Спустя где-то двадцать минут минометный обстрел на сегодня прекращается. Сопротивление врага начинает угасать под напором объединенных усилий морпехов, которые продвигаются по земле, и ожесточенных авиаударов. Если бы иракцы подтянули свою бронетехнику немного ранее, когда тяжелая облачность препятствовала нанесению воздушных ударов, они могли нанести нам серьезный урон. Но, по неизвестной причине, они упустили свой шанс. Под жарким солнцем тучи рассеялись, и волны реактивных самолетов и вертолетов Кобра стали одновременно сбрасывать бомбы, стрелять во всех направлениях ракетами и пулеметным огнем. Бомбят и поджигают грузовики, бронетехнику и целые деревни. Одновременно с повышением огневой мощи в воздухе, первый разведбатальон и Военная свинья прорываются на север, преодолевая последние десять километров до Бакубаха за пару часов. Когда иракцы наконец отправляют нам навстречу несколько броневиков, наши штурмовики и морпехи с РПГ делают из них мокрое место.
Иракцы, которые ранее оказывали ожесточенное сопротивление, теперь либо сбежали либо зверски убиты. Обезглавленные трупы - свидетельства прицельных выстрелов из крупнокалиберного оружия - тут и там валяются в траншеях у дороги. Другие обуглены до неузнаваемости и лежат за колесами выжженных остовов грузовых автомобилей. Единственное ранение среди американских сил происходит, когда в морпеха из роты Альфа попадает осколок летящей шрапнели из танка Т‑72, после того как этот танк подрывает его приятель с ракетной установкой на плече. Его каска дает трещину, но останавливает шрапнель. Этот морпех почувствовал только ужасную головную боль.
С каждой воздушной атакой, группы разведбатальона продвигаются дальше в пламя и дым, охотясь на бегущих вражеских бойцов. Единственные люди, которых встречает группа Колберта - это перепуганные селяне - полдюжины мужчин и одна маленькая, охваченная ужасом девочка, которая прячется в окопе, в то время как их дома, поля и подпорки под виноградник горят в результате штурма Кобры. Мужчины, которые боятся за свою жизнь, кричат: "Нет Саддаму! Нет Саддаму!" - когда приближается группа Колберта, с наставленным на них оружием. После того как Колберт и Фик хлопают мужчин по плечу, чтобы заверить их в том, что их не казнят, деревенский старейшина начинает рыдать, хватает лицо Фика в ладони и покрывает его поцелуями.
Тем временем, сержант Эрик Кочер во главе группы из третьего взвода роты Браво осуществляет прочесывание на ближайшем поле, где сталкивается с другой группой морпехов из резервного подразделения разведки. Около шести резервистов окружают мертвого вражеского бойца - молодого мужчину в окопе, который лежит в луже собственной крови, все еще сжимая свой АК. Пока они размышляют над трупом, Кочер - очевидно, единственный, кто все еще смотрит по сторонам, - замечает живого иракца, который вооружен и прячется в траншее рядом.
Когда Кочер подает резервистам сигнал, что прямо среди них находится живой иракец, все как один наставляют свое оружие на мужчину и кричат ему, чтоб он встал и бросил оружие. С момента сражения в Ан-Насирии неделю назад, где иракцы атаковали и убивали морпехов, заманивая их в засады, притворяясь, будто сдаются в плен, захват врагов в плен стал очень напряженным делом. Один из морпехов-резервистов на месте событий - первый сержант Роберт Коттл, тридцатисемилетний инструктор штурмовой группы SWAT из лос-анджелесского отдела полиции - достает пару наручников на застежке - это такая сверхпрочная версия пластмассовой ленты, которой завязывают мешки для мусора, - и связывает руки иракца за спиной.
Коттл так туго затягивает эти наручники на запястьях пленного, что позже у него на руках появляются фиолетовые полосы от подкожного кровоизлияния до самых плеч. Пленный - доброволец Республиканской гвардии невысокого звания лет под пятьдесят. Он имеет лишний вес, одет в гражданскую одежду - майку и грязные брюки - и носит свисающие усы в стиле Саддама. Кажется, он настолько потерял форму, что не смог бы работать и таксистом в час пик. Окруженный морпехами, мужчина начинает выть и плакать. Теперь им занимается Кочер. Кочеру двадцать три, он - бодибилдер-любитель и служил вместе с Колбертом в Афганистане. Ему свойственны проявления тихой агрессии, и он любит быть главным. Он передает свою винтовку другому морпеху, надевает резиновые перчатки и достает 9‑мм Беретту. Он швыряет иракца на землю, приставляет пистолет к его голове и орет: "Только двинься, и я снесу твою башку на хрен!" По словам Кочера, через несколько минут резервист Коттл пожал ему руку, поблагодарил его за то, что он заметил иракца, и сказал: "Вероятно, ты только что спас нам жизнь".
Кочер ведет иракца тридцать метров по шоссе и снова сбивает его с ног. Но ничто не предвещает беду, пока на месте событий не появляется Капитан Америка. По рассказам большинства, Капитан Америка приблизился к пленному, который лежал вниз лицом, крича и размахивая штыком. Иракец заплакал и стал умолять не убивать его. По словам нескольких присутствовавших там морпехов, Капитан Америка начал колоть пленного штыком и глумиться над ним, угрожая перерезать ему горло.
Капитану Америке тридцать один и он женат. Он говорит, что никому не угрожал. "Я просто приказал парню заткнуться на хрен", - рассказывает он позже. Он также говорит, что никогда не колол иракца штыком. Он утверждает, что держал штык в руках исключительно потому, что "когда подходишь к врагу вплотную, это самый лучший способ с ним сладить, не прибегая к стрельбе".
По словам Кочера, он волновался, что ситуация вышла из-под контроля. Он приказал одному из морпехов в своей группе - двадцатидвухлетнему капралу Дэну Рэдману - охранять пленного. Рэдман наступил ботинком на шею иракца и наставил на него автомат М‑4. "Мы пытались разрядить ситуацию, - говорит Рэдман. - Я не пинал его и не бил. Черт побери, мы просто хотели убрать оттуда Капитана Америку".
На следующий день сержант Коттл - резервист, который сначала пожал Кочеру руку и поблагодарил его, - подал отчет, обвиняя Кочера, Рэдмана и Капитана Америку в грубом обращении с пленным. Позже Коттл говорит мне: "Мне жаль рядовых. Проблема была вовсе не в них. Проблема была в офицере". Один из резервистов-сослуживцев Коттла, старший рядовой, который тоже был свидетелем событий, говорит: "Из того, что я видел - этот офицер ненормальный. С ним что-то не в порядке". Капитан Америка отрицает любую провинность. Он думает, что его обвинители просто недостаточно знакомы с реалиями зоны боевых действий. "В тот день они увидели зверя и не знали, как с ним обращаться, - говорит Капитан Америка позже. - С пленным обращались, как положено, пусть даже им не понравилось, как это выглядело".
Моя первая встреча с вражеским военнопленным происходит у заднего отсека Хамви лейтенанта Фика, спустя час после инцидента. Время вечернее, и второй взвод роты Браво обустраивает блокпост с южной стороны Бакубаха. Пленный ерзает на платформе джипа, только теперь на его голову надет мешок. Несколько морпехов собрались вокруг и глумятся над ним. "А что бы ты с нами сделал, если бы взял нас в плен?" - говорит, набычившись, девятнадцатилетний морпех.
Подходит Фик. "Эй, только не надо военных преступлений в багажнике моего грузовика". Он бросает эти слова легкомысленно. Он еще понятия не имеет о возникших разногласиях вокруг захвата пленного. "Развяжите его и дайте ему воды".
Когда морпехи срезают с мужчины наручники на застежке, они видят, что его руки опухли и покраснели. Сердитый девятнадцатилетний морпех дает ему бутылку воды и кекс из сухого пайка. Пленный утирает слезы, секунду подозрительно смотрит на подношение, а затем с жадностью начинает есть.
"То, что мы даем тебе пожрать, вовсе не означает, что я перестал тебя ненавидеть, - говорит молодой морпех. - Я ненавижу тебя. Слышишь?"
Когда я беседую с пленным, я уже наслышан о грубом обращении с ним во время захвата в плен. На нем не видно следов от уколов штыка. Самые худшие следы на его теле - это ужасные синяки от наручников на руках. Он довольно неплохо владеет английским и говорит мне, что его зовут
Ахмед Аль-Хирджи. Время от времени, он хватает себя за плечи и вздрагивает от боли. Несмотря на все его страдания, есть в нем что-то шутовское и одновременно хитрое, как в сержанте Шульце из старого сериала "Герои Хогана". Он пытается убедить меня, что он вовсе не воин. "Вам только кажется, что я солдат", - говорит он. Когда я говорю ему, что его обнаружили в засаде врага с военными документами и заряженной винтовкой, в конце концов, он признает, пожимая плечами и поглаживая свои усы в стиле Саддама: "Я очень мелкий солдат".
Аль-Хирджи рассказывает, что ему сорок семь, у него двое сыновей и пять дочерей. Он утверждает, что раньше был сапожником и вступил в Республиканскую гвардию совсем недавно. Один из морпехов указывает ему на то, что многие другие иракцы бросили оружие и сбежали. "А ты поджидал нас, чтобы убить, - говорит морпех. - Ты не сложил свое оружие, пока мы не заставили тебя это сделать".
"Это неправда, - протестует Аль-Хирджи. - Я боялся. Если бы я бросил оружие, пришла бы полиция и избила нас". Он говорит, что он и другие люди в его отряде не получали никакой информации о том, что происходит в мире. Их командиры говорили им, что Ирак выигрывает войну. "При Саддаме все молчат, - говорит он. - Если Саддам скажет, мы воюем с Америкой, мы говорим "хорошо". Если скажет, мы не воюем с Америкой, мы говорим "хорошо".
Морпехи, которые так сердились на него секунду назад, теперь подобрели. "Нам тоже нельзя бросать оружие. Он просто делал свою работу". Теперь они улыбаются ему и дают еще один кекс.
Аль-Хирджи не улавливает нового праздничного настроения. Он наклоняется ко мне и шепчет: "Как мне теперь вернуться домой? А что если мой сержант найдет меня?"
Примерно полчаса назад по BBC сообщили, что Багдад пал. Я пересказываю ему эти новости.
Он начинает плакать. "Я так счастлив!"
Новости теперь все лучше и лучше. Подходит Фик и говорит Аль-Хирджи, что отвезет его сегодня вечером в Багдад.
"Бесплатно?" - спрашивает он, не в силах поверить своему везению.
На Хамви Колберта мы возвращаемся в темноте в Багдад. Персон заводит песню: "Мамы, не дайте вашим детям превратиться в ковбоев".
"Погоди-ка, приятель!" - кричит Колберт.
После сорока часов без сна, больше половины из которых были проведены в сражении, нервы у всех на пределе, а Персон только что нарушил важнейшее правило Колберта, установленное им как руководителем группы: музыка кантри на этой войне запрещена.
"Это ковбойская песня", - говорит Персон.
"Мне не хочется рушить твои иллюзии, но ковбоев не существует".
"Неправда, - говорит Персон, одновременно с безразличным и вызывающим выражением лица. - Существует миллион ковбоев".
"Ковбой - это тебе не штырь в огромной шляпе и с бляхой величиной с тарелку на ремне. Уже лет сто, как и в помине нет настоящих ковбоев. Разведение лошадей - теперь наука. Выращивание скота - индустрия".
По радио передают, что враг открыл огонь по колонне. "Подожди, - говорит Колберт, с неохотой отрываясь от спора. - Я хочу послушать, что там с этой перестрелкой".
Военная свинья и первый разведбатальон, которые едут на юг по тому же шоссе, по которому прорывались вперед предыдущие тридцать часов, снова подвергаются обстрелу. Я замечаю дульное пламя врага в каких-то пяти метрах от нас с правой стороны машины - прямо напротив моего окна. Колберт начинает стрелять, его автомат тарахтит. Если прошлые действия Колберта являются в этой ситуации хоть каким-нибудь показателем, существует большая вероятность, что он попал в цель. Я представляю себе вражеского бойца, истекающего кровью в холодном, темном окопе и не испытываю никакого сожаления.
Следующие десять километров они едут практически в полной тишине, ища другие цели, пока не выезжают за пределы зоны засады. Колберт отводит оружие от окна и возобновляет разговор с Персоном. "Дело в том, Джош, что люди, которые поют о ковбоях - надоедливые и глупые".
Рано утром на следующий день первый разведбатальон пересекает понтонный мост через реку Диала и заезжает в черту Багдада. Встреча в Саддам-Сити - пункте назначения первого разведбатальона на северной стороне Багдада - это знакомая комбинация энтузиазма с примесью бешенства. В Саддам-Сити живет три миллиона иракцев. Это беспорядочная застройка из низких, безликих многоквартирных домов советского типа, которая тянется на несколько километров. Когда конвой первого разведбатальона объезжает квартал, на улицы высыпают тысячи людей. Хамви Колберта тормозит, и к нему тотчас устремляются молодые люди в поношенной одежде, которые прилипают к окнам словно зомби. Многие улыбаются, но смотрят на нас голодными, рассеянными взглядами. Некоторые протягивают руки и пытаются что-то схватить, например, фляги или снаряжение, свисающее по борту Хамви.
Конвой снова ползет по улицам. Иракцы стоят на обочине и скандируют: "Буш! Буш! Буш!". Морпехи сворачивают в ворота промышленного комплекса, некоторые секции которого до сих пор догорают после американских бомбежек. Наш лагерь сегодня ночью - это гигантская сигаретная фабрика на краю Саддам-Сити. Сотни тысяч, если не миллионы, горящих сигарет выбрасывают в воздух чуть ли не самое огромное в мире облако вторичного дыма. Обустроив позиции у погрузочной платформы, морпехи набивают карманы сигаретами "Sumer" и ложатся, чтобы насладиться завоеванной добычей. "Я думаю, здесь вполне безопасно, - говорит Фик своим людям в свете угасающего дня. - Нам всем нужно сегодня хорошо отдохнуть".
За пару минут до захода солнца морпехов сотрясает мощный взрыв - бомба, заложенная в автомобиле, на расстоянии около ста метров. Повсюду в городе с крыш домов стреляют трассерами. Ко мне с улыбкой подходит Фик. "Я ошибся", - говорит он. Через мгновение с неба падает случайная пуля и отскакивает от бетона, вспыхивая за спиной Фика. Он смеется. "А это и вовсе плохо".
Это сражение между иракскими группировками, и оно длится всю ночь. В минуты затишья в городе воют сирены скорой помощи. Большинство морпехов все равно крепко спит. Сержант Эспера использует свободное время, чтобы дописать письмо жене в Лос-Анджелес. Она работает в конструкторском бюро и воспитывает их восьмилетнюю дочь. "Я узнал, что люди в Ираке бывают двух видов, - начинается его письмо, которое он зачитывает мне, - те, которым очень хорошо, и те, которые мертвы. Мне очень хорошо. Я сбросил двадцать фунтов, обрил голову, начал курить, мои ноги наполовину сгнили, и я каждую ночь перемещаюсь от одной грязной дыры к другой. Я повсюду вижу мертвых детей и взрослых и действую в полной апатии. Воспоминания о тебе и дочери я храню в дальних закоулках памяти и стараюсь туда не заглядывать". Эспера замолкает и смотрит на меня. "Как ты думаешь, это не слишком резко?"
На рассвете орудийный огонь в Багдаде прекращается. Группу Колберта, вместе с остальной ротой, отправляют патрулировать район к северу от Саддам-Сити.
Такое впечатление, что здешние жители рады видеть морпехов. Оказывается, это район, в котором проживает средний класс. Немощеные дороги ведут к большим оштукатуренным домам, которые и в Сан-Диего смотрелись бы неплохо. Люди на улицах приветствуют морпехов почти сразу же при
их появлении и обращаются к ним на английском, с трудом подбирая слова, но при этом предельно вежливо. "Доброе утро, сер", - говорят они.
Морпехи останавливаются. Иракцы собираются вокруг Хамви, курят и жалуются на жизнь при Саддаме. Большинство их жалоб связаны с экономической ситуацией - нехваткой рабочих мест, взятками, которые нужно платить за самые базовые услуги. "Нам нечего делать, кроме как шмалить, трепаться и играть в домино, - говорит мне поджарый мужчина лет под сорок, который непрерывно курит. - Саддам был засранцем. А жизнь - очень тяжелая". Он спрашивает, не дадут ли ему морпехи немного валиума. "Я не сплю по ночам, а магазин, где можно было купить выпивку, закрыли еще вначале войны". Помимо жалоб праздно шатающихся мужчин, другая особенность этого района, которая бросается в глаза - это тяжелый труд, который выполняют женщины. Облаченные в черные платья, они сидят на корточках в пустых садах, срезая ножами урожай, в то время как у их ног ползают дети. Другие устало бредут мимо, взвалив на голову мешки с зерном. Разделение труда существует даже среди детей. Мальчишки носятся по улице и играют в футбол, а девочки таскают воду. "Черт возьми, женщин здесь используют словно мулов", - говорит Персон.
"Если бы нам пришлось сражаться с этими женщинами, а не с их мужчинами, - замечает другой морпех, - еще неизвестно, кто бы кому надрал задницу".
В первые же несколько дней патрулирования, морпехи поражены масштабом социального бедствия в Багдаде. Электричества и питьевой воды нет. Улицы затоплены нечистотами. Дети умирают от болезней. Ночью по городу шастают бандиты. Больницы разграблены. Единственный товар, в котором не ощущается нехватки - это АК. Местные жители утверждают, что из-за грабежа на складах с оружием и в полицейских участках в конце войны, АК теперь стоит примерно как несколько пачек сигарет. Каждую ночь между шиитами, суннитами, бандитами, упорными федаинами и даже курдскими "бойцами за свободу", которые наводнили город, намереваясь истребить сторонников Саддама, разгораются жаркие бои. Перестрелки настолько ожесточенные, что морпехам запрещают выходить в город после наступления темноты.
Сади Али Хоссейн - обходительный мужчина лет за пятьдесят, который раньше помогал управлять одной из основных городских электростанций, а сейчас предлагает морпехам свои услуги в качестве переводчика - мрачно смотрит на будущее Ирака. "Это бомба, - говорит он о разладе между религиозными фракциями суннитов и шиитов. - Если она разорвется, это будет больше чем война". У сержанта Эсперы свое мнение на этот счет. "Дайте этим ублюдкам попользоваться недельку американским туалетом, и они сразу забудут обо всей этой суннитско-шиитской галиматье".
Несмотря на общий энтузиазм иракцев по отношению к американским захватчикам, многие из них говорят о каких-то странных теориях заговора. Они считают, что Буш и Саддам втайне заодно. Иракцы подходят к морпехам и спрашивают их, правда ли, что Саддам теперь живет в Вашингтоне. Хоссейн утверждает, что девяносто процентов иракцев верят в эту историю. Те, кого я спрашиваю об этой легенде - в том числе образованные люди с профессией - уверены, что это правда. "Мой хороший друг видел, как Саддам улетел с американцами на вертолете", - говорит мне один мужчина, озвучивая распространенную городскую байку.
В следующие несколько дней первый разведбатальон переезжает с сигаретной фабрики в разрушенную больницу, а затем на ограбленную электростанцию, и все это время морпехов преследует растущий внутренний раскол из-за инцидента с пленным под Бакубахом. Первый морпех, действия которого расследуют в связи с происшедшим - это сержант Эрик Кочер, которого исключают из группы. Капрал Дэн Рэдман, который придавил ботинком шею пленного, тоже подпадает под следствие. Капитана Америку временно лишают права командования.