Принимавшиеся лондонской резидентурой меры безопасности при осуществлении связи, в частности с Берджесом, были ответом на ужесточение контрразведывательного режима в Англии. Блант докладывал, что МИ-5 активизировала наружное наблюдение за советскими гражданами, что чувствовали и сами оперработники, усилила прослушивание телефонов посольства и вмонтировала микрофон в телефон военного атташе. Блант, как человек, не имевший формально доступа к государственным секретам, с наименьшей вероятностью мог привлечь внимание контрразведки, и поэтому провал всей операции со стороны агентов был также наименее вероятен, когда функцию связного осуществлял он. Тем более, что Блант пользовался определенным доверием у некоторых сотрудников МИ-5 и МИ-6, делившихся с ним информацией. Давая характеристику своим контактам в контрразведке и их полезности с точки зрения получения сведений, Блант писал:
"Д. Уайт слишком корректен в обращении и никогда не будет "сплетничать" по вопросам, связанным с работой, как Гай Лидделл или Робертсон. Холлис также корректен и почти враждебен. Джон Марриотт иногда разговаривает, но он меня недолюбливает… При хорошем контакте с Лидделлом и Робертсоном, думаю, я буду в состоянии получать достаточно интересной для нас информации о деятельности МИ-5… Гай Лидделл является заместителем директора (МИ-5), - но если учесть, что сам директор всего лишь марионетка, то он, по существу, находится в курсе всех текущих дел и вопросов".
В качестве своего источника в СИС Блант называл также Дэвида Бойла, начальника отделения и личного советника директора СИС по вопросам цензуры - так именовался перехват зашифрованных линий связи.
О доверии к Бланту со стороны МИ-5 свидетельствовал тот факт, что начальник отделения В4 Т.А. Робертсон советовался с ним по вопросам организации более эффективной работы против советской разведки. В январе 1948 года он сетовал, что "трудность состоит в том, что мы ничего не можем выяснить в отношении русского шпионажа", и просил Бланта, если ему в голову придет особенно хитроумный план, сообщить ему об этом. Позднее, в мае 1949 года, руководящий сотрудник МИ-5 Малькольм Камминг обратился к Бланту с просьбой предоставить одно из помещений Куртоулдского института для тайных встреч с агентами из числа персонала посольств восточноевропейских стран. Блант ответил согласием, и они договорились, что он даст ключ от комнат на первом этаже офицеру МИ-5 Таггеру, который будет приходить туда с двумя другими оперработниками контрразведки - Дербиширом и Леггатом. Когда Блант рассказал об этом Шишкину, тот обеспокоился, не создаст ли эта операция МИ-5 опасность для фотографирования материалов Берджеса. Блант заверил его, что не создаст, так как наличие у него "лейки" полностью оправдано его работой, а войти к нему в кабинет во время фотографирования никто не может. (В Сентябре 1949 года Блант сказал, что МИ-5 провела по крайней мере одну встречу в его институте.) Камминг, по словам Бланта, также сказал, что он и Бойл из СИС хотят посоветоваться с ним по вопросу изъятия дипломатической почты, так как у них самих никаких идей на этот счет нет.
Если в отношениях Бланта с контрразведкой все обстояло достаточно благополучно, то со стороны полиции возникла непредвиденная опасность. 21 января 1949 года около половины десятого вечера на Монтагью-сквер его и Н.Б. Коровина (РОСС), который подменял в тот раз Шишкина (АДАМ), остановили два полицейских в штатском и проверили их документы, а также содержимое портфеля Бланта. В портфеле находились документы Форин Офиса, которые Блант не успел переснять и принес в подлиннике. Они были завернуты Берджесом в коричневую бумагу, а на упаковке было написано имя Бланта. Полицейский, видевший имя Бланта на его удостоверении личности, не стал разворачивать упаковку. Стражи порядка извинились за проверку, объяснив ее ростом преступности в Лондоне. Центр принял немедленные меры по резкому ограничению связи с Блантом и, только убедившись, что с ним и с Берджесом все в порядке, возобновил нормальный ход работы. Через несколько месяцев, в августе 1949 года, подобной же проверке подвергся Берджес. При нем не было никаких компрометирующих его предметов. Полицейский осмотрел сверток, в котором было полотенце с символикой клуба Берджеса. Берджес использовал создавшуюся ситуацию, чтобы узнать, как поступает полиция с информацией о результатах таких проверок, и сказал, что если полицейский сообщит к нему на работу, то он будет жаловаться на необоснованность его действия. Полицейский ответил, что проверок проводится очень много и о них никуда не сообщают, если не выявлено ничего подозрительного. Тем не менее Берджес рассказал о проверке коллегам на работе и своим знакомым в МИ-5. И те и другие посмеялись вместе с ним. Что же касалось доверия к Берджесу самого Форин Офиса, то оно, как он считал, не вызывало сомнений. На встрече 15 марта 1948 года он сообщил, что Гектор Макнил поручил ему сообщать о всех подозрительных в политическом отношении лицах среди персонала МИД. Берджес сказал, что это свидетельствует о доверии к нему лично, но, с другой стороны, означает начало кампании против левонастроенных чиновников. Из осторожности на эту встречу он не принес, как обычно, толстую пачку документов, ограничившись текстом "Брюссельского соглашения о западном союзе" и записью беседы Макнила со своим бельгийским коллегой Спааком. Весьма примечательно, что указание Макнила Берджесу поступило в дни развития берлинского кризиса, взвинтившего нервозность по обе стороны железного занавеса. Находясь физически на Западе, а идейно - на Востоке, Блант, например, в некоторой степени утратил ориентацию. Берджес сообщил, что он "напуган международной обстановкой и ему все сложнее понимать ход событий". Берджес объяснял это тем, что Блант "недостаточно закален и не всегда может дать правильную оценку". Последнее не должно было оказаться новостью для тех сотрудников советской разведки, которые читали автобиографию Бланта и его признания в отсутствии интереса к политике.
Несмотря на то что контрразведывательный режим ужесточался по мере того, как холодная война диктовала свои правила игры, советская разведка не исключала проведения острых операций. На встрече 22 марта 1948 года Блант передал сейфовый ключ вместе с просьбой Берджеса сделать с него слепок и изготовить дубликат. На следующей встрече Берджес объяснил, что это ключ от сейфа с документами МИ-5 и МИ-6, поступающими в Форин Офис. Доступ к ним имели только министр Бевин и его заместители Гектор Макнил и Орм Сарджент. Ключи находятся соответственно у их личных секретарей (личным секретарем Макнила был Фред Уорнер). В деле, однако, не содержится указаний на то, как Берджес объяснил наличие такого ключа у него. Не исключено, что Уорнер, имея одинаковые с Берджесом наклонности и проводя иногда время в компании с ним за бутылкой вина, доверил ему ключ на время дежурства. В Центре было изготовлено два дубликата ключа, которые были высланы с указанием попробовать сначала один, а если он не подойдет, - другой. Вместе с дубликатами пришло строгое указание выемок документов не производить до полного прояснения ситуации. В мае Берджес вернул дубликат ключа Шишкину вместе с запиской:
"Ключ подходит исключительно хорошо и возвращается при этом. Возможность использовать его у меня очень незначительна. Я желаю большего успеха в этом отношении кому-нибудь еще".
На словах Берджес пояснил, что материалы МИ-5 и МИ-6 в первую очередь поступают к личному секретарю Сарджента, который их распределяет Бевину и Макнилу и отправляет их личным секретарям в небольших желтых коробках. Иногда в комнату, где работает Берджес, приносят несколько таких коробок, а иногда - ни одной. Берджес мог бы улучить момент, когда Уорнер и другой сотрудник уходят обедать, и ознакомиться с содержимым коробок, но риск был бы слишком велик, и он отказался от этой затеи. К тому же незадолго до этого у министра был похищен ключ, который, правда, был возвращен через два дня. "Это другой ключ, но все равно есть опасность", - резюмировал Берджес.
"Неудачу" с желтыми коробками Берджес с лихвой компенсировал получением документов Форин Офиса к Генеральной Ассамблее ООН, состоявшейся осенью 1949 года в Париже. Он, в частности, еще в Лондоне передал утвержденные кабинетом инструкции для британской делегации на ГА, содержание записки МИД Англии "Политика на предстоящей сессии ГА ООН" и проекты основных резолюций. Н.Б. Коровин отвез эти документы в Париж и доложил советскому представителю - Вышинскому. В Париже, куда Берджес сопровождал Макнила, он приходил на встречи к поджидавшему его у Триумфальной арки Коровину (другого места, не зная хорошо Парижа, они выбрать не могли) и передавал ему текущие материалы британской делегации.
Сессия Генеральной Ассамблеи ООН в Париже была последним дипломатическим мероприятием, в котором Берджес принимал участие в качестве личного помощника Макнила. Еще раньше, в апреле 1948 года, Макнил посоветовал ему перейти на работу в региональный отдел Форин Офиса. Он мотивировал свой совет тем, что это необходимо для нормальной карьеры в ФО, и тем, что он сам не намерен долго оставаться на своем посту, а с его уходом Берджесу все равно придется искать другое место. К тому же мидовские правила требовали двухлетней ротации персонала. Центр был заинтересован в том, чтобы Берджес перешел в общий, американский или северный отдел. Макнил рекомендовал Дальневосточный отдел, мотивируя это тем, что "Дальневосточный отдел в будущем году приобретет особое значение в работе всего БАНКА (Форин Офис)". "Поэтому, - писал в своем отчете Коровин, - ХИКС имеет намерение перейти в Дальневосточный отдел". Под "особым значением" Макнил, очевидно, имел в виду развитие событий в Корее (создание КНДР) и Китае (победу Народно-освободительной армии над гоминьданом). Берджес ясно понимал, что на новом месте он не будет столь же полезен, как на должности личного помощника Макнила. Это следует из его личного письма в Центр от 12 октября 1948 года:
"Я не исполню свой долг, если не скажу вам, что я поступаю на работу в этот департамент с совсем другими возможностями по сравнению с теми, которые я имел, работая с Гектором. Верно, что я перехожу туда, имея его поддержку, и что он разговаривал с Денингом (замминистра, куратор Дальневосточного отдела) и Каксия (начальник отдела кадров), дал мне рекомендацию и попросил, чтобы мне была предоставлена важная работа. Это верно, но это не будет иметь очень большого значения. Все же мы посмотрим. Я предлагаю:
1. Быть в этом отношении осторожным и даже робким, пока возможности не станут ясными.
2. Максимально использовать на личной основе уже имеющиеся контакты и друзей - Фреда [Уорнера], Гектора и К.
Я знаю, что предложение № 1 будет одобрено".
Уверенность Берджеса основывалась на том, что Центр и резидентура всегда предпочитали обеспечение безопасности агента получению информации от него. Характерным в этом отношении был случай, произошедший по завершении в декабре 1947 года Лондонской сессии Совета министров иностранных дел четырех держав. Во время сессии за период с 6 ноября по 11 декабря 1947 года Берджес передал 336 документов Форин Офиса, которые докладывались резидентурой непосредственно советскому министру иностранных дел Вячеславу Молотову и получили его высокую оценку. Перед отъездом Молотов спросил посла (в связи с реорганизацией разведки в Комитет информации весной 1947 года его формально возглавлял Молотов, а послы были главными резидентами. - О.Ц) о возможности увеличения объема информации, поступающей от Берджеса. Посол ответил, что разведка не может учащать встречи, чтобы не подвергать его опасности. Тогда Молотов сказал, что не следует нарушать установленного порядка. За работу в период Лондонской сессии по указанию Молотова Берджес был отмечен премией в размере 200 ф. ст., М.Ф.Шишкин - 100 ф. ст. и два технических сотрудника резидентуры - по 50 ф. ст.
Приступив с 1 ноября 1948 года к работе в Дальневосточном отделе, Берджес продолжал поддерживать и развивать отношения с Макнилом и Уорнером, которые, по его словам, стали менее официальными и более дружескими по сравнению с прежними - сугубо служебными. Уже в конце ноября Берджес получил от Уорнера для ознакомления документы по Атлантическому блоку, успел отнести их в обеденный перерыв в институт к Бланту, который переснял их и передал пленку Коровину.
Через некоторое время Берджес ознакомился с работой Дальневосточного отдела Форин Офиса и был готов сообщить в Центр о своем новом положении. В записке от 22 декабря 1948 года он информировал Москву, что Дальневосточный отдел ведает отношениями с Китаем, Японией, Кореей, Филиппинами и разделен на два отделения: китайское и японское. Курирует отдел заместитель министра Билл Денинг, в ведении которого находится также Юго-восточный отдел. Берджес охарактеризовал Денинга как карьерного дипломата и одного из самых способных заместителей министра, создавшего себе репутацию на телеграммах о положении в Индонезии два-три года тому назад. Заведующего отделом Питера Скарлетта Берджес назвал "весьма заурядным человеком и типичным английским джентльменом", с которым он очень дружен и у которого бывает в его загородном доме. "Сказать что-либо о других сотрудниках не могу, - писал Берджес, - кроме того, что у меня установились с ними прекрасные личные отношения… не только благодаря моим способностям, но также благодаря той счастливой случайности, что почти все они, как и я, учились в Итоне… Такого рода вещи, - заметил Берджес, - имеют большое значение". "Исключение" и "интересный контраст" являл собой только помощник заведующего отделом Томми Томлинсон, которому, по словам Берджеса, "нравится слыть итонцем среди радикалов, а я ему нравлюсь как радикал серди итонцев".
Характеризуя функции отдела, Берджес сообщал, что он занимается повседневными вопросами отношений со странами Дальнего Востока и определяет политику в отношении этих стран. Сам он работал в китайском секторе. Оценивая свои возможности доступа к секретной информации, Берджес отмечал, что в Дальневосточном отделе они значительно шире, чем в отделе Макнила, но информации по вопросам общей политики Форин Офиса здесь меньше.
"Таким образом, - писал он, - объем моей информации будет сокращен, в то время как материалы по дальневосточному вопросу будут представляться в полном объеме, без каких-либо ограничений. Они охватывают и наработки МИ-5 и МИ-6. Сейчас я спешу на встречу и хочу лишь добавить, что считаю крайне важным сохранять и развивать личные связи, установившиеся с Макнилом, [Фредом] Уорнером, а в последнее время еще и с помощником личного секретаря Бевина - Уорнером. Поэтому ваши вопросы, выходящие за рамки проблем, касающихся Дальнего Востока, приветствуются, хотя ответы, которые я могу обещать, будут основываться на мнении Макнила и личного секретаря Бевина".
Дальнейшая практика в некоторой степени развеяла его пессимизм. Берджес сохранил доступ ко всей общей переписке Форин Офиса, за исключением документов с грифом "совершенно секретно".
Документы такой классификации поступали к нему только по Дальневосточному региону. Более того, значительное количество документов он передавал в подлиннике без последующего возвращения, так Как по правилам в ФО он должен был их уничтожать сам. На одной из встреч Коровин поблагодарил его за то, что большая часть информации представляет для советского руководства значительный интерес. Берджес отреагировал в свойственной ему манере, что создало весьма курьезную ситуацию. "Он тут же выдвинул идею передавать нам на каждой встрече еще большие пачки документов, чем он передавал до сих пор, - писал в своем отчете Коровин, - и просил купить для этой цели чемодан".?
Наступивший 1949 год был тревожным и несчастливым для Берджеса, хотя в своих несчастьях он был Виноват чаще всего сам. В начале февраля он и личный секретарь Макнила Фред Уорнер сильно напились в одном из лондонских клубов. Берджес попросил своего собутыльника достать еще вина. В ответ на это Уорнер поднял Берджеса на руки и в виде шутки бросил вниз по лестнице. Берджес рассек себе бровь и некоторое время провел в больнице. Эта история стала известна резидентуре от Филби, который в марте 1949 года наведался в Лондон из Турции. (Берджес и Блант были временно законсервированы после проверки Коровина и Бланта полицейскими 24 января 1949 года.) Ко времени встречи с Филби 1 марта 1949 года Берджес уже поправился и гостил у матери в Ирландии. Филби, однако, высказал опасение, что, если Берджес будет продолжать сильно пить, до такие случаи могут повториться и его уволят из Форин Офиса. Филби как в воду глядел, потому что на следующей встрече 7 марта он сообщил, что Берджес попал в автомобильную аварию в Ирландии и был задержан полицией, возможно в нетрезвом виде, и что мать скоро привезет его в Англию.
В ноябре 1949 года Берджес поехал в отпуск в Танжер, заручившись рекомендательными письмами лорда Моэма к представителю МИ-6 в Гибралтаре миссис Данлоп и представителю МИ-5 в Танжере Кеннету Миллу. Воспользовавшись рекомендациями, Берджес встретился с Миллом и Данлоп в Гибралтаре. В ходе беседы, проходившей за бутылкой вина, сначала возник спор о Фрейзере (имеется в виду историк социальной психологии Фрейзер. - О.Ц.), который перекинулся на отношение к режиму Франко и политику Англии в отношении Испании. Берджес был настроен резко против Франко, а его собеседники - за. Такое расхождение во взглядах привело к тому, что Берджес, по его словам, "проучил" Милла. На вопрос Коровина, в чем это выразилось, Берджес замялся, но из его путаных объяснений следовало, что он просто побил Милла. Из СИС в Форин Офис последовал донос на него, но ему в вину вменялось не рукоприкладство, а то, что он обращался к Миллу и Данлоп как к сотрудникам МИ-5 и МИ-6, раскрыв таким образом их принадлежность к секретным службам. Берджес выразил удивление по поводу этого обвинения, с невинным видом заметив, что никаких посторонних при этом не было.