Больше не было возможности постепенно вводить вновь прибывших пилотов в бой - "Спитфайры", "киттихауки" и "Лайтнинги" почти постоянно были над нашими аэродромами. И при этом мы не были способны посвятить их в методы атак "Крепостей", потому что ни один из них не обладал требуемыми для полета в нашем сомкнутом строю навыками и опытом.
- Они крайне молоды, - заметил Штраден после их доклада.
- Вы подразумеваете, что мы получаем все более и более молодых, - сказал Бахманн. - Я бы многое отдал, чтобы узнать о том, что они думают, когда прибывают сюда. Жаль, что мы не можем спросить их. И очевидно, они не собираются ничего говорить о своих собственных мыслях - для этого слишком не уверены в себе.
Снова, как уже часто делали прежде, мы начали обсуждать их лица, их поведение и общий внешний вид. И еще раз, как и во многих предыдущих случаях, мы подвели итоги, строя прогнозы об их будущем, которые, большей частью, были ошибочны и несправедливы. К тому времени я должен был знать, что попытки классифицировать людей бесплодны, потому что одаренные, успешные летчики-истребители не принадлежали к какому-то определенному, узнаваемому типу. Было большим искушением выделить тех, к кому любой испытывал немедленную симпатию из-за их естественных дарований. Но мужественный внешний вид и уверенное поведение редко совпадали с успехом в полетах в качестве истребителя.
Был один случай в Тунисе, когда два новых унтер-офицера - просто мальчики - прибыли ко мне с докладом. Внешне они полностью отличались, и вскоре оказалось, что и в воздухе действуют совершенно по-разному. Тогда как один из них - атлетически сложенный парень с прямой осанкой - внимательно и искренне синими глазами смотрел мне в глаза, другой осторожно озирался, как будто проводил опись имущества моего жилого фургона. В отличие от своего компаньона он был маленьким, тощим и жилистым, и его голова была увенчана огромной копной волос, в стиле парикмахеров Вильгельма Буша. Он напоминал мне карикатуры Буша каждый раз, когда я смотрел на него.
- Невероятно, кого они посылают нам, - заметил я Бахманну, когда мы смотрели на уходящую пару. - Только посмотрите на этого тощего малого! И как он надеется атаковать и сбивать самолеты, когда все небо сплошной ад.
- Да, - сказал Бахманн, - я тоже голосую только за высокого блондина. Я бы предположил, что он хороший, смелый игрок и в целом более симпатичный.
Днем позже я сидел с Бахманном, Штраденом и Цаном перед палаткой на краю аэродрома, ожидая команды на взлет. Эти два новичка опробовали свои самолеты, практикуясь в посадке и взлете, это было необходимой предосторожностью перед их вводом в действие. Бахманн и я занимались бумагами, "болтанка в шезлонгах", как он это называл. Он передавал мне бумаги, приказы и папки, давая несколько сопроводительных комментариев о каждой из них, в то время как я читал, диктовал, подписывал и давал указания. Всякий раз, когда нараставший шум двигателя указывал, что к посадочному сигнальному полотнищу приближался самолет, я прерывался и провожал его глазами, ни один командир летного подразделения не может не смотреть, когда один из его пилотов заходит на посадку. Приземление - это критический момент, когда управляемый полет резко заканчивается и наступает кратковременная неуправляемая ситуация, которая не является ни полетом, ни рулежкой.
Есть хорошие посадки - и есть плохие, некоторые из них состоят из серии сильных скачков, а другие являются просто сильным столкновением самолета с землей. Однажды один летчик с чувством юмора сказал, что "полет предполагает посадку", в то время как англичанин - его коллега, за исключением противоположного места приземления, - которого мы принимали в нашей офицерской столовой после вынужденной посадки на побережье Ла-Манша, заметил о его маневре: "Любая посадка, после которой вы остаетесь в живых, хорошая". Вид садящихся самолетов всегда привлекал мое внимание, и мой интерес, конечно, был особенно сильным, когда новичок знакомился со своей машиной.
Я наблюдал за заходом на посадку и подпрыгнул от испуга, когда Бахманн закричал:
- Он забыл о шасси! Смотрите, господин майор, он забыл о своих колесах!
В этот момент винт ударил о землю, и самолет заскользил по ней на брюхе, пока не остановился, подняв облако пыли.
- Поехали! - крикнул я.
Мы вскочили в "кюбельваген" и помчались к месту происшествия. Там мы застали картину, от которой у меня перехватило дыхание. Пилот, встав на колено рядом с жалким объектом с погнутыми лопастями винта, пытался уместить поврежденный самолет в видоискателе своего фотоаппарата. Это был наш "парикмахер"!
- Идиот! - заорал я на него. - Вы действительно, должно быть, безнадежны - разбили один из наших бесценных "сто девятых". Каждый самолет здесь на вес золота, а вы приходите и разносите его на части только потому, что не можете пользоваться своими пятью чувствами. И что теперь, после всего этого, побуждает вас фотографировать этот памятник некомпетентности?
Он смотрел на меня совершенно ошеломленно и, запинаясь от волнения, что-то говорил о том, что "запомнил" и что "будет более осторожным в следующий раз". Когда мы ехали назад, я сказал Бахманну:
- Пусть Фрейтаг получше проверит и выяснит, сможем ли мы отослать "парикмахера" обратно домой. Я сразу сказал, что от этого мальчика не будет проку.
Через некоторое время, возможно неделю спустя, мы встретились с нашими старыми друзьями - "мародерами" из Тебесса, которые на сей раз не имели никакого эскорта "Спитфайров". В последнее время их нападения на наши аэродромы стали слишком наглыми и они, казалось, не опасались наших истребителей. На этот раз мы смогли восстановить свою пошатнувшуюся репутацию в глазах своих противников, разбив их боевой порядок и преследуя поодиночке на малой высоте над пустыней. Над Кайруаном мы столкнулись с сильным патрулем истребителей. Имея преимущество в скорости, "Спитфайры" спикировали на нас, чтобы заставить прекратить преследование бомбардировщиков. Завертелась карусель борьбы "Me" и "спитов", огромная спираль, вращавшаяся против часовой стрелки. "Спитфайры" спикировали, и стороны разошлись, чтобы набрать высоту и вернуться на встречных курсах, ведя огонь из своего оружия. В течение некоторого времени никто не мог добиться успеха. Затем я увидел "Me", которого атаковали два "Спитфайра". Пилот перешел в крутое пике, затем грациозно выровнял самолет, начал набор высоты и маневром, который свидетельствовал о совершенных летных навыках, занял позицию позади одного из своих преследователей и короткой очередью сбил его.
После того как мы приземлились, я спросил, кто этот меткий стрелок, и, к своему удивлению, услышал, что это наш "парикмахер", повредивший тогда самолет. Фрейтаг, к чьей группе в то время он принадлежал, подтвердил, что он одаренный летчик, и предсказал ему большое будущее в качестве летчика-истребителя. По-видимому, он был одним из тех весельчаков, которые всегда были бодры, легки на подъем и легко завоевывали симпатию окружающих. Он действительно вскоре одержал вторую победу, но затем встретил свой конец при жутких обстоятельствах. Когда накануне нашей эвакуации из Туниса он днем вырулил на узкую взлетно-посадочную полосу, собираясь взлететь, его протаранил истребитель, совершивший вынужденную посадку с противоположного направления. Он умер ужасной смертью от ожогов прямо в своей кабине.
* * *
Днем я попытался отдохнуть, чтобы можно было, по крайней мере, принять участие в вечернем вылете. Но не смог долго оставаться на своей раскладушке на вилле. Сердце сильно билось, и необъяснимое чувство нервозности не давало мне покоя. Я должен был двигаться, что-нибудь делать. Поэтому я проводил время готовясь к отходу, который теперь казался неизбежным. Если никакого приказа на отход не поступит, то я намеревался принять решение самостоятельно, в зависимости от ситуации. Вместе с гауптманами Кегелем и Тарновом, моими офицерами по административным и техническим вопросам, я проверил погрузочные листы транспорта и обнаружил, что даже если его загрузить максимально, то места хватит только для того, чтобы перевести в Мессину наш наземный персонал. Следовательно, тонны материалов - все запчасти и снаряжение, которые мы начали требовать со складов немедленно после нашего вывода из Северной Африки и которые только что были переданы нам, - придется снова уничтожить, чтобы они не попали в руки противника.
Когда мы сели ужинать, снова начала стрелять тяжелая корабельная артиллерия. От взрывов дом трясся и дребезжали окна. Вскоре появились и ночные бомбардировщики, и мы, как делали это каждый вечер, отправились в грот. Пилоты дневных истребителей, мы привыкли проводить там ночи, обсуждая наши действия днем. Вскоре все стихло, и мы чувствовали себя в относительной безопасности, конечно, при условии, что какой-нибудь глупец из бомбардиров не накроет виллу случайным попаданием. Все мы пытались использовать короткие часы темноты для сна.
Препарат, очевидно, все еще циркулировал в моих венах, поскольку я продолжал беспокойно ворочаться на своей раскладушке. Снова и снова я мысленно проходил последовательность отхода, сомневаясь, что при достижении материка эскадра с ее пилотами и самолетами все еще будет представлять жизнеспособную боевую единицу. В этот раз мы не могли спасти даже ящики с инструментами. Оргия разрушения должна была начаться в ближайшие несколько дней, и если мы сможем собрать эскадру в Фодже, то потребуются месяцы, чтобы обеспечить замену тысяче и одному предмету, необходимому для действий истребительной эскадры: самолетам, инструменту, грузоподъемному оборудованию, палаткам, двигателям, запчастям, кухонному оборудованию, радио, телефонам, пишущим машинкам…
Зазвонил телефон. Гауптман Кегель доложил, что в грот направляется майор Тонне, командир эскадры истребителей-бомбардировщиков. Он выпрыгнул на парашюте из своего "фокке-вульфа" после того, как эскадрилья "Лайтнингов" атаковала его около Корлеоне и расстреляла его двигатель. Немного спустя Толстяк привел Тонне к гроту. Опираясь на толстую палку и хромая, он вошел и представился.
Возражающим жестом он прервал мои извинения за примитивное и заполненное спящими помещение. Я предложил пойти на виллу, когда стихнет бомбардировка, чтобы поспать несколько часов. Майор был полным, крепким, мускулисто выглядевшим человеком с коротко подстриженными кудрявыми волосами. Он напоминал крестьянина, и одной из его наиболее приятных черт были темные, добрые глаза.
Он без промедления начал рассказ:
- Приблизительно около полудня мы атаковали корабли около Джелы. Это всегда хороший момент, когда ваша бомба ушла и вы можете, выровняв самолет и набрав высоту, оказаться вне досягаемости убийственного огня с кораблей. Тогда мы столкнулись с "Лайтнингами"…
- Но как вы оказались около Трапани, если базируетесь в Джербини?
- Как я сказал вам, нас подкараулили "Лайтнинги". Мы с нашими немногими пригодными для полетов самолетами, которые смогли наскрести, спикировали с 4900 метров, неся по одной 500-килограммовой бомбе. Море было усеяно отличными целями. - Его голос был слишком громким и грубоватым и разбудил находившихся в шезлонгах и на раскладушках, которые, теперь сев, с интересом наблюдали за ним.
- Они немедленно появились позади и начали преследовать нас на малой высоте в ходе полета над долиной в глубь острова. Это завершилось целой серией одиночных поединков. К счастью, "фокке-вульф" точно не слабак. Я видел несколько идущих вниз самолетов, но должен был сберечь свою собственную шкуру. Я повернул на север, чтобы избавиться от них. Я перепробовал все, петляя по долинам и перепрыгивая через горы, но "Лайтнинги" держались позади меня. В конце концов они вышли на дистанцию огня и повредили мой самолет, но прежде, чем они успели окончательно покончить со мной, я набрал высоту и выпрыгнул на парашюте. Я был удивлен, что они не обстреляли меня, пока я болтался на своем парашюте. Я приземлился около маленького городка под названием Корлеоне. Это к югу от Палермо, приблизительно в 60 километрах по прямой. Корлеоне означает "дух льва", и я думаю, что это довольно точно… Затем я шел пешком и смог сесть на итальянский грузовик. На всем протяжении дороги итальянские армейские грузовики с необычно выглядевшими гражданскими на борту, другими словами - славная итальянская 6-я армия, продвигающаяся домой к маме.
- На что похож Джербини? Мы собираемся вылететь туда завтра.
- Аэродром перекопан, словно пашня осенью. Они сбрасывали бомбы повсюду, как будто хотели метр за метром уничтожить весь район. Нам пришлось почти ежечасно взлетать и при необходимости перемещать наши самолеты, скрываясь в промежутках в жнивье. Затем все поля вокруг загорелись, и огонь выгнал нас. Только несколько самолетов из эскадры все еще пригодны для полетов, и мы не можем нанести противнику много ущерба с одной несчастной бомбой, подвешенной под животом каждого из них. Если вы видели "боинг", открывающий створки бомболюка, и то, что из него падает, - так это то, что я называю эффективностью…
- Как вы думаете, завтра утром мы все еще сможем приземлиться в Джербини? Как мы сможем прикрыть движение паромов, если на востоке не осталось никаких аэродромов?
Он с сомнением покачал своей круглой головой.
- Вы сможете приземлиться, если прибудете перед первой волной бомбардировщиков. У коменданта есть люди из рабочих частей, которые в течение ночи восстанавливают взлетно-посадочные полосы, насколько это возможно в пределах того времени, что им дают ночные бомбардировщики. Мы планировали поражать корабли 1000-килограммовыми бомбами. Мы, конечно, послали бы несколько из них на дно, если бы нас не перестреляли одного за другим. К тому времени, когда противник высадился на острове, моя эскадра уже была выведена из строя, разбита на земле. Теперь нам показывают, как мы должны были вести сражение над Англией в 1941 г., имея необходимые для этого самолеты. Я только что прочитал наставление, обычно это последняя вещь, которую я делаю. Это LDvl6 и так точно описывает, как надо это делать. Оно написано лично генералом Вефером…
Приказ, направленный последним (рейхсмаршалом) в подразделения, был столь жестким, что был равносилен требованию, чтобы немецкие летчики-истребители жертвовали собой. Каждому пилоту, чей самолет не был поврежден или не был сбит, угрожал суд военного трибунала, если он не мог представить доказательства своего успеха в воздушном бою.
Из-за отказа Верховного командования понимать действительные причины отсутствия успехов истребителей в борьбе с четырехмоторными бомбардировщиками, а также из-за оскорбительных мер, упомянутых выше, моральный дух летчиков-истребителей упал крайне низко. Для любого разумного человека было очевидно, что главнокомандующий люфтваффе выходил из себя, когда сталкивался с событиями, такими, как они были, и прятал свою голову в песок.
Пауль Дейхманн. Воздушные сражения в Западном Средиземноморье, от потери Туниса до высадки на Сицилии
…В течение серии из двадцати одного воздушного боя, со второй половины мая по первые числа июля, немцы понесли тяжелые потери. Геринг, который знал о происходящем, но не понимал его причин, оказывал сильное давление на немецкий 2-й воздушный флот, призывая к непрерывному использованию в боях дальних бомбардировщиков и истребителей. Но немецкие самолеты по скорости и вооружению не могли соответствовать самолетам союзников. К потерям Геринг добавил оскорбление, послав летчикам-истребителям 2-го воздушного флота специальную телеграмму:
"Вместе с летчиками-истребителями во Франции, Норвегии и в России я могу относиться к вам только с презрением. Я требую немедленного поднятия боевого духа. Если этого не произойдет, то весь летный персонал, включая командиров, должен быть лишен званий и послан на Восточный фронт для службы в пехоте".
Альберт Гарланд. Сицилия и капитуляция Италии. Средиземноморский театр военных действий. Армия Соединенных Штатов во Второй мировой войне
Трапани/Джербини, 12 июля 1943 г.
Безжалостно дребезжащий телефон прервал мой сон. Шум был неприятно громким, и я в темноте поспешно схватил телефонную трубку.
- Телеграмма из штаба воздушного флота, господин майор. В полночь мы установили с ним связь, но сейчас снова потеряли. Я прочту ее вслух?
- Подождите минуту. Я должен включить свет.
В темноте я искал выключатель, но, когда наконец нашел его, понял, что старался напрасно. Тока не было. В конечном счете я смог найти спички, чтобы зажечь огарок свечи на тарелке около моей раскладушки. Мои движения были медленными, поскольку я чувствовал непередаваемую усталость. Я снова лег в своей пропитанной потом пижаме и взял трубку, все тело было тяжелым, будто свинцовым.
- Пожалуйста, прочитайте вслух.
Бесстрастным голосом оператор телетайпа, обер-ефрейтор, начал читать: