Мы знали, что американская агентура активно действовала на Кубе. Очень долго, даже после разрешения кризиса, приходили сообщения: то там, то здесь неизвестные самолеты бомбили и поджигали сахарные заводы. Для нас самих это было загадкой. Радиоэлектронное поле перекрывало все вокруг, а самолеты летали незамеченными. Откуда им было взяться? Извне никакие самолеты на территорию Кубы не залетали.
Нужно было разобраться в ситуации. Для этой цели на Кубу прибыл заместитель главнокомандующего войск ПВО генерал армии Г. В. Зимин. 20 марта 1963 года ситуация обсуждалась на совещании с командирами частей и соединений. Генерал Зимин приказал задействовать все средства разведки, особенно в ночное время, чтобы выявить самолеты-"невидимки".
И тогда подняли всю кубинскую армию, прочесали территорию страны с востока на запад и – обнаружили десятки малых спортивных самолетов. Оказывается, диверсант изготавливал самодельную бомбу килограммов на пятьдесят, загружал ее в самолет, взлетал и сбрасывал свой груз прямо над заводом. Когда всю эту "москитную" авиацию ликвидировали – прекратились бомбежки сахарных заводов.
Могли ли эти "летающие диверсанты" угрожать моему полку? Теоретически – да. Однако, в отличие от сахарных заводиков, наш полк прикрывался системой ПВО. От нашей штатной полковой зенитной артиллерии постоянно несли дежурство две батареи зенитно-пулеметных установок. Эти системы были специально предназначены для борьбы с низко летящими целями противника. От вертолета, попавшего в зону огня, одни щепки оставались. Другое дело, что вертолет или самолет мог сбросить бомбу не над нашим полком, а на большой скорости заранее, за тысячу метров. Бомба долетела бы по инерции. Ведь диверсанту важно было не поразить конкретный точечный объект, а, скорее, посеять панику, внести разлад, нарушить управление.
Были ли случаи провокаций по отношению к другим воинским частям и советским объектам на территории Кубы в то время? По моим данным – да. В частности, мне известно, что еще в самом начале объявленной на Кубе мобилизации из колонны новобранцев были сделаны выстрелы в сторону аэродрома в Ольгине, где базировались наши Ил-28.
…8 мая 1963 года меня срочно вызвали в Гавану. По прибытии в столицу я узнал, что Исса Александрович Плиев уезжает в Москву.
Отъезд И. А. Плиева вызывал разные слухи, однако по его внешнему виду было видно, что генерал болен. Тепло попрощавшись с бывшим командующим группой, я представился новому командующему – генерал-полковнику С. Н. Гречко, который в период кризиса был заместителем командующего по ПВО. Он обратил внимание на охрану наших судов в портах, предупредив, что раньше осени наш полк вряд ли уедет.
В июне на базе соседней с нами кубинской дивизии проводились показные занятия по стрельбам. На них прибыли все высшие кубинские военные руководители во главе с министром РВС Раулем Кастро, а также генерал С. Н. Гречко с большой группой генералов и офицеров Группы советских войск на Кубе. Наш полк помогал в организации и проведении занятий.
Первым экзамен сдавал молодой темнокожий кубинский сержант. Он рассказал об устройстве ПТУРС с пусковой установкой и системе управления ракетой. Показные стрельбы было поручено произвести боевой машине, которой командовал сержант Рафаэль Эстрада Суари. Четко и грамотно доложил молодой сержант обязанности каждого члена экипажа.
Цели с бронированными щитами выставили на удалении от огневых позиций на 3, 2 и 1 километр, прикрыв их масками из сухого кустарника.
Вскоре командир дивизии дал знак, маску с дальней цели сняли и все гости увидели силуэт танка "противника". Через несколько секунд пошла первая ракета. По трассирующему следу было видно, как она поднялась метров на двадцать– тридцать выше местности. Эмоциональные кубинцы не могли сдержать свои чувства. Раздались вздохи сожаления. Казалось, что ракета безнадежно ушла в "молоко". Но перед самой целью ракета, снизившись, пронзила условный танк "противника".
Бой продолжался. Сняли маску со второй мишени. Пошла вторая ракета, опять небольшой подъем, и ракета точно угодила в цель. Та же участь постигла и третью цель, обозначавшую "прорыв танков условного противника".
Пришел сентябрь 1963 года.
15 сентября весь полк в полном составе выстроился на торжественную церемонию передачи боевой техники кубинской дивизии. В 10.00 я скомандовал: "Смирно!" На флагштоке подняли советский флаг, кубинский стяг был немного приспущен. Первым выступил генерал С. Н. Гречко, который поблагодарил весь личный состав полка за обучение кубинцев и пожелал кубинским воинам успехов в деле защиты своей Родины. Подошла торжественная минута: грянул гимн Советского Союза, и наш флаг пошел вниз, уступив место кубинскому.
Ответную речь произнес Рауль Кастро. Он напомнил, что происки империалистов настоятельно требуют от правительства Кубы принимать серьезные меры для защиты завоеваний революции.
От имени военного руководства Республики Куба мне и офицерам моего полка были вручены грамоты с теплыми словами благодарности за наш ратный труд. Эта почетная грамота хранится у меня до сих пор.
Возвращались обратно в Советский Союз мы на сухогрузе "Белецк", огромном современном судне водоизмещением 22 тысячи тонн. Капитаном корабля был Вадим Водопьянов. В твиндеках, сразу под палубой, и размещался личный состав полка. Вместе со мной на судне разместилось 900 человек.
Путешествие началось неудачно: в пути нас застал ураган "Флора", и мы вынуждены были 11 дней простоять на якоре в заливе Сантьяго-де-Куба. 11 дней наше судно как щепку бросало из стороны в сторону. Потрепало нас тогда изрядно. После шторма наш новенький, словно с иголочки, "Белецк" был неузнаваем.
Дорога была длинной, и нам, "сухопутчикам", пришлось вновь приспосабливаться к морской, не очень комфортной жизни.
24 октября 1963 года, почти ровно через год с момента кризиса, я в последний раз уже на советской земле построил свой полк и вручил всем документы. С каждым солдатом и офицером попрощался по-братски. Мы понимали, что "кубинская эпопея" навсегда останется в наших сердцах. Тогда не принято было афишировать свое участие в событиях Карибского кризиса, однако родившееся тогда боевое братство кубинцев через пару десятилетий стало прообразом боевого братства наших афганцев.
Размышления и воспоминания
О Солдате России, Великой Победе и Отечестве
Я часто вспоминаю свой мотострелковый полк в Ольгине, боевых друзей и товарищей, офицеров, солдат и сержантов. Их самоотверженность, политическая зрелость, высокие морально-нравственные качества в немалой степени способствовали успешному выполнению поставленной перед нами руководством страны задачи. Вспоминая то время, я испытываю чувство гордости за своих ребят, за проявленное ими мужество, за нашего Солдата.
Нашему полку тогда, осенью 1962 года, к счастью, не пришлось вступать в реальные бои с интервентами, морскими и воздушными десантами вероятного противника. Но мы были в постоянной готовности выполнить свой долг. И это были не простые слова!
Мне, фронтовику, прошедшему дорогами Великой Отечественной, было сложно перестраиваться на специфический "кубинский лад". Экзотические природно-климатические условия, бананы и апельсины, пальмы и океан как-то не увязывались с военной опасностью. Трудно было представить себе взрывы бомб и снарядов, надрывный гул истребителей и зарево пожаров среди буйного великолепия кубинской флоры. Да и внешний вид моих солдат был своеобразным: непривычно было командовать личным составом, одетым кто во что горазд. И все же жесткая дисциплина, порядок и воинская четкость просматривались во всем.
Вспоминаю осень 1962 года, а перед глазами встает курьезная картина: строевой смотр подразделения, личный состав которого в разноцветных рубашках движется строем, держа равнение и соблюдая дистанцию. Только бритые затылки и военная выправка говорят об их истинной специальности. И хотя все были в гражданской одежде, никаких поблажек за внешний вид я никому в своем полку не давал.
Мы выполняли ответственную и сложную боевую задачу. Родина доверила нам оружие и вверила свою судьбу. Обстановка в мире и в зоне Карибского бассейна была крайне сложной и опасной. Угроза войны была не мифическая, не гипотетическая, а вполне реальная.
А тягучими тропическими вечерами на Кубе мне вспоминались болота под Ленинградом, где я, тогда безусый командир взвода, по уши в грязи и зловонной жиже вел в свой первый бой вверенных мне солдат…
Моя жизнь и судьба неразрывно связаны с Вооруженными силами СССР, в рядах которых я прошел путь от лейтенанта, командира взвода, до Маршала Советского Союза, министра обороны СССР. Никогда не искал я для себя поблажек, никто не упрекнет меня в том, что в тяжкую годину я отсиживался в тылу, прятался за спинами других.
Моя судьба типична для людей моего поколения: война прошла по нему своим тяжелым катком. Сколько молодых ребят полегли на полях сражений по всей Европе! Я оказался в числе "счастливчиков", отделавшись всего лишь несколькими ранениями…
Война застала меня в Омской области, где я учился в средней школе. Летние каникулы были в самом разгаре. Только что закончился весенний сев, и по этому случаю 22 июня 1941 года у нас был большой и радостный праздник.
Война все перевернула. На следующий день мы, пацаны, гурьбой повалили в военкомат – проситься на фронт. Боялись, что не успеем повоевать. Всю осень мы с ребятами ездили в военкомат, требовали, чтобы нас взяли на фронт.
Как сейчас помню лицо военкома, который отмахивался от нас, как от мошкары: идите, мол, успеете еще хлебнуть…
8 ноября 1941 года мне исполнилось 17 лет, и я пошел на "военную хитрость": приписал себе лишний год. Разбираться со мной было некому, да и некогда, и меня направили в Военное училище имени Верховного Совета РСФСР, эвакуированное тогда в Новосибирск. Нам выдали обмотки, бушлаты, буденовки – и мы полтора месяца учились азам военной науки. В январе 1942 года, когда пришла весть о разгроме немцев под Москвой, наше училище вернули в столицу. Целый месяц шел наш эшелон до Москвы, затем – почти полгода интенсивных занятий. В июле 1942 года нам присвоили лейтенантские звания и – на фронт.
Прекрасно помню свой первый день на фронте. Мы, группа молодых лейтенантов, прибыли по распределению в штаб 177-й стрелковой дивизии в районе станции Погостье. Не успели официально представиться командованию, как появился начальник штаба дивизии полковник Андреев.
– На поляну, молодняк! А ну живо в лес! – Не дожидаясь наших объяснений, он махнул рукой в сторону ближнего леса.
На поляне уже стояло человек четыреста офицеров. На наших глазах представитель особого отдела дивизии расстрелял младшего лейтенанта, взводного, который смалодушничал в бою и бросил свой взвод. Правда, взвод отразил атаку фашистов, удержал позиции даже без командира. Однако отвечать младшему лейтенанту пришлось по всей строгости законов военного времени. Тогда как раз вышел приказ Сталина номер 227, больше известный под названием "Ни шагу назад!". Комиссар дивизии еще раз зачитал перед строем офицеров присягу и сталинский приказ: "… Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования".
Это был урок на всю жизнь, который мы усвоили сразу, и… пошли принимать свои взводы.
Мои солдаты были значительно старше меня по возрасту и поначалу подсмеивались надо мной, называли не иначе как сынком. Я понимал их чувства и настроения и старался делом доказать свое право на командование ими. Возраст возрастом, но почти половина моих подчиненных была неграмотной, и я вечерами помогал им писать домой письма, разговаривал по душам.
Недолго продолжался период "сколачивания" моего взвода. 28 августа 1942 года наша 177-я стрелковая дивизия перешла в наступление из района Погостье в направлении Веняглово. В первом же бою, когда мы поднялись в атаку и, с трудом хлюпая в болотной жиже, двинулись вперед, меня ранило. Даже не понял тогда, как это случилось: разорвался снаряд, меня приподняло, шлепнуло. Очнулся я, когда мои солдатики тащили меня на плащ-палатке в медсанбат. Нога разбита, отбиты почки, да еще перелом двух позвонков.
Полтора месяца провалялся я в госпитале, а после выписки дали справку – 7-10 дней отдыха в расположении части. Это на фронте-то отдых!
Вернулся в свой батальон и узнал, что мой друг и однокашник Костя Соловьев, командовавший уже к тому времени ротой, только что погиб. Пришлось срочно принимать его роту – было уже не до отдыха. Война есть война…
В январе 1943 года наш полк, участвуя в операции по прорыву блокады Ленинграда, перешел в наступление. 14 января я был ранен вторично, на этот раз в голову осколками гранаты. К счастью, ранение было легким.
А вокруг меня людей косило нещадно. Вспоминаю лица, мелькавшие на передовой как в калейдоскопе: только пришел – пошел в атаку – убит или ранен. Младшие командиры, взводные и ротные, гибли чаще, не успевая иногда даже познакомиться со своим личным составом. Для меня словосочетание "мясорубка войны" – это не литературный образ, а жестокая правда войны.
Что двигало нами в бою? Патриотизм, ненависть к врагам, страх, отчаяние?
Война есть война, там всего было в достатке: и героизма, и трусости. Но главное, что сидело в подкорке у каждого, это осознание одной простой вещи – воевать надо, никуда не денешься, никто, кроме тебя, фашистов не выгонит.
Да, был и страх. Не все же люди способны пересилить себя, побороть в себе чувство самосохранения. Избежать панических настроений, особенно в начале войны, когда мы отступали, можно было, к сожалению, только самыми жесткими мерами. Вот и появились заградотряды. Кстати, в период с 1 августа по 15 октября в районе Сталинграда заградотрядами было отловлено более 140 тысяч беглецов. Из них тысячу расстреляли, а остальных вернули на фронт. И они уже потом никуда не бежали, понимая, что это куда более верный шаг к смерти.
У замечательной поэтессы Юлии Друниной есть очень сильное стихотворение, строки из которого я запомнил на всю жизнь:
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули -
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум русским бедным бабам,
Что смертью храбрых пали их сыны…
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать.
Действительно, страшная сцена. Но время было такое, ситуация требовала этого. Кто посмеет осудить боевого комбата за его поступок? Никто.
Любая война – это не просто тяжелое испытание, но и очень жестокое, трагическое явление, подходить к оценке которого невозможно с позиций абстрактного гуманизма. Тем более – к Великой Отечественной войне. То была самая страшная бойня в истории человечества. Все было в той войне: смерть, кровь и страдания, голод и холод, концлагеря с топками для детей и женщин, высочайшее напряжение человеческих сил и возможностей. Но мы все выдержали.
В ту войну я был в самой гуще солдатской массы, жил с ней одной жизнью, каждый день, каждый час. Когда это было в моих силах – всегда старался дать возможность солдатам отдохнуть, согреться, обсохнуть. Водку, в конце концов, всегда делил поровну, по справедливости, хотя сам и не пил. У меня среди бойцов было много друзей, потому что я был такой же, как они, может, только чуть пограмотнее в военном отношении. Я помню, как отбирал у своих солдат огромные вещмешки, набитые разным тряпьем и имуществом – хозяйством, одним словом. А ему, этому солдату, в атаку идти! Я-то понимал, что этот чертов мешок может его погубить.
Для солдата самое страшное – это несправедливость, унижение, обида, особенно если ее причинил командир. По-моему, это страшнее, чем смерть, грязь, вши. Все мог преодолеть и перенести наш солдат, но только тогда, когда чувствовал реальную человеческую заботу со стороны своего командира. Такого командира сами бойцы оберегали в бою, заслоняя его своими телами от пуль и осколков.
А для командира самое страшное – гибель подчиненных. На моих глазах снаряд попал в солдата. Страшная картина: на снегу развороченная грудная клетка, из нее идет пар, вокруг разбросаны кишки. На грязно-белом снегу – яркая алая кровь…
Когда на смерть идут, поют,
А перед этим можно плакать,
Ведь самый страшный час в бою -
Час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
И почернел от пыли минной.
Разрыв, и умирает друг,
И, значит, смерть проходит мимо…
Был бой короткий, а потом
Глушили водку ледяную,
И выковыривал ножом
Из-под ногтей я кровь чужую.
Это поэтические строки принадлежат Гудзенко, который, по моему мнению, глубже всех постиг душу простого Солдата.
Я преклоняюсь перед нашим Солдатом, который победил в той страшной войне. Он – самое главное действующее лицо на фронте. Если бы наши солдаты трусили, бросали свои позиции, то никакие маршалы, будь они семи пядей во лбу, не смогли бы выиграть ту войну. Это признавали все наши полководцы. Об этом неоднократно говорил и самый прославленный из них Георгий Константинович Жуков. Свои мемуары он заканчивает словами признания заслуг простого солдата:
"Я посвятил свою книгу советскому солдату. Его волей, его несгибаемым духом, его кровью добыта победа над сильным врагом. Советский солдат умел смело смотреть в глаза смертельной опасности, проявив при этом боевую доблесть и героизм. Нет границ величию его подвига во имя Родины, как нет границ и величию его трудового подвига после войны. Ведь едва успела кончиться война, как миллионы наших солдат снова оказались на фронте – фронте труда. Им пришлось восстанавливать разрушенное войной хозяйство, поднимать из руин города и села.
Ни с чем не сравнимы потери и разрушения, которые принесла нам война. Она причинила народу горе, от которого и поныне скорбят сердца миллионов матерей, вдов и сирот. Нет для человека потери больнее, чем гибель близких, товарищей, друзей. Нет зрелища более тяжелого, чем вид уничтоженных плодов труда, в которые он вложил свои силы, талант, свою любовь к родному краю. Нет запаха более горького, чем гарь пепелищ. Истерзанная огнем и металлом, в грудах развалин предстала перед вернувшимся домой советским солдатом дорогая его сердцу земля, освобожденная от фашистских варваров.
Но ничто не могло сломить волю советского человека, победную поступь социализма. Тяжела была горечь утрат. Но рядом с ней в душе каждого советского человека жило радостное чувство – чувство победы. Подвиг павших вдохновлял живых".
Летят годы, уходит из жизни поколение героев, спасших мир от коричневой чумы XX века. Стирается память о величии подвига Советского Солдата, в школьных учебниках искажается правда о Великой Победе.