Американский посланник перевел тему на следующий, более зловещий пункт, то есть на новое финское правительство. Ему было поручено информировать Советы, что у Финляндии новое правительство, возглавляемое Вяйно Таннером, который очень заинтересован в возобновлении переговоров. В суматохе со сменой правительства посол перепутал информацию. Но это было неважно. Стейнгард мог сказать Молотову, что новым финским премьером был Санта-Клаус.
В этот момент Молотов воспользовался этой неверной информацией и разразился небольшой тирадой против Таннера. Таннер? Таннер "неприемлем", сказал Молотов. Хуже того, он был тем "злым гением", который сорвал переговоры в ноябре. Если бы переговоры вел Паасикиви, которого русские знали и кому доверяли, все могло бы пойти по-другому. По этой причине, продолжил он, у советского правительства нет оснований ожидать ничего хорошего от нового правительства.
После этого Молотов нанес свой "удар милосердия". В любом случае, продолжил он, Кремль более не заинтересован в контактах с правительством в Хельсинки. Вместо этого у него был новый партнер по переговорам - "Финская Народная Республика", возглавляемая Отто Вилле Куусиненом. "Разумеется, посол согласится, что формирование правительства Куусинена является новым и важным фактором в ситуации, не так ли", - продолжил Молотов.
Действительно, несколькими часами ранее московское радио сообщило о молнии ТАСС, что "народное правительство Демократической Республики Финляндии было создано в Териоки финскими социалистами и восставшими солдатами". Это сообщение было сразу опровергнуто финскими представителями как пропаганда. Стейнгардт, который в тот вечер много ездил по Москве, очевидно, не слышал этого сообщения. Очень жаль, сообщил Молотов, поскольку именно с этим правительством Москва теперь ведет дела.
Конец интервью. В свете этого "Нью-Йорк таймс" на следующий день написала: "Это выглядит как очень резкий отказ предложению президента Рузвельта - отказ тем более циничный в свете ссылки на "правительство" Куусинена".
* * *
Если встреча посла Стейнгардта с советским министром иностранных дел стала ошеломляющим отказом на предложение американского правительства положить конец советско-финскому конфликту, то еще большим шоком это стало для нового финского правительства и политика, который это правительство собрал. Сутками ранее он, Вяйно Таннер, был уверен, что сумеет направить окруженную врагом финскую нацию в тихие воды. А теперь он узнал, что на самом деле он виноват в войне и был ни больше ни меньше злым гением, сорвавшим переговоры в ноябре! И что за дурной шуткой было так называемое финское народное правительство, о котором говорил Молотов?
Действительно, было над чем посмеяться в деле с Финской Демократической Республикой, или же Финской Народной Демократической Республикой, как ее назвал Молотов: в первые дни не было ясности, как это создание называть.
Финская Демократическая Республика была не первым марионеточным режимом Кремля. Во время советско-польской войны 1920 года Кремль попытался осуществить военную операцию против демократического правительства Варшавы, заключив договор с так называемым Временным революционным советом Польши Юлиана Марчевского. Затем пошли "двусторонние соглашения" между Москвой и Эстонией, Латвией и Литвой, в которых запуганные правительства этих едва независимых стран "согласились" принять русские военные силы на своей территории. Но новое творение Москвы было достаточно большим проектом, начиная с главы правительства и по совместительству министра иностранных дел Отто Вилле Куусинена.
Нельзя сказать, что Куусинен, лидер революции 1918 года и создатель недолгой Народной Демократической Республики Финляндия, был полностью лишен способностей. С теоретической точки зрения он был идеальным кандидатом на пост главы марионеточного правительства. В конце концов, двадцать лет назад он был одним из лидеров красного правительства, которое воевало против Густава Маннергейма и белых. После войны Куусинен сбежал к Советам, где он подавал какие-то надежды как диалектик, написав пространный анализ Гражданской войны, в котором провозгласил, что самой большой ошибкой финской социал-демократической партии было то, что она была недостаточно коммунистической. Он заявил, что пролетариат был готов сражаться за большее, чем то, что могли принять лидеры.
Возможно, Куусинен был прав, но только он опоздал на двадцать лет. С тех пор Куусинен, один из немногих бывших красных финнов, переживших Великую Чистку 1930-х годов, когда многие из них были сурово осуждены и расстреляны как ненадежные элементы, отличился только тем, что эти чистки пережил. Он работал на скромной должности в Коминтерне до того, как Сталин и Молотов внезапно снова вытащили его на сцену в роли "своего человека" в Териоки и, как он надеялся, вскоре и в Хельсинки.
На фотографии, опубликованной в "Правде" 3 декабря, Куусинен выглядит неуютно и неуверенно. Он одет в плохо сидящий костюм и стоит за столом вместе с самодовольными Сталиным, Ворошиловым и Молотовым при подписании договора о дружбе и взаимопомощи между правительствами СССР и ФДР. Действительно, на этой фотографии, ставшей классикой советского постановочного фото, Куусинен выглядит как второстепенная фигура, которой он и являлся. Но это неважно: по словам "Правды", новое финское правительство было воспринято "с радостным энтузиазмом жителями Ленинграда", и в первый же день его создания его "сердечно приветствовали колхозники Татарстана".
Так почему же такое угрюмое выражение лица у Куусинена? Конечно, премьер Куусинен не мог не радоваться щедрым условиям договора о дружбе и взаимопомощи, которые предложили товарищи Сталин и Молотов. Рядом с фотографией в "Правде" была карта новой советско-финской границы, о которой было "достигнуто соглашение": помимо аренды Ханко, лишь небольшой кусочек финской территории к северо-западу от Ленинграда - меньше чем на полпути от Выборга, некоторые острова в Финском заливе и полуостров Рыбачий передавались Советскому Союзу. В обмен на это Финская Народная Демократическая Республика получала обширные районы в Карелии, включая весь Олонецкий район.
Г.Е.Р. Гейде, московский корреспондент "Нью-Йорк таймс", отчитался об объявлении терийокского правительства и договора с его русскими родственниками в иссушающем стиле:
Заключение "Договора о взаимопомощи и дружбе с "демократической республикой Финляндия"" [по-видимому, Гейде также был озадачен тем, как охарактеризовать государственный режим того времени] - т. е. с группой финских эмигрантов, которые, под эгидой Красной Армии, вчера объявили себя правительством, о чем сегодня было сообщено по радио… Несмотря на то, что вся финская граница была охвачена огнем войны, Отто Куусинен смог подписать договор в Москве, о чем можно судить по тексту [самого пакта].
"Кроме этого, - продолжил сухо Гейде, - договор вступает в силу с момента получения обеими сторонами ратификационных грамот в Хельсинки, как только представится такая возможность. Видимо, в Москве отдают себе отчет в том, что "правительство", образовавшееся для подписания этого интересного документа, до сих пор еще не заполучило в свои руки ни столицу, ни реальную власть в стране". Очевидно, автор этого "интересного документа" полагал, что все эти формальности разрешатся очень скоро - возможно, это вопрос нескольких дней.
* * *
Чтобы помочь исполнить "историческую миссию по расширению", Куусинену дали его собственную армию, Финскую Народную Армию. Эта эрзац-армия, в которой насчитывалась чуть больше двадцати двух тысяч солдат, почти не участвовала в боевых действиях и состояла из финскоговорящих иигерманландцев, которые были спешно призваны в армию по этому случаю.
Одним из ошеломленных юношей, которые были призваны в ФНА, был восемнадцатилетний студент физического факультета Ленинградского университета им. А. А. Жданова- Эдуард Гюннинен. Вспоминая о своей службе в "освободительной армии" шестьдесят лет спустя, Гюннинен все еще испытывал смешанные чувства по поводу службы в ней. "История такая, - вспоминал Гюннинен, ставший после войны художником, в интервью 2008 года. - Я был призван в РККА 17 ноября 1939 года, за две недели до начала войны. Я начал свою военную службу в Петрозаводске. Официальной версией было то, что мы должны отодвинуть границу от Ленинграда, что финны не согласились и устроили провокацию в Майнила. Так что Советскому Союзу пришлось отодвинуть границу силой. Меня обучали на телефониста.
Так это нам было представлено, - провозгласил Гюннинен. - Я не могу сказать, что я поверил. Все это казалось очень странным. Я считал, что все это было ненормально. Еще больше странных вещей произошло позже.
Примерно неделей позже наш батальон внезапно отправили в Ленинград, и нам выдали новую форму! Теперь мы знаем, что эта форма была захвачена Красной Армией в Польше. Нас построили, и наш комбат и политрук сообщили нам, что мы стали частью Финской Народной Армии. "Что за дела?" - подумал я. Нужно было быть идиотом, чтобы не понять этого фокуса".
Если говорить об этническом составе его товарищей по армии, Гюннинен отметил: "Сначала были только ингерманландцы и карелы, но потом, очевидно, они кончились, и пошли другие - белорусы, русские и украинцы, даже грузины. Им тоже была выдана польская форма. Все это было очень странно".
* * *
Однако установление русского режима было не столь веселым для легитимного правительства Финляндии. Если Москва отрицает само существование правительства в Хельсинки, как можно продолжить переговоры?
Теперь правительство осознало, что борьба идет не за линию границы. Теперь финны знали, что они сражаются за существование в виде независимого государства. Об этом им был дан намек в Алакуртги на необычном лесном концерте тремя днями ранее. Сталина и Молотова больше не интересовал полуостров Ханко: они хотели всю Финляндию.
Рюти, новоиспеченный премьер, был в храбром расположении духа 2 декабря, когда ему позвонил журналист "Нью-Йорк таймс". Правительство заседало две ночи подряд, обсуждая досадный результат встречи посла Сейнгардта с Молотовым и, де-факто, провозглашение правительства Куусинена. Когда уставший финский премьер начал интервью, уже занимался рассвет, а с ним приходила и возможность новых воздушных налетов.
Обычно мягкий финансист сказал репортеру, что он все еще надеялся на возобновление переговоров с Москвой, "но если соглашение не будет достигнуто, - поклялся он, - мы будем сражаться дальше". По отношению к правительству Куусинена Рюти высказал открытое презрение. "Этот человек - Куусинен, - продолжил он, - не должен называться финном. Он иностранец. Он уже давно бежал из нашей страны".
Новый премьер живо описал разрушения предыдущего дня. "Вчерашние налеты были ужасными, - сказал он, кипя от гнева. - Они убили наших женщин и детей". Когда был задан вопрос о военной ситуации, Рюти подчеркнул, что она была "не неблагоприятной". "Бои идут на всех фронтах. Мы сбили 17 русских самолетов, - заявил он. - И вчера уничтожено 14 танков. Наши войска показывают себя хорошо".
* * *
В то же самое время интервью Рюти газете "Таймс" сияло все сомнения в том, что он был правильным кандидатом на пост премьера. Сидя в своем кабинете в банке, в привычной обстановке, пока столица готовилась к новому налету и прочим советским ужасам, Рюти доказал, что у него хватит мужества и нервов для того, чтобы возглавить страну в борьбе.
Обращаясь напрямую к американском народу, Рюти сказал репортеру "Таймс": "Скажите американскому народу, что мы не сдадимся. Финский народ будет сражаться до последнего. Мы восхищаемся Америкой и ожидаем, что дадим и вам основание для восхищения нами. Мы готовы сражаться до последнего солдата. До последнего солдата". После этого он повесил трубку и вернулся к работе.
У Вяйно Таннера тоже пелена спала с глаз. Новый министр иностранных дел сообщил репортеру, что он все еще надеялся на достижение мира с Россией, но "наша цель сохранить независимость. Все другие вопросы - второстепенны. Это единственная задача правительства". Правительство, по его словам, планировало как можно дольше оставаться в Хельсинки. "Не думаю, что они смогут оккупировать Хельсинки, - продолжил он. - Единственная угроза - с неба".
Двойной шок для финского народа - террористические налеты и объявление режима Куусинена - имел те же последствия. Финны внезапно осознали, за что они сражались, - за свою собственность, за свое достоинство, свою независимость и свои жизни. Вместо падения "белогвардейского режима", как Сталин думал, вторжение в Финляндию привело к обратному результату.
"Действительно, в Финляндии произошла революция, но не такая, на которую надеялся Куусинен, - написал Макс Якобсон. - Это была революция национального единства. Наконец появился "народный фронт", но не в марксистском смысле этого слова. Это был восточный фронт. В любом случае, финский народ шел на шаг впереди его правителей. Народная реакция на советское вторжение была не столь панической или встревоженной, как реакция правительства. Каким-то образом народ инстинктивно правильно понял русские намерения, не столь слепо, как правительство, которое отрицало возможность войны и не сумело подготовить страну к войне".
Или же, как сказал на пороге Марте Геллхорн маленький мальчик после налета того дня: "Понемногу я становлюсь все злее и злее".
* * *
Наконец, два дня спустя после того, как первые бомбы упали на Финляндию, запутанная политическая и дипломатическая расстановка сил в этом странном конфликте стала яснее. Ситуация стала еще яснее после того, как во второй половине дня 2 декабря финское правительство провело еще одно заседание для обсуждения того, как разрешить возникшую ситуацию. Помимо измученных министров на заседании присутствовали Кюости Каллио и Густав Маннергейм. После этого Маннергейм долго отсутствовал на заседаниях правительства, так как 3 декабря уехал в Миккели, где располагалась его ставка. В том же городе была ставка Маннергейма и во время Гражданской войны.
Таннер взял инициативу на себя и огласил повестку из двух пунктов. Первым пунктом было попросить Швецию разместить войска на Аландских островах - стратегически важной группе островов между Финляндией и Швецией. Двадцатью годами ранее эти спорные территории Финляндии присудила Лига Наций. Разумеется, если бы Швеция на это согласилась, то она автоматически стала бы союзником Финляндии. Именно этого финны и хотели. Вторым пунктом было возобновить контакты с Кремлем и начать переговоры.
Таннер решил разобраться с первым пунктом повестки сразу и позвонил своему коллеге по социал-демократической партии, шведскому премьеру Перу Альбину Ханссону. Ответ шведа не заставил себя долго ждать. "Извини, - ответил коллега по партии с той стороны Ботнического залива, - Швеция очень сочувствует Финляндии; будет рада отправить в Финляндию оружие, но не будет помогать Финляндии в обороне Аландов. Такова позиция шведского правительства".
На самом деле, еще больше запутав ситуацию, шведский министр иностранных дел Рикард Сандлер, самый большой финнофил в правительстве, уже выступил за занятие шведской армией Аландских островов. Но Сандлер уже выбыл из игры. Его заставили уйти в отставку в тот же день, чтобы успокоить союзника России, нацистскую Германию. Немцы раскритиковали шведского министра, активного социал-демократа, за то, что он подталкивал Финляндию на провокации против России, а также вел пробританскую внешнюю политику. После ухода Сандлера позиция шведского правительства стала ясна как никогда: шведских сил на Аландах не будет.
По некоторым свидетельствам, президент Каллио пережил коллапс от таких новостей и обвинил Швецию в предательстве Финляндии. Таннер, более стойкий, ответил просто: "Раз первый пункт отпадает, перейдем к пункту номер два". В этот момент Юхо Ниукканен, министр обороны, предложил самую нелепую идею дня: "А почем)' бы нам не предложить Германии Аланды в обмен на военную помощь?" Идея была столь смешной, что ее даже не стали обсуждать.
Дискуссия вернулась к вопросу переговоров. Что думает об этом главнокомандующий? Несмотря на пылкую речь 30 ноября, Маннергейм все еще был за возобновление переговоров с Москвой, если это было возможно. Его аргументом была проблема с боеприпасами. Запасов было очень мало. У пехоты боеприпасов было на два месяца боев, если случится чудо и страна столько продержится. У легкой артиллерии боеприпасов было на три недели, а у тяжелой - только на 19 дней.
Маннергейм боялся, что в этих обстоятельствах Швеция откажет в транзите боеприпасов через свою территорию для сохранения нейтралитета, а в этом случае никакой прочной обороны построить не удастся. Этого Маннергейм боялся всегда, но в этих обстоятельствах ситуация была еще более тревожной. Армия будет сражаться, и уже сражалась хорошо, но долго не продержится, если Швеция и ее осторожное правительство вдруг запретят транзит военных грузов для своего соседа. На самом деле, хотя Швеция в результате разрешила ограниченный транзит боеприпасов, вопросы нехватки боеприпасов оставались проблемой Маннергейма и финской армии на протяжении всей войны.
Поэтому главнокомандующий согласился со вторым пунктом Таннера: возобновить переговоры как можно быстрее, если это возможно. На этом военачальник откланялся и отправился в свою ставку для подготовки к переезду в Миккели.
Так и порешили. С Москвой нужно было установить связь. Правительство обратится к агрессору. Оно не будет заискивать или сдаваться, однако "у него будут новые предложения". Вашингтон уже выбыл из игры, так что Таннер снова позвонил Ханссону в Стокгольм. Сможет ли посол Ханссона в Москве, Вильгельм Ассарссон (он позднее сыграл свою роль в окончательных переговорах о мире), связаться с Молотовым и сообщить, что новое избранное правительство Финляндии готово возобновить переговоры? Ханссон, который, конечно, не был заинтересован в том, чтобы под боком у Швеции появилась Финская Народная Республика, - согласился. Сообщение было отправлено.
Несколько часов спустя пришли неизбежные новости. Молотов ответил на запрос Ассарссона резкой нотой, что Советский Союз признает только Финскую Народную Республику (так она теперь "официально" называлась) в качестве легитимного правительства Финляндии. Время переговоров прошло.