В данном случае, однако, было важно формальное нарушение служебной этики, а не действительные обстоятельства происшедшего, так как СИС уже некоторое время "точила зуб" на Берджеса за его проделки. Блант рассказал Коровину, что однажды, еще до гибралтарской потасовки, Горонви Рис позвонил Берджесу и сказал, что в Англию из США приехал агент СИС Алекс Хальперн, юрист русского происхождения и секретарь Керенского. По словам Риса, у Хальперна были якобы очень интересные сведения, и Берджесу стоило бы с ним встретиться. Берджес пригласил Хальперна на ленч, "снял информацию" и тут же составил по ней доклад руководству Форин Офиса с указанием источника и припиской: "Я думаю, что спустя некоторое время вы получите подобный доклад по этому вопросу от СИС". СИС, естественно, пришла в ярость от такой выходки Берджеса, приведшей к раскрытию ее агента.
Все эти происшествия с Берджесом были совсем не кстати в свете надвигавшихся событий - разоблачения и ареста Клауса Фукса в январе 1950 года.
В деле Берджеса имеются любопытнейшие свидетельства того, что если не разоблачение, то во всяком случае арест или признание Фуксом своей вины можно было бы предотвратить. На встрече 10 февраля 1950 года, когда арест Фукса стал уже достоянием гласности, Берджес вдруг сказал Ю.И. Модину (АРКАДИЙ), что в конце сентября 1949 года накануне своего отъезда а США Филби сообщил ему о расшифровке англичанами телеграммы советской разведки, отправленной из Вашингтона в Москву во время войны. В телеграмме речь шла о ЧАРЛЬЗЕ (Клаусе Фуксе), и поэтому контрразведка заинтересовалась им. Филби сказал, что это стало известно ему буквально только что и он уже не сможет лично передать эти сведения Шишкину, который провел с ним последнюю встречу в Лондоне 21 сентября 1949 года. Даты телеграммы он не знает. Расшифровка ее стала возможна из-за того, что она была загаммирована той же гаммой, что и другая советская шифртелеграмма. Тем не менее, по словам Филби, американцы бились над ее расшифровкой несколько лет, но безуспешно, и передали ее англичанам, которые и расшифровали ее к моменту отъезда Филби в США.
Берджес сказал, что он изложил все эти сведения в личной записке, которую Блант сфотографировал вместе с документами и передал в пленке Модину.
Срочно предпринятое расследование этого случая дало загадочные результаты. Шишкин подтвердил, что Филби на последней встрече 21 сентября 1949 года ничего о расшифровке телеграммы ему не говорил. На встрече 11 октября 1949 года Модин получил от Бланта три катушки с пленкой (на которых, по словам Берджеса, и должна была находиться его записка), но пленки оказались снятыми с передержкой и не в фокусе, короче говоря, нечитаемыми. В приложенной к пленкам личной записке Берджеса речи о ЧАРЛЬЗЕ не шло (и не должно было идти). На следующей встрече 25 октября 1949 года Берджес обещал документы переснять, и уже 7 декабря 1949 года передал в пленке 168 документов на 660 страницах. Среди них личной записки не было. Устно Берджес также ничего не передавал.
Таким образом, потерю столь важной для разведки информации можно было объяснить технической погрешностью Бланта при фотографировании и забывчивостью Берджеса, не передавшего ее устно Модину. Сам Филби не мог сообщить ее в США по той простой причине, что в это время находился там без связи. Можно предположить, что если бы разведка обладала ею в октябре или даже в декабре 1949 года, то она могла бы помочь Фуксу избежать ареста путем хорошо легендированного выезда в другую страну или, зная степень осведомленности МИ-5, по крайней мере проинструктировать его, как вести себя на допросах, чтобы не обнаружить своей вины. Последнее представляется весьма проблематичным, так как опытному следователю Скардону удалось поколебать волю Фукса к сопротивлению.
Первая реакция Берджеса на арест Фукса была спокойной. На встрече 10 февраля 1950 года, когда Берджес изложил причину провала Фукса, основываясь на информации Филби, он, по словам Модина, держался "спокойно и хладнокровно, не было заметно растерянности или подавленности". "Хотя ПАУЛЬ заявил, что провал ЧАРЛЬЗА произошел по нашей вине, - писал в своем отчете Модин, - он сказал, что допущенную неряшливость в работе наших товарищей в США считает просто случайностью". Более того, сообщив, что в Форин Офисе введены новые, более строгие правила обращения с секретными документами, Берджес сказал, что в целях проверки и адаптации к новым условиям он систематически три раза в неделю выносил их с разрешения своего начальства для работы дома. Берджес был уже не похож на того новичка, который разволновался, когда Крешин в 1942 году попросил его вернуть отснятые документы Бланту.
Арест Фукса вынудил резидентуру приостановить на шесть недель личную связь с Берджесом и Блантом. Однако Берджес на встречу 20 марта 1950 года не вышел, также он не вышел и на запасные встречи. Но в начале апреля он вдруг стал условными сигналами вызывать Модина на внеочередную встречу. Контакт был возобновлен 17 апреля 1950 года. "На встречу вместо ЯНА пришел ПАУЛЬ, без материалов, - сообщала резидентура, имея в виду, что в периоды повышенной опасности контакт должен был поддерживаться через Бланта. - Он сообщил сведения, которые по соображениям безопасности резидентура не считает возможным передавать шифром и Направить диппочтой". Из письма Модина, поступившего через некоторое время с дипломатической почтой, Центр узнал, что Берджес не вышел на встречи, так как в Лондон по вызову начальства в связи с делом Фукса должен был приехать Филби. Информация, которую привез Филби, была тревожной. Со слов Берджеса Модин писал:
"СТЕНЛИ просил передать, что американцы и англичане сконструировали дешифровальную машину, которая выполняет в день работу "тысячи человек за тысячу лет". Сейчас ведется дешифровка в основном наших шифртелеграмм за 1945–1946 годы. Дешифровка облегчается тремя обстоятельствами:
1) один блокнот использовался дважды;
2) наш шифр похож на шифр нашей торговой организации в США;
3) в Финляндии была обнаружена наша полусгоревшая шифртелеграмма и передана англичанам; она используется для дешифровки других наших шифртелеграмм. Через 6–12 месяцев они смогут это делать.
Дело ЧАРЛЬЗА показало контрразведке, насколько важно знать прошлое госслужащих. Хотя СТЕНЛИ доверяют, Вивиан считает, что прошлое СТЕНЛИ не совсем ясное. Известную роль при установлении прошлого СТЕНЛИ может сыграть его первая жена, которая как-то связана с делом ЧАРЛЬЗА".
"СТЕНЛИ, ПАУЛЬ и ЯН считают, что положение серьезное, - завершал свое послание Модин. - Чтобы обсудить его, нужна обстоятельная встреча. Встреча назначена на 15 мая".
Центр принял решение, что встреча 15 мая 1950 года должна быть короткой: Модин должен был успокоить Берджеса и условиться с ним о длительной и обстоятельной беседе с Коровиным в июне 1950 года. Резидентура действовала в соответствии с указанием Центра. На встрече с Модиным Берджес, хотя и выглядел "менее жизнерадостным", чем обычно, был "очень спокоен, выдержан, нетороплив… настроен по-деловому". Доказательством последнего было его предложение сфотографировать и принести на встречу с Коровиным ряд документов Форин Офиса, в частности по совещанию трех министров иностранных дел, что Модин категорически запретил ему делать.
Встреча Коровина с Берджесом 6 июня 1950 года состоялась в одном из пригородных лесопарков Лондона и продолжалась шесть с половиной часов: столько времени понадобилось, чтобы обсудить все накопившиеся вопросы. Главным из них было серьезное опасение Филби, Берджеса и Бланта, что вся группа может быть раскрыта в результате дешифровки с помощью новой машины тех телеграмм советской разведки, при зашифровке которых были допущены ошибки. Коровин попытался успокоить Берджеса, сказав, что случаи, когда допускались ошибки, имели место только в военное время и были единичными. В принципе же советские шифры построены так, заверил Коровин Берджеса от имени Центра, что их не может раскрыть никакая "сверхмашина". Последующие события подтвердили, что если Коровин был прав в целом, то опасения Филби, Берджеса и Бланта были оправданы в частности - американским и английским секретным службам допущенных ошибок хватило бы для того, чтобы сначала раскрыть одного члена "Кембриджской группы" и, уцепившись за него, вытянуть всю цепочку.
Вторым важным вопросом была некая причастность Первой жены Филби к делу Фукса, о чем Берджес говорил Модину на встрече 17 апреля 1950 года. Берджес сказал Коровину, что эти сведения исходят не от Филби, а от Бланта. По словам Бланта, в 1940 году, когда по каким-то причинам не было связи с советской разведкой (вероятно, имеется в виду период с февраля по декабрь 1940 года, когда резидентура в Лондоне была закрыта по указанию Берия), Филби, Берджес и Блант работали вместе, как единая группа, и через Эдит Тюдор-Харт передавали сведения Бобу Стюарту в Компартию Великобритании. Когда возникло дело Фукса, Блант вспомнил, что в то время бывшая жена Филби - Литци часто беседовала с ним по атомной проблематике и о желательности найти подходящего человека из числа ученых-атомщиков. У Бланта создалось впечатление, что она уже имела подходящую кандидатуру. В этой связи Блант опасался, что если это был Фукс, то на допросе он мог указать на Литци и через нее вывести контрразведку на всю группу. Коровин ответил, что эти опасения напрасны, так как Литци не была связана с Фуксом.
И, наконец, третий важный вопрос касался положения самого Берджеса. Берджес рассказал Коровину о своей стычке с представителями МИ-5 и МИ-6 в Гибралтаре и неприятных последствиях, которые она повлекла за собой. Сейчас, по словам Дэвида Футмана, эта история будируется в Форин Офисе начальником отдела безопасности СИС полковником Вивианом. Сам инцидент не может рассматриваться серьезно, так как Гай Лидделл просто высмеял это дело. Берджес считал, что причиной гонений на нето может быть то, что Горонви Рис нашептал Вивиану о политической неблагонадежности Берджеса в прошлом. Хорошие личные отношения между Берджесом и Рисом (Берджес был крестным отцом одного из четверых детей Риса) не помешали бы последнему пойти на такой шаг, чтобы лишить Берджеса доступа к секретной информации. На раскрытие большего Рис, по мнению Берджеса, не пошел бы, так как бросил бы тем самым тень на самого себя и лишился бы должности консультанта в русском и немецком отделениях СИС. Однако все эти рассуждения о роли Риса Берджес отнес только к области своих предположений. Еще одной причиной, полагал Берджес, могло быть желание Вивиана свести счеты с Футманом, которого он недолюбливал, в частности за покровительство Берджесу.
В Форин Офисе за Берджеса, по его словам, вступились Гектор Макнил, Денинг, Джебб и Нэш, и ко времени встречи инцидент был уже исчерпан, "потому что мои друзья оказались сильнее моих врагов". В доказательство этого Берджес привел следующие факты. В одном из ящиков для разноса документов он случайно видел проект документа от 9 мая 1950 года о своем предстоящем назначении в Вашингтон, а 17 мая о прекращении служебного расследования ему официально сказали в отделе кадров. "Таким образом, - сказал Берджес, - у меня нет сомнений в прочности моего положения".
Остановившись подробнее на своем возможном назначении в Вашингтон, Берджес пояснил, что оно напрямую связано с установлением дипломатических отношений Англии с Китаем. Как только в Пекине откроется английское посольство, туда будет переведен 1-й секретарь из посольства в Вашингтоне. Этот человек руководит отделом Дальнего Востока вашингтонского посольства, и Берджес в случае назначения примет на себя если не должность, то его функции по согласованию с Госдепартаментом дальневосточной политики обеих стран.
В конце беседы Берджес вновь вернулся к угрозе разоблачения и открыл всю глубину и серьезность опасений всех трех агентов. С его слов Коровин писал в Центр:
"Перед отъездом в США СТЕНЛИ просил ПАУЛЯ передать нам его личную просьбу о предоставлении ему политического убежища в СССР в случае явной опасности, ПАУЛЬ добавил, что, по существу, речь идет и о предоставлении убежища и ему, ПАУЛЮ. ЯН, так же как СТЕНЛИ и ПАУЛЬ, был сильно встревожен последними событиями, но не проявил признаков трусости и не делал поспешных выводов. По мнению ПАУЛЯ, если будет угрожать серьезная опасность, то ЯН покончит жизнь самоубийством… ПАУЛЬ сказал, что моральные качества ЯНА не такие, как у СТЕНЛИ и ПАУЛЯ, - продолжал Коровин. - СТЕНЛИ и ПАУЛЬ считают себя "политиками", прошедшими суровую школу жизни, знающими, что такое борьба и как нужно добиваться цели. ПАУЛЬ считает ЯНА хорошим товарищем, вполне преданным нашему делу, но в нем еще крепко сидит "интеллигентский дух", присущий профессии ЯНА, и этот дух заставляет его мириться с "неизбежным" и не мобилизует на борьбу".
Несколько обескураженный таким заявлением Берджеса, Коровин попросил его разъяснить Бланту "всю бессмысленность столь мрачных настроений" и убедить "оставить мысли о самоубийстве". Он сказал, что Берджес, Блант и Филби "безусловано могут рассчитывать на нашу помощь".
На слова Коровина о том, что им придется прекратить личные встречи, Берджес выразил сожаление, поскольку "не видит никаких признаков опасности", и сказал, что он готов в любой момент возобновить передачу документов в подлиннике в пленке или же в виде личных заметок.
Отметив, что он обсудил с Берджесом новые условия связи, Коровин закончил свой отчет на оптимистической ноте:
"ПАУЛЬ был в хорошем настроении. На встречу он явился в трезвом виде. Он долго благодарил за беседу с ним и просил заверить Центр, что у него все в порядке и что он будет ждать указаний о передаче нам материалов".
И Центру и резидентуре было над чем подумать после встречи с Берджесом. К 1 июля 1950 года Иван Чичаев и Михаил Шишкин подготовили "Заключение по результатам беседы РОССА с ПАУЛЕМ". Поставив целый ряд уточняющих вопросов и дав конкретные рекомендации резидентуре, авторы "Заключения" делали главный вывод:
"Учитывая отсутствие каких-либо опасных признаков, касающихся ПЯТЕРКИ, провести с ПАУЛЕМ назначенную встречу в первой половине июля, на которой назначить встречу с ЯНОМ через месяц для получения материалов. В дальнейшем документы от ПАУЛЯ и ЯНА получать только в непроявленной пленке и на личных встречах. Дать согласие на предложение резидентуры о продолжении работы с ПАУЛЕМ и ЯНОМ и на получение от них материалов".
Дальнейшие события внесли радикальные изменения в планы Центра. На очередную встречу 1 июля 1950 года вместо Бланта вышел Берджес. Он сообщил, что получил официальное назначение на работу в посольство Великобритании в США и уедет туда 28 июля. Памятуя наставление Центра не приносить без разрешения документы, Берджес устно сообщил информацию о войне в Корее. На следующей встрече 8 июля 1950 года ему были переданы условия связи на США. Свой последний привет лондонским коллегам Берджес передал через Бланта в виде нескольких пленок с переснятыми документами Форин Офиса.
На этой встрече, состоявшейся 30 июля 1950 года, Модин попытался получить ответы на некоторые вопросы, которые мог дать только Блант. Блант, в частности, рассказал, что в 1939 году Берджес в связи со своим кратковременным отъездом за границу передал ему на связь Горонви Риса, и, таким образом, тот знал о связи Бланта с советской разведкой. Этот контакт продолжался несколько недель. Блант считает, что Рис не забыл об этом, но сейчас делает вид, что ничего подобного не было. По мнению Бланта, Рис не будет болтать, и опасения Берджеса были необоснованными. Лео Лонг слишком уважает Бланта и как своего учителя, и как человека, чтобы устроить ему неприятность. Майкл Стрейт также относится к этой категории его знакомых. Опасность могло представлять только упоминание Бобом Стюартом имени кого-либо из группы в помещении, оборудованном микрофоном МИ-5, если, конечно, он знал кого-нибудь, кроме Эдит.
Блант сам подошел в разговоре к вопросу о своей реакции на опасность провала. Модин писал в отчете:
"ЯН заметил, что если возникнет опасность провала, то он попытается бежать в Париж или покончит жизнь самоубийством. Мысль о самоубийстве в случае крайней необходимости возникла у него из-за его чувств к своей матери, которая, по его словам, сможет пережить его самоубийство, но не сможет пережить его "разоблачение и заключение". ЯН заявил, что вся его позиция свидетельствует о его "буржуазном индивидуализме", но добавил, что он вряд ли сможет поступить иначе и решиться начать новую жизнь".
С отъездом Берджеса в США блестящая пара распалась, хотя Блант и договорился с ним об обмене письмами с условными знаками. Блант продолжал сообщать информацию о деятельности МИ-5 и положении Маклейна, Берджеса и Филби.
В США же сложилась новая разведывательная группа Филби - Берджес, в которой последний выполнял роль связного с нью-йоркской резидентурой советской разведки.
Глава 11
"Оксфордская группа"
Об "Оксфордской группе" источников лондонской резидентуры может быть сказано очень немного. Не потому, что ее значение было невелико - в сущности, по важности она равнялась "Кембриджской группе", но потому, что согласно имеющейся информации ее члены не были до сих пор идентифицированы, да и ее работа проходила без каких-либо драматических событий, чего нельзя сказать о кембриджцах. В силу этих причин то немногое, что может быть сказано, относится скорее к характеристике умонастроений и политических ориентиров английской студенческой молодежи 30-х годов и к тому, как советская разведка использовала это уникальное социально-политическое явление, построив на нем методику приобретения источников в британском истеблишменте.
Интерес к привлекательному в идеологическом отношении полномасштабному социальному эксперименту - построению социалистического общества в России, с одной стороны, утверждение у власти в Германии, Италии и Австрии нацистских и фашистских режимов - с другой, и социально-экономический кризис конца 20-х - начала 30-х годов в буржуазно-демократических общества Запада - с третьей, способствовали распространению коммунистических идей в наиболее восприимчивой как по возрасту, так и по своему интеллектуальному уровню среде - студенчестве. Помимо объективных предпосылок, этому способствовала и активная работа коммунистических партий в студенческой среде. И хотя марксизм в головах отдельных студентов часто принимал весьма своебразные, "домашние" формы (см. автобиографию Энтони Бланта), его наднациональная, интернационалистская составная побуждала их преступить законы общества, которое они презирали и которому, по их мнению, оставалось уже недолго жить.
Как и в случае с "Кембриджской группой", проникновение в Оксфорд началось для советской разведки с подсказки ЭДИТ, имевшей огромное количество связей в левых кругах Британии. В письме нелегальной лондонской резидентуры от 8 октября 1936 года в Центр сообщалось: