После суда отправили меня на Донбасс - в Ясиноватую, в каменный карьер. Рядом был женский лагерь, женщин приводили к нам в столовую. Одна женщина, которая раньше в Воглове работала учительницей, увидела меня, кричит: "Подкова"! "Подкова!" Я ей говорю: "Я уже не "Подкова!" Пару месяцев там поработали, а потом погрузили нас в вагоны и повезли на Урал, в Молотовскую область. В вагонах были и политические, и "бытовики" - все вперемешку. Кормили так плохо, что это страшное дело. В вагоне главный - тоже заключенный, "вор в законе". Каждый "вор в законе" имел три-четыре человека шестерок, и когда куда-то шел, то они несли за ним перину, подушку. Всю еду блатные забирали себе - весь хлеб себе сложили, а нам лишь по кусочку дали. Раздевали нас - забирали одежду, отдавали ее конвою, а те им приносили и выпить, и все что хочешь. Подходит к тебе блатной: "Давай махнем!" У тебя хорошая куртка, а у него рваная. Махнешь, а потом другой подойдет, махнешь уже эту вторую куртку на еще худшую. Меня раздели так, что я остался в брюках и в рубашке, без шапки. Но хорошо, что у меня было одеяло - я им под рубашкой обмотался и так ходил.
Завезли нас в Соликамск, чтобы садить на баржу, посадили сначала в какое-то большое помещение, и литовцы начали драться с этими блатными. Прибежал конвой, забрал блатных, отделил от нас. Потом посадили нас на баржу и опять блатных запустили, они начали всех бить, чтобы им место освободили. Мы стали отбиваться, и ни их сила не берет верх, ни наша. Дрались-дрались, потом кое-как расселись по местам. Два дня нас везли на барже, а после этого еще два дня шли пешком. Я имел американские кожаные ботинки, за этими ботинками блатные ко мне лезли, а я не отдал. По пути была баня, стали там переночевать, так ночью опять стали снимать с меня ботинки, я услышал, опять не отдал.
Пришли в лагерь, назывался он Ныроблаг. В лагере мне дали валенки, а ботинки я оставил в бараке, пошел на работу. Пришел с работы - ботинок нет. Лег спать - наутро и валенок нет, украли. Дали рваные, латаные валенки. Жулья было в лагере, о-о-о…
Очень тяжело было. Набирали у нас поваров на кухню. Человек только день поработал поваром - и все, уже у него понос, потому что голодный… А как-то загнали нас разгружать муку - так ребята понаедались муки… Некоторых спасли, а некоторых и нет… В лесу находили растение - такие длинные листья, а когда вытаскиваешь из земли, то корни такие белые. Поел этих корней - и капут. А люди ели… Кору с дерева ели, почки ели.
В лагере был один парень из Закарпатья - Юра Щадей, оуновец. Он хорошо умел что-то купить, продать. Пайка хлеба стоила два рубля, так он где-то достанет буханку хлеба, порежет ее на пайки и продает - уже что-то заработает. А мне он давал деньги на хранение и помогал деньгами, уже и я мог что-то купить. А потом Юра познакомился с начальником режима - начальник тоже был бедный, потому что карточная система. Так Юра достал одеяло, пошел к повару, поменял одеяло на суп, отнес этот суп начальнику. А тот ему выписал пропуск в село - соседнее село было окружено войсками, и туда разрешалось ходить. Юра пойдет в это село, наменяет хлеба, муки, принесет - и продает.
Сначала я работал на лесоповале. Поработал несколько месяцев и так "дошел", что уже не мог ходить. И меня послали делать в лесу настил из досок - чтобы машины могли ходить. Сверлил дырки - за смену столько-то дырок нужно сделать. И меня оставили в той бригаде - никто увольнения не писал, потому что не было врача. Иду с работы в лагерь - перешел одну гору, вторую гору, и уже не могу идти. Конвойный меня толкает, толкает, а я не могу идти. Тогда остановились, два парня меня берут под руки, затащили на гору, а с горы я уже сам как-то шел. В лагере спрашивают: "Почему послали на работу больного человека?" И меня комиссовали и направили в другой лагерь, он назывался "Уралец" - лагерь для "доходяг". Помню, что там сидели и мужчины, и женщины - было надвое перегорожено. Там я немного поправился, потому что мы занимались разными подсобными работами - копали картошку, выращивали редьку, турнепс. Я попал в бригаду, где была молодежь - все москвичи. Мне говорят: "Вот огонь, ты его поддерживай". А они работают. Это были не какие-нибудь блатные, а интеллигентные люди. Знали, что я из Львовской области и относились ко мне хорошо - уважали львовян. И еще работали две медсестры - одна с Волыни, вторая с Восточной Украины. Руководил ими Победоносцев - старый врач, заключенный. Я приду к нему, если есть температура, то он дает освобождение. А если нет, то он все равно освободит от работы. Пару раз он меня так освобождал, отправлял в "ходячий стационар" - двухэтажные нары, все то же самое, что и в бараке, но там немного лучше кормили. Хороший был человек, но строгий. Делает обход в стационаре, если кто-то закурил - он его выгоняет: "А, ты курил? Марш на работу!" Выгнал он одного такого за курение и тот пошел работать в сапожную мастерскую, а мне говорит: "Ты знаешь, нам нужен еще один сапожник. Давай, иди к нам работать!" А я дома когда-то учился на сапожника - мой брат работал, и я вместе с ним. Пришел в мастерскую, а они там латают, шьют тапочки, бурки для начальства. Говорят мне: "Делай дратву!" Я раз-раз, на палец намотал, ссучил ее вдвое, делаю конец. Мастер по плечу хлопает: "О, видно, что ты что-то умеешь!" Дал залатать ботинок. Я как залатал, он ко мне: "О-о-о, ты мастер!"
И у меня началась другая жизнь. Мы сапожники, в столовую идем - каждому полный котелок каши наложат, потому что поварам нужно тапочки пошить и всякое другое. Я на этой работе поправился, отъелся. Но пришла комиссия, посмотрела на меня: "Какая у тебя категория, четвертая? Не четвертая, а вторая! На лесоповал!" Ко мне медсестра прибежала: "Почему Вы не спрятались?! Надо было спрятаться, когда они пришли!" Если бы знал, я бы спрятался, но я же не знал. Отправили меня в другой лагерь, а там я встретился с одним знакомым, он работал нарядчиком. Когда я еще сидел в Ныроблаге, то он возил хлеб из пекарни, а мы с Юрой Щадеем помогали ему грузить - потому что когда грузят русские, то украдут две-три буханки. Поэтому он никого на такую работу не брал - только нас. Возьмет, даст нам что-то за работу. И тут он меня узнал:
- Слушай, какую работу тебе дать?
- Я там сапожником работал.
- Иди сапожником! Мне нужен сапожник. Будешь старшим, я тебе еще двух ребят дам.
И я снова работал сапожником. Через некоторое время пришло сообщение, чтобы меня опять забрать в Ныроблаг. Приходит этот нарядчик и ко мне: "Слушай, тебя хотят забрать. Я могу не дать тебя!" А я говорю: "Нет, у меня там свои люди, я туда даже в режимную бригаду пойду!" И меня конвойный повел лесами. Идем - немного я карабин несу, немного он. Приходим в Ныроблаг, а там у начальника режима жену забрали в роддом, и он взял к себе домой Юру Щадея, чтобы тот ему обед варил. Юра у него на хозяйстве работал и нормально себе жил.
Через несколько месяцев собирают всех политзаключенных, куда-то отправляют. Взяли и меня. Едем в вагоне: Селезнев - полковник, воевал на фронте, Александр Охотов из Одессы - капитан военного корабля, тоже фронтовик. Мы с ним потом дружили, он в лагере работал инженером и меня взял к себе в бригаду. По-украински говорил неплохо. Я его спрашиваю: "Так ты русский?" - "Какое там! Фамилия была "Охота", а дед переделал на "Охотов". Он сидел за то, что сказал при матросах, что какой-то американский корабль лучше, чем советский - дали десять лет. А Селезнев с американцами в Берлине выпивал и что-то им рассказал - тоже десять лет. Вот такие заслуженные люди сидели. А как-то меня забрали на пять суток в карцер за нарушение правил переписки. И там со мной сидел один, не помню его фамилию, тоже морской капитан. Я ему говорю:
- Ну, я сижу, я против вас воевал. А вы на фронте воевали и сидите!
- А вот увидишь, и тебя освободят, и меня! Это неправильно, что мы в лагерях! Наверху сейчас банда сидит! Но власть поменяется, и тогда и я выйду на свободу, и ты выйдешь!
И когда Сталин умер, его освобождают - он уже в форме, рассчитывают его из лагеря, и он мне говорит: "Вот, я же тебе говорил! Скоро и ты выйдешь на волю!" А Охотова я встретил через много лет. Я уже жил здесь, и как-то еду из Латвии с дочерью. Садится на поезд какой-то человек, и я слышу голос Охотова! О, такая радость! Обнялись, я спрашиваю: "Ну как ты сейчас?" - "Все, меня оправдали, сейчас еду в командировку. А мой сын капитаном работает". А второй раз мы с женой ехали мотоциклом в Ростов, в Бердянске у меня отказал аккумулятор, и там снова встречаю его!
Из Соликамска привезли нас в Караганду, на шахты. В шахте я работал электриком. Бригада была семьдесят человек, бригадиром поставили Селезнева. Я хоть и работал электриком, но многие другие специальности пришлось освоить - я тракторист, бульдозерист, экскаваторщик, токарь, каменщик, сапожник. В конторе замок сломался - я сделал. Ключ надо сделать - тоже ко мне.
Потом перевели меня в разнорабочую бригаду, поработали немного, и нас снова хотели в шахту послать, а мы отказались. У нас был такой Горецкий Петр, учитель из Коломыи - так все подписались идти в шахту, а мы с ним вдвоем не подписались. Нас за это отправили в режимную бригаду. Приходим туда, а там встречают: "О, партизаны!" Уважали нас. Сразу дали мне поднос: "Иди за хлебом, будешь кормить бригаду". Режимная бригада строила аммональную - далеко в степи. Мы работаем, вокруг нас один конвой, а дальше - еще один конвой. Разложим огонь, солдаты ставят карабины в козлы и сидят с нами, греются.
Многие сидело хороших людей. В лагере был врач, немец, который меня несколько раз освобождал от работы - бригада идет на работу, а я такой измученный лежу. Идут надзиратели, и этот врач ко мне: "Как фамилия?" - "Савка". Он сразу кричит: "Он освобожденный!" Еще один знакомый поваром работал, взял меня на ночную смену делать лапшу - месить тесто, раскатывать. Это хорошая работа. А то одна женщина подходит к лагерю и просит дать ей человека на склад перебирать картошку, тут как раз я ходил, меня спрашивают: "Будешь перебирать картошку?" - "Буду". И она меня повела с собой, я поработал, а на обед она мне сварила картошки, я поел. Надо идти обратно в лагерь, эта женщина спрашивает: "Сколько картошки украл?" - "Не украл ничего" - "Нет, у меня такого еще не было! Если я кого-то брала, так хоть немного, а украдет!" Я показываю: "Ничего нет!" Дала она мне с собой картошки, привела обратно. И потом всегда просила давать ей "западников", мы ходили к ней перебирать картошку - я и еще один Савка, Василий Семенович, родом из-под Львова, из Винников. Мы вдвоем перебираем, а она рассказывает: "Я брала на работу русских, и они украли у меня хлеб, ели его, а то, что не доели - спрятали в гнилую картошку, и хлеб пропал". Я спрашиваю: "А как Вы здесь оказались?" Она говорит: "Я воевала у Махно, двадцать пять лет отсидела и осталась здесь".
После Караганды отправили меня в Омск. Там нефтеперегонный завод, а рядом ТЭЦ, и я на этой ТЭЦ работал автогенщиком, резал металл - делали трубы и все что надо. Там уже было получше, чем в шахте. И вместе с нами работали вольнонаемные, приходили из дому.
В лагере украинцы, эстонцы и литовцы были вместе. Например, в Омске одного литовца избили блатные и отобрали у него деньги. Так мы все в воскресенье собрались, разобрали нары, вынули доски и били блатных. Гоним их по лагерю, а надзиратели ходят и записывают номера тех, кто бьет, но скрыто - в кармане пишут. Начальник прибежал, кричит: "Ребята!" А мы их загнали в один барак возле вахты и там бьем. Начальник кричит: "Вы хоть там окна не бейте! Мы блатных от вас заберем!" Один из тех, кто был с блатными, Савченко, стал наших останавливать, и один наш парень его так ударил, что убил. А рядом с этим бараком, через забор, лагерь "бытовиков" - так они все на крышах сидят, на нас смотрят. А на наших вышках конвойных по пять, по шесть человек, окружили нас. Один из "бытовиков" нас спрашивает: "Чья берет?" А наши ему: "Бандеры берут!" Сильно мы побили блатных. Наших человек десять пошли к начальнику: "Начальник, теперь план будет, будет труд! Не будет драки!" Он говорит: "Оно бы ничего, но вы человека убили. Надо признаться, кто убил". Двое наших сказали, что это они сделали, и им дали два года "закрытки" - должны были в тюрьме сидеть.
А еще в лагере был один здоровый молдаванин, блатной, и он издевался над людьми. А у нас в лагере уже создали организацию оуновцев, и мы послали к нему двух хлопцев. Подошли хлопцы к его бараку, стоят, ножи в рукавах, и только он поднялся на лестницу - они к нему с ножами. Он отбивается, а они его ножами бьют, пока не прикончили. Один из этих ребят прибежал к нам в барак, валенки в крови - так он их под нары, и нож спрятал. Приходят надзиратели с собакой, и собака туда, к валенкам, а этот парень кричит: "Заберите собаку - она мою пайку съест!" Ну, поискали-поискали, вывели нас в коридор, выстроили. И начальник ходит, каждому рукав отворачивает - смотрит, есть ли на рукаве кровь. Нашли того парня, и второго нашли, арестовали и тоже дали два года "закрытки". Этого парня я потом встретил на Украине - на свободе, через много лет.
Из лагеря я вышел чуть раньше, в 1954 году, потому что нам шли "зачеты" за хорошую работу. Посадили нас в "воронок", человек десять, и повезли в тюрьму. В тюрьме ребята с патефонами, веселые, деньги нам выдали. Переночевали, и на следующий день ведут нас на железную дорогу, возле каждого солдат со штыком. Посадили в вагоны, завезли из Омска в Новосибирск, там пересылка - все наши партизаны. Собрались вместе, поем: "Бандера путь к свободе нам покажет" и прочее - все наши песни. Надзиратель прибежал: "Ребята, зайдите в клуб, а то там народ под забором слушает! Пойте в клубе!" Переночевали, на другой день разобрали кого куда, посадили снова в вагон и везут дальше. Едем, ночью стали на станции Чаны, и там меня и еще трех человек высадили, милиционер нас забрал, расписался. Привел нас в милицию: "Ребята, тут побудете до утра, а утром отправим вас в район". Это мы уже "на свободе". Только на следующий день вечером завезли нас в район, в милицию. Это был Венгеровский район Новосибирской области - отдаленные места, село от села за десятки километров. Там в то время еще жили старики, которые никогда не видели поезда.
Нас четверо - я, один парень с Волыни и два латыша. На следующий день собирались отправить нас на квартиру в село, за семьдесят километров. Но мы утром вышли на улицу, видим - идет один эстонец. Мы его узнали по рукавичкам, они все имели рукавички вязаные. Он нас познакомил с другими ссыльными, и те нам сказали: "Вас будут отправлять далеко. Оставайтесь здесь, не едьте!" И мы уперлись - не едем, и все. Начальник нас вызывает, приехал из того села председатель колхоза, на колени перед нами встал: "Ребята, поехали со мной! У нас в колхозе ни одного мужчины, только одни бабы! Я каждому дом даю, корову даю бесплатно, только езжайте!" Начальник подзывает меня: "Подпиши!" Я говорю: "Не буду!" Другие ребята тоже отказались - документы подписали, но ехать отказались. Начальник на меня кричит: "А-а-а, так ты зачинщик! Мы тебя в тюрьму посадим!" Я говорю: "Я как раз оттуда!" Потом говорю: "А тут не тюрьма? Я на свободе, а вы меня держите!"
Ну, просили-просили, заставляли-заставляли, и те трое все-таки поехали в тот колхоз, а я остался. Сижу в милиции в "красном уголке", напротив меня милицейских человек пятнадцать - морды такие, что не дай Бог, в шрамах, и каждый на меня: "У-у, бандит!" А я каждому отвечаю: "Я честный человек! Я работал, я вышел на свободу". Сел в коридоре, и каждый мимо меня проходит, кулак показывает: "Ух, гад!"
А начальником районной милиции был Савченко, украинец, и он одному молодому милиционеру говорит: "Завтра ты ему поможешь отправиться!" И показывает на меня. Все! Завтра он меня должен под штыком вести. Так я в коридоре поспал себе на скамейке и ушел оттуда в гостиницу. С неделю там побыл - ходил в кино, в гости к знакомым. Как-то иду по улице - Савченко идет навстречу! "Куда ты пропал? Мы розыск за тобой послали!" Я говорю: "Начальник, у меня деньги кончаются. Воровать я не способен. Завтра приду к вам, буду у вас жить и будете меня кормить!" Он посмотрел на меня, говорит: "Я упрямый, а ты еще больше! Куда тебя отправить?" - "Я тут буду" - "Слушай, тут недалеко есть село, семь километров. Поедешь туда?" Я говорю: "А какая там работа? Я в колхозе работать не буду" - "Там строительство идет". Позвонил туда, спрашивает: "А как там Мельник Иван Михайлович?" А Иван Мельник - это был повстанец из-под Львова, мы с ним в лагере дружили. Ну, думаю, хорошо - село недалеко от райцентра, поеду.
Село называлось Чаргары, я там прожил два года. Дали мне квартиру, там я встретил девушку, женился - у моей жены отец литовец, а мать латышка. Их фамилия Юревич, семья была из переселенцев. Отца в 1937 году арестовали, и по сей день неизвестно, куда он делся. Они жили в небольшом селе, так из этого села тридцать семь человек арестовали, и ни один не вернулся.
Через два года, в 56-м, пришло распоряжение - освободить меня. Получил новый паспорт, в нем ничего не было о поражении в правах. И даже выдали военный билет. Я приехал сюда, домой, посмотрел, как тут. Поступил на работу в Червонограде, на шахту. Было такое Львовское СМУ, я туда пошел на работу, и мой брат Иван тоже (он отсидел десять лет в Джезказгане, работал на медных рудниках). Но в СМУ я поработал недолго, меня оттуда выгнали. Вызвали в милицию, говорят: "Уезжай - тебя люди не хотят тут видеть!" Брат не хотел уезжать, так его посадили на пять лет, заперли в Коми АССР. Я тоже не хотел уезжать, но что поделаешь - уже имел двух маленьких детей, младшему сыну было три месяца. Пришлось уехать. Поехали на Запорожье - Акимовский район, совхоз "Победитель", крупнейший на Украине. Поселились на квартире у управляющего по фамилии Якубовский. Только приехали во двор, машину разгружаем, а местные люди уже нам несут - один стол принес, второй кресло, через дорогу женщина бутыль молока несет детям. Рассказывают, как здесь жить, как у них в селе - вот такие там люди хорошие.
Там мы прожили десять лет. В 1966 году опять приехал сюда - тихонько прописался в общежитии в Червонограде, один знакомый мне помог. Брат работал в обувном магазине, помог мне устроиться туда на работу, грузчиком. Через год перешел в строительный трест - здесь, в Сокале, подал заявление на квартиру. Меня тут никто не знал, и я никому о себе не рассказывал, а на работе говорил по-русски. Все думали, что я не местный. Даже был случай, что один крановщик перед Рождеством говорит мне: "Поехали со мной в село, посмотришь, как у нас Рождество празднуют".
Работал на бульдозере, на экскаваторе - строили школы, фермы. Когда рассчитался из треста, то работал электриком в другой организации. В 1994 году вышел на пенсию и еще десять лет работал кочегаром в районной администрации. В 2004 году оттуда уволился, но я не могу ничего не делать. Работаю у себя в гараже, государство дало мне "Таврию", и я до сих пор на ней езжу. Сила еще есть, только на велосипеде не хочу ездить, потому что тяжело крутить. Ну, вот я Вам и рассказал о своей жизни. Еще имеете ко мне вопросы?
А.И. - За что Вы боролись в то время?