Он не мог не верить. Он истратил еще одну спичку, чтобы осветить выдранный из книжки на курение листок. В таинственной цепи всяких закорючек знакомая буква выплыла сразу же. Пыляй обомлел. Спичка, догорев, обожгла ему пальцы. Он со вздохом свернул бумажку и сунул ее в карман.
- Нашел? - крикнула Аля, томившаяся ожиданием похвалы ее учительским способностям, - нашел, а?
- Была такая! - сделанным равнодушием ответил Пыляй, - нашел… А это хорошо, - обернулся он к ней с угрюмой решительностью, - будет, я товарищей подведу, а? За это меня пришибить надо!
Аля резко закинула голову и крикнула с гневом:
- А это хорошо меня так схватить и держать тут? За что? Я вам что сделала?
Пыляй растерялся. И снова, и снова с болезненной ревностью завидовал он маленькой, дерзкой девчонке, так легко и просто выбившей у него из рук всякое оружие борьбы с ее доводами.
- Это нехорошо, - пробормотал он.
- А учиться хорошо! - торжествовала она, - уйти от них хорошо, потому что они нехорошие дела делают. А вот хочешь - уходи сам, а я останусь! Все равно мне ничего они не сделают, я останусь. Хочешь так? Нечего тебе и бояться будет!
Он молчал, потупя глаза.
Аля еще говорила что-то, но он не слушал. Он казался себе похожим на лавочника, старательно взвешивавшего на весах и то и другое. Чашки их прыгали от каждой новой мысли то в одну, то в другую сторону. И Пыляй продолжал качать головой.
Глава восьмая
Коська - честный человек
Было два часа ночи. Часы Спасской башни играли Интернационал. Нарядные стрельчатые вышки кремлевских башен, далеко видными на расцветающем утром небе каменными часовыми, сторожили прекрасные древности Кремля. Улицы были безлюдны. На каменных тумбах дремали дворники и ночные караульщики. По мостовым волочились сонные извозчики. Где-то одиноко шипел грузовой трамвай.
Иван Архипович подталкивая своего проводника, задыхался от волнения и прибавлял шагу. Коська не успевал, и тогда Чугунову казалось, что тот намеревается исчезнуть в темном переулке. Он хватал его за шиворот и ворчал:
- Куда? Куда?
Коська сносил все это довольно равнодушно. Он чувствовал себя уверенно и крепко настолько, что не обращал внимания на пустяки. Он спокойно рассчитывал, сколько можно выручить за кольца, часы и разную мелочь, и лишь иногда беспокойно щупал на себе деньги и вещи.
Иван Архипович, наоборот, с каждым шагом вперед все более и более тревожился и настораживался. Незагромождаемые шумом и суетой трамваев, автомобилей, прохожих, - улицы, мосты, набережная дышали призраками древней Москвы. В этот таинственный предрассветный час силуэты кремлевских церквей, башен, зубцов и вышек выступали с особенной четкостью. Все нанесенное современностью исчезло в неясных сумерках ночи. Москва деловая, советская, шумная и торопливая спала. Москва прежняя, Москва боярская, похороненная в железобетоне, асфальте и камне, вставала из каменного гроба.
И темный хребет Китайгородской стены в этот предрассветный час не казался больше развалиной. И юркий проводник Чугунова не казался простым оборванцем. И сам Иван Архипович запахивал на себе летнее пальтишко с ухватками ремесленника из Немецкой слободы, попавшегося в руки разбойных людей, ютившихся под мостом Москвы-реки.
Иван Архипович все тверже и тверже держал в руке плечо мальчишки. Тот, наконец, не выдержал и остановился.
- Держи меня хоть за хвост, - сказал он, всовывая ему в руки подол пиджака, - а так ведь идти нельзя.
Мальчишка, провожавший их следом, приостановился, держась наготове. Коська весело свистнул ему и, высвободившись из рук Чугунова, пошел вперед с большей легкостью и проворством.
- Сейчас сдам тебе твою девчонку, - проворчал он, - надоела она ребятам.
Иван Архипович скрипел зубами, но молчал.
Они миновали двух милиционеров и Чугунов едва сдержался от желания сдать им маленького бандита. Сойдя с моста, Коська перешел набережную и проворно пробрался в тень китайской стены. Чугунов прохрипел:
- Где же вы ее держите, негодяи!
- Где сами, там и она, - отрезал Коська.
- Если кто-нибудь из вас только тронул ее…
Коська остановился с решительностью:
- Ты меня не стращай, дядя… А то, гляди…
- Что?
- То, что - на твои деньги и часишки и прощай. Нам не по дороге.
Иван Архипович поднял кулаки над головой мальчишки:
- Да я тебе голову сейчас размозжу, негодяй! Слышишь ты?
Коська усмехнулся, открывая голову:
- Мозжи, дядя, мозжи ее скорей!
Чугунов со стоном опустил руки.
- Ну, что ж? Я ведь не бегу! - дразнил Коська, - что ж ты, ну?
- Где моя девочка?
Маленький бродяга пожал плечами и сунул руки в дыры карманов с величайшей независимостью.
- Грозиться не будешь, дядя?
Иван Архипович оглянулся, точно ища защиты. Но набережная, мосты, тротуары были пусты. Одинокая фигура милиционера, освещенная бледно-желтым светом фонаря не привлекла внимания отчаявшегося отца. Силуэты замоскворецких церквей, выступали на голубевшем небе, как крепкая стража древней Руси. Черный Замоскворецкий мост висел над стеклянной поверхностью реки с такой же мрачностью, как его предок при Алексее Михайловиче, когда под этот мост стекались беглые, увечные, нищие, воры и убийцы и сюда же на утро дозоры приводили пойманных языков, которые оговаривали прохожих.
Иван Архипович должен был покорно кивнуть своему врагу:
- Ладно, не буду.
Ему казалось, что, как и триста лет назад, ворота всюду заперты тяжкими коваными засовами, на крестцах улиц поставлены рогатки. Прохода нет. В темноте крадутся лишь тати и убийцы и вот-вот вынырнет из мрака ночной дозор с ручными фонариками, мерцающими грознее тысячесвечсвых огней прожектора.
Коська, между тем, как будто раздумывал. Он поглядывал по сторонам безбоязненно и, пользуясь полным безлюдьем, не торопился продолжать путь с Чугуновым. Его забавляла покорность взрослого человека. Он, усмехнувшись, спросил:
- Ну что ж, идти? Или расквитаемся тут и все?
Мысль о дочери, где-то тут близко, в каких-то трущобах изнывавшей в тоске и ужасе в руках маленьких разбойников и жаждавшей спасения, смирила его.
- Иди, иди! - пробормотал он, - иди. Отдайте только девочку здоровой…
- Какой взяли, такой и отдаем! - нагло ответил Коська и, продолжая прятаться в тени стены, круто свернул с набережной в Китайский проезд.
От бульварчика под стеной повеяло сладким запахом зелени, тишины и влажной свежести. Коська прислушался, потом быстро шмыгнул в угол выступа башни и стал проворно разбирать кирпичи, закрывавшие лазейку.
- Здесь? - прошептал Чугунов в ужасе.
Коська не ответил и всунув голову в дыру, свистнул тихонько. Никто не ответил. Он повторил свист и крикнул:
- Пыляй!
Иван Архипович дрожал от волнения. Он следил за каждым движением мальчишки, все еще не доверяя ему. Даже и в этот утренний час, в неясных сумерках возрождавший к жизни мертвые древности старой Руси, ему казалось невероятным, чтобы все происходящее не было обманом и шуткой. Он держал наготове руки, чтобы поймать за ноги мальчишку, если бы тот вздумал исчезнуть в каменной щели.
Коська точно видел, что творилось за его спиной. Он вынул голову из-под свода и пробормотал раздраженно:
- Дрыхнут что ли оба? Надо лезть туда.
- Погодишь немного! - схватил его Чугунов.
Коська оглянулся и, уже не сдерживая больше гнева, заорал в подвал:
- Пыляй, чертова морда! Слышишь? Давай девчонку сюда!
Никто не отозвался и на крик. Коська изнывал от бешенства. Иван Архипович толокся на месте, дрожа и волнуясь. Мальчишка, сопровождавший атамана и глядевший теперь из-за угла на эту сцену, не торопясь подошел к ним. Коська свистнул ему и тот приблизился смелее.
- Лезь, Вьюнок, и дай ему по шее. Да выкинь сюда девчонку - скажи, что отец вот пришел за ней.
Вьюнок зевнул, равнодушно вынул последние кирпичи из пролаза и ловко юркнул вниз. Иван Архипович вцепился в Коську.
- Как же там можно… Там задохнуться можно, там… За это вас надо…
Встревоженный странным молчанием в подвале, Коська не слушал его. Он всунулся в окошко и перекрикивался с Вьюнком.
- Ну?
- Ничего не видать. Огня дай.
Коська подал спички. Розовое зарево тускло метнулось в окошке и погасло. Вьюнок высунул голову и пробормотал тихо.
- Коська, а ведь она сбежала!
- Девчонка?
- Ну да!
Коська в бешенстве обернулся к Чугунову и, срывая с себя пиджак, часы, кольца, бросил все на руки ошеломленного отца.
- На! Мне чужого не надо!
- Коська - честный человек! - подтвердил Вьюнок.
Иван Архипович шатнулся к ним в отчаянии. Он понял, что его не обманывал маленький оборванец.
- Где девочка? - завопил он, - где она?
Коська отвернулся от него, от пиджака с вещами, выпавшими из рук Чугунова, и глухо пробормотал:
- Не знаю.
Иван Архипович остолбенел. Вьюнок шмыгнул носом от предутреннего холодка и покачал головой. Коська бессильно погрозил кулаком розовой заре и нежно-голубым облакам и стал закладывать кирпичами окно.
Иван Архипович впился судорожно сжавшимися пальцами в его плечи. Тот вскочил, но не мог вырваться и сквозь зубы прошептал:
- Пусти!
- Где моя девочка? - вопил несчастный отец.
Маленький бандит собрал все свое атаманское равнодушие и сказал резко:
- Слушай, дядя: нет твоей девчонки, сам видишь! Найду ее, - приду к тебе за выкупом. Не найду, - не пеняй. И у нас тут своя продажная душа нашлась. Может, он сам пошел к тебе за выкупом… Так пришиби его до мокрого, - я ответ на себя возьму.
- А девочка, девочка моя? - простонал Чугунов, - девочка где негодяй?
- Бестолковый же ты человек, дядя! - помогая атаману, вступился Вьюнок, - ну, видишь, что нет? Из коленки тебе не выломишь ведь, коли нет ее!
Иван Архипович смотрел то на одного, то на другого. Он переставал понимать то, что случилось. Он потряхивал Коську, все прочнее и прочнее захватывая его костлявые плечи и, не то умоляя, не то требуя, бормотал:
- Говори, говори, где девочка?
Коська переглянулся с Вьюнком, и продолжая, как будто спокойно, отвечать, не пытался уже вырваться из рук Чугунова.
- Не знаю, не знаю! Откуда я могу знать, дядя, видишь, что тут никого нет?
- Говори, где она?
- Да не знаю же!
- Говори!
Иван Архипович потерял на мгновение из глаз другого мальчишку. В тот же миг Коська упал на его грудь с отчаянной силой, Иван Архипович шатнулся назад и, падая через подсевшего под ноги Вьюнка, выпустил Коську из рук.
Падение его ошеломило на мгновение и он не сразу понял даже, что такое случилось.
Глава девятая
Бегство
Борьба продолжалась недолго. Чьи-то шаги и громкие голоса, задержавшиеся возле окна, упали тяжким грузом на чашку весов. Пыляю почудился голос Коськи и мысль, что сейчас девчонка уйдет, унося с собой навсегда ослепительный свет другой жизни, поразила его.
Он затаил дыхание. Шаги и голоса утихли. Тогда, с торопливостью утопающего, рвущегося к спасательному поясу из омута, Пыляй решительно бросился к окну и с огромной силой стал выталкивать кирпичи из окна.
Аля безмолвно следила за ним.
Когда пролаз был достаточен, чтобы выкарабкаться наружу, Пыляй обернулся к пленнице. Она протянула к нему руки, дрожа от волнения:
- Мы убежим, Пыляй, да?
Он молча кивнул головой и отвернулся. Она бросилась к окну.
- Вместе с тобой, Пыляй, да?
Он оглядел угрюмо подвал, казавшийся ему все же более темным и мрачным, чем его измена, и, махнув рукой, помог девочке выбраться наружу.
- Я не пойду без тебя, Пыляй! - крикнула она оттуда, - иди!
Она протянула даже руку, чтобы помочь ему. Он не принял ее, но вылез, привычно держась за кирпичи.
Аля смеялась от радости, воли и счастья.
Пыляй стал на колени перед окном и начал закладывать кирпичами пролаз. Он защемлял свои пальцы, тяжело дышал, как от непосильной работы, и молчал. Он чувствовал, что закладывал не только старую лазейку, но клал сзади себя стену крепче каменной, чтобы уже не было никогда ему пути назад. То, что он делал, на что решался, становилось между ними товарищами такой преградой, разрушить которую не нашлось бы сил ни у него ни у них.
Он поднялся с земли усталый, взволнованный и суровый.
- Пыляй! - бросилась к нему Аля, - Пыляй…
Он схватил ее руку и сжал, причиняя ей боль.
- Слушай, девчонка! - прохрипел он.
Она подняла на него круглые, отвыкшие даже и от тусклого света уличных фонарей, большие глаза с упреком, но молчала. Он пробормотал тише:
- Ну, ладно. Сделано уж…
- Ты раскаиваешься что ли? - вспыхнула она и отшатнулась назад, - боишься?
Он молчал.
- Тогда вернемся, ну?!
Не отвечая, он только вдвинул пяткой выдавшиеся вперед кирпичи и, сравняв их, оглянулся кругом.
Было безлюдно и тихо. Где-то звенел последний торопливый вагон трамвая. Грохотала пустая телега по выбитой мостовой набережной. Путь был свободен. Пыляй оглянулся на темный отвес стены, поднял голову, чтобы взглянуть на шатровую крышу башни, уходившую шпицем в небо и ночь.
Он вздохнул и помотал головой, точно стряхивая с себя последние привязанности к прошлому.
- Идем или нет? - резко спросила Аля.
Он кивнул молча и перебежал с ней дорогу в тень каменной стены, окружавшей огромный двор Дворца Труда. Он остановился под ней передохнуть и затем обернулся к Але со спокойной решимостью:
- Показывай дорогу!
Она схватила его за руку и потащила за собой. Только теперь, очутившись на холоде ночи, словно облитый холодной водой, вздрогнул Пыляй от того, что сделал. Он сам на мгновение уцепился за руку пленницы, точно еще думая, не вернуть ли ее в темный подвал, но мысль о подвале связалась с мыслью обо всей его маленькой жизни, такой же темной, как и подземелья и каменные трещины, стены, и он решительно побежал прочь.
- Куда идти?
- Сюда, через мост. Недалеко!
- Нет, обойдем кругом…
Он повлек ее в противоположную сторону, к Устьинскому мосту, чтобы избежать встречи с Коськой или с кем-нибудь из своих. Они бежали до тех пор, пока не исчезли из виду темные хребты Китайгородской стены. Тогда, отдышавшись, Пыляй пошел тише. Он отирал грязный пот со лба и с каждым шагом шел все более и более медленно. Аля спросила тихонько:
- Ты боишься их?
- Нет, - буркнул он.
- А что бы они тебе сделали?
- Коська убил бы! - спокойно ответил он, и Аля вздрогнула.
- Ты спрячешься у нас, - деловито заговорила она, - и никто тебя не найдет, не увидит. Теперь скоро в школе занятия кончатся и я уходить не буду, а буду тебя учить читать и писать. Потом ты будешь книжки читать и это лучше всего, потому что если ты захочешь путешествовать, то возьми такую книжку и читай. И когда читаешь, думай, что это ты сам едешь и все сам видишь, что описывается… У меня много книжек!
Пыляй слушал молча. Чем ближе подходили они к дому девочки, чем ближе был к нему этот другой мир, тем недоступнее он ему казался. Он держался за руку девочки без всякой уверенности и, чем больше она говорила, тем менее вероятным ему казалось спасение. Слишком резок был переход от тьмы к свету и нельзя было не закрывать глаз, приближаясь к нему.
Девочка плутала из улицы в улицу, спрашивала прохожих, колесила переулками и с новой силой тянула за собой вперед оборванца.
- Я тут никогда не ходила, - бормотала она, - ну уж теперь скоро… Вот сюда свернуть надо…
В сумраках ночи, обнажавших из каменного гроба древние косые переулочки Замоскворечья, узкие тротуары, вросшие в землю трехсотлетние особняки, Але неузнаваемыми казались и знакомые места.
Возле своего дома она остановилась вдруг и с недоумением.
- Пришли! Вот здесь я живу…
Она пристально оглядела дом и подъезд, не понимая, почему так неожиданно он очутился перед ней, но тут же решительно подошла к двери.
Пыляй молчал в странном смущении.
- Подожди здесь, - шепнула она, - я пойду скажу сначала…
Пыляй молча кивнул головой. Он был даже рад тому, что отодвигается страшный час, когда он перешагнет порог стеклянной двери, сиявшей электрическим огнем, из-за которой улыбалась ему девочка.
Аля засмеялась и взбежала по лестнице. Пыляй еще раз посмотрел на ее желтенькие башмачки, уверенно и смело постукивавшие по каменным белым ступенькам лестницы, взбираясь наверх. Он вздохнул и, оторвавшись от стеклянной двери, присел тут же на ступеньках.
Тяжкий и длинный этот день истомил его. Он прислонился к стене, закрыв глаза, и задремал. В тот же миг ему приснился Коська. Пыляй отшатнулся от здорового атаманского кулака и проснулся.
И в тот же миг чья-то тяжелая и крепкая рука действительно опустилась на его плечо.
Глава десятая
Последняя битва у стен Китай - города
Прежде чем Иван Архипович опомнился, мальчишки исчезли. Он метнулся было вслед за ними за угол, но они скользкими тенями мелькнули в сумраке стены и исчезли так быстро и проворно, что Чугунов мог бы со спокойной совестью утверждать, что они провалились сквозь самую стену.
Он оставил бесплодную погоню и вернулся к башне. Потолкавшись тут без цели и смысла, он побежал к мосту, отыскивая милиционера. Милиционер в непромокаемом плаще, с надвинутым на голову капюшоном, как каменное изваяние дремал у чугунной решетки набережной. Иван Архипович добежал до него и становился, задыхаясь от беготни и волнения.
- Послушайте… Послушайте, товарищ! - бормотал он, шатаясь от усталости и тревоги, - пойдемте со мной. Девочка пропала… Пришел оборванец из этих беспризорников. Это моя дочь, девочка. Оказывается, держали в стене… В подвале, и куда-то увели…
Милиционер долго и с величайшим спокойствием слушал несчастного отца. Когда тот, изумленный таким монументальным бесстрастием, замолчал наконец, милиционер невозмутимо положил руку на его плечо и заметил очень внушительно:
- Гражданин, прошу вас отправиться домой!
- Домой? - всполошился Иван Архипович, - зачем же домой? Почему домой?
- Спать! - коротко отрезал тот.
- Как спать? - опешил Чугунов, - может быть вы думаете, что я пьян?
Он обидчиво отошел от милиционера. Тот так же спокойно и внушительно подтвердил:
- Я ничего не думаю. Но я вижу, что вам нужно идти спать.
Он удовлетворенно запахнул полы своего плаща и прислонился прочнее к решетке. Иван Архипович махнул рукой и побежал дальше.
Он явился в милицию растрепанный, шатающийся и измученный. Дежурный мог с большим правом счесть его за пьяного, но он знал об исчезновении девочки и насторожился при первых же словах взволнованного отца.
- Вы уверены, что ваша девочка была там? - спросил он.
Иван Архипович растерянно показал деньги и вещи:
- Ведь если бы простое жульничество, так он десять раз мог бы удрать от меня дорогой.
Иван Архипович был возбужден до крайности. В конце концов ему удалось убедить дежурного поднять на ноги милицейский резерв и уголовный розыск. Начальник отделения сонным голосом пробурчал в телефонную трубку:
- Знаю. Сто раз говорил, чтобы ликвидировать это гнездо в башне. Возьмите людей, заберите всех, кого там найдете, и отправьте в приют.