* * *
"Вертушки" (солдаты иначе и не называли вертолеты) на площадках уже начали со свистом рубить лопастями воздух, хотя ротный еще не закончил свои наставления.
– Запомните: перехват караванов – работа ювелирная. Наши союзники – хладнокровие, быстрота, натиск! Главное – первыми разглядеть духов и не дать им опомниться. Напоминаю: особую ценность для нас представляют ракеты "Стингер" и документы. Первая группа – со мной в южном направлении. Вторая – с Зубовым в Кунар. Через час возвращаемся. Вопросы?
– Никак нет!
– По вертолетам!
Первым нырнул в гулкий полумрак машины Губин, по привычке прикинув, какое же место будет для него лучше, но, так и не выбрав, плюхнулся к ближайшему иллюминатору. Рядом с ним сел взводный, но тут же встал и, держась за выступы, прошел к вертолетчикам. На его место кинулся Вареник, но Губин стал сгонять его, выразительно показывая на Зубова. Но рокот моторов усилился, земля качнулась, наклонилась влево, сразу же разобрались в своих сиденьях, вертолет в крутом развороте рванулся к речке Кунар и пошел над ней в сторону Асадабада.
Вовка не отрывался от иллюминатора. Никто его не мог бы назвать ревностным служакой, но тут он истово выполнял наставления ротного: первым заметить духов. Вот сейчас, за тем рисовым полем, виднеется дувал: за ним-то, наверное, и прячутся бородачи, зло прищурясь, через прицелы зенитных средств ждут приближения их вертолета. Ближе, ближе… Ну! Нет, пронесло. А может быть, вон за теми камнями? Так… И тут – мимо. Ну уж за той высоткой встретят… Но прошли и эту, и другую, и третью высотку, а духов не было, и Вовка заскучал. Носком ботинка дотянулся до сидевшего напротив Ержана. Столько молчать уже не было сил, но Ержан даже не обернулся – словно прирос к пулемету.
А "вертушку" швыряло вправо-влево, вверх-вниз. Чуть не задевая колесами скаты, вертолет проносился над гребнем очередного хребта и камнем бросался в следующее ущелье, чтобы потом нестись над самой землей, распугивая птиц и варанов. Стало тошнить, и Вовка потянулся за фляжкой, может, вода успокоит, но вспомнил наставление: надо глубоко дышать. Увидел, что Гриша Вареник широко открывает рот, сам стал глотать теплый керосиновый сквозняк, который трепал солдатские шевелюры и капюшоны маскхалатов.
Отвлек Губина висевший рядом на кронштейне белый летный шлемофон, оставленный бортмехаником. Из него доносилось шипение с обрывками голосов. Убедившись, что никому до него нет дела, Вовка натянул шлемофон на свою макушку и сразу окунулся в тревожную атмосферу боевой работы:
– Полста шесть! Полста шесть! Не отрывайтесь, держитесь ближе к основной группе!
– Вас понял.
– Полста шесть, бери влево тридцать, пошли вдоль гряды!
Только сейчас Губин увидел, что перед ними летят еще два боевых вертолета с низко опущенными носами, то и дело прощупывая подозрительные скалы иглами ракет с нитями бело-голубого дыма.
"Бьют из НУРСов", – квалифицированно заключил Губин и снова услышал в шлемофоне:
– Полста шесть! Давай еще левее, в ту ложбинку, где нас в прошлый раз обстреляли. Как завернешь, сразу бей по скалам, а то будет – как тогда…
– Вас понял. "Как тогда" не будет.
Губин увидел, как звено передних вертолетов нырнуло влево, и тут в наушниках началась какофония гула, свиста, взрывов, возгласов:
– Духи! Их много! Всем "Огонь!"
– Пацаны, там духи! – крикнул Вовка, срывая с себя шлемофон, и кинулся к пулемету. Передернул затвор, развернул на турели по ходу движения и приготовился изрешетить все и вся – не попадайся на его пути!
Но их десантный МИ-8 обогнали боевые "вертушки", шедшие сзади, соединились с передним звеном и закружились в смертельном колесе над ложбиной.
Из кабины вертолетчиков выскочил бледный, с перекошенным лицом Зубов и закричал, перекрывая гул винтов:
– Приготовиться к десантированию! За мной! – И первым спрыгнул с трехметровой высоты из снижающегося вертолета.
Десантники кинулись за взводным к гребню холма, за которым в котловане находился караван моджахедов. Над котлованом, как коршуны, кружились вертолеты и беспрестанно били из НУРСов и пулеметов, пока на землю не грохнулся последний верблюд с огромными тюками, как потом оказалось, набитыми ребристыми итальянскими минами.
Оставшиеся душманы яростно отбивались, прячась за скалами и верблюжьими трупами, и были готовы подороже отдать свои жизни. Увидев на холмах разведчиков, они перенесли огонь на людей, понимая свою обреченность: отступать им было некуда.
– Гранаты! – закричал Зубов. – Бросайте гранаты! Все! До единой!
Сорок "лимонок" и "эргэдэшек" прогрохотали последней точкой этого короткого боя.
– Все! – непривычно четко прозвучал голос Маслова в наступившей тишине. – Пошли, ребята!
И вся разведка чуть было не поднялась за ним, но тут же пригнулась от истошного крика взводного:
– Назад! Не сметь! Никому не высовываться!
– Товарищ старший лейтенант. Да там же все уже готовы, – укоризненно, с заметной ноткой превосходства бывалого возразил Маслов. – У "вертушек" топливо кончается. Надо скорее!
Солдаты уже слышали от Маслова по адресу нового командира – "детский сад", и сейчас он как бы подтверждал взводу: "Ну, разве я не прав?"
– Не спеши, сержант. Не зови людей на тот свет. – Зубов повернулся к Ержану, передавая ему перископическую "трубу разведчика".
– Ну-ка, земляк, погляди-ка в трубу. Видишь духов?
– Вижу.
– Все мертвые?
– Как будто все.
– Так вот: засекай в трубу труп, потом поднимайся – и по пуле в каждого. Остальным прикрывать.
– Уходить надо, товарищ старший лейтенант, а не научные эксперименты проводить, – съязвил Маслов и даже сплюнул в сердцах.
– Закрой рот, сержант. А ты, Ержан, начинай.
Трясущимися от напряжения руками Ержан перезарядил свою "СВД" и, высунувшись, открыл огонь, дергаясь при каждом выстреле…Семь, восемь, девять…
Очередь из котлована отбросила его назад, за обратный скат. Резко вскочив на полусогнутые ноги, Зубов разрядил весь автоматный магазин в последнего, притворявшегося мертвым моджахеда. Белый как снег, Ержан рассматривал вмятину от пули на каске.
– Вот теперь точка, сержант, – победно сверкнул глазами Зубов. – Теперь пошли.
Потрясенные очередью "мертвого" моджахеда, разведчики подошли вплотную к бывшему каравану.
"Стингеров" не оказалось, зато "цинков" с патронами и мин было в изобилии. Преодолевая брезгливость, разведчики швыряли в вертолеты эти окровавленные трофеи.
На обратном пути Зубов, сидя на куче мин и "цинков" посреди вертолета, повторяя своим длинным торсом все виражи машины, неизвестно кому и для чего кричал:
– Быстрее! Быстрее! Теперь уходить! Быстрее уходить!
Они уходили от этого кровавого месива в котловане, где даже мертвые стреляют. Хладнокровия Зубову хватило только до того момента, когда опасности уже не стало; он понимал, что его бьет дрожь истерики, но нельзя ему, командиру, перед солдатами быть смешным. Но солдаты деликатно не замечали его запоздалого нервного возбуждения.
Маслов тоже переживал свой стресс: "эксперимент" не только принес очки командиру, но и ударил по престижу сержанта. А солдаты это ой как улавливают. Не отмоешься! Надо делать тактическое отступление.
– А взводный-то у нас! – громко, на весь вертолет сказал он. – Первый выход – и сразу "эксперимент"! Дух-то, собака, хитрый, а наш взводный хитрее! А ты, братан, как? Отошел? – натянул он кепку Ержана на глаза.
– Отойдешь тут, – пробурчал тот. – Чуть-чуть бы и в лоб!
– Чуть-чуть не считается! – засмеялся Маслов. И такими смешными показались всей разведке эти слова "чуть-чуть", что хохоту хватило до самого Джелалабада.
* * *
Пересыльный пункт в Кундузе, куда бросили разведку, – это глиняная хибарка, именуемая "офицерским общежитием", и несколько палаток вокруг нее с высоко поднятыми закрученными нижними краями – иначе в них испечешься, как в духовке.
Пятый день уже поджаривается разведбат на этом пятачке. Построения, надоевшее "сто первое" предупреждение Шпагина. "За границы лагеря не выходить! Соблюдать порядок и дисциплину", нудные, удлиненные политзанятия… Даже гитара в какой-то палатке, так радовавшая весь лагерь, теперь подает какой-то сухой, надтреснутый, вялый звук. "За каким чертом нас сюда принесло? В Джелалабаде, что ли, не было работы?" – раздраженно обвел усталыми глазами раскаленную округу Зубов.
Наваливалась глухая ватная тоска, тошнотворная и безвольная, самое опасное состояние, которого боялся Зубов. Он знал за собой слабость: в таком состоянии обязательно что-нибудь выкинет, за что потом стыдно будет.
Но он уже знал и лекарство от приступа тоски: сесть за письмо к жене. И, плюнув на душную пыль, он поспешил в хибарку, вытащил из-под кровати десантный ранец и уткнулся в белый квадрат бумаги, в котором, как на волшебном экране, возникает все, что захочешь…
"Лекарство" подействовало освежающе, и Зубов подходил к своему взводу уже в хорошем настроении. И гитара, оказывается, не такая уж нудная. Да и громкий разговор из палатки третьего взвода не похож на ленивое перебрасывание малозначительными репликами изнывающих в духоте. "Опять Губин что-нибудь взбаламутил", – улыбнулся про себя взводный и поднырнул под край палатки.
– Встать! Смирно! – скомандовал полуголый Маслов.
– Вольно. Садись, – разрешил Зубов и сам опустился на один из расстеленных матрасов. – О чем бурные прения?
– Так точно, преем, товарищ старший лейтенант, – мгновенно нашелся Вовка.
– Да вот, – ответил Маслов, – Губин уверяет, что летчики в горах на глазок бомбы кидают. Я же доказываю, что у них есть приборы для прицельного бомбометания.
– Та хиба можно Губину верить? – убежденно сказал Вареник. – Трепло!
– Пусть я трепло, – смиренно согласился Вовка, – но скажи, пожалуйста, Гришенька, почему они часто не попадают? А почему нас вместо духов накрыли под Хисараном? А? Что-то не слышу компетентного объяснения!
– А ведь Губин прав, – поддержал его Зубов, растянувшись на матрасе. – После того случая в Хисаране я специально ходил к штурмовикам. Завел я их своими вопросами, потащили они меня на аэродром, посадили в кабину, нахлобучили на меня шлем, "горшок", по-ихнему. "Ну и как обзор?" – спрашивают. "Не очень", – говорю. "А теперь представь скорость и горные лабиринты. На все – секунды". – "Вы же снижаетесь при бомбометании. Да и мы под пулями оранжевым дымом себя обозначаем". – "А у нас, – говорят, – приказ: ниже двух тысяч метров не снижаться, чтобы потерь было меньше. Хотя по нормам при бомбометании из пике надо выходить на высоте 500 метров". – "Кто же, – говорю, – такие дурацкие приказы вам дает: себя сохранять ценой наших жизней?" – "А что, – отвечают, – вам разве дурацкие приказы не дают?"
– Товарищ старший лейтенант! – прервал его вошедший дневальный. – Там какой-то тип. Орет, придирается, вас требует.
Выйдя из палатки, Зубов увидел под грибком дневального человека в маскхалате, панаме и темных очках, дергающегося, как заводная кукла.
– Подойдите ко мне! Как вас там? – скомандовала "кукла" и сразу набросилась: – Почему у вас люди отдыхают, когда должны работать? Почему дневальный сидит на пустой банке? Почему?..
– Потому что… – еще добродушно хотел съязвить Зубов, дескать, потому, что банка опустела уже, но быстро вспылил: – А кто вы такой?
– Я полковник Хмельницкий, зам по тылу дивизии. А кто вы?
Пришлось представиться по форме.
– Почему без звездочек на хэбэ, товарищ старший лейтенант?
– В бою обычно звездочками не сверкают…
– Молчать! Чтобы через пять минут были! Где ваш командир роты? Кто? Вон тот, в кроссовках? Товарищ капитан, ко мне бегом марш! – И не давая Шпагину времени разглядеть свою подозрительную фигуру без опознавательных знаков, заорал: – Я полковник Хмельницкий! Какого черта у вас люди спят по палаткам средь бела дня? Постройте роту и займитесь уборкой территории вокруг лагеря!
– Комбат приказал отдыхать, товарищ полковник, – Шпагин подошел и встал рядом с Зубовым.
– Где комбат?
– Вон у хибары, в тельняшке.
– Ну и воинство! Один в кроссовках, другой в тельняшке. Что за слова, товарищ капитан? Это не "хибара", а офицерское общежитие. Не для таких бездельников я его строил. Почему у вас, комбат, люди "тащатся"? – накинулся теперь полковник на подошедшего ленивой походкой комбата.
– Люди не тащатся, а отдыхают перед боевыми действиями, товарищ полковник.
Полковник еще больше задергался, разительно контрастируя с медленными движениями и словами комбата:
– Вы уже пятый день отдыхаете. За это время могли бы свинарник достроить.
– Разрешите обратиться! – подбежал к группе офицеров связист. – Получен приказ поднять батальон и выдвигаться на аэродром в полном вооружении. Вылет на боевые действия через сорок минут.
– Извините, товарищ полковник, – так же не спеша откозырял комбат. – К сожалению, не можем принять участие в строительстве свинарника.
Офицеры побежали облачаться в боевую одежду, оставив полковника в позе, как будто у куклы внезапно кончился завод.
– А ты говоришь, некому давать дурацкие приказы! – хлопнул по плечу Губина Ержан. Они слышали весь разговор офицеров возле их палатки.
– Мало ли, что я говорил, – среагировал Вовка. – А ты теперь понял, почему компот у нас такой несладкий?
* * *
Маслов даже невооруженным глазом в прорези прицела крупнокалиберного пулемета видел группу душманов на склоне соседней горы, где и был укрепрайон, который им предстояло брать. Вот они! Мелькают между кустов. Ребристый ствол пулемета с квадратным набалдашником в его руках непроизвольно перемещался с одной цели на другую. Краем глаза Маслов видел, что разведчики взвода прикипели к оружию и впились в тот склон. Гриша Вареник с Ержаном уже приготовили к "работе" свои "ПК", Вовка, "ассистируя" гранатометчику, как всегда, суетился в нетерпении. А Зубов все медлит, не дает команду. Он что, не видит в свой десятикратный бинокль то, что видят все?
– Ну как, товарищ старший лейтенант, – не удержался Маслов, – будем смотреть или стрелять? – И, переступив через труп моджахеда, он присел к взводному. – Дайте глянуть.
– Погоди, Паша, погоди… Эту-то высотку мы взяли с ходу. А впереди – серьезный орешек. Главное – атака второго взвода. А вот где же они ползут, не могу разглядеть. Ага, вот они! Сейчас подползут поближе к душманам, и начнем.
Передав бинокль Маслову, Зубов подсел к рации:
– Ладога! Я Мажор-3. Мажор-2 на подходе. Скоро начнем.
В перекрестии сетки бинокля картина предстала еще тревожнее: к скалам укрепрайона снизу вверх, от куста к кусту медленно ползли разведчики второго взвода. Сверху вниз к тем же скалам на помощь обороне спешили разрозненные группки моджахедов, наверное, остатки разгромленных с вертолетов постов прикрытия. А посередине, в самом укрепрайоне, возле костерика душманы спокойно попивали чаек.
– Ах, мать вашу… – цедил сквозь зубы Паша, – да торопитесь же, мужики! Пока доползете, туда целая армия притащится. – И вдруг заметил моджахеда, который прыгал с камня на камень, держа автомат, как мотыгу, на плече. Внезапно он замер в полуприседе и заорал, показывая рукой в сторону, где полз второй взвод.
– Наших заметили! Огонь! – одновременно с моджахедом закричал Маслов и, путаясь в полах длинного чапана, уже не прячась, кинулся к "ДШК", и его грохот словно сдетонировал оглушительный взрыв боя, заполнивший ущелье и окрестные горы.
"Своего" моджахеда Маслов изрешетил тут же, на том же камне, с которого тот увидел шурави, но шедшие за ним и предупрежденные его криком успели залечь за выступы скал на самом хребте и прижали сбоку второй взвод, который должен был кинуться в атаку на укрепрайон.
Меняя коробку за коробкой, Маслов бил по хребту, не давая высунуться никому из этой опасной группы, вдруг появившейся на фланге атакующего взвода.
Зубов не успел "обидеться" на сержанта за самовольную команду "Огонь!". Схватив снова бинокль, он сразу же уловил, что терять нельзя ни мгновения, одобрил действия Маслова, который верно определил самую опасную точку. И вдруг пулемет замолк: снайперские пули отогнали Маслова от него.
"Надо что-то делать, надо что-то делать, надо что-то делать…" – пулеметной очередью била по мозгам Зубова тревога. А тут еще и Маслов подполз:
– Надо что-то делать, командир. Сбросят они ребят с горы, всех перебьют.
– Да скинь ты эту чалму! – неожиданно заорал Зубов, глядя на нелепо обмотанного Маслова. – Бери весь взвод. Вон через ту перемычку выйдешь на их тропу. Ударишь сверху.
– А вы?
– Я с парой человек отвлеку огонь на себя.
Что-то полыхнуло внутри Маслова, но некогда было даже осознать что это: благодарность, ревность, жалость или восхищение.
– Губин, Вареник, останетесь со взводным! – разматывая чалму, скомандовал Маслов. – Остальные – все за мной! – И, выбросив моток светлой ткани на каменную изгородь, по которой тотчас же полыхнули автоматные очереди, пригибаясь, увел весь взвод в сторону перемычки.
Оставшись втроем, Зубов с притихшими Вареником и Губиным глядели на одинокий "ДШК" и слушали цоканье пуль вокруг него по стенкам глиняной мазанки, по каменной ограде, по металлу "набалдашника".