В первый же вечер под Багдадом я подсаживаюсь к Капитану Америке. В Кувейте, когда Капитан Америка еще носил усы, он был как две капли воды похож на героя Мэтта Диллона из комедии "Все без ума от Мэри"- туповатого жулика-обольстителя. Сейчас он производит впечатление одного из самых вдумчивых и красноречивых людей в батальоне, и я начинаю гадать, не обманываются ли на его счет рядовые бойцы. Он очень приятен в общении, но ему свойственна какая-то рассеянная напряженность, одновременно харизматическая и изматывающая. Он смотрит на вас в упор немигающим взглядом, и при этом кажется, что зрачки его слегка вибрируют. Он подкрепляет категоричное и неожиданное политическое наблюдение - "в этой части света было бы куда лучше без нас" - ницшеанским размышлением о смертоносной природе битвы. "Мы можем погибнуть прямо сейчас, в любой момент, - говорит он, наклоняясь вперед. - Из-за этого легко потерять рассудок. Рассудок отступает перед страхом смерти". И добавляет: "Но сохранять спокойствие и оставаться там, где тебя ожидает верная смерть - это еще и признак безумия. Чтобы выжить в бою, нужно сойти с ума".
Когда я заговариваю с ним о том, что люди жалуются на него - на его склонность время от времени втравливать их в ребяческую, но опасную "охоту за сокровищами" - иракскими военными сувенирами, он начинает подробно описывать относительные достоинства иракского и американского оружия, открыто признавая, что брал иракские АК. Он даже хвастается тем, что однажды убил из этого оружия одного вражеского бойца. "Это хорошее оружие ближнего поражения, подходящее для ведения стрельбы из машины", - говорит он, и с этим вряд ли поспоришь.
Сержант Кочер - один из подчиненных Капитана Америки - замечает нас вместе и позже подходит ко мне, чтобы рассказать кое о чем, что его беспокоит. Кочер - ветеран Афганистана, где служил в одной группе с Колбертом. Как и Колберт, Кочер считает себя чрезвычайно опытным профессионалом. Мальчишкой он "носился по лесам Пенсильвании", и имеет крепкое телосложение. После увольнения из корпуса морской пехоты он планирует стать профессиональным бодибилдером. В ситуациях, когда Капитан Америка демонстрирует лишь мерцательное присутствие, Кочер полностью сосредоточен. Теперь он возглавляет свою собственную разведгруппу, и утверждает, что три ночи тому назад во время патрулирования у Аль-Кута Капитан Америка пытался заколоть штыком вражеского военнопленного. По словам Кочера, его группа действовала в полной темноте - морпехи были в очках ночного видения, когда наткнулись на вражеского бойца, который стоял на коленях в окопе, пытаясь от них спрятаться. Он с двумя морпехами приблизился к иракцу, наставив на него оружие. "На самом деле, - говорит Кочер, - мы все были сами не свои, потому что ранили сержанта Патрика, и я хотел пристрелить этого парня. Но это бы выдало нашу позицию". Двое его людей разоружили иракца, а Кочер грубо
заломил ему руки за спину. В этот момент, по словам Кочера, Капитан Америка набросился на пленного из темноты с выставленным вперед штыком. (Задолго до этого инцидента я слышал, как рядовые бойцы допекают Капитану Америке за то, что он с напыщенным видом расхаживает со штыком - это что-то вовсе несвойственное другим морпехам в батальоне. "Он просто чрезмерно все драматизирует, чтобы почувствовать себя героем", - говорит один морпех.) Кочер говорит: "Он перепрыгивает через меня и всаживает штык ему в грудь. Он превратил ситуацию в сплошной хаос".
Как говорит Кочер, у пленного на груди были пристегнуты магазины для винтовки, которые отразили удар штыка. Кочер, Капитан Америка и пленный мужчина повалились на землю. На то, чтобы восстановить контроль над пленным ушло несколько моментов борьбы. Кочер утверждает, что как только он усмирил пленного, скрутив ему руки за спиной, Капитан Америка снова бросился на него, пытаясь ударить его в живот. "Его удар в живот достался мне", - говорит Кочер.
Сержант ведет дневник. "Я называю его ‘журналом своей горечи’, - говорит он. - Если со мной что-то случится, я хочу, чтоб моя жена знала правду. Потому что из-за таких парней, как Капитан Америка, мы сражаемся как дауны".
Капитан Америка оспаривает версию событий, которую излагает Кочер. По его словам, когда он появился, пленного не контролировали. В его версии событий, он взмахнул штыком, когда мужчина оказывал сопротивление захвату в плен. "Я ткнул его штыком, - говорит Капитан Америка. - Если бы я хотел его убить, я бы его застрелил. Ранив его, я спас ему жизнь".
В этом случае подробности кажутся слишком смутными, чтобы делать какие-либо неопровержимые выводы. Тем не менее, скоро станет ясно, что этот инцидент - всего лишь зловещий предвестник одного из самых сомнительных эпизодов кампании, когда, несколько дней спустя на подходах к Багдаду во время захвата пленного снова будет драматично фигурировать Капитан Америка со штыком. И на этот раз, по иронии судьбы, там опять будут присутствовать Кочер и еще один рядовой, критично настроенный по отношению к Капитану Америке.
В эту ночь все выглядит неплохо. Феррандо наносит визит группе Колберта и говорит бойцам такую редкую похвалу. "Я слышал, что о первом разведбатальоне высоко отзывались в штабе дивизии, - говорит Феррандо. - Генерал думает, мы убиваем драконов".
После того как он уходит, Эспера высказывает свою собственную оценку ситуации. "Ты понимаешь, что за дерьмо мы здесь натворили, сколько убили людей? Дома на гражданке за такое сажают в тюрьму".
- 3 -
Битва за Багдад.
Лошадиную голову убили. Всеми любимый бывший первый сержант из первого разведбатальона, крепкий афро-американец весом 230 фунтов по имени Эдвард Смит, был ранен 4 апреля под Багдадом вражеской миной или осколком артиллерийского снаряда, когда ехал на бронетранспортере. Он умер в военном госпитале на следующий день. Лошадиную голову, которому было тридцать восемь, до начала войны перевели из первого разведбатальона в пехотное подразделение. Новости о его гибели серьезно расстраивают бойцов разведбатальона. Сержант Руди Рейес - один из первых, кто об этом услышал. Он обходит лагерь под Багдадом по периметру, пересказывая новости. "Привет, братишка, - мягко говорит он, - я просто подошел сказать, что Лошадиная голова скончался прошлой ночью". Теперь, несколько дней спустя, после короткой заупокойной службы на закате вокруг винтовки М‑4, воткнутой вертикально в грязь в честь их павшего товарища - морпехи из второго взвода роты Браво собираются под своими камуфляжными сетками, чтобы поделиться друг с другом историями о Лошадиной голове. Рейес повторяет фразу, которую Лошадиная голова не раз говорил дома в Кемп-Пендлтон в Сан-Диего. Перед тем как одолжить кому-нибудь свой грузовик с мощным эквалайзером, он говорил: "Можешь кататься на грузовике. Только держись подальше от моих громкостей". Почему-то, повторяя эту фразу, Рейес хохочет почти до слез.
Сегодня 8 апреля. Армия и морская пехота начали свою финальную атаку на Багдад несколько часов назад. Однако для первого разведбатальона еще не время направиться в иракскую столицу. Существуют опасения, что подразделения иракской Республиканской гвардии перегруппируются для контратаки в городе под названием Бакубах, в пятидесяти километрах севернее Багдада. Первый разведбатальон получает приказ выдвинуться на север и атаковать эти силы. Сержант Бред Колберт, группу которого я сопровождаю, и остальные морпехи прерывают свои воспоминания о Лошадиной голове и рассаживаются по Хамви.
На это задание выделено около двухсот морпехов. Если наихудшие страхи их командования оправдаются, они будут противостоять нескольким тысячам иракцев на танках. При самом лучшем сценарии, им придется пробиваться вперед по шоссе на Бакубах через тридцать километров вероятных засад. "Мы снова окажемся на самом острие атаки и вступим на неизведанную территорию", - говорит лейтенант Натаниэль Фик, информируя своих людей перед самым выходом на задание. Большинство морпехов - в приподнятом настроении. "Это лучше, чем сидеть на месте и валять дурака, когда все остальные развлекаются нападением на Багдад", - говорит капрал Джошуа Персон, перед тем как занять свое место на водительском сиденье в Хамви Колберта. Тем не менее, сам Колберт просто уставился в окно на угасающий свет и бормочет что-то невнятное, что я не могу разобрать. Я прошу его еще раз повторить свои слова, но он лишь отмахивается. "Ерунда, - говорит он. - Я просто думал о Лошадиной голове".
Хамви Колберта, во главе колонны первого разведбатальона из пятидесяти машин, выезжает за пределы колючей ленты лагеря и направляется в восточные предместья Багдада. Мы проезжаем мимо освобожденных иракцев, переживающих муки торжества. Хотя центр города продержится еще сутки, в воздухе витает дух свободы, вместе со смрадом неубранного мусора и забитых канализационных стоков. По обе стороны дороги валяются кучи мусора и стоят зловонные лужи. Иракцы тянутся вереницей сквозь дымовую завесу и тащат на себе случайное награбленное добро - потолочные вентиляторы, детали машин, флуоресцентные лампы, разрозненные картотечные ящики.
Бедлам продолжается до тех пор, пока первый разведбатальон не огибает город с севера, чтобы соединиться с легковооруженной разведротой, вместе с которой будет осуществляться нападение на Бакубах. Радиопозывной этой примыкающей роты, которая состоит где-то из ста морпехов на двадцати четырех легкобронированных машинах - "Военная свинья". Бронетранспортеры LAV - это шумные, восьмиколесные машины с черной броней, по форме напоминающие перевернутые ванны с установленными сверху скорострельными орудиями. Иракцы называют их "Великими разрушителями".
Несмотря на то, что группа Колберта более двух недель практически ежедневно проезжала через засады, первый раз за все время эти морпехи выехали на задание с бронированным конвоем. "Черт! Да это просто охренительно, - говорит Персон. - С нами едут Великие разрушители".
"Нет, конвой - это не охренительно, - говорит Колберт. - Наоборот, это говорит о том, как опасно там будет". Когда мы отъезжаем, угрюмо-задумчивое настроение Колберта сменяется на неестественно-бодрое. "И снова большой привет и спокойной ночи", - говорит он фальшивим сценическим голосом, а затем цитирует строку из "Юлия Цезаря": "криком грянет: ‘Пощады нет!’ - и спустит псов войны".
Согнувшись за рулем, слегка склонив голову под весом прибора ночного видения, Персон говорит: "Черт, когда я вернусь домой, я затрахаю свою подружку вусмерть".
"Контакт с врагом, - говорит Колберт, повторяя слова радиосообщения из наушников. - Броневики LAV передают - впереди контакт с врагом".
Военная свинья растянулась по шоссе - ближайшая машина примерно в ста метрах перед Хамви Колберта, а самая дальняя от нас - где-то в трех километрах впереди. Автоматические орудия стреляют трассирующими снарядами, похожими на оранжевые шнуры. Они расходятся во всех направлениях - оранжевые линии колышутся и подрагивают над окружающим ландшафтом. Другие оранжевые линии, потоньше - от вражеских пулеметов - устремляются в сторону броневиков LAV.
Войска иракской Республиканской гвардии окопались в траншеях по обе стороны дороги. Вражеские бойцы вооружены всеми мыслимыми видами переносимого оружия - от пулеметов и минометов до РПГ. Конвой останавливается, когда между Военной свиньей и иракцами впереди начинается перестрелка. Рядом рвутся вражеские мины, падая с неба хаотичным узором. Бойцы разведроты за взводом Колберта открывают огонь из всего имеющегося у них оружия. Это морпехи-резервисты, они приехали в Багдад накануне и состыковались с первым разведбатальоном всего несколько дней назад. Они постарше, многие из них на гражданке - бывалые копы или агенты Управления по борьбе с наркотиками. Это их первый значительный контакт с врагом, и создается впечатление, что их беспорядочный огонь - в том числе, в направлении Хамви Колберта - вызван паникой.
"Не вижу целей! Не вижу целей!" - повторяет Колберт, перекрикивая орудийный огонь, но капрал Уолт Хессер, стрелок в башне, который управляет гранатометом Mark‑19, открывает стрельбу по ближайшей деревне.
"Прекратить огонь! - орет Колберт. - Полегче, приятель. Ты стреляешь по деревне. Там у нас женщины и дети".
Резервисты, которые едут за нами, уже забросали небольшое скопление домов у дороги как минимум сотней гранат. В окне одной из хибар светится лампа. Через прибор ночного видения Колберт может различить только группу женщин и детей, которые прячутся за стеной.
"Мы не стреляем по деревне, ладно?" - говорит он. В такие моменты, как сейчас, Колберт часто принимает тон школьного учителя, который объявляет тайм аут во время бешеной драки на игровой площадке. Мины разрываются так близко, что чувствуется, как всплески давления ударяют по Хамви. Но Колберт не позволит своей группе поддаться этому всеобщему бешенству и открыть беспорядочный огонь, пока не обнаружит четкие цели или не увидит дульное пламя врага.
По батальонному радио слышится голос Капитана Америки, вибрирующий и потрескивающий, когда он возбужденно передает сведения о возрастающем огне противника. Этот офицер разведки, - который заслужил свое презрительное прозвище из-за нелепых и рискованных выходок, - по радио кажется подростком с ломающимся голосом. "О Боже! - говорит Персон. - Он что, плачет?"
"Вовсе нет", - говорит Колберт, пресекая вероятную горестную тираду по поводу Капитана Америки. В последние дни Персон словно позабыл свою прежнюю ненависть к таким поп-звездам, как Джастин Тимберлейк, который раньше был его любимым объектом для долгих и нудных разглагольствований о том, что не так с Америкой, и теперь жалуется почти исключительно на Капитана Америку. Недостаток уважения к этому офицеру проявляется среди рядовых бойцов настолько, что кое-кто из его собственных людей открыто называет его "засранцем" - иногда прямо в лицо. "Он просто нервничает, - говорит Колберт, и не то чтобы он защищал офицера. - Все сейчас нервничают. Каждый пытается делать свою работу".
Следующие двадцать бессонных часов морпехи из первого разведбатальона и Военная свинья методично продвигаются вперед по шоссе, едва проезжая пятнадцать километров, пешком прочесывая деревни, взрывая вражеские грузовики и схроны оружия, и уничтожая очаги скопления иракских солдат, которые прячутся в траншеях или укрываются в домах мирных жителей.
С точки зрения страха, в его чистом виде, наихудшие моменты сражения происходят после полудня 9 апреля. Внимание всего мира приковано к телевизионной картинке американских морпехов в центре Багдада, свергающих массивный памятник Саддаму Хусейну. В это же самое время, севернее города, вражеские мины начинают рваться примерно в тридцати метрах от расположения роты Браво.
Когда лейтенант Фик докладывает по радио о минометном обстреле своему командиру, ему приказывают оставаться на месте. "Замрите и умрите, джентльмены", - говорит сержант Антонио Эспера, бывший агент по изъятию автомобилей из Лос-Анджелеса и один из руководителей группы Хамви, которая работает в связке с группой Колберта. Двадцать два морпеха из взвода сидят в своих машинам с включенными двигателями, согласно приказам, в то время как вокруг них взрываются мины. Разговоры очень редки. Все смотрят на минные взрывы в небе и на окружающих полях. Один из взрывов происходит в пяти метрах от Хамви с открытым верхом сержанта Эсперы, и в результате него в земле образуется четырехфутовая дыра.
Я выглядываю и вижу, как Эспера согнулся над своим оружием, его взгляд мечется под ободом каски - он ждет следующего взрыва. За ним - его двадцатитрехлетний водитель, капрал Джейсон Лилли - он схватился за руль, его лицо приобрело пепельный оттенок. За несколько часов до выезда на задание Лилли сидел вместе с ребятами из взвода и рассказывал о том, как когда-то ел рыбу-клоуна - просто так, ради хохмы, - когда подрабатывал в Уол-Марте в школе. Лилли записался в морпехи, чтобы вырваться из своего родного города Вичита, штат Канзас, и завязать с
бесконечными тусовками. "Мой мозг словно поджарили на сковороде", - говорит он.
От собратьев-морпехов Лилли получил прозвище "Космический призрак". Это высокий, неуклюжий парень с бледной кожей. У него, как правило, отрешенный, задумчивый вид, словно ему осталась одна затяжка до какого-то глубокомысленного, космического прозрения. Он долго ломал голову над прозвищем для девятнадцатилетнего капрала Гарольда Тромбли, которое придумывали общими усилиями. Одиннадцать дней назад Тромбли случайно ранил из пулемета двух юных иракских пастухов. "Я буду звать его Whopper (вид гамбургера), - объяснил мне Лилли, - потому что их продают в Burger King". Когда я смотрю на него непонимающим взглядом, он качает головой, пораженный моим невежеством. "Ну, сандвичи Whopper, Burger King, BK - Бейби Киллер (Убийца Детей). Теперь сечешь?"
Перед тем как выехать на задание, многие бойцы из взвода Колберта попрощались, пожав друг другу руку или даже обнявшись. Формальные прощания казались странными, учитывая, что им предстояло ехать бок о бок в тесноте Хамви. Это ритуальное расставание казалось своеобразным признанием тех превращений, которые происходят в бою. Друзья, которые в свободное время расслабленно сидят и болтают о музыкальных группах, аппетитных попках своих подружек и рыбе-клоуне на обед, становятся совсем другими людьми, как только попадают на поле боя.
Прежде всего прочего, в бою сразу бросаются в глаза физические перемены. Скачок адреналина в крови происходит с той минуты, когда вылетает первая пуля. Но, в отличие от всплесков адреналина на гражданке - во время автомобильной аварии или прыжка с банджи, когда они длятся всего несколько минут, - в бою это может продолжаться часами. Порой кажется, что тело выгорело изнутри, а, может быть, так иссякают запасы адреналина. В любом случае, спустя какое-то время вы практически утрачиваете физическую способность испытывать страх. Взрывы продолжаются.
Но вы больше не прыгаете и не дергаетесь. В этот момент все сидят неподвижно, тупо наблюдая за тем, как поблизости падают мины. И только зрачки находятся в движении.
Это отнюдь не значит, что страх уходит. Он просто оставляет судорожно подрагивающие мышцы и нервы вашего тела и перебирается в мозг. Если вы питаете его нездоровыми мыслями обо всех ужасных способах, которыми можете покалечиться или погибнуть, все становится еще хуже. Он также усугубляется, если думать о приятном. Хорошие воспоминания или планы на будущее лишь напоминают вам, как вам не хочется умирать или быть раненым. Лучше всего - это отсечь любые мысли, заблокировать их. Но чтобы достигнуть такого состояния, нужно буквально потерять себя. Именно поэтому, как мне кажется, все они попрощались друг с другом. Они все равно останутся вместе, но какое-то время не увидят друг друга, так как каждый из них по-своему перестанет быть собой.