Опомнившись от нападения, духи открыли ураганный огонь из всех видов оружия. Высунуться за ограду – тут же схватишь пулю. "Но пулемет не должен молчать. Вот главное!" – приказал себе Олег Зубов. Передать этот приказ подчиненным ни язык не поворачивается, ни совесть не позволяет. И вдруг по-тигриному, всеми четырьмя конечностями он прыгает к пулемету, разворачивает его на треноге, дает короткую очередь и тут же падает на стреляные гильзы. Вовка и Гриша бросаются к нему на помощь, но он встречает их бледной улыбкой:
– Надо продержаться, пацаны. Надо отвлечь их от наших.
– Убьют же! – наивно вырвалось у Вовки. В ответ Гриша, не говоря ни слова, так же, как только что взводный, бросается в другой угол поста и, нарисовав для душманов своим телом огромную мишень над каменной оградой, дает очередь из пулемета Калашникова, затем кувырком бросается в сторону, а там, где он стоял, разрывается кумулятивная граната. Вовка подумал: настала его очередь возникать над оградой. Но еще не додумал до конца важную мысль и еще не принял решение, как его опередил командир и снова взвился к "ДШК", снова хлестнул очередью и опять прижался к гильзам на земле. После этого Вовка подумал: теперь думать нечего, надо вставать – и полоснул из автомата в сторону душманов.
В такую вот игру в "кошки-мышки" со смертью играли разведчики, пока Маслов со взводом не навалились на духов сверху, и уже некому стало стрелять по их посту, не с кем стало "играть", оставалось только слушать, как затихает бой на склоне соседней горы.
Укрепрайон, как оказалось, располагался вокруг глубокой пещеры, куда откатились оставшиеся в живых моджахеды и с отчаянием обреченных отбивались до "упора". Когда шурави сжали кольцо вокруг их норы, стрельба оттуда прекратилась. Озадаченные разведчики, все еще боясь входить в черный зев пещеры, на всякий случай бросили туда несколько "лимонок". Вместе со взрывами нора ответила пением молитвы. Это было последнее оружие, последняя броня моджахедов. Может быть, поэтому звуки молитвы казались не жалобными, а угрожающими. И они бросали и бросали в этот поющий зев гранаты, пока не смолк последний хриплый стон.
Когда все утихло и перестали цокать пули о каменную ограду, когда уже оттуда, из укрепрайона, им не угрожала смерть, только теперь Зубов, Вареник и Губин почувствовали, как отяжелели их тела, как уютно им лежать на гильзах. Заставь кто-нибудь их сейчас повторить те кошачьи прыжки, в безопасности, – ни за какие пироги!
Даже чтобы просто встать, чтобы пройти какую-то сотню шагов до захваченного ротой укрепрайона, нужны сверхусилия. Они пришли туда, когда на площадку уже сели вертолеты, забрали троих убитых, пятерых раненых и трофейное оружие. Их встретил еще не остывший от боя Ержан и, словно хозяин этого укрепрайона, горделиво показывал хорошо оборудованные окопы в полный рост, выдолбленные в скалах блиндажи и пулеметные гнезда.
– А боеприпасов сколько! – восхищенно показывал Ержан. – А медикаментов! На месяц, пожалуй бы, хватило.
– И чего им не сиделось?! – притворно удивился Вовка, но никто не улыбнулся. В пещере среди убитых моджахедов они наткнулись на тело мальчика, почти ребенка, но одетого, как и все, в такую же кофейную униформу и горные ботинки. Ержан, ловко перепрыгивающий через трупы, чтобы показать друзьям несметные сокровища пещеры, скрытые в штабелях контейнеров, споткнулся о мальчика и остановился, оплывая, как проколотая шина. Зубов тоже потерял интерес к "экскурсии", повернулся к выходу, где его встретили Маслов и командир второго взвода.
– Шестнадцать трупов, товарищ старший лейтенант, – доложил Маслов. – А сколько смылось, черт его знает.
– Спасибо, – пожал руку Зубову командир второго взвода. – Ваши вовремя поспели. Иначе – хана!
Зубов ничего не ответил, поискал вокруг себя глазами, поднял кусок известняка и нацарапал на стене пещеры: "Джелалабадский разведбат, 12.06.86".
* * *
Палатка-ленкомната, где проходили политзанятия, была любимым местом Вовки Губина. Не потому, что он очень уж любил политзанятия, а потому, что там всегда можно было незаметно покемарить. А он это умел делать даже с открытыми глазами.
Но сегодня на занятиях присутствует сам начальник политотдела части. Высокая инстанция! И взводный вон как распинается: "Современная международная обстановка и постоянные происки НАТО требуют от нас: быть всегда начеку, крепить мощь советских вооруженных сил и быть в постоянной боевой готовности". "А чего это он мне незаметно кулак показывает? – встрепенулся Вовка. – Я же сегодня не сплю". И он понял жест взводного по-своему: значит, надо проявлять активность, не подвести перед инспектором своего командира. Поэтому сразу поднял руку, как только Зубов спросил:
– Какие будут вопросы?
– Разрешите?
– Пожалуйста, рядовой Губин.
– Скажите, пожалуйста, товарищ старший лейтенант, а почему американские империалисты помогают моджахедам оружием? Мы помогаем афганскому народу. Они, значит, против афганского народа? – С нажимом на последнюю фразу спросил Губин, как бы подсказывая ответ своему взводному, и покосился глазом на инспектора, отметив, что тому, кажется, вопрос понравился.
– Позвольте мне ответить этому военнослужащему, – сияя доброжелательностью, поднялся инспектор. – Дело в том, – вкусно и поучительно он выговаривал каждое слово, – что у НАТО с международным терроризмом давние связи, и как только где-нибудь в мире реакционные силы поднимают мятежи против прогрессивных правительств, так натовцы во главе с американцами тут как тут со своими долларами. Помогали бы лучше голодной Африке! Если бы руководство КПСС, Советское правительство не приняли решение ввести сюда по просьбе ДРА Ограниченный контингент советских войск, то силы реакции уже утопили бы в крови Апрельскую революцию. Сражаясь с мятежниками, мы с вами исполняем интернациональный долг перед братским афганским народом.
Светло и победно подполковник остановил прощальный взгляд на солдате, задавшем вопрос, готовясь поставить точку и выставить хорошую оценку взводу, но солдат почему-то заерзал в нетерпении: что-то еще спросить хочет.
– Можно еще вопрос, товарищ подполковник? – озабоченно наморщив лоб, спросил Губин и, получив согласительный кивок, вдруг жестко, в сердцах выложил при вытянутых лицах солдат: – Если мы защищаем народ, то почему Афганская народная армия разбегается от первого душманского выстрела? Почему мы должны их прикрывать от душманов в тот момент, когда они грабят кишлаки?
Ержан и Гриша даже приподнялись, как бы собираясь прыгнуть и выручить товарища, попавшего на минное поле. Весь взвод напрягся, ожидая взрыва.
Зубову стало невыносимо тоскливо. Теперь уже все равно, что скажет побледневший подполковник. Гораздо интереснее понаблюдать за мухами, жужжащими под потолком палатки.
Политработник медленно вытаскивал и снова вкладывал в папку какие-то бумажки, крутил ручку, как бы собираясь что-то записать, но снова откладывая, потом взглянул на Губина без прежнего света, но и без злобы, а как-то устало и тускло.
– Чтобы ответить на ваш вопрос, приглашаю вас с командиром взвода сегодня в 16 часов в политотдел. Надеюсь, вы будете удовлетворены ответом. – И не прощаясь, надел кепку и двинулся мимо Зубова к выходу. Олег, разумеется, пошел за подполковником, бормоча какие-то несвязности насчет образцово-показательного взвода.
– Шляпа! Распустил подразделение! – повернул к нему остекленелый взор политработник. – Готовься на парткомиссию, товарищ старший лейтенант.
Кулаки сжались сами собой, еще немного, и Зубов бросился бы в палатку, чтобы этими кулаками расквасить кривую усмешку Губина, но гнев, вспыхнув, тут же опять сменился скукой, и Олег устало опустился на скамейку у палатки, откуда слышался голос Маслова:
– Козел ты, Губин, вот что я тебе скажу. Козел, и больше никто! Теперь за твои "умные" вопросы взводного из партии вытурят. Ты доволен? Ты этого хотел?
– А что я? Неправду, что ли, сказал? Все спрашивают: за что воюем, с кем воюем? – виновато оправдывался Вовка. Замолкли, но не расходились. Вдруг прозвучал голос Вареника:
– Кольку з першого взводы вбили. Вин "зеленых" прикрывал, а воны курей в торбы пхалы.
– Что, не так? – чуть не взвизгнул Вовка.
– Да так, все так! – спокойно сказал вошедший в палатку Зубов. Он появился за спинами сидящих солдат, все резко обернулись на голос, но никто на этот раз не скомандовал: "Взвод, смирно!" На него смотрели десятки вопрошающих с болью глаз. Чуть сфальшивишь сейчас, погаснут глаза, отвернутся или потупятся и никогда уже больше не взглянут на тебя с надеждой. А как ты поделишься с ними своими отчаянными мыслями, терзающими тебя денно и нощно? Как распишешься перед ними в бессилии осмыслить свою дурацкую миссию на этой чужой земле?
Подполковнику легче: он тебе и выспится, и на тебя изольет свой "благородный" гнев: "Распустил подразделение!" А ты один на один перед этими "вверенными" тебе глазами, в которых сейчас светятся встревоженные души твоих родных соотечественников, по-детски беспомощно ждущих твоего авторитетного слова. Знать бы это слово! Политотдел на что уж речистый, и то заикается. Заело его на одном: "Интернациональный долг!" Да каждый из нас, тот же Губин, готов его выполнить до конца. Отчего же сами афганцы его не выполняют?
– Решаем не мы, Губин, – всему взводу сухо сказал Зубов. – Наше дело выполнять приказы и не рассуждать, нравятся они нам или нет. С кем и как воевать – дело большой политики.
Не любил Зубов это выражение – "большая политика". Оно всегда ему напоминало "большую дубинку". А никуда не денешься: пришлось хвататься за нее и прихлопнуть излишне любопытствующего Губина. Да и остальных заодно. Профилактически. Чтобы в следующий раз "умнее" были и не задавали "глупых" и неудобных вопросов.
У Зубова дернулась щека, как от оскомины, он взглянул на часы и решил как-то разрядить тягостную обстановку:
– Ого! Уже через десять минут нам надо быть в политотделе, Губин. Не забудь полотенце, мыло, щетку.
– А это зачем? – искренне удивился Вовка. И только когда весь взвод захохотал, догадался, на что намекал взводный.
* * *
Потеря сына на Каир-Хана повлияла по-особому. Все окружение страшилось его ненависти. В гневе он страшен, но и беззащитен. "Полезет напролом, угробит все племя", – шептались между собой старейшины. Но он, наоборот, замкнулся. Не выходил за свой дувал, сидел целыми днями, вздыхая и перебирая четки.
– Господин, господин, – просунул голову из-за занавески слуга, – там делегация. Говорят, от Хекматияра.
– От Хекматияра? – встрепенулся Каир-Хан. – Зови в дом немедленно. Да позови старейшин и командиров групп.
Посол Хекматияра, высокий и худой старик, со своими тремя чернобородыми красавцами вошли в дом с понурой головой, показывая всем своим видом, как они скорбят и разделяют неизбывное горе отца.
Затем, после подробных расспросов о здоровье, посол нащупал тропку к своему делу.
– Семь лет уже воюем с советскими оккупантами. Какое тут здоровье? Кстати, ты не забыл, Каир-Хан, что через неделю как раз будет седьмая годовщина прихода на нашу землю шурави?
– Мне некогда размышлять на такие темы, – мрачно ответил Каир-Хан, напряженно стараясь уловить нить мысли посла. – Я больше мечтаю о том, когда они уйдут.
Но посол и не думал хитрить. Стал официально излагать цель своей миссии:
– Руководство Исламской партии Афганистана решило использовать эту годовщину для того, чтобы показать всему миру возросшую силу борцов за веру. Нужен образцово-показательный разгром какого-нибудь советского подразделения. На уровне батальона или хотя бы роты. Весь бой должен быть заснят на пленку, чтобы показать на Западе. Хекматияр надеется на тебя, считает, что на вашем направлении это удастся лучше. Предлагает помощь оружием и деньгами.
Посол, сразу выложив главное, застыл в смиренной позе, готовый учтиво принять ответ, сколько бы его ни пришлось ожидать. А Каир-Хан погрузился в долгое раздумье. Начал говорить как бы сам с собой, не обращая внимания на посланцев Центра.
– Для образцово-показательного разгрома у меня нет сил. Да и разгромить шурави, если они на технике, почти невозможно. А в горы они просто так не пойдут. Нужна хитрость. А она дорого стоит. Ответим отказом. Нет, нам самим не справиться.
И потянулся к чашке с остывшим чаем.
"Ну, старая лисица, цену себе набивает. Впрочем, понять его можно: победу разделят все, поражение позором ляжет на его племя", – думали про себя посланцы, переглядываясь между собой и поглаживая бороды.
– Вожди окрестных племен согласились принять участие в операции, – выкладывал запасные козыри посол. Из Пакистана к вам придут двенадцать караванов с оружием и боеприпасами и миллион долларов – премия для победителей. Разве мало?
– Мало, – сверкнул глазами Каир-Хан. Я хорошо знаю своих соседей и их "поддержку". Сколько раз они меня в серьезных боях подводили, пакостные и трусливые. А шурави потом вымещают злобу на моих кишлаках.
– Гульбеддин велел сказать тебе, – извлекает последний козырь посол, – что с вашего согласия сюда будет направлен батальон "Черный аист".
Маска непримиримого отказа исчезла с лица Каир-Хана. В глазах засветился интерес. "Черный аист" пока не знал поражений. Если Хекматияр посылает свой лучший батальон, отказываться неприлично.
– А доллары мы будем делить с ним? – скорее для формы спросил Каир-Хан, чтобы иметь оправдание для изменения позиции.
– Нет, нет! – обрадованно запротестовали все посланцы. – Они получают свое отдельно.
– Передайте Хекматияру – Каир-Хан принимает предложение.
– Осталось решить, как заманить шурави в горы, – робко предложил посол.
– Это моя забота, – недобро отрезал Каир-Хан.
Проводив гостей, верный и преданный Масуд остался у двери с полупоклоном, понимая, что хозяин должен будет отдавать приказания.
Каир-Хан долго молчал, покручивая на столике пустую чашку, потом спросил Масуда:
– Не подох еще в зиндане твой родственник из Чаприара? Мухамед-голь, кажется?
Масуд почернел.
– Опять попрекаешь меня этим выродком? Позволь, я собственной рукой вырву его вонючее сердце.
– Я спрашиваю, жив ли он?
– Жив.
– Способен бежать?
Масуд удивленно разогнулся:
– Из того зиндана никто…
– Знаю! – перебил Каир-Хан. – Переведи его туда, откуда можно убежать. Да перед этим кому-нибудь передай тайну, чтобы Мухамед-голь случайно услышал.
– Какую тайну, мой господин?
– Ты слышал: двенадцать караванов скоро придут сюда. Говори, что они привезут оружие на базу в Чаприаре…
Масуд задохнулся даже от гениального замысла Каир-Хана: Чаприар в глубине ущелья, тупик, капкан. А Мухамед-голь обязательно поведет шурави в свой кишлак, который давно опустел. Но он даже не улыбнулся. Только склонился в почтении.
* * *
– Обнаруженная база представляет собой перевалочный пункт подвоза боеприпасов в нашу провинцию, – тыча указкой в карту с видом всесведущего, объяснял начальник штаба батальона. Мокрый платок уже не справлялся с его потной шеей. – Таким образом, товарищи офицеры, захват и уничтожение базы, а затем комбинированное минирование позволят как минимум на несколько месяцев перерезать душманам пути снабжения, что, естественно, снизит их боевую активность.
– Есть вопрос, товарищ майор, – поднялся Шпагин. – Мне кажется странным, что столь крупная, по разведданным, база прикрывается лишь двадцатью душманами и двумя "ДШК".
– У вас вопрос или соображение, товарищ капитан? – промокая шею, съехидничал майор.
– Вопрос такой: можно ли доверять тому перебежчику, о котором вы говорили? – жестко спросил Шпагин и отпарировал майору: – Есть и соображение – идти туда всем батальоном, взяв с собой танки и артиллерию.
Майор усмехнулся, дескать, такие соображения мы проходили в первом классе.
– А что касается этого афганца, сообщаю для несведущих: у него душманы всю семью вырезали. И он уже не первый раз доказывает свою преданность народной власти. – И стал учить всех, глядя прямо в глаза Шпагину, своей штабной мудрости: – Танки и стволы замедлят движение к базе. А операция должна быть внезапной. Отделение спецминирования и пара собак – вот все, что можно придать вашей роте. Выход завтра в полночь.
Он закончил, все поняли, что это приказ, а он обсуждению не подлежит, поспешно свернули свои карты и потянулись из штаба. Только офицеры роты Шпагина, как в замедленной съемке, медленно убирали планшеты и инстинктивно начали группироваться вокруг своего командира. Его предчувствие не давало им покоя. Зубов даже протянул вслух:
– Что-то здесь не так…
Услышал ли эту реплику комбат или просто обратил внимание на тревожное настроение офицеров третьей роты, но и он вскинулся тревожно:
– Вам не ясна задача, Шпагин?
– Никак нет, задача ясна.
– Выполняйте.
Душманская засада
Предрассветная мгла не давала разглядеть дно ущелья отсюда, с высоты хребта. К тому же шум речушки поглощал все посторонние звуки. Но Каир-Хан, как многоопытный охотник, не слухом, не зрением – каким-то звериным чутьем почувствовал приближение добычи.
Не дождавшись условного сигнала, послал проверить, не спят ли дозорные. Не могли шурави изменить свой маршрут! Сюда ведет одна дорога. "Отсюда тоже одна, – про себя злобно усмехнулся вождь. – Но она им не понадобится. Просто, видимо, тяжелы на подъем эти красные воины".
Испуганный посланец, низко кланяясь, сообщил, что оба дозорных убиты.
– Ножами? – удивился вождь.
– Нет, мой господин. Автоматными очередями.
– С глушителями, значит, – заключил Каир-Хан и зло ругнулся: – Курили, наверное, олухи. Давно убиты?
– Недавно, кровь еще не запеклась.
– Ладно, зови командиров групп. Сейчас они начнут атаку.
И как только из-за скал сюда, к вершине хребта, стали подходить бородатые командиры, внизу раздались взрывы и выстрелы. Они словно подтолкнули рассвет, и вот уже в бинокли можно было вдоволь полюбоваться устроенным спектаклем: шурави по всем правилам военного искусства штурмовали базу, моджахеды, огрызаясь огнем, покидали ее и отходили.
– Сорок один… сорок два… – не отрываясь от бинокля, считал американец.
– Не трудитесь, сэр, – обернулся к нему инструктор. – Мы хорошо осведомлены, сколько их будет всего.
– Поразительно. Как вам это удается, господа?
Американец опустил бинокль и взялся за видеокамеру.
– Просто мы не зря тратили американские доллары, – ответил уполномоченный Хекматияра, сопровождавший съемочную группу от самого Пешавара.
Пока Каир-Хан негромко разговаривал со своими командирами, американец настроился философски:
– Какая хрупкая штука – жизнь. Сорок пять, или сколько их там внизу, человек через тридцать минут исчезнут. А ведь они о чем-то мечтают. Их кто-то вспоминает, ждет…
– Уже через двадцать пять минут, – уточнил инструктор.