Немцы не любили трудовую интеллигенцию. Инженеров принудили чистить скотные дворы, созывали публику и издевались над работающими: "Инженер, инженер". Их расстреливали поодиночке и семьями. Был расстрелян ксендз католического костела. Немцы уничтожали всю культуру, интеллигенцию, религию. Здоровое физически население увозили в Германию на принудительные работы, а тех, кто оставался в городе, использовали на рытье окопов".
В Бресте Красная Армия нашла опухших от голода, полумертвых, но все-таки живых людей, чудом спасшихся от немецкой смерти: Таню Гутман, Веру Бакаляш, сестер Кацаф и Ошера Зисмана. Как же спаслись эти люди?
"Я с сестрой и с нашими детьми спряталась под домом, откуда мы видели, как водили евреев на расстрел. Сперва расстреливали в гетто и заставляли раздеваться, чтобы оставалась одежда.
Я в своей спрятанке ела сырую крупу, муку, бураки, огурцы. Дети высохли от голода. После двух недель я вышла из гетто посмотреть, что делается на свете, набрала хлеба и принесла детям и опять ушла из гетто. Ночевать приходилось под открытым небом, а на дворе были уже морозы. Пять недель я изворачивалась и носила детям еду, а раз, придя в гетто, я детей уже не нашла. И тогда я пошла без цели, не зная куда. Поздно вечером я решилась пойти к одной русской семье, которая сжалилась надо мной и спрятала меня в сарае. Там я просидела всю зиму, а потом меня укрыли под полом в яме, в которой я находилась до прихода Красной Армии. В тот день я вышла на свободу, и бойцы, которые останавливались во дворе, угостили меня обедом, и опять я стала человеком".
Так описала нехитрое чудо своего спасения Таня Гутман.
"Я с женой и еще 12 женщин скрывались в яме под сарайчиком. Несколько женщин из тех, что были с нами, сошли с ума. И так как мы с женой заболели, то,собрав последние силы, мы ушли в другое место, на чердак, и так мы мучились все семнадцать месяцев, - на чердаках, в погребах, в отхожих местах. Когда наступил счастливый день 28 июля 1944 года, день освобождения нашего города от немецких бандитов, я уже был не в силах двигаться. Опухший от голода и больной, я даже не был в состоянии разговаривать с людьми. Бойцы Красной Армии покормили меня, вызвали ко мне советского врача и так спасли мне жизнь", - рассказывает Ошер Зисман.
"Мужа у меня не было. Я с детьми и моя сестра с детьми спустились в погреб, куда был вделан тайный ход из нашей комнаты, оставшаяся в доме наша старая мать задвинула этот ход шкафом, так что немцы, когда пришли, не обнаружили его и не нашли нас.
Они забрали с собой старушку. Так мы просидели до 1 ноября ели сырые бураки, капусту, сырую крупу и даже муку, смешанную с солью. Я решила послать своего девятилетнего сына в деревню к знакомым. Через двое суток он вернулся домой ни с чем и начал просить меня пойти за хлебом, сказав, что он выведет следом за мной младших детей. Он так плакал и просил меня, что я согласилась. Мы вышли с ним, и мне удалось спрятаться в одной деревне, а мальчик пошел за младшими детьми. Но вернувшись через несколько дней, он вместо моих детей принес удар грома - детей задержала полиция. Я трое суток лежала без памяти с высокой температурой, но долго я лежать не могла. Пришлось встать и пойти. Несколько ночей я провела за городом в воде, где стояли брошенные танки. В одной деревне я просидела под полом у одного доброго человека до 20 февраля, но однажды ночью мне пришлось удрать, так как по чьему-то донесению пришли делать обыск. Я спряталась под одной церковью, которая стояла недалеко от деревни. Там я просидела почти месяц, имея в запасе буханку хлеба весом в два килограмма. Голод заставил меня выйти, в лесу я упала, потеряв силы. Меня подобрала одна женщина, покормила, дала мне хлеба, но попросила уйти, так как боялась немцев. Она довела меня до лесу, где я встретила партизан, и в их отряде я жила до прихода Красной Армии".
Вот "чудо" Веры Бакаляш.
"15 октября 1942 года в шесть часов утра мы завели мать и ребенка сестры в "схрон" к невестке, и так как там больше не было места, то, обеспечив их, мы вышли на улицу, не зная, что с собой делать. В последнюю минуту мне пришло в голову подняться на чердак нашего дома и там в углу, забитом досками, мы, 16 человек, просидели пять недель. Условия трудно себе представить: голод, холод, грязь. Но это я считаю неважным, главное, что мы были свидетелями ужасов, т. е. видеть не видели, но слышали, как приводили на соседний двор по 70-100 человек ежедневно, приказывали раздеться, расстреливали и закапывали на месте. Рано утром приходили рабочие рыть могилы. Раз слышно было, как ребенок кричал: "Мама, скорей бы уж эта пуля, мне холодно". Это было в ноябре, а нужно было раздеваться догола. Матери раздевали детей, потом сами раздевались. И так у нас за забором, то есть на улице Куйбышева, 126, лежит около пяти тысяч человек. В первые три дня евреев вывозили из Бреста на Бронную Гору, было большое движение автомашин, и вся эта "акция" проводилась с таким торжеством, как будто справляют большую победу - взятие города или что-нибудь в этом роде. После проведенной "акции" всю ночь были слышны пение и музыка. Так погибло еще 17 тысяч брестских евреев, среди них 25 человек из нашей семьи. 20 ноября 1942 года ночью нас нашли украинские полицейские, но не убили, а только ограбили. И нам пришлось пойти куда глаза глядят. Мы были почти раздеты и так мучились два года в погребах, на чердаках, в сараях, в самые сильные морозы оставаясь на улице. Если не замерзли, то это чудо. По полгода мы не раздевались. Не видели вареной пищи. Если бы такая жизнь протянулась еще недели две, мы бы не выдержали, но Красная Армия освободила нас, и наш родной брат, боец Красной Армии, мстит за нашу семью и за весь Советский Союз."
Все время, из всех "схронов", "спрятанок", погребов, из каждой щелки и ямы были видны картины одна страшнее другой. Разворачивалась кровавая панорама казни, чудовищное зрелище ежедневной смерти.
"Из вентиляции я видел, как немецкие палачи издевались над своими жертвами перед расстрелом. Под угрозой закапывания живьем заставляли их раздеваться догола. Пуль у немцев не хватало, и они засыпали живых людей землей и горячей известью. Я в погребе заболел дизентерией и не мог уже встать, но видел через вентиляцию, как немцы загоняли молодых девушек в сарай у могил и перед расстрелом насиловали их. Я слышал, как одна девушка звала на помощь и ударила немца по морде, и за это немцы закопали ее живой", - пишет Ошер Зисман.
"Со всех сторон слышны были крики и плач детей. Людей сажали в машины и увозили в Картус-Березу. Там были вырыты огромные ямы в глине. Детей бросали туда живьем и убивали гранатами, а взрослых закапывали живыми", - пишет Вера Бакаляш.
Вера Бакаляш, узнав о том, что ее детей задержала полиция, иными словами, получив весть об их гибели, пролежала без памяти трое суток, а затем встала и, пройдя через страшные испытания, дошла до партизан...
Из 26 тысяч брестских евреев уцелело 12 или 15 человек. Великое чудо заключается в том, что у этих людей, вопреки ежедневной, ежеминутной опасности, вопреки гибели близких, вопреки самым жестоким страданиям души и самым невероятным лишениям тела, хватило жизненной силы, страстного желания жить во имя борьбы и мести.
Вот последние слова, которые дает нам акт комиссии:
"В районе Бронной Горы немцами произведены также разрушения железнодорожных путей и всех станционных и пристанционных сооружений. Здания при отступлении подрывались и сжигались, а железнодорожное полотно разрушалось специальной машиной. В результате действия этой машины ломались шпалы и рельсы. Команды по разрушению железной дороги назывались "Пимашцуг" (пионерский машинный поезд). Командиром бригады был капитан Спорберг, по национальности немец. Ущерб, нанесенный станции Бронная Гора, составляет 1152000 рублей. Путем опроса свидетелей и собранным данным по Брестской области комиссия установила, что массовый расстрел советских граждан в районе Бронной Горы и урочища Смолярка Березовского района производился немцами в составе спецкоманды СД и СС под руководством:
1. Нач. Брестского областного бюро полиции, майор Родэ (до начала 1944 года).
2. Нач. Брестского областного бюро полиции Бинер (с начала 1944 года до изгнания немцев из Бреста).
3. Нач. 1-го участка полиции гор. Бреста лейтенант Гофман.
4. Нач. 1-го участка полиции гор. Бреста, майстер Гольтер, майстер Грибер и майстер Бос.
5. Нач. 2-го участка полиции города Бреста лейтенант Призингер (до начала 1944 года).
6. Нач. криминальной полиции СД обершарфюрер Занадский (немец).
7. Комендант криминальной полиции Ивановский (поляк)
8. Заместитель начальника СД оберштурмфюрер Цибель.
9. Начальник жандармерии при гебитскомиссариате капитан Дауэрлейн.
10. Руководивший расстрелами сотрудник СД Герик.
11. Начальник жандармерии в городе Картус-Береза оберлейтенант Гардес.
12. Офицеры СД Грибер, Ванцман принимали непосредственное участие в расстрелах".
Подписи комиссии
Эти имена сохранились в потрясенной памяти очевидцев и стали известны нам. Пусть же встанут они в ряды палачей, которые понесут заслуженную и справедливую кару.
НАША БОРЬБА В БЕЛОСТОКЕ.
Стенограмма и письмо Ривы Ефимовны Шиндер-Войсковской. Литературная обработка Р. Ковнатор.
Меня зовут Рива Ефимовна Шиндер-Войсковская. Я родилась в Западной Белоруссии, в местечке Крынки. Мои родители были небогаты, но стремились дать своим детям хорошее образование. Как все жители нашего местечка, они хотели, чтобы дети "вышли в люди" и были избавлены от непрочного, безрадостного существования "людей воздуха". Я получила поэтому возможность учиться. Я окончила среднюю школу в Гродно, в 1923 году окончила Педагогический институт в Варшаве. Много лет я работала педагогом в еврейских школах Брест-Литовска и Лодзи, где преподавала историю. Я любила свою работу и могу сказать, что и ребята хорошо относились к занятиям. На уроках бывало тихо, многие мои ученики увлекались предметом и читали книги, непредусмотренные программой. Было очень приятно видеть, как работает и развивается живой, пытливый детский ум. Моя педагогическая деятельность прервалась совершенно неожиданно. В 1932 году меня арестовали за коммунистическую деятельность, а после освобождения из тюрьмы лишили права работать в школе. Долгое время я была безработной, а потом работала шпунтовщицей на текстильной фабрике. Когда началась Вторая мировая война, я жила в Лодзи. 1 сентября 1939 года вместе с мужем мы вышли из Лодзи и пошли по направлению к Белостоку. Мы дошли до моего родного местечка Крынки (это в 40 км от Белостока), где я стала работать директором школы; вскоре мы переехали в Белосток.
Красная Армия освободила Западную Белоруссию, в городах и местечках шло бурное культурно-хозяйственное строительство. Радостно было жить и работать!
Предательское нападение Гитлера 22 июня 1941 года, точно острым ножом, разрезало нашу жизнь.
Немцы вошли в Белосток 27 июня, эвакуироваться почти никто не успел. В Белостоке в 1941 году жило 100 тысяч человек, из них примерно 50% евреев. Немцы сразу начали бесчинствовать; было ясно, что меч смерти занесен над нашим народом. Когда немцы вошли в город, первое, что они сделали, это сожгли несколько улиц одного из еврейских районов. Для "чистого" озорства они сожгли несколько домов вместе с людьми. В первую же субботу своего хозяйничанья они подожгли синагогу, в которой было 300 мужчин.
Гитлеровцы хотели в первую очередь истребить мужское еврейское население. Они охотились за мужчинами на улицах, входили в дома и забирали их, не считаясь ни с возрастом, ни с положением, ни со здоровьем. Мужчины выходили на улицу и... исчезали. Вначале мужчин забирали под предлогом отправки на работу. Но эти тысячи мужчин "вывозились" в "неизвестном направлении" и всякий след их терялся.
Особенно яростно и последовательно истребляли немцы еврейскую интеллигенцию.
Гитлеровцы не только физически хотели уничтожить человека, они хотели убить его достоинство, его боевой дух. Фашистские изверги, стараясь унизить человека, придумывали всевозможные моральные пытки. Несомненно, главным образом на моральное унижение был рассчитан строгий приказ о ношении на груди и спине так называемых лат с желтой звездой. Многие склонны думать, что это не имело особого значения. Они говорят: "Ну, пусть желтые звезды, но ведь нас не убивали, не терзали". Это неправда. Мы испытывали чувство мучительного стыда и позора. Многие неделями не выходили на улицу. Со мной лично произошел такой случай. Когда я в первый раз со своим "украшением" вышла на улицу, группа немцев переходила дорогу. Они и некоторые присоединившиеся к ним прохожие бросились на меня и начали выкрикивать страшные ругательства. Я прислонилась к стене. От негодования и горя слезы застилали мне глаза, и я не могла произнести ни слова. Вдруг, слышу, кто-то положил мне руку на плечо. Я оглянулась: это был пожилой поляк. Он сказал: "Дитя мое, ты не расстраивайся и не обижайся. Пусть будет стыдно тем, кто это сделал". Он взял меня за руку и повел с собой.
Эта встреча произвела на меня большое впечатление. Я поняла, что еще не все кончено, что есть честные и стойкие люди. Немцам не удастся разложить и опутать всех своей страшной человеконенавистнической политикой.
Мысли о борьбе не покидали меня с первого же момента. Я понимала, что своей посильной борьбой мы можем помочь нашей родной Красной Армии, только борьбой мы можем спасти свое достоинство и честь граждан и евреев.
12 июля 1941 года вместе с несколькими тысячами других мужчин забрали и моего мужа. Велико было мое горе. Но я видела, что оно - частица общенародного горя.
Бороться, мстить немцам - вот единственное желание, которое пронизало мое существо и жгло мою кровь.
Немцы потребовали колоссальную контрибуцию: один миллион рублей, несколько килограммов золота и серебра и т. д. Все это надо было доставить в течение двух суток, в противном случае они грозились сжечь еврейский район и уничтожить все еврейское население.
Можно себе представить, как трудно было выполнить это грабительское распоряжение. Были случаи, когда в еврейскую общину приходили поляки, приносили золотые вещи и говорили: "Возьмите от нас, спасите еврейское население, ваших и наших братьев". Вообще, надо сказать, что в эти тяжелые дни ярко проявилась дружба польского и еврейского народов. Конечно, немцам удалось организовать некоторых польских подонков и натравить их на беззащитных и преследуемых евреев. Но лучшая часть польской интеллигенции, честные люди народа, чем могли - помогали нам.
Когда была собрана контрибуция, вышло новое распоряжение: все евреи должны перейти в гетто. На каждого человека, согласно распоряжению, приходилось 3 метра, но на самом деле эта жилищная "норма" была еще меньше; в маленьких комнатушках ютились по две и более семьи. Вещи надо было переносить на себе: немцы запрещали полякам оказывать какую бы то ни было помощь. Конечно, многие с этим не считались и давали евреям подводы. Мне тоже поляки дали подводу, кроме того, я несла в руках большой узел.
Ко мне подошла совершенно незнакомая польская женщина и предложила понести узел; в эти дни было немало случаев, когда немецкие солдаты и местные хулиганы вырывали из рук евреев вещи.
1 августа евреи Белостока были заперты в гетто.
Гетто - это тюрьма; нет, тюрьма - это слишком слабое определение. Гетто - это голод, это унизительный гнет, это расстрелы, виселицы, массовые убийства.
Люди были во власти полного произвола. Гестаповцы входили в дома, когда хотели, они забирали все, что им только нравилось.
На воротах гетто висело объявление, что вносить продукты нельзя. За обнаружение любого, хотя бы самого незначительного количества продуктов - расстрел.
Стали людей отбирать на работу. Отобранным выдавали справку, в которой указывалось, по каким улицам им разрешается хождение. Тех, кого встречали на улицах, не указанных и не перечисленных в удостоверениях, арестовывали и расстреливали.
Евреям разрешалось ходить только по мостовой. Я сама знаю случаи, когда жестоко избивали людей только за то, что они при проезде автомобилей, отстраняясь от машины, ставили ногу на тротуар.
Но все злодеяния немцев не могли уничтожить боевой дух человека, его любовь к свободе.
Несмотря на страшный террор, в декабре 1941 года организовалась антифашистская организация. Большую роль в ней играли польские товарищи - Тадеуш Якубовский, Нюра Черняковская и некоторые другие. Я была секретарем Комитета.
Мне надо было получить возможность выходить из гетто, чтобы поддерживать связь с польскими и белорусскими товарищами. Через одного знакомого мне удалось получить место уборщицы на фабрике.
Огромную работу проводил Комитет в условиях нечеловеческого террора и жесточайших преследований. Гетто неуклонно верило в победу Красной Армии. Преклонимся перед величием духа этих людей!
В гетто хорошо была налажена радиосвязь; почти ежедневно слушались сводки Совинформбюро и английские сводки.
Внук старушки Брамзон работал радиомехаником в немецком "Шлоссе".
Он принимал сводки на немецком языке, удавалось ему слушать и английские передачи. Вечерами, едва только юноша появлялся, к нему домой приходила не только молодежь, но и самые обыкновенные пожилые евреи. И надо было видеть, с каким напряженным вниманием следили люди за картой, бог весть как сохранившейся в этом аду, с какой радостью и восхищением отмечали они освобожденные от немецких извергов города! Внук Брамзон был далеко не единственным и не главным источником нашей радиоинформации.
У нас был свой радиоинформатор, товарищ Сальман, который имеет большие заслуги перед антифашистской организацией.
В гетто у него погибли жена и сын; всю жизнь он отдал борьбе с немецкими людоедами.
Товарищ Сальман знал несколько языков и стенографию. Это ему очень помогало. Он работал в необыкновенно трудных условиях. Только беспредельная самоотверженность и железная воля бойца помогали ему преодолеть все.
Радио находилось в яме под землей, где едва-едва мог уместиться один человек; писать приходилось на коленях. Зимой, при сильных морозах, это было дьявольски тяжело, но товарищ Сальман ни на один день не оставлял своего поста.
Надо вспомнить также братьев Кожец (позже партизан отряда "26 лет Октября"), на квартире у которых долгое время хранился наш радиоаппарат.
Благодаря нашим самоотверженным радиоинформаторам, мы вели усиленную пропаганду, почти ежедневно выпуская сводки Совинформбюро и английских радиопередач.
Мы издали речи товарища Сталина, широко распространили материал о Треблинке, об Освенциме. Через надежных людей мы получили и распространили широкий материал о Варшаве.