Джеральд Даррелл. Путешествие В Эдвенчер - Дуглас Боттинг 5 стр.

"Лесли с ума сводил тетю Лу. Он оставался в постели до полудня и су­тулился. Он ничем не занимался, ничего не замечал. Мы не слишком его любили. Порой он снисходил до того, чтобы поиграть с нами, но никогда нельзя было быть уверенным, что он выкинет в следующую минуту. Он мог вспылить без малейшего повода. Джерри и Лесли сводили тетю Лу с ума, они были совершенно неуправляемыми. Но Джерри был очаровательным маленьким мальчиком и большим весельчаком. Он забирался на дерево, где у него было собственное убежище. Мы не могли залезть за ним. Он иг­рал с веретеницами, ласкал их, брал в руки. Мы выросли на Цейлоне и боялись змей. Мы терпеть не могли любимцев Джерри и никогда к ним не прикасались. Помню, как мы с Джерри учились кататься на велосипеде на полузатопленном газоне, окруженном вересковыми зарослями. Мы страш­но шумели, хохотали, когда падали, а случалось это очень часто. Ларри, который что-то сочинял, высовывался из окна и кричал: "Прекратите этот ужасный шум!"

"Любопытно, хотя никто из нас этого тогда не понимал, но мама позво­ляла нам жить, - вспоминал Джеральд. - Она беспокоилась о нас, она давала нам советы (когда мы спрашивали у нее советов). И советы ее все­гда заканчивались словами: "Но в любом случае, милый, ты должен посту­пать так, как считаешь нужным". Это было своеобразное внушение, своего рода наставничество. Она открывала нам новый взгляд на проблему, кото­рый позволял нам открыть что-то новое. Мы могли справиться с проблемой или нет, но это новое намертво поселялось в наших душах. Мне никогда не читали нравоучений, меня никогда не ругали".

Лоуренс и Нэнси прожили вместе почти год, снимая коттедж в Локсвуде, графство Сассекс, вместе со своими друзьями, Джорджем и Пэм Вилкинсон. Здесь Лоуренс написал свой первый роман, который был опубли­кован в 1935 году. В конце 1934 года Вилкинсоны решили эмигрировать и перебрались на греческий остров Корфу. Климат в Греции был прекрас­ным, курс обмена очень выгодным, а жизнь легкой и дешевой. Лоуренс и Нэнси отправились в Дикси-Лодж. Время от времени приходили письма от Джорджа Вилкинсона, где тот описывал идиллическую жизнь, которую они ведут на своем прекрасном, зеленом и пока не испорченном острове. В голове Лоуренса начал созревать план. Сначала он решил отправиться на Корфу вдвоем с Нэнси. Греческий остров казался ему идеальным местом для молодого, подающего надежды писателя и молодой, подающей надеж­ды художницы. К тому же оба они увлекались археологией и искусством Древней Греции. Лоуренса ничто не удерживало в Англии. Родился он не на Альбионе, у него не было английских корней, английский образ жиз­ни - "английский образ смерти", как он его называл, - его совершенно не привлекал. Он возненавидел Англию с самого первого дня, когда один­надцатилетним мальчиком ступил на английскую землю, покинув родную Индию, чтобы получить образование "дома". "Остров пудингов" - вот как называл он чужую для себя Британию. "Этот подлый, потрепанный, ма­ленький остров, - говорил он друзьям, - выворачивает меня наизнанку. Он пытается истребить все уникальное и индивидуальное во мне". Сырой климат стал еще одной причиной для переезда. "Алан, - говорил Лоуренс Алану Томпсону после получения очередного письма от Джорджа Вилкин­сона, в котором тот описывал апельсиновые рощи, раскинувшиеся вокруг его виллы, - в Англии все, кого ты знаешь, простужены!" Хотя идея пере­браться в Грецию принадлежала Лоуренсу, вскоре она овладела умами всех членов семьи.

Пока мама была жива, Джеральд утверждал, что идея массового пере­селения под живительные лучи греческого солнца целиком принадлежала его старшему брату. Вот как он описывает хмурый августовский день под свинцово-серым небом: "Резкий ветер задул июль, как свечу, и над землей повисло свинцовое августовское небо. Бесконечно хлестал мелкий колю­чий дождь, вздуваясь при порывах ветра темной серой волной. Купальни на пляжах Борнмута обращали свои слепые деревянные лица к зелено-се­рому пенистому морю, а оно с яростью кидалось на береговой бетонный вал. Чайки в смятении улетали в глубь берега и потом с жалобными стона­ми носились по городу на своих упругих крыльях. Такая погода специально рассчитана на то, чтобы изводить людей".

Вся семья собралась в Дикси-Лодж - не слишком веселая перспектива провести день. У Джеральда из-за сырой погоды обострился катар, он пре­рывисто дышал открытым ртом. У Лесли болели и кровоточили уши. Мар­гарет вся покрылась прыщами. Мама простудилась, и к тому же у нее обо­стрился ревматизм. Только Ларри был полон сил и энергии. В тот день его раздражение дошло до крайности, и он возопил: "Кто заставляет нас жить в этом чертовом климате? Посмотри на улицу! Посмотри на нас… Надо что-то делать. Я не могу создавать бессмертную прозу в такой унылой ат­мосфере, где пахнет мятой и эвкалиптовой настойкой… Почему бы нам не собраться и не отправиться в Грецию?"

После смерти мамы Джеральд по-иному описал те мотивы, которые подтолкнули семью к переезду в Грецию. Мама нашла себе в Дикси-Лодж спутницу и компаньонку в лице Лотти, швейцарской няни Джеральда. Но вскоре муж Лотти серьезно заболел, по-видимому, раком, и Лотти была вынуждена оставить работу, чтобы ухаживать за ним. "И мы вернулись к прежнему состоянию, - пишет Джеральд в своих неопубликованных ме­муарах. - Долгими вечерами у мамы не было другого общества, кроме моего, а мне было всего девять лет. Одиночество все сильнее подталкивало маму к бутылке. Ларри, осознавая опасность, решил, что нужно предпри­нять какие-то шаги. Он сказал маме, что нужно собираться и отправляться к Джорджу на Корфу. Мама, как обычно, возражала.

"Что мне делать с домом?" - спрашивала она.

"Продай его, пока он еще в приличном состоянии, - посоветовал ей Ларри. - Я думаю, что переезд пойдет нам всем на пользу".

У самого Ларри была еще одна, весьма убедительная причина для эмиг­рации, о которой он писал Джорджу Вилкинсону на Корфу. "Дни стоят на­столько дождливые и туманные, что мы буквально забыли о солнце. Моя мать полностью запутала свои финансовые дела и решила ото всего убе­жать. Она слишком пуглива, чтобы наслаждаться красотами Средиземно­морья в одиночку, поэтому она хочет, чтобы в Грецию отвезли ее мы. Она хочет поселиться на Корфу. Если ей понравится, она обязательно купит дом…"

Похоже, что все три причины - выпивка, деньги и солнце - сыграли определенную роль в принятии окончательного решения. Но маму не при­шлось долго убеждать. Лоуренс писал, что она терпеть не может отказы­вать, да и к тому же ее ничто не удерживало в Англии. Эта семья покинула родную для себя Индию и еще не успела пустить глубокие корни на Остро­ве Надежды и Славы. "Это была романтическая идея и важное решение, - замечала Маргарет. - Я должна была вернуться в школу, но я сказала: "Я ни за что туда не вернусь!" Мама, не любящая скандалов, согласилась с моим решением".

Итак, решение было принято. В путь отправилась вся семья - Ларри с Нэнси, мама, Лесли (которому в те дни исполнилось восемнадцать), Мар­гарет (пятнадцать) и Джеральд (десять). Сообщая Джорджу Вилкинсону о своем намерении перебраться на Корфу, Ларри поинтересовался, есть ли на острове школа для Джерри. Несколько встревоженный Джордж отве­тил: "Что ты имеешь в виду под словами "приедем"? Сколько вас?" Но в Грецию должны были отправиться или все, или никто. Дом был выставлен на продажу, вся обстановка упакована и отправлена на Корфу.

Джеральда больше всего беспокоила судьба домашних животных - ведь они принадлежали именно ему. Белых мышей он подарил сыну булоч­ника, канарейку отдал соседу. Спаниеля Плуто взял доктор Макдональд, семейный врач Дарреллов, а черепаха Билли отправилась к Лотти в Брай­тон. Спустя двадцать семь лет, когда Джеральд уже добился признания, она написала ему, спрашивая, не хочет ли он, чтобы она вернула черепаху, приписав: "Ты всегда любил животных, даже самых мелких. Я была уве­рена, что ты обязательно вырастешь добрым человеком". С семьей отправ­лялся только Роджер. Ему оформили специальный собачий паспорт с боль­шой красной печатью.

Лоуренс и Нэнси должны были отправиться в путь в начале 1935 года. Незадолго до отъезда они решили тайно пожениться. Новость следовало сохранить в секрете от родителей Нэнси, которые не одобрили бы брак их красавицы дочери с буйным писателем. Свадьба состоялась 22 января в борнмутской регистрационной палате. Алан Томас был свидетелем и по­клялся сохранить тайну. Церемония сопровождалась некоторой неразбери­хой. Алан и Нэнси были очень высокими, а Лоуренс маленьким. Регистра­тор чуть было не поженил совсем не ту пару, даже не осознав этого. "Чтобы избежать случайностей, - вспоминал Алан, - мы нашли пару карликов, выступавших на местной ярмарке, и попросили их быть свидетелями, но хозяин отказался отпустить таких ценных артистов".

2 марта 1935 года Лоуренс и Нэнси сели на корабль в Тилбери и отплы­ли в Неаполь, который должен был стать их первой остановкой на пути к Корфу. Через неделю тронулась в путь и вся остальная семья. 6 марта они зарегистрировались в отеле "Рассел" в Лондоне, откуда на следующий день Лесли послал открытку Алану Томпсону: "Если повезет, то уже сегодня ве­чером мы сядем на корабль. P.S. Запиши адрес - мы ведь постоянно пере­езжаем. Номер 12/6 и так далее!!!"

В опубликованной греческой эпопее Джеральд так описал путешествие семьи, что могло показаться, что они пересекли Францию, Швейцарию и Италию. На самом же деле мама, Лесли, Маргарет, Джеральд и Роджер отправились из Тилбери на японском грузовом судне в каютах второго класса в Неаполь. Единственным из Дарреллов, кто писал письма с дороги, оказался Лесли. Его открытки и письма и стали свидетельством этого собы­тия в истории семьи. 8 марта он писал Алану Томасу: "Теперь у меня есть собственная каюта. Люди, путешествующие вторым классом, очень милы и веселы. Корабль немного качает, но все Дарреллы в порядке".

Два дня спустя, уже из Бискайского залива, Лесли посылает новую от­крытку: "Утром разразилась настоящая снежная буря, и нам пришлось со­браться на верхней палубе возле спасательных шлюпок и провести с этой ******* собакой несколько занятий. Господи, ну и задачка нам выдалась! Собака носится вокруг, снег залепляет глаза, ветер дует, как в аду… Ну и поездочка! Похоже, никто не знает, как спускать спасательные шлюпки, так что нам всем приходится положиться на милость бога (если он есть, конечно). Не уверен, что нам удастся снова увидеть берега старой, доброй Англии!"

15 марта корабль миновал Гибралтар. "Никто из Дарреллов от морской болезни не страдает, даже ******** собака", - сообщал Лесли. Корабль остановился в Марселе, следующей остановкой должен был стать Неаполь. Там семья пересела на поезд, следующий до Бриндизи, и на пароме пере­правилась на Корфу, проделав 130 миль по Ионическому морю.

Паром отплывал ночью. "Крохотный кораблик отчалил от берега Ита­лии, - вспоминал Джеральд об этом путешествии. - Море было залито лунным светом, а мы спали в своих крохотных каютах, не сознавая, что где-то на этой водной глади пролегает невидимая черта. Мы пересекли ее и очутились в ярком, залитом солнцем мире Греции. Постепенно ощущение перемен, происходивших в нашей жизни, утихло. Мы встретили восход на палубе. Какое-то время остров казался маленькой, шоколадно-коричневой полоской на горизонте, окутанной туманом.

Потом солнце вдруг сразу выплыло из-за горизонта, и все небо залилось ровной голубой лазурью, как глаза у сойки. Море вспыхнуло на миг всеми своими мельчайшими волночками, принимая темный, пурпуровый оттенок с зелеными бликами, туман мягкими струйками быстро поднялся вверх, и перед нами открылся остров. Горы его как будто спали под скомканным бу­рым одеялом, в складках зеленели оливковые рощи. Среди беспорядочного нагромождения сверкающих скал золотого, белого и красного цвета бивня­ми изогнулись белые пляжи. Мы обогнули северный мыс, гладкий крутой обрыв с вымытыми в нем пещерами. Темные волны несли туда белую пену от нашего кильватера и потом, у самых отверстий, начинали со свистом крутиться среди скал. За мысом горы отступили, их сменила чуть покатая равнина с серебристой зеленью олив. Кое-где к небу указующим перстом поднимался темный кипарис. Вода в мелких заливах была ясного голубого Цвета, а с берега даже сквозь шум пароходных двигателей до нас доносился торжествующий звон цикад".

Десятилетия спустя, старый и больной, находящийся на грани смерти Джеральд Даррелл снова вспомнил тот волшебный пейзаж, который навсе­гда изменил его жизнь. И вспомнил его с болью, присущей всем нам, когда мы вспоминаем об утраченной юности. "Мы словно вернулись в рай, - прошептал он. - Приплыв на Корфу, мы будто родились заново".

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

РАЙСКИЕ ВРАТА: КОРФУ 1935-1936

Через несколько часов после прибытия на Корфу Дарреллы сошли на берег и отправились в город. Процессия состояла из Джеральда, вооружен­ного сачком для ловли бабочек и держащего в руках банку, битком наби­тую гусеницами, и мамы, "имевшей вид захваченного в плен беспокойного маленького миссионера" и пытавшейся удержать на поводке крупную соба­ку, отчаянно стремящуюся к ближайшему фонарному столбу. Две повоз­ки, в одну из которых погрузились члены семьи, а в другую сложили ба­гаж, отправились в путь по узким, залитым солнцем улочкам элегантной, маленькой столицы острова. Очень скоро семья Дарреллов сделала свою первую остановку на Корфу. Они выбрали "Швейцарский пансионат", рас­полагавшийся неподалеку от центральной площади Платиа. Здесь их уже поджидали Ларри и Нэнси. "Сегодня семья наконец-то сползла на берег, - писал Лоуренс Алану Томасу, - и сразу же застала нас в постели, так что… Описать красоту этого образцового места просто невозможно, я до сих пор не верю своим глазам".

На следующее утро мама и все остальные члены семьи отправились на поиски дома. В сопровождении агента из гостиницы они объехали огром­ное множество домов самых разнообразных видов и размеров. Но маме не понравился ни один из них, поскольку все они обладали одним весьма су­щественным недостатком - в них не было ванны. Поэтому семья продол­жала жить в "Швейцарском пансионате". 29 марта Лесли написал Алану с просьбой выслать ему газеты и журналы - "Дейли миррор" и другие га­зеты для Лоуренса, пару детских журналов для Джерри, журналы по ши­тью и домоводству для мамы, а также несколько журналов, посвященных оружию, для него самого. Мама приписала к письму постскриптум, в кото­ром жаловалась на то, что Корфу не оправдал ее ожиданий.

"Мы по-прежнему остаемся в отеле, но надеемся вскоре переехать. Не верьте ни одному слову, что вам будут говорить об этом вонючем острове. Природа вокруг восхитительна, не могу не признать. Но вот город… Пожа­луй, будет разумнее не говорить о нем вообще. Однако, если вы соберетесь приехать, мы всегда найдем для вас местечко. Вы можете спать с Лесли или с Джерри, но вряд ли нам удастся найти на Корфу что-нибудь подходя­щее".

У мамы были все основания находиться в подавленном настроении. Все были не в духе. Они очутились в чужой стране, языка которой не знали и обычаи которой были для них незнакомы. Неудивительно, что все были встревожены, подавлены и постоянно ворчали друг на друга. Хуже всего было то, что лондонский банк до сих пор не перевел в Грецию ни фунта, поэтому семья сидела без гроша в кармане. К тому же багаж Лоуренса и Нэнси не прибыл, и молодожены оказались без одежды и книг. Дарреллы снимали душные комнаты в "Швейцарском пансионате" в долг. Маргарет, или Марго, как ее стали называть на Корфу, чувствовала себя отврати­тельно и постоянно плакала, а Джерри подвывал ей в унисон. Надежды питались только красотой природы и восхитительным теплым морем.

В первые же дни пребывания на Корфу Джеральд овладел новым на­выком, который кардинальным образом изменил его отношение к этому острову. Он научился плавать. В то недолгое время, что он провел в шко­ле, уроки плавания не дали ему ничего, кроме безумного страха перед во­дой. Но стоило ему очутиться на острове, как все изменилось.

Джеральд писал в своих неопубликованных мемуарах:

"Мы с мамой в сопровождении отчаянно лающего Роджера отправля­лись в маленькую скалистую бухточку, расположенную под старинным ве­нецианским фортом, возвышавшимся над городом. Именно здесь я открыл для себя, какой восхитительной и волшебной может быть вода. Сначала я заходил в воду по колено, потом вода поднималась до подмышек, и вот я уже плыл по этой теплой, шелковистой, голубой глади. Мои губы ощущали соленый вкус морской воды. Вода была теплой и ласковой, мои страхи ис­чезли, словно их никогда и не бывало. Очень скоро я стал заплывать так далеко, что встревоженная мама принималась носиться взад и вперед по берегу, как обезумевший кулик, призывая меня немедленно вернуться в безопасные воды".

Пока остальные члены семьи томились в пыльном городе, Лоуренс и Нэнси нашли для себя небольшой домик на холме, неподалеку от виллы Агазини, где жили их друзья Вилкинсоны. Этот дом располагался возле Перамы, на южном побережье острова. С холма они могли видеть бескрай­ние морские просторы, а к дому вела узкая проселочная дорога. Вскоре по­сле переезда Лоуренс писал Алану Томасу:

"По-моему, я уже писал тебе о том, как здесь удивительно красиво, на нашем холме, или нет? Ну так можешь умножить мои восторги на четыре. Сегодня мы поднялись с восходом и завтракали в лучах восходящего солнца. Мы поставили стол на террасе, откуда видно море. Рыбацкие лодки проплывали взад и вперед. Албанский берег сегодня был затянут дымкой. Днем жара лишает всяких сил. Повсюду кишат пчелы, ящерицы и черепа­хи… Господь создал этот остров!"

За этим письмом последовало новое. Мама все еще продолжала подыс­кивать для себя дом. Лоуренс снова написал Алану, поскольку никак не мог сдержать восторгов по поводу собственного приобретения:

"Ты не представляешь, сколько запахов и звуков окружает меня в на­шем доме. Вот, к примеру, я сижу в доме. Окно. Свет. Серая голубизна. Два небольших кипариса гнутся под порывами сирокко. Они острые и ве­селые, как груди девушки. На море слабое волнение, волны набегают на берег, который изгибается к Лефкимо. Я вижу единственную лодку. По до­роге… едут крестьяне на ослах. Восторги, проклятья, скрип колес, яркие пятна цвета, шарфы и экзотические наряды. На севере ничего. Впереди Эпир и Албания, укутанная сливочно-белой дымкой. На юге туманы. Там скры­ваются другие острова, но сейчас я не могу их видеть".

Тем временем мама решила арендовать автомобиль, чтобы они могли съездить в Пераму, посмотреть дом, который предложил им владелец "Швейцарского пансионата". И вот в этот момент Дарреллы встретились с человеком, который изменил их жизнь на острове раз и навсегда. Семей­ство Дарреллов отправилось на стоянку такси, располагавшуюся на глав­ной площади. Толпа крикливых таксистов, говоривших только по-грече­ски, набросилась на невинных англичан, словно коршуны на добычу. И тут раздался глубокий, сочный, низкий голос, "какой мог бы быть у вулкана", который по-английски или почти по-английски произнес:

"Эй! Почему вы не брать с собой кого-нибудь, кто говорить на вашем языке?"

"Обернувшись, мы увидели древний "Додж", припаркованный у обочи­ны, - вспоминает Джеральд. - За рулем сидел маленький, плотный чело­век с огромными руками и широким, обветренным лицом. На нем была кепка, лихо сдвинутая на бок.

"Эти ублюдки облапошат собственную мать, - прорычал этот чело­век. - Куда вы хотеть поехать?"