде акул, потому что они там не водятся. Кроме того, вода там теплая и до берега удастся доплыть без переохлаждения. Еще он посоветовал ничего не брать с собой и отныне забыть о переписке с близкими и друзьями. Тут он еще раз напомнил:
"Когда придет время, мы найдем тебя в любом уголке земли. Только напиши родителям письмо".
Вдруг мне в голову пришла страшная мысль:
"Так что, значит, я никогда сюда не вернусь?"
"Что же, - Сергей не сразу нашел правильный ответ. - Если там что-то не сложится, постарайся придумать, как вернуться. Но лучше, чтобы все сложилось".
В конце нашего разговора Сергея опять вернулся к формальностям, надавил на то, что я кандидат партии и обязательно должен выполнять свой долг и что ОНИ мне полностью доверяют.
"Ты там не один. На этом невидимом фронте есть много фронтовиков. Никто не знает о них и их борьбе. Родина никогда не забудет вашего героизма".
…Его следующие наставления я слушал вполуха. Потом мы попрощались.
На следующий день меня вызвали к директору приемной комиссии Военно-политической академии и без особых объяснений отчислили от учебы. Мне вручили запечатанный конверт, в котором, по всей вероятности, была моя характеристика с перечислением всех моих прегрешений. Его мне следовало передать командиру корабля.
В тот же день Валентин отправился к директору приемной комиссии и доложил, что хочет прервать свою учебу. Очень странно, что его также отчислили без особых проблем. В Москве наши пути навсегда разошлись. Он отправился Транссибирским экспрессом на Дальний Восток, а я направился поездом на восток в сторону Калининграда. В середине сентября на опорном пункте, где бросил якорь наш эсминец, началось оживление. Корабль дополна заправили топливом и зарядили снаряды. Трюмы заполнили немереным количеством картофеля, тушенки, сахара, кофе и чая. Опытные моряки сразу обратили внимание, что мы отправляемся в море в долгий путь. До этого мы не плыли дальше Балтийского моря.
Вероятно, я был единственным моряком в экипаже, кто знал, куда отправится "Справедливый". Но я молчал.
На корабль прибыл специальный офицер из штаб-квартиры опорного пункта, ввиду чего также можно было сделать вывод, что вскоре мы отправимся в дальний путь. Этот офицер так называемого особого отдела вооруженных сил 3-го управления КГБ отвечал за вопросы контрразведки. Он не тратил время зря. Тайком к нему в каюту шли матросы, которых он счел благонадежными, где он проводил с ними секретные беседы. Меня он также причислил к этому списку потенциальных стукачей, напоминая, что как комсорг и кандидат в КПСС, я обязан докладывать ему обо всем, что мне покажется подозрительным.
"Так точно, все будет сделано", - пообещал я ему.
За три дня до отплытия командир отдал приказ: "В составе объединенной эскадры Балтийского, Черноморского и Северного флотов - мы уплываем выполнять боевые задания в Средиземное море".
В данный момент советский военный флот начал реализацию доктрины адмирала Горчакова, в основе которой лежало активное противостояние военному флоту США. До этого американцы безгранично владели Мировым океаном, а наши боевые корабли передвигались у берега только перед своими опорными пунктами. Теперь, вследствие укрепления флота, он бросал вызов американским авианосцам и подводным лодкам.
Средиземное море стало одним из тех регионов, где конфронтация приняла особо острую форму, и опасная игра в "кошки-мышки" не утихала ни на секунду.
В августе 1965-го американцы впервые заметили, что более не контролируют сами этот важный регион. В водном киле их 6-го флота постоянно находилась наша соединенная эскадра: крейсер "Свердлов", два эсминца, две подводные лодки и сопроводительный корабль. На мой взгляд, задача эскадры состояла главным образом в том, чтобы демонстрировать свое присутствие. Таким образом Кремль хотел заставить Белый Дом и всех остальных, кто это игнорировал, признать советскую военную мощь.
Американцы, как можно было судить из их поведения, были несколько озабочены таким новым положением дел. Над нами постоянно кружили их самолеты-разведчики типа "Нептун". Командиры их кораблей явно нервничали. Наши командиры также постоянно беспокоились. Но дело доходило и до курьезов.
Я помню, как американский самолет сбросил буй-зонд для наблюдения за подводной лодкой. Буй упал в воду примерно в ста пятидесяти метрах от нашего эсминца. Это вызвало серьезную дискуссию на командном мостике. Командир приказал первому помощнику немедленно спустить на воду шлюпку и захватить буй. Но тут один из офицеров выразил подозрение, что буй, возможно, оснащен взрывным устройством, которое разорвется при соприкосновении со шлюпкой. Первый помощник побледнел, испуганно, с мольбой в глазах глядя в лицо командира. Но тот - породистый и весьма своенравный человек, вопреки всем предписаниям, обычно находясь на палубе в шортах, тельняшке и фуражке - кинул тяжелый взгляд на первого помощника и приказал выполнять приказ.
Буй без труда подняли из воды и доставили на командный мостик. Я смог прочесть по-английски, которым немного владел: "Собственность армии США".
"Был собственностью", - с сарказмом добавил командир, погрозив кулаком самолету, кружившему над нами. "Теперь это собственность победоносного военного флота Советского Союза".
Затем он отправил нецензурные пожелания в адрес американцев словами, выразившись фразами, которые обожгли даже не совсем нежные уши испытанных моряков.
Тут внезапно появился офицер радиосвязи и сконфуженно произнес: "Товарищ командир, ваш голос в эфире. Вас слышат везде".
Буй был оснащен подводным прослушивающим устройством и микрофон громко передавал весь диалог. Разъяренный командир приказал вернуть буй в воду, но, немного успокоив нервы, отдал приказ отправить его на склад нижнего трюма.
В начале ноября мы дрейфовали где-то в Средиземном море. Командир отдал приказ красить корабль. Что бы это вновь значило? Проверки и парады в ближайшее время не предвиделись. Опытные моряки предположили, что мы, возможно, войдем в иностранный порт. Этот слух вызвал всеобщее волнение, так как означал, что некоторых моряков советского военного флота пустят сойти на сушу. Это равнялось приключению всей жизни, возможностью на хоть один день соприкоснуться с иным миром, знакомым нам только из книг и газет. Обрисованный нашей пропагандой самыми темными красками мир, тем не менее, обладал необычной притягательной силой для всех наших комсомольцев и коммунистов. Те, кто служил во флоте подольше, мечтали вслух: "Если нас пустят на берег, обязательно запасемся сувенирами - зажигалками, шариковыми ручками, значками и жевательной резинкой".
Естественно, это было бы пределом самых смелых мечтаний.
Мы тщательно покрасили в три слоя и надраили дочиста корабль. Затем мы подняли якорь и, по всей видимости, поплыли в сторону Египта. "В Александрию", - перешептывались взволнованно знатоки. Но Египет никак не входил в мои планы. Что, если у НИХ что-то поменялось?
Но мои опасения оказались напрасными. Нам приказали провести совместные учения с египетским флотом, взяв кое-кого из египтян на борт.
На следующие утро мы увидели первый корабль. Это был эсминец английского производства тридцатых годов. Дыму было столько, что корабль было видно задолго до его появления на горизонте. Мы подготовили египетским друзьям сердечный прием. Офицерский банкет проходил на крейсере "Свердлов", а "Справедливый" принимал матросов. Нам приказали надеть парадную форму. Шеф-кок приготовил праздничные блюда, но без конфузов все же не обошлось. Наши гости категорически отказались от всех горячих блюд со свининой. Мы и не полагали, что глубоко оскорбляем мусульман, предлагая им свинину. Нам нелегко было исправить это обидное недоразумение.
Мы проводили с египтянами совместные учения. Затем их эсминец взял курс к берегу. Мы бросили якорь в трех милях от суши. Пользуясь добрыми отношениями с рулевым, я справился у него, где мы стоим. Мы находились между сухопутной границей Египта и Ливии. Вдалеке виднелся городок Дар-эль-Салум. Мне нужно было туда.
В эту минуту меня охватил ужас с ног до головы. Сам факт побега не так беспокоил меня. С этой мыслью я уже свыкся. Меня уже охватывали азарт, страсть к приключениям и тяга неизведанного. Но я беспокоился о трех милях, отделявших эсминец от берега. Я был неплохим и довольно выносливым пловцом, но так далеко от берега я никогда в своей жизни еще не заплывал.
Я вновь и вновь оценивал расстояние. Мне было ясно, что плыть надо ночью. Вопрос был только в том, доплыву ли до берега к рассвету. Что, если меня поймают до того? Что, если меня хватятся и пошлют за мной катер? …Пока буду плыть, египтяне могут объявить тревогу на границе и меня схватят, как только я ступлю на сушу. Нет, эти три мили мне решительно не нравились…
А жизнь на корабле шла своим ходом. Офицеры обменивались визитами. Наш капитан приготовил командиру египетского корабля в подарок великолепную модель "Справедливого". Над ней долго работали самые искусные рукодельники нашего корабля: все пропорции соответствовали натуральным - каждое орудие и каждый иллюминатор. Модель разместили в специально изготовленный стеклянный ящик с посвящением "На память египетским однополчанам ВМС" (или что-то вроде того). Его торжественно вручили египтянам. Естественно, командир ожидал в ответ равноценный подарок и не скрывал своего разочарования, когда в ответ египтяне вручили ему лишь крохотную шкатулку из папье-маше.
Внезапно наша эскадра подняла якорь, и мы поплыли в открытое море. Началась совместная стрельба по мишеням. Никто не мог сказать, вернемся мы к первоначальной стоянке или нет. Я уже стал упрекать сам себя за нерешительность, так как полагал, что упустил свой шанс. Но после того, как наша эскадра продемонстрировала мощь советских орудий, мы развернулись и ночью вернулись к исходной стоянке. И тут, вероятно, Бог на небесах проявил ко мне свое особое расположение, так как по неясной мне до сих пор причине именно нашему эсминцу был отдан приказ снять якорь и на следующее утро лечь ближе к суше.
Теперь всего лишь одна неполная миля отделяла меня от берега. На корабле можно было слышать раздающийся с берега ослиный крик из Эль-Салума.
Очевидно, наступал мой час. Сейчас или никогда.
В корабельной библиотеке я прочел все, что только было возможно, о Ливии. После этого я перешел к "оперативному дознанию" и спросил рулевого, когда мы поплывем в Александрию. (На самом деле мне хотелось знать, как долго мы еще будем лежать перед берегом.) Он ответил мне открыто и раздраженно:
"Александрию не увидим. Послезавтра мы отсюда уплывем".
Итак, оставалось еще две ночи. Я решился на побег еще в тот же день, в ночь с 14 на 15 ноября.