По меркам того времени это были "царские палаты", как ни убоги казались нам казенные "апартаменты". Главное – у нас была отдельная квартира. Обычно в квартирах проживало ровно столько семей, сколько в ней было комнат. И чтобы получить от завода эту комнату, требовалось быть "ударником труда".
Со склада нам привезли три железные кровати с тюфяками и канцелярский стол со стульями. Наши вещи, отправленные багажом, пришли только к концу лета. Но у мамы был талант – из каких-то подручных вещей делать дом уютным и красивым. Весь домашний труд был на маме. Мне предоставили полную свободу. Папу мы почти не видели, он работал день и ночь…"
Запорожский моторостроительный был не чужим для Климова. Начало его трудовой биографии было связано с санкт-петербургским акционерным обществом "Дека". И как раз в те годы для массового выпуска лицензионных авиационных моторов "Мерседес" и "Бенц" на Украине, в Александровске, строился мощный филиал общества. Очень живо вставал перед глазами конструктора большой макет александровского филиала, который он, тогда еще совсем молодой рабочий, с любопытством рассматривал в холле головного петербургского офиса.
Завод к 1917 году был уже построен, завезено самое современное по тем временам оборудование, но… революция, Гражданская война, интервенция, политическая и экономическая блокада, когда власть в Александровске переходила из рук в руки, практически уничтожили вновь созданное предприятие. Лишь спустя три-четыре года началось восстановление, а по сути – второе рождение теперь уже нового завода "Большевик" № 9. Позже город был переименован в Запорожье, а завод – в Государственный авиационный завод № 29.
Сначала здесь занимались выпуском поршневого двигателя водяного охлаждения "Испано-Сюиза", получившего обозначение М-6. С 1925 года, по заданию Авиатреста занялись освоением нового отечественного мотора М-11 конструкции Аркадия Швецова. Это уже был совершенно иной тип двигателей – воздушного охлаждения. И вот теперь Климов был направлен на завод, чтобы ускорить выпуск современных моторов опять же водяного охлаждения.
Совершенно недопустимая практика, когда внедрение всякого нового изделия как бы перечеркивало все предыдущие наработки завода. Вот уж благодатная почва для поиска вредительства в условиях, когда умудрялись находить даже черную кошку в темной комнате, если ее там и не было. Бесспорно, будут искать виновных в том, что завод, производивший в свое время моторы водяного охлаждения, был неожиданно переориентирован на двигатели воздушного охлаждения М-11, выпуск которых тоже никак нельзя было назвать успешным. И практически не закончив еще ту реорганизацию, теперь снова был вынужден осваивать новый тип мотора.
Завод лихорадило, многие цеха простаивали. Предприятие, которое еще в начале года никак не ожидало столь резких изменений, не могло набрать иной темп. Да и прежнюю производительность при всем желании нельзя назвать высокой. Вот только сводки двух первых месяцев тридцатого года:
Январь 1930 года
Основная программа производства:
1. Новые моторы М-11-100 – 20 штук.
2. Ремонт моторов М-6 – 1 штука.
3. Детали моторов Ю-6.
Штат: служащих – 226, младшего обслуживающего персонала – 94, рабочих – 541 (в производственных отделениях – 370). Февраль 1930 года. Общие сведения:
I. Частичный простой рабочих различных цехов. Основная программа производства:
1. Одиночные комплекты запчастей М 6 – 10 штук.
2. Ремонт моторов М-6 и ИС – 9 штук.
3. Детали М-6.
Рабочая сила: служащих – 233, младшего обслуживающего персонала – 45/92, рабочих – 557 (в т. ч. в производственных отделениях – 371 чел.).
II. Перспективы промзаведения на ближайший месяц – изменений в ходе работ не ожидается.
И действительно, на заводе Климов вплотную столкнулся с кампанией по ликвидации последствий вредительства, которая была развернута практически по всей стране.
Центральная комиссия по ликвидации последствий вредительства была организована в Москве по окончании работы комиссии по чистке аппарата ВАО и заводов 8 июля 1930 года в составе представителей ВАО, ОГПУ, ЦК ВСРМ и УВВС. Одновременно начальником ВАО было отдано распоряжение организовать заводские комиссии на заводах: 1, 22, 23, 24, 26, 28, 29, 31 и Центральном опытном заводе в составе директора завода, секретаря партячейки, председателя завкома, представителя ОГПУ и военной приемки. В основу работы комиссии легли следственные материалы ОГПУ. Активность работы Центральной комиссии была крайне высока и служила примером заводским разбирательствам. Только за первые пять месяцев Центральная комиссия с участием представителей заводов, попавших в "черный список", провела 11 заседаний, разъясняя, что главное внимание вредителей было направлено на капитальное строительство, опытное строительство и мобготовность заводов.
Все необходимые распоряжения, материалы вредительских актов срочно направлялись директорам заводов для ознакомления и использования в работе.
На заводе № 29 комиссия по ликвидации последствий вредительства создается уже 14 июля 1930 года. В нее вошли директор завода Мартыненко – председатель комиссии, секретарь партколлектива Телчико, председатель завкома Домбровский и представитель Запорожского окротдела ГПУ Кубанский. Комиссия собиралась несколько раз в месяц. И на первых заседаниях под председательством Мартыненко отстаивалась прежняя точка зрения, которая уверенно вносилась и в протоколы комиссии:
"24–26 июля 1930 года на заводской комиссии ознакомились с присланным письмом о вредительских актах (№ 419/8697).
Постановили: что завод действительно был приспособлен и имел опыт по постройке двигателей блочных водяного охлаждения. Опыт завода в этом… не был использован, но в настоящее время моторы с воздушным охлаждением пущены в производство и завод соответствующим образом переоборудуется и перепланируется. Вопрос о прекращении постройки моторов с воздушным охлаждением и переход вновь на производство с водяным охлаждением – поставлен быть не может".
Владимир Яковлевич, как мог, разъяснял, что подобные решения обречены на неудачу. Необходимо искать пути выхода, может быть, попытаться наладить новое производство, не ликвидировав старое. Но сюда, на берег Днепра, еще не докатилась столичная волна арестов, и многие верили в свою непогрешимость. Помня горькие уроки НАМИ, конфликт научного и административного руководства, который постепенно привел к закрытию института, Климов, назначенный сначала главным контролером, а потом техническим помощником директора, занялся исключительно своей темой, не участвуя ни в каких разбирательствах. Благо что он оставался беспартийным. Владимир Яковлевич, вопреки бытующему мнению, настойчиво занимался налаживанием серийного производства новых моторов М-22 (по типу "Юпитер"), вместе с главным инженером Назаровым разбирался с производственными и конструктивными дефектами мотора М-11.
Весной тридцать первого года из Москвы прибыла инспекция во главе с представителем ОГПУ Коноваловым. Вывод был категоричен: "Работа комиссии весьма слаба. Срывают работу частые разъезды членов комиссии. Директор завода Мартыненко отрицал наличие вредительства на заводе, пытался доказывать, что это "производственные неполадки" – отсюда и пошла неправильная линия работы заводской комиссии. Партийная и профсоюзная общественность, а также специалисты в работу комиссии не втянуты. Проверка выполнения решений не налажена".
Оргвыводов долго ждать не пришлось. Вскоре в Запорожье для ознакомления были присланы копии "Вредительских актов по заводу № 29":
"Вредительство на заводе № 29 в основном было направлено: I) к срыву мобготовности завода; II) к срыву выпуска моторов М-22 как основной продукции и III) к срыву реконструкции завода…". Мартынов, руководивший предприятием шесть лет, был отстранен от должности, из Москвы был прислан новый директор. Работа по новому мотору пошла семимильными шагами.
Из воспоминаний Ирины Владимировны:
"…Для мамы это было тоже трудное время: отсутствие каких-либо известий об Александре Сергеевиче вызывало постоянную тревогу. Беспокоилась она и об оставшихся в Москве родных. Папа был весь в работе. Обеспечивать существование приходилось маме. Еду готовили на керосинках, на них же грели воду для мытья – обливались в корыте. Вечная необходимость ходить за керосином не доставляла мне никакого удовольствия. После ареста Александра Сергеевича мама с опаской относилась к домработницам и предпочитала обходиться собственными силами. Можно только удивляться, как барышня, выросшая с гувернантками, владеющая двумя иностранными языками, игравшая на рояле Шопена, стала такой незаменимой помощницей и любящей преданной женой. Не ошибся Владимир Яковлевич в том далеком двадцать третьем году, когда почувствовал в обаятельной, нежной красавице всю силу ее характера, настоящие народные корни. Ни упрека, ни злого слова или недовольного взгляда, всегда готовая помочь, тем более что постоянно чувствовала любовь, преданность, заботу и внимание супруга.
А жизнь ее складывалась из разных полос: из Москвы – в Париж, из Парижа – в Запорожье, из Запорожья – в Москву и опять в Париж. Из Парижа в Рыбинск, а оттуда в Уфу, потом обратно в Москву и затем – Ленинград. И везде и всегда она налаживала домашнюю жизнь, хотя это требовало больших усилий. Так было и в Запорожье…
Чтобы избежать знойного южного полудня, мама вставала рано, хлопотала по хозяйству и готовила нам с папой незатейливый завтрак, чаще всего любимые отцом яйца "всмятку" или яичницу. Отец уходил на работу с заводским гудком, к восьми часам утра. А мы с мамой отправлялись на запорожский, типично южный базар. Он был совершенно не похож на чистенький рынок бульвара Сен-Мишель, но поражал своим изобилием. На пыльной площади – горы овощей и фруктов, громоздившихся на кошмах, среди которых на маленьких складных табуретках сидели продавцы. Рядом стояли возы с арбузами, дынями и другими дарами, которыми так богата украинская земля.
Летом 1931 года производство зерна резко упало – результат коллективизации, а роль подсобных хозяйств значительно возросла. Иметь приусадебные хозяйства пока не запрещалось. Щедрая земля вознаграждала усердных хозяев добрым урожаем. Мяса не было, но рыбу, кур, цыплят, уток продавали в большом количестве. Живую курицу хозяйка вытаскивала из тени, поила водой, чтобы она не подохла на жаре, и начинала расхваливать свой товар. Торговались на базаре до хрипоты. Мама этого не умела и, до отказа наполнив кошелки разнообразной снедью, с трудом тащила их домой.
Больше всего хлопот доставляли куры – холодильников ведь не было. Их продавали живыми со связанными лапами. Дома развязывали и отпаивали водой. Мне их было очень жалко. Потом приходил дворник, забирал курицу и приносил ее уже без головы. Мама долго и тщательно ощипывала ее, в конце концов и я научилась это делать.
Папа почти каждый день приходил обедать во время рабочего перерыва. По дороге вытаскивал меня, разгоряченную игрой с друзьями, из какой-нибудь траншеи и приводил домой. Мама всплескивала руками – такая я всегда была чумазая, обливала теплой водой, нагретой на керосинке. Помню, что за все лето у папы был один настоящий выходной, который мы провели на Хортице – зеленом острове посередине Днепра. Долго еще в семье рассказывали смешную и забавную историю этого путешествия…"
В Запорожье летом 1931 года Владимира Яковлевича застало известие о смерти матери. Так уж распорядилась судьба, что сначала отец, а теперь и мать покинули этот мир в тот момент, когда их старший сын был далеко. Владимир не смог проводить отца в последний путь. Но уж с мамой он решил попрощаться непременно, чего бы это ему ни стоило. И Климов добился разрешения на командировку в Москву. Прасковью Васильевну хоронили по православному обряду всей многочисленной родней, как московской, так и владимирской. Сначала отпели в церкви, а потом вся процессия смиренно, с поникшими головами шла за гробом, который медленно, на лошадях, приближался к последнему пристанищу. Похоронили Прасковью на Калитниковском кладбище, рядом с мужем, когда-то привезшим молоденькую девчонку в столицу, так и не заменившую ей утраченной малой родины…
Вопреки предположениям, что пробудут на Украине не один год, Климовы вернулись в Москву, как только было налажено серийное производство нового мотора М-22 – доработанного варианта лицензионного французского двигателя "Юпитер".
Еще летом 1930 года, вернувшись из Франции, Владимир Яковлевич узнал, что обсуждается объединение нескольких отделов НАМИ, ВИАМ и ЦАГИ. Он считал, что это правильное решение, дающее возможность подготовить кадры и повысить уровень конструкторских разработок. В декабре 1931 года было принято постановление об осуществлении этого объединения. И когда в конце лета 1931 года Владимир Яковлевич побывал в Москве, увидел, что создание института авиадвигателестроения (ИАМ) шло полным ходом. Этим занимались известные конструкторы и ученые. В вышестоящей организации он узнал, что его кандидатура рассматривается на должность заведующего отделом ИАМ. Он был рад вернуться к конструкторской и научной деятельности. Тем более что на Украине Владимир Яковлевич выполнил поставленную перед ним задачу.
О запорожском периоде конструктор Климов написал так:
"Работу за границей закончил в июне 1930 года и по возвращении был направлен распоряжением Реввоенсовета на завод № 29 для помощи по внедрению в производство лицензионного мотора М-22 (тип "Юпитер"). Здесь работал начальником технического контроля – 5 месяцев и помощником директора по технической части – 8 месяцев.
Из работ в части конструкции могу отметить:
Переделка конструкции учебного мотора. В момент моего вступления в должность на заводе изготовлялся мотор М-11. Работа мотора была явно неудовлетворительна. Под моим непосредственным руководством конструкция была переделана главным инженером завода товарищем Назаровым и внедрена в производство под маркой М-11В. Этот последний мотор был признан УВВС вполне удовлетворительным, и завод 29 получил благодарность УВВС за качество этого мотора.
2. Выпуск мотора М-22. Заводом 29 был принят к постройке мотор М-22 по типу "Юпитер" со всеми переделками, внесенными в конструкцию за границей по нашим требованиям. Под моим непосредственным руководством происходили испытания первой опытной серии моторов, доделка ее и выпуск. В этой законченной конструкции мотор М-22 считается одним из лучших моторов советского производства, за качество которого заводом 29 получена также благодарность.
В декабре 1931 года был освобожден от должности технического помощника директора завода 29 и возобновил работу в ЦИАМ – начальником отдела бензиновых двигателей и в МАИ – руководителем кафедры проектирования авиадвигателей".
Глава VI
Московские вехи: ЦИАМ и МАИ (декабрь 1931 – сентябрь 1933)
Возвращение в столицу
Не дожидаясь зимних холодов, Владимир Яковлевич решил перебираться с семьей в Москву. Они с большим трудом сумели выехать из Запорожья. Вокзал был забит ожидающими отправления, а составы шли не останавливаясь, практически без свободных мест. Вся крестьянская Русь была поставлена дыбом, из конца в конец страны перемещались раскулаченные исконные хозяева земли и вечно неимущие сторонники всего нового. И весь этот разноликий растревоженный улей, растиражированный не только по вагонам, но и по всем привокзальным площадям, тут же набрасывался на кассиршу, как только она объявляла о наличии нескольких мест в прибывающем поезде.
Вот уже пятый состав за четыре часа ушел на Москву, а Климовы все стояли на перроне, теряя последнюю надежду на сегодняшний отъезд. И когда кассирша в очередной раз выкрикнула: "Есть три билета на подходящий поезд", – Владимир Яковлевич, перехватив умоляющий взгляд дочери, быстро достал из портмоне всю имеющуюся наличность, и тугой рулончик полетел над головами в сторону кассирши. Климов был высок, не заметить его броска кассирша не могла – и, поймав деньги, тут же кинула ему заветные билеты. Ирочка в полном восторге протискивалась сквозь толпу за широкой спиной отца к такому прекрасному обшарпанному поезду. И свободная полка в душном грязном вагоне, на которой еле разместились Климовы, показалась ей ничуть не хуже того бархатно-золотистого купе, в котором совсем недавно они отправлялись во Францию. Это была новая Россия, новая действительность, в которой не было места пульмановским вагонам и пошлым излишествам.
Но как только все разместились, Владимир Яковлевич пошел к начальнику поезда. Вернувшись, скомандовал: "Идемте!" Носильщик подхватил багаж и понес его в купейный вагон. Просидев еще некоторое время на чемоданах в коридоре, пока проводник производил маневры переселения, Климовы очутились в отдельном купе. На жестких лавках лежали тоненькие тюфяки и серое застиранное постельное белье. Когда купе заперли, Владимир Яковлевич вздохнул с облегчением.
– Как тебе это удалось? – спросила жена.
– Ты же знаешь, Веруся, я на полпути останавливаться не умею.
И вот наконец Москва. Возвращение домой – всегда радость. После бурных приветствий дети с любопытством изучали друг друга. Алеша стал совсем взрослым – ходил в кружок Осоавиахима и с учителем географии объездил все большие стройки Подмосковья. Старшие не могли наговориться. Но в этот раз вся большая семья, собравшаяся наконец вместе, будто бы смущалась своей радости. И все, не сговариваясь, думали об одном: как там отец, что стало в Нижнем Новгороде с веселым вольным главой рода Полубояриновых?
– Что слышно о папе? Как он там? – переступив порог дома, сразу же спросила Вера.
– Да ничего нового. Недавно заходила молодая женщина, представилась сестрой одного из товарищей по несчастью, который находится в одной камере с Александром Сергеевичем. Будто бы она недавно побывала в Нижнем, виделась со своим братом и передала весточку от нашего отца: жив, здоров, скучает. Я поблагодарила, но никаких вопросов задавать не стала. Не те сейчас времена.
– Знаешь, мама, Володя считает, что после слов Сталина о перегибах в репрессиях старых специалистов вполне возможно мне дадут разрешение на свидание с отцом, ведь я не видела его с момента отъезда во Францию. Ира, должно быть, его и не узнает!
– Попробуй! – только и сказала Ружена Францевна. Она была так измучена, что никому не верила и ни на что не надеялась.
И действительно, в конце года разрешение на свидание было получено. Решили сразу же после наступления Нового года съездить в Нижний Новгород навестить отца. А за оставшиеся недели до праздников немножко прийти в себя после командировки, неожиданного срочного вызова и тяжелой дороги в переполненном вагоне-муравейнике.
Владимиру Яковлевичу пришлось снова возвращаться в Запорожье – заканчивать дела. И только в конце декабря он окончательно рассчитался с Запорожьем и вернулся в столицу.