- Пай-мальчиком никогда не был. А учился хорошо. Спортом занимался. Не только стрелковым. В старших классах увлекся планеризмом. Общественной работой много занят был. В седьмом классе избрали меня секретарем комитета комсомола школы. А в десятом классе оказали мне огромное доверие - приняли кандидатом в члены ВКП(б)! Даже по тем временам факт неординарный. Кроме меня лишь Иринку приняли в кандидаты партии.
- Какую Иринку?
- Ирину Шиманскую. Она также была секретарем комитета комсомола пятидесятой школы... Да что это с вами, повествователь?.. Нехорошо?
- Сердце... Пошаливает... Седьмой десяток ведь, не шутка.
Не хотелось мне огорчать лейтенанта. Ведь, изучая материалы его короткой лейтенантской жизни, я узнал: в бывшем Индустриальном институте, ныне ТашПИ,есть мемориальная доска. На ней портрет красивой девушки и надпись:
НА ЭНЕРГЕТИЧЕСКОМ ФАКУЛЬТЕТЕ
В 1940 - 1941 ГОДАХ
УЧИЛАСЬ И БЫЛА СЕКРЕТАРЕМ
КОМСОМОЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
ИРИНА ШИМАНСКАЯ,
ГЕРОЙСКИ ОТДАВШАЯ ЖИЗНЬ
ЗА СВОБОДУ РОДИНЫ В ВЕЛИКОЙ
ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ
Воздушный стрелок Ил-2 Ирина Шиманская погибла в воздушном бою в апреле 1944 года.
- Ну как, полегчало? - участливо спросил Хамид.
- Да... Совсем хорошо. Можно сказать, даже отлично. Терпимо, словом... Все это чепуха. Лучше расскажи о друзьях, хотя бы в общих чертах.
- Много было друзей. В соседнем доме жил известный хирург, профессор Кейзер. Я дружил с его сыном, Стивой Кейзером. В школе друзья - Глеб Гаврилюк, Ира Скалковская, Сережа Багликов, Леня Парфенов, Ида Гутерц, Вика Пиотрковская, Жора Александров, Лара Семенова, Аркаша Арутюнов, Олег Сосновский, Юра Блюмберг... Когда жил на Первомайской, сдружился с Тимуром Валиевым. Прекрасных способностей парнишка! В начале сорок третьего приезжал я в отпуск в Ташкент и узнал: из большой группы парней, жаждавших поступить в Высшее Военно-морское инженерное училище им. Ф. Э. Дзержинского, которое эвакуировалось из Ленинграда в Баку, лишь Тимур Валиев выдержал конкурсные экзамены. Учился и воевал. А я тогда летал в небе Заполярья. Тимур же проходил там боевую практику на тральщике. Много таких "практикантов" поглотило Баренцево море...
Хамид умолк. Вновь бесшумно прошелся по кабинету.
Ну, а самый близкий, самый сердечный друг-не-разлей-водой - Олежка Обельченко!..
За окном затеплились уличные плафоны. В кабинете стоял сумрак... И вдруг образ молодого лейтенанта, так ясно виденный мною мысленным взором, стал тускнеть, размываться... Я только и успел сказать:
- Хамид, а что если я некоторые главы из твоего жизнеописания поручу тебе?.. Ты же все сам лучше расскажешь!..
- Слушаюсь и повинуюсь! - шутливо отвечал Хамид голосом сказочного джинна, выпущенного из бутылки. - Пожалуй, это даже будет справедливо.
Прошу читателей не судить строго меня за несколько ирреалистический диалог в строго документальном повествовании. Просто я, изучая жизнь юного Хамида, настолько углубился в его удивительную жизнь, что порой явственно, отчетливо вижу его мысленным взором. А разве у вас, читатели, не бывает минут, когда вы мысленно беседуете с дорогими для вас людьми, советуетесь, хотя "иных уж нет, а те далече"?
...Вновь я в кабинете один. На письменном столе - кипы документов - письма, фотографии, справки, удостоверения, дипломы, вырезки из газет. Опираясь на них, а также на свидетельства очевидцев и самого Хамида, продолжу повествование об одиссее лейтенанта Сарымсакова.
ГЛАВА III. ПУТЬ В НЕБО
- Расскажи, Хамид, как стал ты штурманом военно-морской авиации.
- В тридцать девятом году окончил школу. Одноклассники - кто в Индустриальный институт, кто в медицинский, в юридический... Я же давно, не колеблясь, выбрал военную стезю. Впрочем, и остальные ребята стали солдатами, - вышел как раз Указ о призыве в Красную Армию юношей, окончивших десятилетку и достигших возраста семнадцать лет и восемь месяцев. Друзья "подначивали", мол, перехитрил всех Хамид, чего доброго и в армии над нами начальствовать станет!
Но это, разумеется, шутка. И я тоже отшучивался: "Пока я выучусь, вы, штафирки, отслужите свое и разбежитесь по институтам. А вообще-то кое-кого надо бы подтянуть. Ну да ничего, на каждого из вас толковый старшина найдется!" - Почему ты захотел стать военным, Хамид?
- Видимо, призвание. И вовсе не жаждал стать военным вообще. В небо меня тянуло, летать! Об этом я и рассказал капитану в райвоенкомате. Моложавый общевойсковой командир, со "шпалой" в петлицах, сединой на висках и орденом "Красная Звезда" на гимнастерке, обозрел мой "Аттестат отличника", грамоты, удостоверения и дипломы стрелка-снайпера и ошеломил: "Зачем тебе, парень, в небо? В самый раз в пехотное училище". - "Хочу стать летчиком, - упорствовал я. - Всюду лозунги призывают: "Комсомол - на самолет!" А я - кандидат партии, мне тем более надо..." - "Кандидат партии?! - изумился военкоматовец.-- Ну и ну! Я десять лет в армии, а в партию меня приняли совсем недавно, за участие в боях на Халхин-Голе".
Долго капитан убеждал меня пойти в пехотное, но я все же настоял на своем: в авиацию - и все тут! "Так-с... - начал сдаваться капитан, - вообще-то мечта твоя хорошая. Только... А если не летчиком?.. На штурмана хочешь выучиться? Летай себе в небесах, прокладывай пилоту курс. Хитрая профессия. Всякие там угловые склонения, магнитные бури... и на "гражданке" вполне уважаемая профессия - штурман гражданской авиации. Так и быть, благословляю тебя в штурмана. Только учти: конкурсные экзамены в Николаевское военно-морское авиационное училище имени Леваневского свирепые, - капитан улыбнулся и закончил шутливо: - Смотри, Сарымсаков, не посрами моих седин!"
В город Николаев, что на Южном Буге, отправились пытать счастья еще два ташкентца - Костя Макаров и Леша Киселев, крепкие, налитые молодой силой здоровяки. Блондинистые, голубоглазые, степенные, а главное - толковые ребята. Они тоже без особых затруднений выдержали конкурсные экзамены.
Но поначалу все же вышел небольшой конфуз, с непривычки нарушили дисциплину. А вышло так. Приехали. Все трое еще в гражданских костюмах, так сказать, "вольные пташки". И хотя велено нам было прибыть в училище к двадцати двум ноль-ноль, подзадержались лишний час. Все город осматривали. Город Николаев понравился нам. Уютный, славный, - в центре почти что столичный, а на окраинах сельского вида. Раскинулся на берегу полноводного Южного Буга, впадающего в Днепровский лиман. Много зелени. Люди приветливые, веселые. О себе говорят с задорным юмором: "Что мы, что одесситы - это одно и то же. Только николаевцы посерьезнее".
Словом, загулялись и опоздали. Дежурный морской командир, выслушав "оправдания", подвел итог:
- За опоздание - два наряда вне очереди каждому!
Пришлось готовиться к экзаменам, что называется, без отрыва от кухни, где кок (повар), коренной николаевец, и, следовательно, остроумный, как одессит, но более серьезный, указав провинившимся на гору картошки, невозмутимо произнес: "Поимейте в виду, братишки: картошка первый сорт, чистить ее одно удовольствие - нервы утихомиривает и располагает к размышлениям. Глядишь, умные мысли могут вас посетить".
... Но вот экзамены позади. Началась курсантская жизнь.
Военно-морское авиационное училище имени Леваневского было расположено на берегу Буга. Готовило оно штурманов для морской авиации, причем учебные эскадрильи подразделялись на группы: гидросамолетов МБР-2 (морской ближний разведчик) и самолетов Р-5 (разведчики, базирующиеся на обычные сухопутные аэродромы). К величайшей радости нашей, попали мы все трое в группу МБРщиков, в первую эскадрилью.
Все внове, впечатлений уйма. Начать с того, что всех вновь испеченных курсантов повели в баню в... пять часов утра! После мытья остригли под машинку, отвели на вещевой склад (по-морскому - баталерка), забрали гражданскую одежду, выдали "форму номер три" - бескозырку, темно-синюю суконную рубаху - "форменку", заправляемую в брюки, черные ботинки, черный пояс с латунной пряжкой, ну и, разумеется, шикарный "гюйс" .
Все здесь было на морской лад. Не казарма, а кубрик, кухня - камбуз. Даже туалетная носила особое название - гальюн. И некоторые обычные слова переиначены: не компас, а компáс, не рапорт, а рапóрт, не "берегись", а "полýндра!"...
До недавнего времени здесь располагалось училище Главсевморпути. Все по высшему классу. Кирпичная казарма-кубрик трехэтажная, с паркетными полами. Просторная светлая столовая для курсантов, кают-компания для командного состава. Благоустроенный учебный корпус. На берегу Буга - морской ангар для летающих лодок МБР-2.
Было объявлено: два месяца карантин, никаких увольнений в город.
И началась учеба, "Курс молодого краснофлотца". Учили на совесть. Особенно первые месяцы тяжело доставались не привыкшим к суровым условиям парням. Четыре - шесть часов в день строевые занятия. Три часа - уставы.
Костя Макаров, Леша Киселев и я попали в одну учебную группу, к капитану Петросяну - отменному строевику. Было ему тогда лет тридцать пять, и поэтому он казался нам, юнцам, "старцем". Но "старцем" этим парни восхищались. С винтовкой он творил чудеса, выписывая четко и стремительно различные "артикулы", стрелял метко, по-снайперски. Спортивный был командир, хотя и склонный к полноте. Весь он словно на парад собрался - выутюженный, выглаженный, всегда идеально побрит, пострижен. Ко всему прочему у бравого капитана была очень красивая жена, которая иногда заходила в училище, и это почему-то еще более возвышало Петросяна в наших глазах. Словом, он пользовался уважением курсантов, хотя никаких потачек не давал и был требовательным и взыскательным командиром.
Требовательность Петросяна иной раз казалась нам чрезмерной. Оказывается, правильно заправить койку тоже целое искусство. Одеяло так должно заправить и пригладить, чтобы ворс переливался. Белые полоски гюйса обязаны составлять прямую линию с полосками гюйсов товарищей, сложенных вместе с форменками на тумбочках. Такие же требования и к ботинкам (разумеется, начищенным до зеркального блеска), к поясным ремням.
Паркетные полы, которыми мы так гордились первые дни, доставляли уйму хлопот. Придет Петросян при полном параде, поглядит на себя в паркет, нахмурится: "Не вижу своею отражения. Нехорошо. Приборочку надо", - и драим мы паркет до зеркального блеска.
Иные курсанты сердились, дескать, мы будущие штурмана, а не полотеры! Бели грянет война, недосуг будет расставлять ботинки в ровную линию! Однако вскоре все поняли: капитан приучает нас к порядку, к аккуратности, прививает нам качества, совершенно необходимые в штурманском деле.
А когда кончились карантин и "Курс молодого краснофлотца", начались и специальные дисциплины: штурманское дело, теория полета, бомбометание и взрыватели... Учили нас также плавать, прыгать в воду с вышки. Неутомимый капитан Петросян, парашютист-инструктор, обучал искусству прыжка с парашютом. Первый прыжок запомнился мне на всю жизнь. Прыгали мы с самолетика У-2. Надо было вылезти из кабины, встать на крыло и, по команде пилота, ухнуть в восьмисотметровую пропасть. А тут еще ЧП произошло - разбился курсант. Честно говоря, ёкало сердце. Но все же пересилил страх, прыгнул. Отсчитал пять секунд, дернул за кольцо... Рывок - и восторг душу охватил?.. Тишина. Красота неописуемая, и я парю над землей!.. Приземлился, правда, не очень аккуратно - ударился губой о верхний край запасного парашюта. Обычная ошибка новичка - слишком низко голову опустил, ожидая встречи с Землей.
Учеба буквально захватила меня. Все интересно: как пользоваться прибором ветрочетом, определяющим силу и направление ветра, штурманской линейкой, секстантом, как прокладывать на карте маршрут полета. Много разных премудростей. Чтобы обеспечить точный выход на цель, штурман должен учесть силу ветра, направление, скорость полета самолета, курс, угол сноса... Впрочем, я, кажется, увлекся, заговорил на слишком специальную тему.
- Это тоже интересно, Хамид. Дальше рассказывай.
- С удовольствием учился. Одно мешало: первое время постоянно хотелось есть, хотя кормили нас замечательно, по флотской норме. Уж очень большие были нагрузки. Да и ребята все молодые, росли еще.
Я вытащил из папки вырезку заметки, помещенной сорок четыре года назад в училищной многотиражке, прочитал вслух "Благодарность отличникам". Начальник училища объявил благодарность курсантам тт. Шевченко, Гнездову, Сарымсакову и Косолапову, которые отлично учились в течение года и только с отличными оценками выдержали переводные испытания. Всем этим отличникам, в виде поощрения, разрешено носить нарукавный авиационный знак". Знакома тебе, Хамид, эта заметка?
- Еще бы! Ребята нам по-хорошему завидовали. Надо же, - эмблема на рукаве! А заметочку эту, тоже в виде поощрения, написал капитан Незамов, командир нашей учебной эскадрильи.
- А остальные ребята?
- Почти все успевали. Ну, был старшина нашей группы Кузин. Трудновато штурманские науки ему давались. Он уже армию отслужил, подзабыл изрядно школьные науки. Но старался, а мы ему, как могли, помогали. Спокойный, уравновешенный был человек.
- Был?
- Получил известие: в сорок третьем геройски погиб наш Кузин... И вообще... Двадцать четыре курсанта учились в нашей группе. Две трети из них сложили головы в боях за Родину!
Помолчали, почтив память героев.
- Какие замечательные парни были! - произнес тихо лейтенант. - Дружные, трудолюбивые, храбрые. Никаких чепе. О спиртном даже в праздники не помышляли... Впрочем, одно чепе все же произошло, уму совершенно непостижимое. "Отличился" курсант Веркаль. Загадочная история. А вышло так... Начали мы летать. Ах, какое это наслаждение - полет! Словами передать невозможно! Произошло это на втором году обучения. МБР-2 совершал очередной полет. Пилот-инструктор за штурвалом, рядом штурман-курсант, в носовой кабине штурмана - курсант, а в хвостовой кабине стрелка-радиста - Веркаль. И вот, когда самолет, набрав высоту, летел вдоль Буга, Веркаль вдруг вскочил и, откинув колпак... вывалился за борт!
Можно себе представить состояние инструктора, всего экипажа!.. Ответственность за жизнь человека, гнев начальства!.. А Веркаль, раскрыв парашют, благополучно приводнился. Выловили его из Буга, отдали под суд Военного трибунала. Поступок его странный квалифицировали как воздушное хулиганство. И конечно же, Веркаль не избежал справедливого наказания. Но так и остались загадкой мотивы его нелепого поведения. На следствии, знай себе, твердил: "Сам не знаю, зачем прыгнул. Нашло на меня". А ведь совершенно здоровый парень. Может, и в самом деле "нашло". Бывает, говорят, такое. Через год ему все же разрешили доучиться. В сорок третьем, как я слышал, тоже погиб.
После минутного молчания я спросил:
- А второй год обучения как у тебя сложился?
- Я даже одной "четверочки" получить не имел права. Еще, на первом курсе избрали меня в комитет комсомола эскадрильи. Это раз. Должен пример показывать. А в сорок первом, в канун Дня Красной Армии, приняли меня в члены партии! Но имейте в виду, я учился на "отлично" не только ради примера. Мне было интересно. Радость испытывал.
- Друзья были в училище?
- Все - друзья. Но самый задушевный - Борис Милованов. Года на полтора меня постарше. Вместе в увольнение ходили. Слушали Ойстраха в Доме Флота. Мечтали. Потом разлучила нас военная судьбина. Нам говорили, что на третьем курсе обучат нас элементарному пилотажному искусству. Но до третьего курса, к сожалению, не дошло.
- Почему же не дошло?
- Двадцать первого июня сорок первого года теоретические занятия у нас заканчивались курсом метеослужбы. Читал его человек любопытный. Как говорится, не от мира сего. Начну с того, что был он в форме рядового краснофлотца. Матрос, в общем. В очках. Нескладный. Типичный ученый-ленинградец. Утонченный интеллигент. В годах уже. Мы его очень любили, потому что дело свое он знал блистательно и не нудил на кафедре, а будто поэму читал.
Закончил лекцию, поклонился нам, словно мы князья какие.
У меня с Борей Миловановым увольнительные. Пошли погулять в парк. Вдруг по городскому радио объявляют: "Большой сбор!" Мы, разумеется, помчались в училище. Время уже к отбою. Легли спать. Парадная белая форма "раз" на тумбочках. Утром - "Боевая тревога!" Построились. Замполит училища сообщил, что надо быть начеку. Неизвестные самолеты летают над Черным морем.
Команда "Разойдись!" Стали обсуждать непонятное сообщение. А вскоре выступление Молотова по радио о нападении фашистских полчищ на нашу страну. И, знаете ли, хотите верьте, хотите - как угодно, а не было у меня в душе паники. Раздавим Гитлера и его свору!
Вновь нас построили. Замполит училища на этот раз определенно сказал: "Война!" На нас уже форма летная. Петросян зачитал список: "Курсантам таким-то (в том числе и мне) выйти из строя". И тут же меня включил в экипаж летающей лодки. Посадили на катер - и вот мы уже на летающей лодке, стоящей на якоре... Да, забыл сказать, что мне и другим товарищам присвоили звание "сержант", выдали удостоверения, в которых мы значились не штурманами, а стрелками-бомбардирами, поскольку не прошли срочной службы в авиации.
МБР наш стоял на якоре. До вечера несли дежурство. После обеда вновь пришвартовался катер. Новый приказ: "Сержанта Сарымсакова - в штаб!"
В штабе сформировали шесть - семь экипажей и направили нас в Ейск, где находилось военно-морское авиационное училище, готовившее летчиков.
Прибыли в Ейск поездом. Представились. Тут же скомплектовали экипажи. Сказали, что летать мы будем на СБ - скоростных бомбардировщиках, чему мы, разумеется, очень порадовались. Разве можно сравнить СБ с тихоходным МБР! Одно смущало: не знакомы мы были с самолетом СБ. Но нам выдали инструкции. Все экипажи получили стрелков-радистов. И с утра следующего дня мы уже летали, проводили учебные бомбометания. А двадцать восьмого июня, поутру пять экипажей посадили в транспортный самолет, и вскоре очутились мы юго-западнее Ленинграда.
А дальше - все, как в калейдоскопе. Начало войны, сами понимаете. Этакая круговерть. С вновь прибывшими экипажами наскоро побеседовал молодой полковник, сказал, что положение сложилось трудное, надо воевать, как он выразился, "от всей души", придется без раскачки сразу входить в строй. И тут же на автобусе нас доставили на другой аэродром. Лишь позже я узнал полковника. Знаменитый Преображенский в августе сорок первого бомбил Берлин.