В основу этой книги положены записи бесед автора с Ольгой Ивинской - последней любовью и музой Бориса Пастернака. Читателям, интересующимся творчеством великого русского поэта, будет интересно узнать, как рождались блистательные стихи из романа "Доктор Живаго" (прототипом главной героини которого стала Ивинская), как создавался стихотворный цикл "Когда разгуляется", как шла работа над гениальным переводом "Фауста" Гете.
В воспоминаниях Б. Мансурова содержатся поистине сенсационные сведения о судьбе уникального архива Ивинской, завещании Пастернака и сбывшихся пророчествах поэта.
Для самого широкого круга любителей русской литературы.
Содержание:
От издательства - О книге и ее авторе 1
Вместо предисловия - Встречи с Ольгой Ивинской 1
Глава первая - Ольга - Лара - Маргарита - (Стихи и переводы Бориса пастернака, созданные после встречи с Ольгой Ивинской) 15
Глава вторая - Судьба архива Ольги Ивинской 47
Глава третья - Завещание Бориса Пастернака 56
Глава четвертая - Друзья, родные - милый хлам 61
Глава пятая - Как сбылось пророчество Бориса Пастернака 66
Глава шестая - Пастернак и Рената Швейцер 80
Приложения 90
Ольга Ивинская 90
Вадим Козовой 91
Израиль Борисович Гутчин 93
Константин Богатырев 94
Серджо Д’Анджело 95
Библиография 96
Примечания 96
Борис Мансуров
Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская
Памяти Мити (Дмитрия Виноградова) и моей сестры Аллы Мансуровой посвящаю эту книгу.
От издательства
О книге и ее авторе
Истину ищут одиночки и порывают со всеми, кто любит ее недостаточно.
Борис Пастернак
"Лара моего романа" - так говорил поэт Борис Пастернак об Ольге Ивинской, которая была его последней любовью и прототипом главной героини "Доктора Живаго". Книга, которую вы сейчас держите в руках, рассказывает об этой любви, о верности и гражданском мужестве людей, наделенных доброй душой и удивительным талантом, об их жизни в условиях советской действительности. Читателю откроются яркие - в том числе малоизвестные и почти никому не известные до сей поры - страницы пастернаковского творчества того периода, когда в ответ на присуждение поэту Нобелевской премии на него с яростью набросились советские писатели и власти. Не сломаться, выдержать агрессивный натиск системы, на себе испытать предательство "друзей и родных" и продолжать творить - это стало возможным только благодаря поддержке близких по духу людей, таких, как Ольга Ивинская и ее дети Ирина и Митя, как Ариадна Эфрон (дочь Марины Цветаевой) и преданный друг семьи Кома Иванов.
Ольга Всеволодовна Ивинская рассказала о реальных причинах и истоках рождения блистательных стихотворений из "тетради Юрия Живаго", знаменитого цикла стихов "Когда разгуляется" и всемирно известного перевода "Фауста" Гете.
С 1994 года Борис Мансуров участвовал в заседаниях судов по делу об архиве Ивинской. Он приходил туда вместе с ее сыном Митей - Дмитрием Виноградовым, страдавшим от неизлечимой болезни. Острые, откровенные Митины оценки важных эпизодов жизни его матери и Бориса Пастернака постоянно присутствуют в тексте книги.
Читатель узнает о причинах изъятия следователями КГБ в 1949 и 1960 годах архива Ивинской и о том, почему он и сегодня не возвращен законным владельцам.
Специальная глава посвящена рассказу Ивинской о завещании Пастернака и включает материалы из публикаций, вышедших после смерти Ольги Всеволодовны. Это сборник "А за мною шум погони…" (2001), книги Зои Маслениковой "Портрет Бориса Пастернака" (1995), Карло Фельтринелли "Senior Servis. Жизнь Джанджакомо Фельтринелли" (2003), Серджо Д’Анджело "Дело Пастернака. Воспоминания очевидца" (2007), а также письма Ариадны Эфрон к О. Ивинской и И. Емельяновой ("Жизнь есть животное полосатое", 2004).
Большая глава книги посвящена интереснейшей переписке Пастернака с "пламенным другом" из Германии Ренатой Швейцер - об этом, к сожалению, пока очень мало известно российским читателям.
Книга "Лара моего романа" проиллюстрирована уникальными фотографиями. В приложении дана краткая биографическая информация об Ольге Ивинской, Вадиме Козовом, Израиле Гутчине, Константине Богатыреве и Серджо Д’Анджело.
Ранее публикации Б. Мансурова о Борисе Пастернаке и Ольге Ивинской выходили в журнале "Большой Вашингтон" (США) и в парижских изданиях - журнале "Грани" и газете "Русская мысль".
Эта книга подарена мною Борису Мансурову, испытанному, верному, любящему другу моей мамы, О. В. Ивинской, и, в порядке наследования - моему.
В судный день 28 августа 2000 г.
Д. А. Виноградов, сын О. Ивинской.
Б. Пастернак выразил бы Боре Мансурову свою признательность более многословно. Но - что делать!
Вместо предисловия
Встречи с Ольгой Ивинской
"О как я люблю тебя" - и в письме, отправленном через три дня: "Милая моя жизнь!" Эти слова написал Борис Пастернак своей возлюбленной Ольге Ивинской из тбилисской ссылки в феврале 1959 года. Его выслали из Москвы на время пребывания в столице правительственной делегации из Великобритании. Премьер-министр Гарольд Макмиллан включил в свою программу встречу с Борисом Пастернаком - нобелевским лауреатом 1958 года по литературе, однако после многомесячной травли поэта, инспирированной партийными идеологами в ответ на присуждение ему Нобелевской премии , этой встречи советское правительство допустить не могло. Органы госбезопасности, осведомленные о том, что многие журналисты хотели бы встретиться с Ларой романа Пастернака "Доктор Живаго", отправили Ивинскую из Москвы в Ленинград. Об Ольге-Ларе широко было известно за рубежом из писем Бориса Леонидовича к сестрам в Англию, из интервью Фельтринелли - издателя "Доктора Живаго", из выступлений немецких журналистов, посещавших Ивинскую и Пастернака в Москве и Измалкове. Об этом рассказывал во Франции и Англии французский аспирант, славист Жорж Нива, друживший с дочерью Ольги Всеволодовны Ириной, студенткой литературного института .
Впервые я услышал стихи Бориса Пастернака осенью 1953 года в Самарканде, где родился и учился у выдающихся педагогов, сосланных или эвакуированных во время войны из Ленинграда и Москвы. Уровень преподавания был очень высоким: из 53 выпускников 1954 года золотых медалистов было 12, серебряных - 7. В тот год 21 выпускник нашей школы отправился поступать в вузы Москвы и Ленинграда, и все поступили.
Наша учительница русского языка и литературы Жозефина Людвиговна - немка, высланная в начале 1941 года из Ленинграда, - впервые прочла нам, ученикам десятого класса школы № 37 имени Пушкина, пастернаковский "Марбург" и цветаевское "Моим стихам".
Когда я учился в Московском энергетическом институте, до нас, технарей, осенью 1958 года докатились "волны народного гнева", захлестнувшие "клеветника и предателя" Пастернака, которому подлые империалисты заплатили 30 сребреников в виде Нобелевской премии. Мой однокурсник и сосед по комнате в общежитии, 30-летний Халик, член КПСС, проводил с нами разъяснительную беседу об антисоветской роли Бориса Пастернака. Эти материалы ему выдали на внеочередном партбюро факультета в МЭИ, чтобы остановить возможное брожение умов: студенты ведь не читали романа Пастернака и могли не понять причин "всенародного гнева".
В 1993 году я рассказал Ольге Ивинской о просветительских беседах моего однокурсника со студентами. И вот что она поведала о событиях той осени 1958-го:
В то время Евгений уже не служил в армии и работал преподавателем - по-моему, как раз в МЭИ. Он был членом партии и, конечно, по требованию партийной организации и органов вынужден был приехать утром 28 октября 1958-го в Переделкино и вместе с Леней потребовать от отца оказаться от Нобелевской премии. Об этом в гневе говорил Борис Леонидович, когда неожиданно в полдень пришел в нашу избу совершенно опустошенным и при Мите стал просить меня вместе уйти из жизни.
Леня говорил мне о шантаже органов осенью 1976 года, потрясенный убийством Кости Богатырева. Он сообщил, что 27 октября 1958-го его вызвали в МГУ на беседу с участием неизвестных в штатском и сказали, чтобы завтра он не приходил на занятия, а отправился с утра к отцу в Переделкино. Ему заявили, что если Пастернак не откажется от Нобелевской премии, его, Леню, исключат из МГУ и отправят в армию на перевоспитание как члена семьи антисоветчика.
Борю я успокаивала, убеждала, что власти вынудили детей прийти к отцу с ультиматумом. Мне непонятно, почему до сих пор Евгений сам об этом не написал. Борис Леонидович говорил тогда, что советская власть непрерывно превращает детей в Павликов Морозовых.
Я прочел "Доктора Живаго" уже после окончания МЭИ: наша однокурсница Нонна Вулис достала его нелегальную фотокопию. Меня поразили и сам роман, и стихи Юрия Живаго. Особенно запомнились "Мело, мело по всей земле…", "Свидание", "Август" и "Рождественская звезда".
С набиравшей обороты перестройкой на радио зазвучали стихи Пастернака, и вот с первых номеров 1988 года журнал "Новый мир" стал печатать роман "Доктор Живаго". А в начале октября того же года, когда мы с женой смотрели по телевизору еженедельную литературную передачу, произошло нечто странное.
Прошли три 12-минутных сюжета и оставалось минут пять до окончания программы, как вдруг на экране появилась женщина в летах со следами былой красоты. В интерьере, состоявшем из старинного зеркала и лампы в стиле викторианской эпохи, незнакомка рассказывала о Пастернаке, об их любви, о скандале, связанном с его романом, а также о стихах, которые поэт посвятил ей: "Мело, мело по всей земле", "Засыплет снег дороги", "Я кончился, а ты - жива"…
- Наша любовь вспыхнула осенью 1946 года после встречи с Борисом Леонидовичем в редакции "Нового мира", где я работала в отделе поэзии, - рассказывала с экрана таинственная женщина. Ведущий, находившийся за кадром, попросил:
- Ольга Всеволодовна, расскажите об аресте и погибшем в тюрьме ребенке от Бориса Пастернака…
Но ответа не последовало, сюжет оборвался, изображение исчезло, оставив нас в полном изумлении. Значит, жива женщина, которую любил Пастернак и которой посвятил свои стихи? Что за булгаковщина?!
Мы в недоумении переглядывались, а по экрану ползли титры: "Режиссер Олег Корвяков"… Так ведь Корвяков, известный режиссер, получивший в 1985 году Государственную премию за два фильма из сериала к 40-летию победы в Великой Отечественной войне, - мой школьный друг из Самарканда. Как могло случиться, что он не позвонил мне, не сообщил о показе его работы на телевидении? Ведь он всегда это делал! Звоню Олегу домой - возмущаюсь. Оказывается, он сам удивлен демонстрацией его сюжета об Ивинской на Центральном телевидении. Попросил впредь говорить об этом только при личной встрече.
Вскоре мы встретились. Олег сообщил, что более двух часов снимал беседу с Ольгой Ивинской в ее квартирке на Вятской улице и сделал 15-минутный сюжет для телевидения. Однако где-то наверху тема "Пастернак и Ивинская" вызвала резкое недовольство, и сюжет не пустили в эфир: в 1988 году еще оставалась в силе советская система с ее органами госбезопасности. Однако в урезанном виде материал об Ивинской в последний момент все же поместили в передачу - похоже, требовалось оправдать статью расходов на съемку сюжета, чтобы можно было составить убедительный отчет для руководства.
Олег рассказал о том, что Ивинская - последняя любовь Бориса Пастернака, что ей он посвятил большинство стихов, вошедших в тетрадь Юрия Живаго, что облик Ивинской и черты ее характера присутствуют в образе Лары - главной героини романа. Об этом писал Борис Леонидович в своих письмах. Ольга Всеволодовна могла бы рассказать много интересного и никому пока не известного из их жизни с Борисом Пастернаком.
За любовь к опальному поэту и верность своему чувству Ивинскую дважды отправляли в советские лагеря: в 1949-м по приказу Сталина, а в 1960-м, после смерти Пастернака, - по указанию Хрущева. Эта женщина - редкий пример того, как человека из литературной среды, попавшего в тюрьму при "безумце и убийце" (определение Пастернака) Сталине, бросили в нее снова и при так называемом демократе, а по мнению Пастернака - "дураке и свинье" Хрущеве, который, успешно развенчав культ личности своего предшественника, наломал немало дров в роли Первого секретаря ЦК КПСС. Она осмелилась любить и защищать от советской власти непокорного поэта Бориса Пастернака, которого никак не получалось загнать в стойло соцреализма . Ивинская рассказывала про возмущение Пастернака тем, как после Первого съезда писателей в 1934 году Сталин с помощью Горького затолкал всех писателей в один загон и больше не разрешил провести при своей жизни ни одного съезда. Когда Борис Леонидович спросил об этом парадоксе Константина Федина, тот сказал, что Сталин считает писательские съезды вредной говорильней. "Зачем отрывать их от работы? Пусть лучше пишут, а когда мы даем им премии - пусть говорят, что думают". Второй съезд Союза писателей состоялся в 1954 году, после смерти Сталина.
С 1940 года кремлевский хозяин ежегодно раздавал послушным советским писателям и деятелям культуры многочисленные Сталинские премии с денежными подачками. Видные соцреалисты поощрялись многократно: Константин Симонов получил премию пять раз, Алексей Толстой - три раза, причем третью - в 1946 году, посмертно, Федин и Сурков награждались дважды. Пастернак никогда не удостаивался этой премии - Сталин так и не дождался от него увековечивания в романе, хотя много раз посылал писателю сигналы. При Хрущеве Бориса Леонидовича также никогда не награждали бывшей Сталинской, ставшей затем Государственной премией. Но, как говорил Варлам Шаламов, одна литературная Нобелевская покроет тысячи холуйских Сталинских. "Потому тема "Пастернак и Ивинская" крайне нежелательна для органов и советского литературного ареопага", - заключил свой рассказ мой школьный друг режиссер Олег Корвяков.
Я стал просить Олега устроить встречу с Ивинской, чтобы поблагодарить и подарить цветы. Олег пояснил, что Ольга Всеволодовна избегает встреч с незнакомыми людьми, опасаясь провокаций, но он попытается уговорить ее принять меня. Дней через пять он диктовал мне номер ее телефона.
На мой звонок ответил строгий мужской голос, допытывавшийся, почему я хочу посетить Ивинскую. Я долго ему что-то объяснял, как вдруг услышал голос женский: "Поскольку вы друг Олега Корвякова, я вас приму дома. Приезжайте 31 октября к 17 часам, улица Вятская…"
И вот день 31 октября 1988 года наконец наступил. Я купил семь сине-сиреневых хризантем и коробку конфет, взял журнал "Новый мир" с главами "Доктора Живаго" и помчался на встречу с последней любовью великого поэта.
Дверь мне открыл суровый мужчина лет 50 и сразу предупредил:
- Мама чувствует себя плохо, прошу не задерживаться больше 15 минут.
- Митя, что же ты сразу пугаешь гостя? - слышу мягкий голос из комнаты. - Входите, входите. Друг Олега - и мой добрый друг, тем более и имя у вас родное - Борис.
Принимая цветы, Ольга Всеволодовна заметила:
- Этот цвет очень любил Борис Леонидович. А еще ему нравилось сочетание темно-синего с желтым .
Странно, но и мне очень нравилось сочетание темно-синего с желтым. Помню взрыв смеха моей жены и ее подруги Иры, когда я посоветовал пришить к синему платью желтые пуговицы. Думаю, это связано с местом, где я родился и где прошла моя юность - с землей древнего Самарканда: синие купола дворцов и гробниц времен Тамерлана с рассыпанными среди вековой синевы золотыми звездами и желтыми цветами.