Среди сотрудников издательства Регнери был Пол Шеффер – давний любовник Муры из Берлина. После ухода из "Берлинер тагеблат", связанного с вмешательством нацистов, он уехал из Германии и осел в Америке, где был интернирован как подозреваемый нацистский шпион. Его преследовали заявления, сделанные против него на московских процессах 1938 г. в связи с мнимым заговором Геббельса – Чернова с целью вызвать голод на Украине. Правительство США изменило свои планы в отношении Шеффера и взяло его на работу в свой отдел разведки и спецопераций – Управление стратегических служб, которое было предшественником ЦРУ. В конце войны он стал экспертом обвинения на Нюрнбергском процессе. Он начал работать у Регнери неофициально – читал рукописи и предлагал проекты. Почти наверняка именно по его предложению Мура посетила эту еще не успевшую развиться компанию. Она стала английским представителем Регнери и советовала ему, что, по ее мнению, ему следует издавать.
Вскоре после ее возвращения в Англию Регнери написал ей, сообщив добрые вести: по ее предложению был опубликован перевод книги Макса Пикара Hitler in uns selbst ("Гитлер в нас самих"). Он также сообщил ей, что Шеффер вскоре свяжется с ней по поводу поиска европейских издателей для ряда книг, которые он собирается выпустить в следующем году. В их число входили: "Немецкое сопротивление Гитлеру" Ганса Ротфельса, "Версальский договор и наши дни" Леонарда фон Муральта и "Мир" Эрнста Юнгера. В ответ Мура написала ему, что будет подыскивать для него какой-нибудь европейский "шедевр". Она также свела Регнери с британским книгоиздателем Виктором Голланцем. По своим политическим убеждениям социалист Голланц был противоположностью Регнери, но его сильное сочувствие тяжелому положению Германии сделало его подходящим для списка издательства Регнери.
Если МИ-5 или ЦРУ вели наблюдение, то они взяли на заметку контакт Муры с Шеффером, его советскими связями и социалистом Голланцем.
В то время как ее издательский бизнес активизировался до предвоенного уровня, Мура продолжала работать на Корду. И хотя ей нравились острые споры, она часто жаловалась, что эта работа не всегда доставляет ей удовольствие.
В один августовский вечер 1948 г. Локарт повел ее обедать в ресторан "Плющ" в Вест-Энде. (Он был популярен среди киношных и театральных знакомых Муры.) Она была в подавленном настроении и пила необычно мало. Она призналась ему, что ей трудно стало работать с Кордой – один друг Локарта сказал: "Корда – интересный человек, чтобы иметь его в своих знакомых, но с ним невозможно работать", и Мура не могла с этим не согласиться. Она много работала за свои две тысячи фунтов стерлингов в год – или, по крайней мере, ей было трудно заниматься этой работой наряду с углубляющимися издательскими интересами.
В тот вечер Мура, пребывая в дурном настроении, жаловалась на все – маленькое наследство, оставленное ей Уэллсом, подлость и тщеславие Джорджа Бернарда Шоу (которому было уже за девяносто) и больше всего на эгоизм Сомерсета Моэма. Он был ее другом, но она называла его "королем снобов", "хорошим, но порочным писателем". Больше всего ее раздражало то, как ужасно он обращался со своими любовницами; за одной несчастной женщиной он продолжал увиваться, "потому что она была очень умна", для того лишь, чтобы публично и жестоко разорвать с ней отношения. Мура и Локарт обсудили разных "практикующих гомосексуалистов", которых они знали, включая Моэма и их давнего друга Хью Уолпола (которого Моэм презирал и никогда не говорил о нем "без яда, ненависти и зависти"). Локарта позабавили едкие комментарии Муры. "Она, безусловно, смешала с грязью наших известных писателей", – записал он. "Большой ошибкой для читателя будет знакомство со своими любимыми авторами. Каждый писатель должен быть в какой-то мере эксгибиционистом, а эксгибиционисты – непривлекательны".
Но даже в самом мрачном настроении она была верна памяти Г. Д. Уэллса, что трогало и производило впечатление на Локарта. Возлюбленные Муры были дороги ей, даже когда тревожили их память.
Глава 25. Русская патриотка. 1948–1956 гг.
Подозрения в отношении Муры распространились на ее салон. МИ-5, продолжая наблюдение за ней после получения ею британского гражданства, особенно пристально следила за этой стороной ее жизни.
Люди с нетерпением ожидали приглашения на вечера, устраиваемые баронессой Будберг. На тихих вечеринках она играла роль хозяйки для двенадцати – пятнадцати гостей, но, когда финансы позволяли ей, она устраивала ужины или коктейльные вечеринки для компаний до пятидесяти человек. Отчасти гостей привлекала на них сама Мура, а отчасти – эклектичная компания гостей, которые собирались в убогой квартире с тяжелой старой мебелью, иконами и однообразными российскими и итальянскими пейзажами на стенах.
В те дни – в октябре 1950 г. – согласно резюме отдела В2а МИ-5, у нее были четыре группы знакомых. В первую входили ее друзья из министерства иностранных дел. Вторая представляла собой "кружок молодых педиков" (в В2а считали, что все они "дизайнеры по интерьеру", но большинство из них были писателями и актерами). Самый большой интерес для МИ-5 представлял круг ее друзей-иностранцев, включая "многих русских и известных сторонников Советского Союза". И наконец, у нее был круг "больших друзей", в который входили такие люди, как леди Диана Купер и ее муж Дафф Купер, Лоуренс Оливье и леди Оттолин Моррелл, а также многие другие давние друзья из ее жизни с Уэллсом.
Мура была сильным магнитом. В разговоре дома у Гарольда Николсона между Джорджем Вейденфельдом и его партнером по издательскому делу Наджелом Николсоном (сыном Гарольда) на тему идеального гостя на ужине Мура стояла первая в их списке. Действительно, Гарольд, который познакомился с ней еще в Берлине и знал с 1920-х гг., считал ее "умнейшей женщиной своего времени в Лондоне". Он знал, что говорит, – на протяжении многих лет видел ее в действии на приемах, когда она твердо отстаивала свою точку зрения в разговорах с величайшими и самыми заносчивыми умами тех дней – Уэллсом, Джорджем Бернардом Шоу, Сомерсетом Моэмом, Артуром Кестлером и десятками других.
Свои вечеринки она устраивала для людей разных кругов, и немногие люди были вхожи в разные группы. Джордж Вейденфельд, который входил в группу шумных литераторов и артистов, однажды спутал даты и явился к ней, когда ее гостиная была полна "седовласых мужчин с военной выправкой, многие из которых были с усами и моноклями". Мура была в замешательстве. "Дорогой, – сказала она, – ты пришел на день раньше". И он был изящно выпровожен вон, чтобы прийти на следующий вечер, когда у нее собралась знакомая компания писателей, издателей и актеров.
Одним из самых частых гостей в ее салоне был гражданский служащий Гай Берджесс. Мура знала его с тех времен, когда работала в Объединенном комитете телерадиовещания в начале войны. Вероятно, он вошел в круг ее общения через общих друзей, таких как Гарольд Николсон и Исайя Берлин. В отделе В2а, вероятно, причислили его скорее к группе сотрудников министерства иностранных дел, нежели "молодым педикам", и считали менее интересным, чем "известные сторонники Советского Союза". Джорджу Вейденфельду, который как австрийско-еврейский эмигрант был одним из представителей "иностранного" контингента на вечерах у Муры, не нравился Берджесс. Он считал его тщеславным искателем внимания, который имел привычку вмешиваться в разговоры и "прерывать монолог, невзирая на присутствующих людей". На одном из Муриных вечеров Берджесс обвинил Вейденфельда в том, что тот поддерживает проевропейскую политику. По его мнению, единственными державами, которые следует брать в расчет, являются Соединенные Штаты и Советский Союз, и нужно выбирать между этими двумя.
Муре очень нравился Берджесс, и он часто бывал на ее вечеринках. Казалось, она видит в нем родственного по духу человека. Энтони Блант называл Берджесса "не только одним из самых интеллектуально стимулирующих людей, которых я когда-либо знал, но и человеком огромного обаяния с чрезвычайно живым характером", и, хотя Берджесс был "испорченным во многих смыслах, не было темы, обсуждая которую он не выразил бы какую-нибудь интересную и стоящую точку зрения". А также Муре и Берджессу нравилось пить больше, чем следовало.
Большинство из частых гостей салона имели свое мнение по вопросу, является ли Мура шпионкой. Слухи о ней распускались уже много раз. Джордж Вейденфельд считал ее русской патриоткой; но "те из ее окружения, которые были политически толерантными и были к ней благожелательны, вполне возможно, признавали, что она могла быть двойным агентом, предоставляя каждому самому догадываться, какую сторону Мура с наибольшей вероятностью поддерживает.
В июле 1950 г. произошло новое событие, которое усилило интерес МИ-5 к баронессе Будберг. Мура устроила очень маленькую вечеринку, на которую пригласила своего давнего друга – шотландского издателя Джеймса Мак-гиббона (сооснователь издательства "Макгиббон & Ки"), который в военные времена имел отношение к разведке, был известным коммунистом и тоже находился под надзором МИ-5. Гай Берджесс тоже был гостем на той вечеринке вместе с четырьмя другими приглашенными. Через несколько часов сотрудники наружного наблюдения увидели, что они уходят. "Каждый из шестерых гостей был навеселе", как донес агент, а баронесса Будберг подавала им пример, "как, без сомнения, и следовало хозяйке". Берджесс все еще считался заслуживающим доверия сотрудником министерства иностранных дел, если и не совсем респектабельным. По мнению В2а, баронесса Будберг "была нежелательным знакомством" для человека с сомнительной репутацией Берджесса и в его положении. Она могла оказывать на него дурное влияние.
Вместо того чтобы тщательно изучать Берджесса, который тайно работал на Советский Союз с 1930-х гг., МИ-5 сосредоточилась на Макгиббоне. Во время войны он работал на МИ-3, которая отвечала за разведывательные данные для плана высадки войск союзников в Нормандии. Заинтересовавшись тем, насколько лучше военная разведка западных союзников советской разведки, Макгиббон передал информацию о немецких войсках НКВД. Делая это, он считал, что помогает русским воевать, а значит, и исходу войны в целом. В конце войны в знак благодарности советское посольство предложило ему две тысячи фунтов стерлингов, и несколько русских пытались уговорить его продолжить быть их информатором, но он отказался. Война была выиграна, его миссия закончена, и у него не было намерения делать карьеру шпиона. Но в МИ-5 узнали о его действиях, что стало поводом для пристального внимания к нему.
Возможно, Мура была одной из тех русских, которые пытались склонить его служить Советскому Союзу. Однажды в 1950 г. она попросила его приехать к ней по срочному личному делу. Макгиббон, ожидавший, что встреча будет личной, совсем не обрадовался, обнаружив, что вечеринка в разгаре, вместо предполагаемой встречи тет-а-тет. В число гостей входил "любопытный парень из министерства иностранных дел" по имени Берджесс, который не нравился Макгиббону. Позднее в тот вечер оперативники МИ-5, прослушивавшие его дом, услышали, как он жаловался своей жене, что "Мура была сущей ведьмой", так как обманула его. Телефон Макгиббона тоже прослушивался, а следившие за ним оперативники засекли, как Мура говорила его жене, что русские "предпочли бы, чтобы это сделал Джеймс, а не кто-то другой". Что именно означало "это", было непонятно.
Макгиббон был арестован и допрошен Джимом Скардоном – лучшим следователем МИ-5. Скардон стал легендой из-за своей спокойной манеры говорить мягким голосом, но неутомимо и неумолимо вести допросы подозреваемых. Именно Скардон расколол Клауса Фукса – "атомного шпиона", который передавал информацию для внутреннего пользования о Манхэттенском проекте Советскому Союзу. Те, кого допрашивал Скардон, сразу поддавались его доброжелательной, льстивой манере и устрашались его репутацией. Техника его допросов состояла в том, чтобы измучить подопечного своей терпеливой настойчивостью, дезориентировать его быстрой сменой тем и расставить хитрые ловушки.
В конечном счете Скардон снял все подозрения с Мак-гиббона, и его фамилия была вычеркнута из списка людей, подозреваемых в шпионаже на Советский Союз. Он был не единственным человеком, выдержавшим допрос Скардона. Оперативник МИ-6 Ким Филби, который тоже попал под подозрение, также пролил немало пота на долгих допросах со Скардоном, и он аналогичным образом был вычеркнут из этого списка. Скардону не удалось расколоть его, и он решил, что тот, вероятно, невиновен, но в МИ-5 с этим не согласились и держали Филби под наблюдением. Джеймсу Макгиббону повезло больше; выпутавшись на время из неприятной ситуации, он продолжил свою карьеру в издательском деле и дружбу с Мурой.
Один из контактов Джима Скардона предположил, что Мура может быть полезна МИ-5 в качестве информатора. С ее доступом к советским дипломатам она могла стать ценным источником. Отдел В2а, который вел расследование, выразил мнение, что Мура – очень умная женщина, чрезвычайно эгоистичная, не очень честная и не лояльная никому, кроме самой себя. Также ввиду недавно поставленного ей диагноза рак груди она стала бояться стать немощной и потерять свои доходы. В отделе В2а было отмечено, что она великолепный литературный критик и очень хорошая собеседница; мужчины считали ее завораживающим оратором.
В МИ-5 не знали, что делать – вербовать ее с целью использования или продолжать следить за ней как шпионкой? Одно донесение заканчивалось словами: "Что касается Муры, то я, как и раньше, пребываю где-то между сомнением и извлечением пользы из сомнения".