"Когда он приходит в их компанию, все подсаживаются к нему, начинают пить, ждут анекдотов, зарисовок и пр. Слывет "хорошим малым", и, учитывая, что англичане герметически себя закупоривают вне Англии, надо считать, что в их кругах он пока вне подозрений. Сейчас его удельный вес в глазах тамошнего общества возрастает в связи с тем, что ему заказала портреты некая англичанка, особа весьма важная, и никому до сих пор не позволявшая писать с себя портрет. Если этот портрет получится удачным, то КУПЕР обретет вполне прочное, так необходимое для нашей работы положение.
Не исключаем, что к концу апреля сбор нужных данных будет завершен и мы выйдем с конкретными предложениями по поводу одной-двух вербовок.
Вероятно, в данном случае Базаров был излишне оптимистичен, но его можно понять, если принять во внимание тот факт, что КУПЕР завязал дружбу с английским вице-консулом Харви, который, как полагала советская резидетура, стоял в то время "во главе всей англоработы", а во время войны был "руководителем шифротдела в Адмиралтействе". Что имел в виду Базаров под "всей англоработой", из материалов дела не ясно, но то, что ШЕФ, как окрестили Харви в секретной переписке, был не последним лицом в Женеве, следовало из почтительного отношения к нему других англичан и его осведомленности, признаком которой послужил один эпизод, имевший место в начале мая 1933 года. ШЕФ в беседе с КУПЕРОМ упомянул о телефонном разговоре с Римом, из которого следовало, Что туда прибыл Макдональд, добавив при этом: "Представьте, свой первый визит Макдональд нанес Папе". Спохватившись, он попросил КУПЕРА никому не рассказывать об этом, им сказанном, так как "это не должно попасть в прессу и ему (КУПЕРУ) это сказано как другу-приятелю".
Однако потребовалось более года со времени прибытия КУПЕРА в Женеву, чтобы "герметически закупоренные" английские дипломаты целиком и полностью приняли его в свой круг. "Примерно в конце ноября (1933 г. - О.Ц.) его старые друзья во главе с ШЕФОМ, собравшись в клубе, заявили ему торжественно, - писал ГАНС в Центр, - что он официально признан "своим человеком".
После "официального признания" КУПЕРА ШЕФ "переменил тон снисходительного начальника на простые приятельские отношения" и ввел его в свою семью. КУПЕР был представлен жене и дочери ШЕФА на правах близкого друга, ему было доверительно сообщено, что женихом дочери является ШЕЛЛИ, с которым КУПЕР уже встречался в обществе других англичан в женевских пивных, но не придавал этому знакомству должного значения. Близость ШЕЛЛИ к ШЕФУ, однако, меняла дело. Тем более, если принять во внимание один эпизод. "Однажды КУПЕР был представлен дипкурьеру, - сообщал ГАНС о развитии событий в письме от 25 декабря 1933 года. - Присутствовали ШЕФ и ШЕЛЛИ. ШЕЛЛИ задал вопрос о количестве привезенных телеграмм и пр.; курьер смутился, показал глазами на КУПЕРА и вопросительно посмотрел на ШЕФА. Тот кивнул головой - "это свой человек", и курьер стал отвечать на вопросы ШЕЛЛИ".
Частые появления КУПЕРА в обществе ШЕФА и явно дружеские отношения между ними не могли не способствовать расширению и укреплению контактов КУПЕРА с другими англичанами. Их доверие к нему переходило всякие границы, за которыми уже совершается служебное преступление. "Однажды после ужина ТОММИ решил заехать в учреждение и посмотреть ряд важных телеграмм для ночной работы, - сообщал ГАНС в том же письме в Центр. - Он и ШЕЛЛИ потащили с собой КУПЕРА, отперли здание, вошли с КУПЕРОМ в шифровальную камеру, просмотрели телеграммы. Затем ТОММИ подошел к сейфу, стоящему в углу и имеющему два замка, отпираемые без ключей путем вращения циферблатов. ТОММИ громко отсчитал 5 для одного и 7 для другого циферблата, раскрыл сейф с бумагами и кодами и положил туда вновь полученные телеграммы. План учреждения: [приписка от руки, сделанная сотрудником Центра]".
Впрочем, поступок ТОММИ и ШЕЛЛИ немногим отличался от поведения самого ШЕФА, который незадолго до визита веселой компании в шифровальную комнату британской миссии подал пример, вполне возможно подвигнувший их на столь легкомысленное отношение к служебным делам. Обсуждая в их присутствии предстоящую поездку КУПЕРА в Лондон по его приглашению, ШЕФ сказал: "Вам будет весело! Мы прямо с вокзала идем в ФО, в комнату № 22, забираем всю банду и сразу направляемся в бар нашего клуба". Вскоре после этого ШЕФ сам привел КУПЕРА в шифровальную комнату и, указав на работавших с кодами и телеграммами ШЕЛЛИ и ТОММИ, пошутил: "Эти ребята не только пьют, но и иногда работают".
Поскольку КУПЕР добился такого доверия ШЕФА и его подчиненных, Быстролетову стало очевидно, что искать расположения БОЯ было бы равносильно избранию окольного пути к тому, что уже почти лежло на расстоянии протянутой руки. К тому же прогресс в отношениях КУПЕРА с ШЕЛЛИ естественным образом выдвигал последнего на замену АРНО. "ШЕЛЛИ окончательно сдружился с КУПЕРОМ и доверяет ему свои секреты, - писал в Центр Быстролетов. - Он пропил декабрьское жалованье, не смог выслать ничего домой и наделал долгов. Перед отъездом домой на ОСТРОВ он расплатился с большей частью долгов, но денег все же не хватило, и он выдал чеки на несуществующие счета. Дело идет о небольших суммах, но факт мошенничества налицо, и в случае скандала увольнение неминуемо. Взволнованный и испуганный ШЕЛЛИ прибежал к КУПЕРУ и рассказал ему обо всем. КУПЕР занял ему денег. ШЕЛЛИ клялся, что не забудет этой услуги".
Однако на этом дело не закончилось. ШЕЛЛИ вновь потратил все деньги и вновь пришел с протянутой рукой к КУПЕРУ. Тот предоставил ему небольшой кредит через банк с погашением через два месяца. "Взял ли ШЕЛЛИ деньги, пока неизвестно, - писал Быстролетов, - но если да, то он дал этим значительное основание для решительного разговора".
До решительного разговора было пока далеко, но всем своим поведением и образом жизни ШЕЛЛИ подтверждал то, что о нем в числе прочих своих коллег еще летом 1933 года рассказал АРНО. "Веселый, очень легкомысленный человек, абсолютно не интересующийся политикой, - цитировал слова АРНО Быстролетов в письме в Центр от 4 августа 1933 года. - Пребывает в весьма затруднительных материальных условиях - запутался в долгах - и угодил в сети профессиональных ростовщиков". ШЕДЛИ тратил деньги на пустяки, на угощение друзей, в получку раздавал долги и сразу же залезал в новые. "Известен среди сослуживцев своей глупостью, - откровенно сказал о ШЕЛЛИ АРНО. Это, однако, не мешало ему быть "хорошим специалистом, часто командируемым за границу", и, как полагал Быстролетов, ограниченность ШЕЛЛИ не помешала бы ему совершать такую несложную, по тем временам, техническую операцию, как вынос и водворение на место секретных документов Форин Офиса.
Более близкое общение КУПЕРА с ШЕЛЛИ позволило уточнить психологический портрет последнего - в чем-то слова АРНО подтвердились, но проницательный КУПЕР позволил увидеть и другое. В сводном отчете от 15 марта 1934 года о работе с ШЕЛЛИ за последние три месяца Быстролетов писал в Центр следующее:
"ШЕЛЛИ является молодым, старательным чиновником, находится на хорошем счету у начальства. Сослуживцы считают его ограниченным, но в то же время скромным, безусловно честным и корректным человеком. Доминирующие черты характера ШЕЛЛИ - глупость, сентиментальность и мания джентльменства. ШЕЛЛИ прилежно читает газеты, Интересуется политикой; его "убеждения" - все несочувствующие консерваторам - "большевики", Макдональд - коммунист и предатель родины и т. п. ШЕЛЛИ очень симпатизирует Германии и Гитлеру и "ненавидит" Францию и Америку. Весьма религиозен. Все его умственные интересы ограничены и наивны, его друзья выслушивают его с улыбкой… Его развлечения - пивные и мюзик-холлы. Из-за недостатка средств с женщинами встречается редко; пьет охотно и много (пиво и виски). Никаких внеслужебных доходов не имеет. Расходы на мать и сестру угнетают ШЕЛЛИ, так как до крайности снижают личные потребности, главное, не позволяют реализовать его давнюю мечту - жениться и иметь детей".
Из собранных КУПЕРОМ данных следовало, что вербовка ШЕЛЛИ если и могла состояться, то только на материальной основе. Ни о какой искренней его идейной близости с ШЕЛЛИ не могло быть и речи, а разыгрывать роль реакционера КУПЕР, как отмечал ранее Быстролетов, был совершенно не способен. К тому же делать ставку на пещерный антикоммунизм ШЕЛЛИ было бы неверно, так как не это было доминирующей чертой его характера. Быстролетову, который всегда незримо стоял за спиной КУПЕРА и даже писал ему на английском языке "варианты бесед с Шелли и различные аргументы", которые могут потребоваться в ходе бесед с ШЕЛЛИ, предстояло осуществить еще одно непростое, хотя и менее изнурительное и опасное, чем дело АРНО, предприятие. Удовольствия работать с единомышленниками, как посчастливилось его коллегам Александру Орлову и Арнольду Дейчу, Дмитрию Быстролетову на протяжении всей его разведывательной деятельности испытать так и не довелось.
Анализируя причины финансовых затруднений ШЕЛЛИ, Быстролетов сводил их к трем основным факторам: необходимость содержать пожилую мать и безработную сестру; подготовка к женитьбе и покупка подержанного автомобиля в подарок новобрачной и, наконец, - мания джентльменства: он с готовностью может угостить за свой счет большую компанию, разыгрывает из себя перед иностранцами лорда. "Для понимания сущности его натуры, - отмечал Быстролетов, - важно иметь в виду, что он сторонится людей небогатых, и напротив - ищет общества людей более высокого по сравнению с ним положения, и особенно тех, кто не считает денег, т. е. живет как "джентльмен".
Если первый фактор - необходимость содержать мать и сестру - был объективным и постоянно действующим, то два других, которые можно было бы охарактеризовать как стремление к "красивой жизни", были субъективными, и, если бы ШЕЛЛИ обладал достаточной силой воли, он вполне мог бы улучшить свое положение. Но мог ли Шелли изменить образ жизни - отказаться от своих "джентльменских" замашек, что называется, жить по средствам? Судя по всему - нет. Но ведь решить все его жизненные проблемы можно не только путем жестоких самоограничений и отказа от джентльменских амбиций. Разведка могла предложить ему, пожалуй, единственный шанс реализовать себя как личность и помочь избавиться от гнетущего комплекса неполноценности. Но чтобы успех предприятия был гарантирован, комплекс неполноценности сначала нужно было несколько обострить, а затем предложить приемлемый для ШЕЛЛИ способ избавления от него. Такой план и был разработан Быстролетовым.
В начале марта 1934 года КУПЕР пригласил ШЕЛЛИ недельку погостить у него. "Дом КУПЕРА был надлежащим образом подготовлен", - сообщал в Центр Быстролетов. Комнаты привели в порядок, а одну из них оборудовали под спальню для гостя. В доме царила атмосфера буржуазного уюта. На эту неделю был арендован небольшой автомобиль - именно такой ШЕЛЛИ, по словам КУПЕРА, мечтал подарить своей новобрачной. Жена КУПЕРА получила задание "создать атмосферу дружной, состоятельной семьи и дать понять гостю, что КУПЕР - человек со связями и подыскивает возможность заняться финансовой деятельностью". Программа развлечений была продумана заранее, прислуга проинструктирована, ä многочисленные друзья и враги КУПЕРА, "в равной степени опасные для дела", как считал Быстролетов, под благовидным предлогом - временно отдалены от дома.
Последовавший затем спектакль был разыгран как по нотам. Однако Быстролетов был прав: "никакой план не способен предусмотреть всех деталей вербовки". Заранее отрепетированные тексты бесед на английском языке и взятый напрокат автомобиль могли бы и не сыграть свою роль, если бы не "изобретательность КУПЕРА в важных для дела мелочах… находчивость и умение так вести любой разговор, что он кажется естественным, ненарочитым". "КУПЕР работает с энтузиазмом, вдохновенно, и поэтому его игра так убедительна, - писал в Центр Быстролетов. - Достаточно отметить, что ШЕЛЛИ воспринял длительный процесс вербовки хак постоянную товарищескую заботу КУПЕРА о нем и его невесте и, изъявляя согласие на сотрудничество, сердечно благодарил друга КУПЕРА за то, что он все-таки убедил его и не позволил упустить хороший заработок".
После нескольких дней пребывания ШЕЛЛИ в доме у КУПЕРА, когда шифровальщик уже в полной мере ощутил прелесть буржуазного быта, а жена КУПЕРА показала ему на практике, какой должна быть идеальная семья и глава ее - естественно, стопроцентный джентльмен, как КУПЕР, заметив к тому же, что возможность художника - не предел, и она уговаривает мужа заняться банковским делом, Шелли сокрушенно вздохнул и молвил: "Вряд ли у меня когда-нибудь будет такой же автомобиль".
Вот тогда КУПЕР понял, что пора приступать к делу.
"В основу вербовки была положена идея постепенного подступа к делу так, - писал Быстролетов, - чтобы всегда была возможность к отступлению без скандала". КУПЕР рассказал ШЕЛЛИ, что один из крупнейших финансистов страны, виллу которого он оформлял в свое время, предложил совершенно секретно сообщать ему сведения, необходимые для правильной ориентации деятельности банка и что ШЕЛЛИ, наверное, мог бы помочь ему в этом. ШЕЛЛИ после разглагольствования о том, что он действительно много знает и мог бы узнать еще больше, все же заявил: "Я не смею разглашать тайн и поэтому не смогу тебе помочь. Материальная сторона дела, однако, его заинтересовала - получать 100–200 фунтов за информацию было соблазнительно. Он даже признался КУПЕРУ, что однажды уже подзаработал таким образом. "Помнишь, в Женеве я был в долгах, - сказал он. - Тогда один наш журналист Д.Ч. пристал ко мне с интересовавшим его вопросом. Он его сформулировал, мне оставалось лишь либо согласиться, либо нет, я сказал "да" и получил 50 франков. Это безопасно". КУПЕР объяснил, что как раз это-то и опасно: пресса нуждается в новостях для публикаций, а банки - для принятия секретных решений. "Там - базар, здесь - могила!" - сказал он и поставил в разговоре точку.
В последующие два дня КУПЕР никаких разговоров о деле не заводил, давая ШЕЛЛИ время созреть для самостоятельного принятия решения. Мысль того, несомненно, работала в нужном направлении, о чем можно было судить по репликам: "Так жить, как вы, - это мечта". Или: "Найдите мне богатую невесту! Я хочу жить, как вы, - красиво, приятно, не трясясь за каждый грош". Или: "Найдите сначала красивого жениха Норе, а когда она будет счастлива, - богатую невесту мне!"
На седьмой день КУПЕР перешел в решительное наступление. Изложив свои аргументы, против которых ШЕЛЛИ не возражал, он объяснил ему технику работы, "конспиративные приемы и даже необходимость внешне "охладить" дружбу". Когда он закончил, ШЕЛЛИ с облегчением сказал: "Вопрос о технике работы меня мучил. Я считал, что ты этого не понимаешь и можешь меня провалить, а говорить об этом я стыдился". Оценив достигнутое взаимопонимание, КУПЕР показал ШЕЛЛИ заранее составленный список вопросов, ответы на которые стоили бы 500 ф. ст., естественно, на двоих. ШЕЛЛИ согласился дать материалы при следующем посещении им Женевы.
На сообщение Быстролетова о вербовке ШЕЛЛИ, а точнее, о ее первой стадии Центр в письме МАННУ от 4 апреля 1934 года отреагировал положительно:
"Доклад ГАНСА о ШЕЛЛИ мы прочли с исключительным вниманием. Состояние дела на сегодняшний день свидетельствует о крупном достижении. Во всем этом нас беспокоит сама техника передачи, приема и дальнейшей отправки материала. Желательно было бы передачу первого материала произвести на материке, а не на острове".
Устное согласие ШЕЛЛИ на сотрудничество с "банком" было безусловным достижением, но называть его крупным и вожделенно потирать руки от удовольствия было еще рано. ШЕЛЛИ в обусловленный срок материал не принес, ссылаясь на то, что подбор его в соответствии с указанной тематикой - а она касалась в основном германского вопроса и политики Муссолини в Центральной и Южной Европе, - требует времени. На предложение КУПЕРА смотреть на вещи проще и принести все, что имеется у ШЕЛЛИ на руках, а "банк" отберет необходимое, ШЕЛЛИ ответил: "Это опасно, и нечестно", - хотя и согласился, что передача информации о других странах, а не только Англии, не претит его совести. Он также предложил подыскать кого-либо из сотрудников Форин Офиса, специализирующихся на экономических вопросах, и подключить его к работе. Сочтя это предложение проявлением глупости ШЕЛЛИ, КУПЕР в довольно резких выражениях запретил ему делать это и указал на опасность привлечения каких-либо посторонних лиц.
"Мы считаем положение вполне нормальным, - делал вывод Быстролетов в письме в Центр от 8 апреля 1934 года, - так как колебания ШЕЛЛИ естественны и некоторая проволочка перед первым шагом с его стороны - неизбежна. Важно то, что 1) он хочет заработать и боится упустить случай; 2) он поступает искренне и никакой провокации опасаться нечего; 3) он относится к КУПЕРУ с полным доверием, и они уже называют вещи своими именами, обсуждают детали работы (характер материалов, технику выноса их из здания ФО и пр.) так, как это имеет место только с уже завербованным человеком". Мнение Быстролетова разделял также и РАЙМОНД (Игнатий Порецкий), через которого был отправлен отчет ГАНСА. "Имевшие место колебания - хороший симптом, и я уверен, что девица, отчасти увлеченная, отчасти привлеченная, потеряет, наконец, свою невинность", - образно охарактеризовал отношение КУПЕРА и ШЕЛЛИ РАЙМОНД в сопроводительном письме к докладу ГАНСА.
Отмечая способности КУПЕРА, РАЙМОНД в то же время подчеркивал роль Быстролетова, когда писал, что "через два года мы пришли, наконец, к тому, что КУПЕР получил постоянного сопровождающего, и работа в этом месте быстро продвинулась вперед". МАНН (Теодор Малли) разделял мнение своего коллеги и в свою очередь писал: "Его - ГАНСА - заслуга в этом деле, несомненно, велика. Он не только сумел поддержать энтузиазм КУПЕРА, но и притормозить в нужный момент форсирование операции и в то же время не дать упасть духом при возникшей заминке, когда казалось, что уже налаженная работа на грани срыва.
Центр, разделяя оптимистические оценки оперативных сотрудников, работающих в "поле", все же призывал к осторожности, словом, действовал в русле той роли, которую и призван играть Центр. 19 апреля МАННУ был направлен ответ, в котором, в частности, говорилось: "Несмотря на то, что разработку ШЕЛЛИ у нас все считают классической и показательной работой, просим вас ни на минуту не упускать из виду крокистский (контрразведывательный, от КРО - контрразведывательный отдел. - О.Ц.) элемент, который должен быть неотъемлемым компонентом в игре с таким противником, тем паче что нам же так и не удалось узнать окончательно, какой осадок оставило дело АРНО. Поведение ШЕЛЛИ (боязнь, присущая новичку) вполне естественйо, однако настойчивое желание введения третьего лица побуждает нас вспомнить старую пословицу: Timeo Danaos et done ferentes. Короче говоря: ухо держать востро".