– У нас в квартире живет горилла.
– Да ну? – удивляется она. – И откуда она там взялась?
Я и сам тут помимо своей воли лихорадочно соображаю, откуда в нашей квартире могла взяться горилла. Нет, нету у нас в квартире гориллы – ни в прямом, ни в переносном смысле. И какими бы ни были сложными отношения между людьми в этой квартире, нет, я никогда не скажу, что в ней живет горилла.
– Она приходит поздно вечером, когда мы уже спим, и уходит рано утром, когда мы спим, – объясняет Ваня.
– То есть ты ее не видел? – смеется девушка.
Я думаю о том, что мальчик очень ловкий: нет никаких оснований придраться к нему и сказать, что он говорит неправду. Горилла есть, просто он ее не видел, потому что спит. А девушка этого даже не понимает.
– Почему это не видел? – обижается Ваня. – Конечно, видел. Я же просыпаюсь, когда она приходит.
– И какого она цвета? – спрашивает посерьезневшая девушка, решившая, видимо, вывести его на чистую воду.
– Фиолетового, – пожимает плечами Ваня.
– А-а-а, – растерянно говорит она и больше к мальчику все два тайма, слава богу, не пристает.
Когда мы возвращаемся домой, Ваня влетает в квартиру и кричит:
– Мама! Мама! На футболе девушка была, я ей сказал, что у нас в квартире живет фиолетовая горилла! И представляешь, она поверила!
"Вдребезги!"
Маша и Ваня уехали на отдых в Грецию. Маша сказала, что Ваню нельзя оставлять без присмотра ни на секунду, потому что она его слишком хорошо знает.
– Я буду все время смотреть за ним, – озабоченно сказала она.
– Ты уверена? – переспросил я.
– Да. А то он пропадет. У меня просто нет другого выхода, – пожала она плечами.
Она, конечно, еще больше встревожила меня. Мне и так-то было, можно сказать, несладко. Но все-таки – с классом. Все-таки – с учителями. Правда, на море. Слава богу, оно еще холодное, и учителя предупредили меня, что дети купаться в нем, скорее всего, не будут. Я обрадовался.
В аэропорту дети были совершенно поглощены поездкой. Все, не имеющее хотя бы косвенного отношения к ней, их не могло заинтересовать. Я не имел даже косвенного. Поэтому Маша сразу сосредоточилась на другой Маше, своей однокласснице, с которой им предстояло жить в одной комнате.
Ваня при этом хотел жить с сестрой. Он, наверное, и правда немного побаивался этой поездки. Маша же и настращала его – своей грядущей и, казалось, неотвратимой ежесекундной заботой. И он хотел быть поближе к ней в эти трудные минуты. Но она сказала, что она ведь будет жить с Машей. А Ваня будет жить с мальчиком из своей детсадовской группы.
Когда она это говорила, Ваня с такой мольбой посмотрел на меня, что я сразу сказал Маше:
– Вы будете жить вместе.
– Ладно, – неожиданно согласилась Маша. – Если номер будет трехместный, тогда Ваня будет жить с нами.
Номер оказался трехместный, но с Машами живет Настя. Я уж не знаю, как это получилось. То есть я догадываюсь. Но главное – я отдаю себе отчет в том, что Ваня не страдает от того, что тоже живет в трехместном номере, но без Маши. Судя по тому, что он рассказывает, наоборот, он наконец-то почувствовал вкус к жизни.
– Папа, – говорит Маша по телефону, – а я купалась! Как только мы приехали, я побежала в море. Оно было очень холодным. Я выскочила. Но я купалась. И Маша это видела. И все остальные видели. И я вот что хотела сказать. Стоило на одну минуту оставить Ваню без присмотра – и что! Его коленка разбита вдребезги!
– Как вдребезги? – шепотом переспрашиваю я.
– Ты бы видел, как он падал! – как-то даже завистливо вспоминает Маша. – Как он летел! Я такого никогда не видела. Я только не понимаю, почему он жив остался. И это случилось только потому, что я оставила его без присмотра.
– Во-первых, как это вдребезги? – опять спрашиваю я. – Дай мне учительницу! Дай мне Ваню!
Потом они оба, и учительница, и Ваня, взахлеб убеждают меня, что мальчик растянулся на песке и что даже никакой ссадины не было. И что он был, можно сказать, рад, что все так случилось. И все они до сих пор рады. А сейчас они идут на дискотеку.
– Маша, ты зачем так все драматизировала? – спрашиваю я ее в следующий раз, хотя непонятно, что ли, зачем.
Ей нужно было, чтобы и я, и все остальные, и, главное, она сама… чтобы, в общем, все почувствовали, что Ваня без нее ну просто никуда.
Я думаю, это произошло с ней после одного эпизода в школе перед самым их отъездом.
Мне сказали, что у Вани будет выпускной концерт в детском саду и что больше никто из родственников прийти на него не сможет: ни его мама, ни его бабушка с дедушкой, ни дядя с тетей. Тогда я смог.
Когда я пришел, оказалось, что это очень своеобразный концерт. Ваня, ошарашенный тем, что я и правда пришел, встретил меня в кимоно, а в центр зала уже вытащили несколько матов. Я понял, что тут будут демонстрировать, чего дети добились за год занятий ушу.
Так и было. Тренер предложил им сначала размяться. Ваня попросил включить видеокамеру на телефоне и начал разминаться с такой страстью, что все остальные его возможные спарринг-партнеры, мне показалось, просто потеряли волю к жизни.
Тут на улице за окном я увидел Машу. У нее занятия в этот день закончились. Маша прилипла лицом к стеклу и внимательно смотрела на Ваню, на меня и на все происходящее. Она видела, как после каждого упражнения Ваня бросался ко мне и несколько секунд, уткнувшись в меня носом, благодарно молчал.
Это я тоже понимал: я оказался одним-единствен-ным родителем на этом празднике ушу.
Я заметил, что Маша переменила позицию – она перешла к другому окну и прилепила свое лицо к нему. Издали ее лицо казалось очень бледным.
Она могла бы войти в зал. Но она не делала этого. Она смотрела на нас.
Тем временем тренер перешел к более сложным процедурам. Он тоже обратил внимание, что я тут один такой, и решил, видимо, скрасить мое времяпрепровождение. На показательный бой он вызвал Ваню и еще одного мальчика, который показался мне на полголовы выше моего сына. Но я понимал, что в ушу не все решают рост и вес. Вернее, мне надо было себя убедить в этом.
Точнее, это было даже не совсем ушу. Или даже совсем не ушу. В конце концов, ушу – это такая дыхательная гимнастика. А то, ради чего они разминались, называлось рукопашным боем без правил.
На них надели защитные жилеты и шлемы, и я поразился, с каким проворством мальчики залезли в них. Было понятно, что они делают это просто каждый день.
А потом началась великая битва. Ваня очень старался (я подумал, что я бы не меньше старался, если бы отец наблюдал за мной). Он работал руками и ногами. А тот мальчик подходил к нему и, получив пару тумаков, обхватывал Ваню руками и бросал его на маты. Ваня поднимался и снова шел в атаку. И снова оказывался на матах.
Они быстро устали, это был изматывающий бой, но я с удовлетворением убедился, что Ваня держится уже лучше. Тот мальчик еще мог обхватить его, но уже не мог кинуть. А потом он и вовсе перестал подходить к нему, потому что Ваня окончательно дал волю рукам и ногам.
В конце концов тренер остановил бой и зафиксировал ничью. Справедливой она была в том смысле, что оба сидели на матах без сил.
Но в их возрасте эти силы быстро возвращаются. Еще через две минуты Ваня уже лежал у меня на коленях, и весь вид его говорил: да, конечно, ничья, а что еще мог присудить этот тренер, который не хотел обидеть и того мальчика тоже?
Тут я опять увидел расплющенное стеклом лицо Маши. Она увидела, что я смотрю на нее, и сразу убежала.
Я думаю, что именно в этот момент она решила стать незаменимой для Вани.
"Отстаньте от меня! Я занимаюсь сексом!"
Ваня с Машей вернулись из трехнедельного отдыха в Греции такие гладко-коричневые и такие родные, что у меня при виде их просто опустились руки и подкосились ноги. Но зато и у них тоже. Наконец-то они поняли, что значит отец, хоть и на полминуты. Потом опять, конечно, забыли. Надеюсь, что не навсегда.
Пока они отдыхали, я им, конечно, звонил. Но поговорить с ними было нереально. Они были заняты по горло – в основном купанием. Ну и дискотека, концерты, завтраки, обеды и ужины. Полдники, конечно, тоже. Для меня загадка, как им удается поддерживать такую форму. Ни грамма лишнего веса. При этом я отгадку-то, конечно, знаю. Так на износ носиться по жизни, как они, мог только я в их возрасте.
И вот у них не было времени, потому что они или носились, или, наоборот, ели, и они не разговаривали со мной. Маша с Ваней и друг с другом-то не разговаривали, по-моему. Не успевали просто. Но такие нагло счастливые вернулись из Греции все-таки, я надеюсь, не поэтому.
Впрочем, были, конечно, и побочные явления. Они, к сожалению, повзрослели. Так, телефон, по которому они не говорили со мной, перестал быть для них игрушкой. На самом деле они им активно пользуются.
Я обратил внимание, что Маша внимательно смотрит по телевизору программу, в которой сменяющие друг друга девушки говорят бессменные слова с предложением отправить эсэмэс по номеру, ну, что ли, 4505 – и тогда вам будет счастье. Эта передача, идущая сейчас по разным каналам в позднее время, предназначена, мне показалось, на самом деле именно для Маши и Вани, потому что, по-моему, только они так искренне и самозабвенно верят в то, что все так и будет, стоит только написать.
И Маша с Ваней отправляют по этому адресу то, что от них просят. И получают следующие ответы. Я лично видел их в Машином телефоне. И я понял, что в такое легкое счастье верят не только дети.
"Как дела? Позвони мне, не пожалеешь!"
"Напиши о своих желаниях более подробно, и я учту их все!"
"Москва! Отдам себя в хорошие женские руки. Тебе должно быть от 33-х, ты должна быть без комплексов. Есть интерес – пиши".
Интереса не возникло.
"Где ты, моя любовь?! Отзовись! Я из Москвы, 25 лет. Добрый и веселый. Звони, пиши".
Вот этому она, по-моему, готова была написать.
"Москва, привет! Меня зовут Юра. Рост 175. Вес 73. Хочу познакомиться с тобой. Может быть, для создания семьи. Окружу заботой, любовью и лаской".
Этим Маша была просто растрогана. И даже, кажется, хотела перезвонить. И, может быть, даже перезвонила.
"Хочу познакомиться с красивой, стройной, высокой…" Это было все пока про Машу. "Рост 175, 62 кг, не больше. Третий размер груди". Это уже про какую-то другую Машу. "Девушка из Москвы…" Черт, опять про Машу. "От 25 до 30 лет". Фу-у…
Лучшим было сообщение от администрации: "Пожалуйста, сообщите свой возраст. К вам проявлен повышенный интерес".
Я спросил Машу, сообщила ли она свой возраст.
– Конечно, – сказала она.
– И что, есть новые сообщения? – уже с настоящей тревогой спросил я.
– Да, какие-то были, я стерла. Я вообще ничего этого не читала. Просто попробовала пока.
Ключевым тут по понятным причинам является слово "пока".
Потом они где-то на улице увидели билборд и приняли его близко к сердцу. Он касался всех и каждого, и особенно Вани: было предложено отправить эсэмэску (это я только потом осознал, что ведь все это веселье происходит за мои деньги) и получить игру "Черепашки-ниндзя". Ваня, когда прочитал, не поверил глазам. Он подумал, наверное, что ему уже везде видятся черепашки, потому что для него ведь других героев нашего и любого другого времени нет.
Потом он перечитал еще раз и заплакал. Дело в том, что он забыл свой телефон дома.
– Да ладно, – великодушно сказала Маша, – давай запишем черепашек на мой, а ты потом будешь брать, когда захочешь.
Ваня еще больше расстроился, потому что слишком хорошо знал, как оно будет на самом деле и какую цену ему всякий раз придется платить за такие просмотры. Эта цена всегда будет разной и будет зависеть от настроения этой девочки, а также еще от такого количества факторов, которые при всем желании предусмотреть и даже представить невозможно.
И Ваня плакал, потому что понимал, что все равно он от этого предложения отказаться не может.
И я ведь видел эту игру. Они позвонили. И она пришла. Я переписал ее на Ванин телефон. И за это я тоже заплатил большую цену. Точнее, около 12 тыс. рублей.
Столько стоит дракончик, который живее всех живых. Если я правильно понимаю, на этом дракончике сейчас помешана половина города. Это уже далеко не тамагочи. Очень далеко. Этот может и руку отхватить. Но на самом деле охотнее питается зеленой листвой и поразительно щедро откликается на человеческую нежность. Просто даже непривычно.
Но с появлением дракончика телефон остался в списке Машиных приоритетов. Вернее, это был уже не ее телефон. Одной ее подружке во дворе надень рождения подарили телефон. И Маша на правах человека, которому телефон подарили еще гораздо раньше, научила эту девочку им пользоваться.
Это происходило там же, во дворе. Маша и эта девочка прятались за деревом и кому-то все время звонили, потом с диким визгом выбегали и неслись в разные стороны, чтобы потом снова уединиться за деревом с тем же результатом.
Когда я узнал об этом, то сразу спросил Машу, что они опять натворили. Как ни странно, она рассказала мне.
– Мы набирали разные телефоны и слушали, что нам говорят. Все говорили разное. Но чаще всего нам отвечала одна девушка. Потому что мы ей чаще всех звонили. Она почти все время говорила одно и то же.
– И что же это было?
– "Отстаньте от меня! Я занимаюсь сексом!"
"У меня получился самолет!"
Ваня попросил меня, чтобы я ему помог собрать машину. Я ему сам подарил эту машину. У меня просто не было другого выхода. Он припер меня к стенке. Вспомнил про все неисполненные обещания (оказалось, между прочим, всего три, и то один раз еще очень спорный) и добился своего. Я купил ему машину, которую он просил. Она была в совершенно разобранном виде. Она состояла из невероятного количества деталей. Из такого же, по-моему, количества, что и настоящий автомобиль. Я думаю, что теперь предстояло сделать, по сути, то, что делают рабочие на заводском конвейере.
И вот такую машину я подарил мальчику. Взял он ее у меня с одним условием – что я ему помогу ее собрать. Я сначала хотел ему сказать, как обычно: я уверен, что у тебя получится, парень, надо учиться делать такие вещи самому. И так далее. Но потом я понял – я помогу ему собрать эту машину. Потому что любое другое было бы просто бесчеловечно.
Помогу. Да, помогу. Я убеждал себя в этом изо всех сил, потому что задача на первый взгляд казалась совершенно нереальной.
Я мог бы сказать, что он смотрел на меня с мольбой. Но этого не было. Он смотрел на меня ясным и чистым взглядом, в котором я видел искренний интерес: неужели отец и в этот раз меня предаст? Он же никогда со мной ничего не собирает. Ну, или почти никогда. И особенно сейчас, когда он так хорошо понимает, что мне одному эту штуку никак не собрать, неужели он, как обычно, выкрутится, что-нибудь придумает и скажет нет? Ну ведь обязательно же что-нибудь придумает, уедет куда-нибудь. Опять в командировку, а я останусь собирать машину с Машей, от которой в таком деле еще ни разу не было никакой пользы.
Все эти Ванины мысли я очень хорошо представил и сказал то, чего он никак от меня не ожидал:
– Завтра утром будем собирать эту машину. Ничего сложного тут не вижу.
– Это правда? – сухо спросил он.
– Это – правда, – сказал я.
Наутро я с ними пошел за грибами. Накануне они со своей мамой купили корзинки, причем в огромном количестве: корзинка для грибов, корзинка для ягод, корзинка для красоты… До этого они отлично обходились безо всяких корзинок. Они складывали найденные грибы в мою корзину, и в этом был момент какого-то тайного нашего единения, можно сказать, перед лицом природы, подарившей нам это тихое беспредельное счастье – собирать ее грибы.
Да, нам нечего было делить. И вот теперь они вышли на лесную тропу с огромным количеством корзинок, они взяли их все, и я с тоской подумал, что ни черта у нас не получится. Тем более что сразу началась черника, пошла земляника… Они озирались вокруг себя, держа в руках все эти корзинки и не желая упустить ни одну ягоду, и находились в цугцванге. То есть не могли сделать ни одного полезного хода. Любой ход означал бы подавленную ягоду.
А это было для них еще хуже, чем наступить на раненую птицу. Это едва не случилось с ними в то же утро. Они нашли небольшую, можно даже сказать, маленькую птичку на дорожке нашей дачи и были совершенно ошарашены, конечно. Они боялись прикоснуться к ней и только тихо визжали от переполнявшего их души страха, перемешанного с восторгом.
Я вынужден был взять птицу в ладонь, хотя меня на самом деле переполняли примерно те же чувства. Она вся поместилась в ладони, и я понял, что это какая-то совсем необычная птица. Она была подвержена, если так можно сказать, светлому ровному загару. Это был не воробей, нет. Кто-то другой это был.
И я еще понял, что совершенно не стоило бояться. Этот теплый комочек в руке был так хорош и внушал отчего-то такую уверенность в завтрашнем дне… Он был не просто теплый. Тепло от него расходилось волнами по всему моему телу, мне было очень спокойно, потому что я видел, что и ему спокойно тоже… не сразу я заметил соседскую кошку, которая пристально, не мигая смотрела то на птичку, то на меня. Вот от этого взгляда мне стало нехорошо. Я представляю, каково было птичке.
И вот я вытянул руку, чтобы показать детям, что может ведь случиться чудо – и птичка эта взлетит. Чудеса бывают, хотел дать я понять детям, хотя своими глазами видел, как она волочила крыло.
И вдруг она взлетела и улетела. Не очень далеко, но все-таки за забор. И оттуда ее не достать было ни кошке, ни нам. Ее уже даже и видно не было. И сколько мы ее потом ни искали, так и не нашли. Конечно, я уж не знаю, сколько ее потом искала эта кошка. Но я вот думаю, что она ее тоже не нашла. Во всяком случае, Машу с Ваней я в этом убедил.
Так вот, мы долго в это утро искали в основном не птичку, а все-таки грибы. То есть я искал грибы, а Ваня и Маша искали ягоды. И, конечно, Ваня первым нашел два белых. Потом Маша нашла еще один. И только потом я.
Потом мы заблудились. И я учил их выходить по солнцу, отчаянно переживая, что мы заблудимся окончательно. Мы бы все равно потом выбрались, но каков бы я был со всем своим ученым видом, если бы не вывел их прямо к машине. Но я вывел. Маша, пока мы шли, уже постанывала, делалась все мрачнее и даже не сразу согласилась сфотографироваться с двумя лисичками в руке. И я понял, что она действительно устала.
А Ваня упрямо шел по бурелому и, можно сказать, тащил меня за руку. Я только слегка задавал ему общее направление. На лице его было какое-то ожесточение, он словно постоянно твердил самому себе: да плевать я хотел, и не через такое проходили. Хотя на самом деле через такое мы, по-моему, не проходили.
И я вдруг понял причину этого ожесточения. Он хотел как можно скорее добраться до машины только с одной целью – ему надо было домой, чтобы собрать со мной ту машину. Ему надо было это больше всего на свете.
И я как-то тоже незаметно для себя начал торопиться. Маша отстала от нас, и ожидание ее было мучительно. Но потом она принесла, можно сказать, в подоле еще пять лисичек. Я уже знаю, что дети мои будут грибниками, как и я. И что я сделал для этого все, что должен был. Это знание наполняет меня дополнительной силой и отвагой.