Очевидно, вопрос о дешифровке немецких радиосообщений был поставлен перед Блантом еще раньше, потому что в апреле же 1942 года он направил в Центр личную записку, где обрисовывал ситуацию с доступом к материалам дешифровальной службы (сверхсекретный ISOS - Intelligence Service Oliver Strachy - по имени выдающегося дешифровальщика. - О.Ц.). "ИСОС и перехваченную дипломатическую почту выносить нельзя, - писал Блант, - однако дипломатические документы я все-таки иногда выношу, но ИСОС - никогда. ИСОС можно было бы выносить, но с некоторым риском. ИСОС часто остается у меня на ночь, но тогда нужно, чтобы кто-то встречался со мной каждый вечер, и, кроме того, наладить срочное их фотографирование". Блант предлагал вынести как-нибудь всю партию материалов ИСОС, чтобы Горский сориентировал его относительно того, что подлежит дешифровке.
Содержание личной записки Бланта свидетельствовало о том, что открывшиеся перед ним перспективы получения информации не были еще до конца изучены и не использовались в полную меру. В целях уточнения его положения и разведывательных возможностей и, с учетом последних, налаживания целенаправленной работы с ним 26 июня 1942 года Центр направил в Лондон указание подробно сообщить о функциях отдела и подотдела МИ-5, где он работал, а также других отделов контрразведки. Стремление разобраться в делах лондонской резидентуры свидетельствовало также о том, что разведка начала оправляться от ударов, нанесенных ей в годы репрессий. В 1942 году 1-е отделение 3-го отдела 1-го Управления НКГБ возглавила старший лейтенант госбезопасности Елена Модржинская, волевая женщина с рациональным, аналитическим умом, но действующая иногда спонтанно. Ее указание Лондону было вполне в русле ее стиля работы.
Ответ Лондона на запрос Центра пришел с оперативным письмом от 29 октября 1942 года. В нем говорилось, что ТОНИ работает в отделе "В" ХАТЫ, как именовалась английская контрразведка в переписке НКГБ, в отделении В2, имеющем дело с информацией высокой секретности, которая в другие отделы не поступает. Его основная работа заключается в использовании дешифрованных дипломатических телеграмм, организации выемки дипломатической почты, сортировке и распределении перехватов телефонных разговоров иностранных представительств. Кроме того, в его ведении находится контроль за передвижением дипломатов, работа с агентами в иностранных посольствах, разработка новых методов вскрытия иностранной диппочты, связь с Правительственной школой кодирования и шифрования (GC&CS), в частности, предоставление ей предназначающихся для уничтожения документов из мусорных и бумажных корзин диппредставительств, связь с чешской контрразведкой, связь с ГОСТИНИЦЕЙ (так называли в НКГБ английскую разведку СИС) по вопросу прибытия ее агентов на ОСТРОВ. Столь великое множество дополнительных функций, возложенных на Бланта, объяснялось тем, что МИ-5 испытывала нехватку персонала. В дополнение к описанию функций Бланта в МИ-5 Борис Михайлович Крешин (БОБ, он же для агентов - МАКС), в 1942 году принявший от Горского руководство "Кембриджской группой", характеризовал своего источника следующим образом:
"ТОНИ является исключительно аккуратным, добросовестным и исполнительным агентом. Все наши задания он пытается выполнить в срок и как можно добросовестнее. ТОНИ, между прочим, является противоположностью М. (МЕДХЕН - Гай Берджес), как по характеру, так и по отношению к своим обязательствам перед нами. ТОНИ - вдумчивый, серьезный, никогда не дает заведомо невыполнимых обещаний.
Таким образом, все объективные данные - и положение Бланта, и его личные качества и способности - благоприятствовали плодотворному сотрудничеству. Однако в сообщении Крещина о Бланте было одно, как бы высказанное вскользь, но весьма примечательное в свете дальнейших событий суждение, а именно: "ТОНИ связан с Шиллито (начальник русского отделения ХАТЫ) и говорит, что ХАТА фактически против нас не работает". Вполне естественно, что советскую разведку в первую очередь интересовали вопросы безопасности, а значит, и сведения о мероприятиях МИ-5 против советских граждан в Англии вообще и против сотрудников резидентуры в частности. С приходом в английский отдел Елены Модржинской этот вопрос ставился перед резидентурой регулярно, но удовлетворительного ответа, по мнению Центра, не поступало. Вместе с тем, кто, как не Блант из МИ-5 или Филби из МИ-6, должны были бы дать на него ответ? Отсутствие такового стало, наряду с другими факторами, слагаемым кризисной ситуации в отношениях с "Кембриджской группой".
Первое свидетельство кризиса содержалось в письме Центра лондонской резидентуре от 26 августа 1942 года. Оно было посвящено критическому анализу работы Крешина (БОБ) с "Кембриджской группой". Упрекая его в "недостаточно внимательном и бдительном отношении к заявлениям и поведению агентов", Центр указывал, в частности, на оставленные Крешиным без внимания "подозрительное преуменьшение 3. (ЗЕНХЕН - Филби) и Т. (ТОНИ) работы английской разведки и контрразведки против нас", "предложение М. (МЕДХЕН) завербовать Джонстона (Кембелла Джонстона [Kemball Johnston] - сотрудника МИ-5, у которого Берджес одно время был на связи), а также "наличие связи и общение 3., Т. и М.". С той же почтой в Лондон ушло другое письмо, озаглавленное "О работе ГОСТИНИЦЫ". В нем говорилось, что, "несмотря на большое количество материалов, перспективы выявления фактов ГОСТИНИЦЫ против нас очень невелики". Но за тем, что могло бы остаться констатацией факта, последовало более многозначительное заявление: "Подозрительны заявления 3. о слабой работе ГОСТИНИЦЫ против СССР и Т. - об отсутствии работы ХАТЫ против нас на ОСТРОВЕ. При этом они не ссылаются на свою неосведомленность в этом деле, а просто категорически заявляют, что это абсурд".
В последующих письмах в резидентуру Центр продолжал отмечать "неискренность" ТОНИ, проявлявшуюся якобы в том, что в передаваемых им сводках наружного наблюдения за советскими гражданами не фигурирует ни один сотрудник разведки. Центр недоумевал по поводу того, что согласно материалам Бланта "ХАТА активно разрабатывает югославскую и шведскую миссии, а нас - нет". "Это неверно", - утверждал Центр (письмо в Лондон от 20 января 1943 года).
Упреки Центра в сокрытии Блантом и Филби сведений о работе английской разведки и контрразведки против Советского Союза могли восприниматься Лондонекой резидентурой как весьма неубедительные. Сам же Центр в октябре 1942 года давал Лондону совершенно противоположную оценку информации Бланта. В письме от 25 октября говорилось, в частности, что "из материалов ТОНИ, полученных с последними почтами, видно, что ХАТОЙ ведется активная разработка советских граждан на ОСТРОВЕ, к советской колонии подведена агентура, осуществляется подслушивание телефонных разговоров, устанавливается наружное наблюдение".
Как же обстояло дело в действительности? Ответ на эту претензию Центра дан в отчете Крешина о его первой встрече с Блантом еще 23 июня 1942 года. Поскольку дипломатическая почта в годы войны доставлялась в Москву окольными путями, то этот отчет мог поступить в Центр 2–3 месяца спустя. Крешин пишет, что он прямо задал вопрос Бланту о том, как работает английская контрразведка против советских учреждений в Лондоне. Блант, со ссылкой на руководителя русского отдела, размещавшегося, кстати, в Оксфорде, Шиллито, сказал, что МИ-5 в советском посольстве своей агентуры не имеет. Наружное наблюдение устанавливалось одно вермя только за посетителями посольства, но и от этого теперь якобы отказались. Осталось лишь прослушивание телефонных разговоров. Блант объяснял столь вялый интерес к советскому посольству тем, что после нападения Гитлера на СССР комитет Суинтона принял решение, что сейчас важно выиграть войну, а потому следить за деятельностью нацистских спецслужб. Советской же разведкой можно будет заняться после победы над Германией. Такого же мнения, по словам Бланта, придерживается руководство МИ-5, и такова его официальная позиция. На встрече 16 октября 1942 года, когда Крешин вновь вернулся к этому вопросу, Блант уточнил, что он не имеет доступа только к информации на очень важную агентуру и разработку членов правительства. Но в том материале, который ему доступен, указаний на работу против советской колонии нет. Первый признак, сказал Блант, это наружное наблюдение, а оно не устанавливается. Поэтому Блант уверен на 99 процентов.
Вероятнее всего, Блант не грешил против истины.
В силу малочисленности человеческих ресурсов английская контрразведка была вынуждена определять приоритетность своих целей. Отделение В6 (начальник Хантер), осуществлявшее наружное наблюдение, располагало штатом в 36 сотрудников. Поэтому слежка велась в первую очередь за сотрудниками представительств нейтральных стран, которые опосредованно могли использоваться немецкой разведкой для сбора информации об Англии. К таковым МИ-5 относило Испанию, Португалию и Ирландию. В их посольствах в дополнение ко всему прочему были установлены микрофоны отделения А-5, возглавляемого миссис Грист. В испанском же посольстве контрразведка имела наибольшее количество агентов. Значительное внимание уделялось также Швеции (дело шведского военно-воздушного атташе Сервелла). Возможности телефонного Контроля у МИ-5 были также ограничены сорока точками. По словам Бланта, после 6–8 часов вечера он практически не осуществлялся.
Все это, однако, не означало, что МИ-5 совершенно не вела работы против советской разведки. Она осуществляла ее опосредованно, путем активного проникновения в Коммунистическую партию Великобритании, исходя из своей концептуальной установки об использовании Советским Союзом Коминтерна и входящих в него компартий в разведывательных целях и конкретного положительного опыта разоблачения советских агентов в "Вуличском арсенале" с помощью внедренной в окружение руководителя КПВ Гарри Поллита женщины-провокатора мисс Грей. По сведениям Бланта, работой против Компартии занималось отделение Ф2 во главе с Дэвидом Кларком, первостепенной ее задачей было выявление связи КПВ с советским посольством. Особую активность в этом деле проявляла мисс Огилви. В штаб-квартире КПВ на Кинг-стрит был установлен микрофон, с помощью которого английской разведке удалось разоблачить сотрудницу отдела картотечного учета ФО как агента компартии, интересовавшегося досье на членов КПВ. Однако какой-либо предосудительной связи КПВ с советским посольством установлено не было.
Хотя попытки вышеприведенного анализа в документах того времени не содержится, Центр, видимо, удовлетворился на некоторое время объяснениями Бланта, но только на время, чтобы вернуться к своим тлеющим подозрениям через год. Тем временем работа Крешина с Блантом вошла в нормальное русло. В письме в Центр от 10 марта 1943 года Крешин сообщал, что встречи с Блантом проводятся один раз в неделю в различных районах Лондона между 9 и 10 часами вечера. До 90 процентов передаваемого им материала составляли документы, поэтому наутро до начала рабочего дня состоялась еще одна встреча - для возврата документов. Почти за два года работы с Блантом у Крешина сложилось о нем свое мнение, которое он и изложил в письме в Москву:
"Обычно на встречах ТОНИ бывает очень апатичен, приходит усталым, рассеянным. О своей жизни говорит мало, и не любит, когда его об этом спрашивают. Очень замкнут и в этом отношении являет собой полную противоположность своему приятелю МЕДХЕН. Политическими вопросами ТОНИ интересуется мало, касается их изредка "и лишь в связи с конкретными событиями. В этом отношении его иногда приходится тормозить, но его ответы всегда однозначны и вялы, не чувствуется интереса к политике. Единственной излюбленной темой разговора на встречах является архитектура. Это его конек. Несмотря на занятость в ХАТЕ, он продолжает заниматься архитектурой, пишет статьи на эту тему, читает лекции и т. д. Отчасти этим объясняется его слабый интерес к политической жизни.
ТОНИ очень аккуратно является на встречи. Иногда бывает нервозен, но не очень сильно. Возможно, он и нервничает, но у него такое бесцветное, типично английское лицо, что точно установить это трудно. В нервозном состоянии злоупотребляет спиртным".
Говоря о характере материалов, поставляемых Блантом, Крешин отмечает, что большую часть их составляют собственно документы МИ-5, личные Дела на ее агентов и объекты разработки, радиоперехваты КУРОРТА (GC&CS), в их числе дипломатические телеграммы и сообщения немецкой разведки с советского фронта, документы, изымаемые агентами МИ-5 из дипломатических представительств, выемки дипломатической почты, информационные еженедельники МИ-5, составленные на основе радиоперехватов немецкой разведки, разведсводки КАЗИНО (военной разведки), справки МИ-5 на эмиграцию, перехваты телефонных разговоров и сводки наружного наблюдения. Кроме того, Блант, сообщает Крешин в своем письме, получал довольно значительную по важности информацию от своих коллег - начальника русского отделения МИ-5 Шиллито, мисс Огилви, Дика Уайта и в особенности Гая Лидделла. Последний столь часто фигурировал в его сообщениях как источник информации, что в переписке резидентуры с Центром получил псевдоним ЛИН.
Некоторое представление о сведениях, поступавших от Бланта в тот период, дает их оценка Центром, направленная в Лондон 12 апреля 1943 года. В ней говорится, что особый интерес представили разведсводки КАЗИНО (военная разведка) о положении в отдельных странах и на советско-германском фронте, о радиосетях немецкой разведки на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке, списки немецкой и японской агентуры, материалы МИ-5 о разработке Компартии Великобритании, в частности, обзоры, подготовленные сотрудником отделения Ф2Б Беготом, о разработке группы Робсона - Гиббонса и следственное дело Грина, наглядно показывающие методы работы английской контрразведки.
Вполне понятно, что данные о методах и конкретной деятельности работы МИ-5, в частности сводки наружного наблюдения, позволяли советской разведке эффективно обеспечивать безопасность своих операций. Так, на основании полученных от Бланта сведений в 1942–1943 годах были временно законсервированы источники КОРОНА, ВАЛЕТ и ВИТЯЗЬ, так как Центр посчитал их использование в то время небезопасным. Когда МИ-5 обнаружила среди сотрудниц своей картотеки девушку, работавшую по заданию Компартии Великобритании, и занялась проверкой сотрудников, подозреваемых в связях с коммунистами, Блант сам оказался в опасном положении - его экспериментирование с марксизмом в сфере искусствоведения могло всплыть еще раз. Но будучи в курсе разработки по делу проникновения КП в МИ-5 от Шиллито, Фулфорда, Огилви и др., он соблюдал разумную осторожность и хладнокровие. В личной записке (1943 год, без даты) он писал: "Он (Шиллито) и Фулфорд сообщили мне также о своей абсолютной уверенности в том, что Компартия до сих пор имеет агента своего в МИ-5. Бернс слышал через микрофон (в штаб-квартире КПВ. - О.Ц.), что ссылались на "нашу девушку" там. Поэтому предполагается, что имеется в виду или секретарь, или еще кто-либо в регистратуре, работающий на Компартию". "Это хорошо, - с иронией заключал Блант свое послание, - что они подозревают именно девушку".
В другом случае Блант, узнав, что на квартире подруги жены его университетского приятеля Брайана Саймона - Элизабет Шилд Коллинз - установлен микрофон МИ-5, прервал с ним всякие контакты, опасаясь всплыть в их разговорах как сочувствующий коммунистам.
Однако Блант не ограничивался передачей только оперативной информации. Центр интересовали также военные планы союзников, в частности относительно операций в Европе - долгожданного открытия второго фронта. 12 апреля 1943 года Москва запрашивала лондонскую резидентуру:
"Будет ли осуществляться в широких масштабах вторжение в Италию или главные операции будут проводиться на Балканах с тем, чтобы продвинуться в направлении Польши и встретить Красную Армию с запада? Противоречивые сведения распространяются самими англичанами. Судя по данным ТОНИ, это делается по заранее выработанному плану, и англичане в действительности готовят операции против Италии, а остальные варианты распространяют в целях дезинформации противника. Вариант вторжения, в Италию совпадает с данными соседей: захват и удержание Сицилии, что рассматривается как первый шаг по выводу Италии из войны".
Несмотря на то что Блант не имел прямого доступа к такого рода сведениям, он держал этот вопрос постоянно в поле зрения и, получив от заместителя начальника оперативного отдела МИ-5 майора Хейуорда информацию о действиях союзников в отношении Италии, немедленно сообщил в Москву, что они начнутся с высадки 8 сентября в Неаполе - операция "Аваланч" - и операций "Баттресс" и "Байтаун" на юге Италии.
От Бланта, а также от Кернкросса поступало большое количество сведений разведывательного и военностратегического характера, базировавшихся на дешифровке англичанами перехватов немецких линий связи (ИСОС). Еще в апреле 1942 года Блант сообщил, что он получил доступ к материалам ИСОС на немецком языке. Кроме того, через него советская разведка получала данные ИСОС от РАЛЬФА, с которым он поддерживал связь. В этом отношении наиболее примечательна оценка информации Бланта и Кернкросса, направленная в 1-е Управление НКГБ из ГРУ Красной Армии в преддверии Курской битвы. В подписанном исполняющим обязанности начальника ГРУ генерал-лейтенантом Ильичевым 25 мая 1943 года документе говорилось:
"Агентурные сведения об оперативных приказах немецкого командования на советско-германском фронте, полученные от вас, являются весьма ценными и в большинстве случаев подтвердились другими источниками или действиями, проводимыми немцами на фронте. В частности, указанные сведения, полученные только в последние 2–3 месяца, позволили предвидеть ряд важных мероприятий, осуществляемых немецким командованием, таких как:
а) перегруппировка 4-го воздушного флота и начало массовых бомбежек наших железных дорог на рубеже Воронеж - Ростов, о чем наше командование было предупреждено за несколько дней;
б) состав 1-й и 4-й танковых и 6-й армий, создание армейской группы "Кемпф" на Харьковско-Белгородском направлении, создание армейской группы "А" (Крыма и Кавказа);
в) сформирование 5-й и 15-й авиаполевых дивизий, переброска на наш фронт 22-й авиаполевой дивизии и других частей и соединений;
г) замена операции "Тотенкопф" по выводу войск с Кавказа операцией "Нептун" - по дальнейшему удержанию таманского плацдарма и связанные с этим мероприятия;
д) создание испытательной группы противотанковых, самолетов на Брянском направлении и ряд других сведений.
Кроме того, получаемые приказы позволили судить о намечаемой или проводимой перегруппировке авиации, ее базировании, пополнении и явились важным источником по освещению немецких ВВС.
Присылка подобных материалов в будущем необходима и весьма желательна".