□ □ □
Корчагин, запыхавшийся, прибежал в отряд.
- Валя, Левин и Дедков погибли!
Страшная весть потрясла партизан. Люди не могли смотреть друг другу в глаза. Молчали. У каждого застыл на лице немой упрек: "Не сберегли Валю".
И тут показались Левин с Дедковым. На мгновение вспыхнула надежда.
- Валя где? - выкрикнул Дука.
Дедков виновато смотрел на командира.
- Схватили ее… Ранили и…
Дука сгреб Дедкова за грудки.
- Это ты, ты… Расстреляю!..
- Он не виноват, - заступился Левин за Дедкова. - Да о том ли сейчас? Нельзя упускать время. Может, успеем, отобьем ее…
Две партизанские роты тут же выступили наперехват, но не успели. Обнаружили следы - они вели в сторону села Уты, где стоял сильный немецкий гарнизон.
Дука поднял агентурных разведчиков, подпольщиков. Приказ был короток: "Сафронову спасти любой ценой!"
В Москву пошла радиограмма, в которой начальник штаба партизанского движения Брянского фронта майор госбезопасности Матвеев сообщил, что 19 декабря 1942 года, попав на засаду, была ранена и схвачена разведчица Брянского городского партизанского отряда Сафронова Валентина Ивановна и что приняты самые решительные меры по организации ее побега.
Ошибка Кожевникова
Зимнее небо тяжелой пеленой висело над верхушками деревьев. Вечерело. Тоскливо стонал ветер.
Группа разведчиков приближалась к городу. На самодельных саночках везли оружие, доставленное с Большой земли. Автоматы были тщательно прикрыты хвоей.
Неподалеку от мясокомбината, в лесу, остановились. Решили дожидаться конца рабочего дня, чтобы незаметно влиться в толпу возвращающихся со смены рабочих. Условились, что встретятся здесь же через четыре дня. Кожевников пошел к дороге. С ним Маргарита Маевская. Она появилась в отряде недавно, - ничем себя еще не проявила. В агентурные разведчики ее выдвинул начальник штаба Мелешко.
Партизаны осваивают полученное с Большой земли оружие.
- Девка смазливая. Такая везде проскочит, - доказывал Мелешко и дал ей задание в Карачеве.
Маевская без умолку тараторила.
"Вот сорока, - злился Кожевников. - Какая из нее разведчица будет". И невольно его мысли возвращались к Вале. "Эх Валя, где ты, что с тобой?" И в голове возникали десятки вариантов. Как спасти ее?
Ждали около часа. Наконец смена закончилась. Кожевников подал знак, и разведчики по одному начали выходить на дорогу, незаметно сливаясь с толпой рабочих. Неторопливо, с видом уставшего человека, зашагал по улице погруженный в свои раздумья и Кожевников. Его догнала Маевская.
- Понимаете, Анатолий, - жалостливо проговорила она, - ни одна машина не пойдет сегодня на Карачев.
- Дуй пешком.
- О, я боюсь. Холодно. И пятьдесят километров…
Кожевников посмотрел на ее почти детское лицо. В самом деле, куда ей одной идти на ночь глядя?
- Ладно уж. Пойдешь на улицу Петра Великого, 28. Спросишь Ефросинью Дедкову. Это мать нашего Федора. Пароль: "Где можно купить свечу?" Переночуешь у нее и утром в путь.
□ □ □
Лейтенант абвера‑107 Ганс Панчук принял радиограмму: в лесу, за мясокомбинатом, с русского самолета сброшена радистка.
Доллерт, прочитав радиограмму, поморщился.
- Очередная утка. Русские распускают слухи о радистах, парашютистах и заставляют нас бесцельно тратить время на их поиски.
Однако Шпейер не разделял мнения следователя:
- Мы просто скверно ищем.
- Что ж, разомнемся, - подчинился Доллерт.
Он прихватил с собой Газова, Жильченко и Александра, сына Замотина. Несколько часов проблуждали по заметенному снегом кустарнику, но не набрели ни на один след.
Доллерт решил прекратить бесплодные поиски. Агенты вышли на шоссе и уже собирались сесть в машину, когда вдали появилась девушка.
- Проверь у нее документы, - сказал Доллерт Газову.
На паспорте, который предъявила девушка, не было фотографии. Газов подвел задержанную к машине.
- Документ фальшивый, - прогремел Доллерт. - Вы русская радистка!
- Что вы. Я из Орла. Иду к своей тете.
- Проверим!
Так Маевская, возвратившись из Карачева, попала в камеру абвера.
- Пугни слегка эту пташку, - приказал Доллерт Замотину. - Но смотри… не зарывайся.
Замотин молчал.
Когда ввели Маевскую, Замотин добродушно пошутил:
- По какому месту вас побеспокоить… По спинке или по мягкому?
…Очнулась Маевская в камере.
- Дай-ка я тебе еще компрессик приложу, - над ней склонилась высокая женщина с худым изможденным лицом. - О господи, за что нам такие муки… Двоих моих деток-партизан убили. До меня теперь добираются…
Уже на следующий день Маевская рассказала Кузнецовой-Любохонской все, что интересовало эту матерую провокаторшу. На допросах Маевская решила не чем иным, как предательством, купить себе жизнь. Она выдала явочную квартиру Ефросиньи Дедковой и сообщила день и час встречи разведчиков Кожевникова, посланных на розыски Сафроновой.
"Я все скажу"
- Первым делом зайдем к Ефросинье Дедковой, о Феде расскажем, соскучилась она по сыну, - предложила Вера Фомина. - Потом кипятку напьемся - и под одеяло. Знаешь, Зина, так хочется поспать в кровати, ну мочи нет.
Из-за деревьев начали проглядывать городские дома. Они зашли в обметанный сугробами кустарник, вырыли в снегу глубокую яму, сложили туда мины, пистолеты и листовки.
- Улики уничтожены! - удовлетворенно проговорила Вера. - Теперь мы не разведчики, а вольные птицы.
- Выкладывай сюда, вольная птица, адреса и письма, - потребовала Зина.
Фомина снисходительно глянула на подругу.
- Трусиха ты. Бумаги у меня в воротник зашиты. Будь спокойна.
Часовой у мясокомбината равнодушным взглядом проводил девушек с санками и хворостом.
Фомина расхрабрилась и приветливо помахала рукой проезжавшим на машине солдатам.
За разговором незаметно подошли к улице Петра Великого. Низенькие домики под тяжелыми снежными шапками казались необитаемыми.
У дома №28 остановились и постучали. Никто не отозвался. "Спят, что ли?!", - подумала Фомина. Толкнула дверь и обмерла. На широкой деревянной кровати, по-татарски поджав под себя ноги, сидели агенты.
- Заждались мы вас, голубушки, - захохотал сын Замотина Александр. - Месячный паек самогона за два дня пропустили, играючи, карты износили.
Семенцов, Филиппов и Илларионов обступили разведчиц.
- Листовки-то под юбкой ищи, Сашка, - скалил зубы Семенцов.
Подъехали две легковые машины, вызванные агентами. Фомину посадили в одну, Зину - в другую.
Два дня Фомину держали в одиночной камере, потом привели к Замотину. "Батя" открыл большой железный ящик, вытащил плоскую бутыль с прозрачной жидкостью.
- Спирт. Чистый. Все печали снимает, - сказал он, наливая полный стакан.
Фомина подумала: "Легче будет переносить муки" и выпила до дна.
- Умница, - похвалил Замотин. - Теперь отдохни.
Через час она еле держалась на ногах. Ее опять ввели к следователю.
- Давай, дочка, выкладывай как на духу.
- А мне нечего выкладывать-то, - выпалила Фомина.
Замотин вытер платком губы.
- Тогда я буду рассказывать.
Он разложил на столе большую карту, ткнул пальцем в треугольник, помеченный красной буквой "Д".
- Вот здесь Дука с автоматом ходит, а ты, бедная, клопов в тюрьме кормишь…
- Что вы от меня хотите? - прервала его Вера.
- Назови всех подпольщиков.
- Сами ищите.
- Не запирайся. Твоя подружка Зина, - Замотин приврал, - о тебе все сказала. Ты связная и знаешь адреса подпольщиков.
- Сука!.. Если она сказала тебе про это.
- Ничего, я тебя тоже перекрещу. - Замотин щелкнул языком. - На то меня и Батей величают. - В комнату ввалились двое подручных.
Фомину растянули на лавке. Замотин сорвал платье и принялся хладнокровно стегать…
Он выходил из себя: никак не мог понять, почему она так стойко переносит пытки.
- Хара́ктерные девки мне попались, - жаловался Замотин Шпейеру. - Смугленькая, Голованова, молчит, будто язык проглотила, а эта Фомина лается, как собака.
- Следствие - это прежде всего поиск тропинки к душе, - сказал Шпейер с чувством превосходства над Замотиным и этим больно ранил его. - Дай-ка мне одну из них. - Слова прозвучали явно хвастливо.
Фомину отправили в госпиталь. Она подумала, что замотинские кошмары миновали.
Однажды за Фоминой пришел Шпейер. Посадил ее в легковую машину, отвез в полицию на Брянск-второй. Со скрипом отворилась дверь. И Фомина увидела мать. Анастасия Афанасьевна обхватила ее и зарыдала.
- Жива! Жива!
Шпейер любовался этой сценой. Потом взмахнул рукой, и солдаты ввели в комнату брата Фоминой - Генку, опухшего от побоев.
- Он партизан и бандит. Приговорен к расстрелу, - сказал Шпейер. - Он подкладывал мины под наши поезда. Но мы можем пощадить его, если дочь ваша, Вера, во всем признается.
В тяжелой, напряженной тишине щелкнул предохранитель парабеллума. Анастасия Афанасьевна припала к коленям дочери, заголосила по-бабьи, как по покойнику:
- Расскажи им, Веруся, расскажи… Пожалей мать… расскажи.
- Молчи, Верка, не будь дурой, - глухо выговорил Генка. - Все равно они…
Шпейер ткнул дулом парабеллума Генку в бок.
По телу Анастасии Афанасьевны пробежала судорога. У нее уже не было сил кричать. Она, стоя на коленях перед дочерью, рвала волосы и шепотом вымаливала:
- Ты и меня убьешь.
Фомина не выдержала, бросилась к Шпейеру.
- Я все скажу, только прекратите!.. - рухнула на стол и разрыдалась.
- Давно бы так, - Шпейер вытер вспотевшую лысину и кивнул Анастасии Афанасьевне: - Иди домой и жди своего щенка.
- Дура!.. - закричал Генка, но его с матерью тут же вывели.
Приехав в абвер, Шпейер снисходительно хлопнул Замотина по плечу.
- У меня Фомина заговорила.
Последний бой
В смежной камере шли допросы.
Инженер Макс, маленький, очкастый, его обвиняли в диверсии на электроподстанции, "колдовал" у стены, стараясь подслушать… Ничего не получалось.
Анатолий Кожевников не находил себе места. "Как сообщить в лес о предательстве Фоминой и Маевской?.." Терзала мысль о неудаче: задание не выполнено, группа почти вся арестована.
- Прекрати, - заорал он на инженера, - все равно ни черта не услышишь.
Потом опомнился:
- Извини… Душа жгутом перетянута…
В камеру втолкнули долговязого парнишку. Лицо показалось Кожевникову знакомым.
- Где я тебя видел? - в упор спросил он.
- Я вас не знаю, - поспешно ответил долговязый. - Меня арестовали по ошибке.
- Как зовут?
- Лисовский… Николай…
Кожевников стал припоминать:
- Кажется, его ввел в подпольную организацию Васька Семенов. Его кличка "Пуля"… Точно, он.
- Пуля?
Лисовский испуганно попятился.
- Откуда вы меня знаете?..
- Знаю! Васька где?
- Вася ушел.
- Куда?
- В лес.
Кожевникова вызвали на допрос.
Инженеру затея удалась, стена стала прослушиваться. Он комментировал обрывки расслышанных фраз:
- Предлагают три тысячи марок… Обещают ад… Бьют сволочи…
Кожевникова принесли в камеру и бросили на пол. Его обступили. Открыв глаза, он увидел над собой заплаканную девушку. Она вытирала кровь на его шее.
- Спасибо, - прохрипел Кожевников и попытался приподняться.
- Лежите, - она мягко держала его за плечи.
- Вы из отряда имени Кравцова? - тихо спросила девушка.
Кожевников промолчал, будто не слышал.
- Я тоже выполняла задание партизан, зовут меня Лиза Браудер, - призналась она.
Глаза Кожевникова потеплели.
- Я попалась глупо, - сокрушалась Лиза. - В сочельник Корюк опустел. Взбрело в голову проверить сейф в кабинете майора Кнеля. А сейф оказался с сигнализацией…
Стемнело. За стеной все утихло. Стали укладываться спать, кто на чем.
□ □ □
Доллерт, вежливо улыбаясь, предложил заполнить анкету и написать автобиографию. Петр отшвырнул листки.
- Я не собираюсь наниматься к вам на службу.
- Как сказать… Голубые глаза Доллерта оценивающе окидывали арестованного подпольщика. - Замотин, займись им.
"Батя" крепко взял Петра Лебедева за руку.
- А ты ежистый. Но я иглы твои повыщипаю.
Истязали Петра долго - с шести вечера до часу ночи. Тело стало синим, как обожженная сталь.
- Ты что, без нервов? - Замотин вытер лоб подолом рубашки. - Умаял меня.
- Напрасно трудишься, холуй, - Петр выплюнул выбитый зуб. - Сам скорее психом станешь, чем нас перешибешь.
- Не перешибу, так перебью, - выдавил Замотин.
На другой день Петра вызывали еще несколько раз. Требовали назвать сообщников. Предлагали поступить на службу в абвер. Доллерт пошел на уступки.
- Я ценю чувство патриота, - явно демонстрируя свое великодушие, обратился он к Петру. - Но скажи, почему ты, беспартийный, взрывал наши поезда, стрелял в солдат?
- А я партийный, - оживился Петр.
- Врешь.
- Ну как тебе растолковать, господин следователь. Беспартийный большевик я. Это то же, что и коммунист. И если вы даете своему начальству отчет, сколько ухлопали коммунистов, можете в их число приписать и меня.
- И все же, почему ты стрелял?
- Глупый вопрос, - отрезал Петр.
Замотин тоже ударился в психологию. Тон его сменился, стал заискивающим.
- Ну что тебе стоит подмахнуть бумажку. Царапни свою фамилию - и жизнь в кармане. А жизнь у нас царская. Спирту хоть залейся, баб вволю, суконная одевка, двухмесячный отпуск…
Петр брезгливо отодвинулся от него.
- Да я лучше сто смертей приму, чем твою паскудную жизнь.
- И примешь, - Замотин затопал ногами, потом вдруг попытался обнять подпольщика.
- Хочешь, стану перед тобой на колени… Мне ж этот Доллерт пучеглазый, чтоб ему ни дна, ни покрышки, все кишки проел: "Плохо стараешься, Батя". Это я‑то плохо? Да с меня пота сходит больше, чем с вашего идейного брата крови…
Замотин плюхнулся на топчан.
□ □ □
…Абвер передал в СД наиболее опасных подпольщиков. В центральной брянской тюрьме Кожевников встретил Петра Лебедева, Ивана Максакова, Ефросинью Дедкову.
Первым расстреляли Ивана Максакова. Он успел написать на стене: "Иду на смерть за Родину". Потом стало известно, что гестаповцы замучили Ефросинью Дедкову. Теряя последние силы, она плюнула окровавленной пеной в лицо Бунте. Палач пристрелил ее и мертвую повесил. Через день от руки Крюгера погибла Лиза Браудер.
Теперь Кожевников отсчитывал последние минуты жизни. Двадцатикопеечной монетой он нацарапал на стене: "Продала Маевская. Писал Анатолий Кожевников. 1917 года рождения".
Ночью Лебедева, Кожевникова, Белова, Вильпишевского и еще нескольких патриотов перевезли в другое здание СД, втолкнули в подвал. Там у весело орущей радиолы сидел Хайнц Бунте, за его спиной - несколько гестаповцев.
- Вы приглашены на прощальный концерт, - с издевкой бросил гестаповец. - Займите ложу.
Подпольщики тревожно переглянулись. Что-то страшное затевается в этой фашистской кухне.
По знаку Бунте два гестаповца подхватили Вильпишевского, раздели донага и тисками стали вырывать куски тела. Он дико корчился, кричал. Пластинка раздирала душу.
Подпольщики сбились в тесную кучу. Только ощущение, что ты не один, удерживало их на ногах.
- Назови своих сообщников, бандит! За это обещаю легкую смерть, - перекрикивая радиолу, предъявил Бунте ультиматум Петру.
- Хочешь, чтобы я заплатил за веревку, на которой меня повесят? - зло ответил Петр. - Ну и дурак же ты!..
- Подогреть его!.. - взревел Бунте.
Солдат схватил жаровню с горящими углями. Гестаповцы скрутили руки Петру. Радиола завизжала еще громче.
- И‑эх!.. Помирать, так с музыкой!.. - Кожевников, изловчившись, стукнул ногой снизу по жаровне, угли фонтаном брызнули во все стороны. Белов запустил в лампу ботинком. В кромешной тьме, под раздирающие звуки радиолы разразился их последний, смертный бой.
На шум сбежались солдаты и, не разобравшись в темноте, открыли стрельбу. Когда вспыхнул фонарь, рядом с подпольщиками корчились в предсмертных муках и палачи. Окровавленный Бунте пятился к выходу. В луже крови пытался подняться тяжелораненый Кожевников. Дрожа всем телом Бунте выстрелил в него и тут же скрылся.
Из подвала долго неслась дикая какофония.
Елочка за решеткой
Врач карательного батальона бегло осмотрел раненую.
- Грудь прошита двумя пулями, - объяснил он капитану Бору Небаши. - Но легкие не задеты.
Именной автомат и орден на гимнастерке подсказывали капитану, что у него в руках необычная партизанка. Он велел связаться по рации со штабом тыловой области. Оттуда поступил приказ - срочно доставить пленную в Брянск.
Запряженные сытыми лошадьми сани домчались от Утов до Выгоничей без остановки. Здесь встречала санитарная машина.
В Корюке без труда определили, что захваченная в плен - не кто иная, как знаменитая партизанская разведчица Сафронова. Фон Крюгер тотчас доложил генералу Бернгардту.
- Наконец-то к нам попал ключ от городского подполья.
Генерал потребовал "дело" Сафроновой и просидел над ним битых два часа. Он не пожалел, что снизошел до роли обыкновенного следователя. Документы рассказали много любопытного. Эта русская чуть ли не каждый день приходила в город и, пользуясь беспечностью службы безопасности, собирала такие сведения, которые сделали бы честь асу любой разведки. Ее принимали высшие генералы Красной Армии и даже Кремль. Теперь только стало ясно, почему вражеские бомбы точно ложатся в цель, а партизаны знают, куда и в какое время уйдет не только эшелон, но и обычная транспортная повозка.
По распоряжению Бернгардта Валю положили в отдельную больничную палату, двое часовых, сестра и санитар день и ночь дежурили возле нее.
Через неделю разведчицу на носилках понесли на допрос. Допрашивал ее - это было неслыханное в Корюке дело - сам Бернгардт. Переводил фон Крюгер.
- Господин генерал удивлен, - начал фон Крюгер, - что вы, из семьи Сафроновых, вдруг ведете подрывную работу против германской армии! Вам следовало бы поступить наоборот.
Валя дала себе клятву не отвечать на вопросы, но столь неожиданный поворот заинтриговал ее.
- Почему же это?
Бернгардт охотно пояснил через Крюгера. Ему хорошо известно, что большевики убили ее отца. Мать и дети оставались без земли и хлеба. Разве это не так? Германская армия несет свободу и жизнь таким людям, как ваш отец, Валентина Ивановна.
Валя обвела взглядом генерала и спокойно пояснила:
- Знаю, что вашему уму, господин генерал, мои слова будут недоступны. Но скажу: я не в обиде на Советскую власть, она меня вырастила.
Генерал не знал, как продолжить разговор. Заполняя неловкую паузу, фон Крюгер ткнул пальцем в орден.
- За что получили?
- Не трогай грязными лапами! - Валя приподнялась на носилках. Санитары растерянно глядели друг на друга, не зная, как им поступить.