- Да ничего мы не критикуем, - пытается объяснять Коля. Я же вам русским языком говорю. Мы не против, мы - ЗА!
- Так, так… - переглядываются члены комиссии, - ну хорошо. А за что вы тогда боретесь? За что выступаете?
- Ну, мало ли за что, - удивляется такому непониманию Коля, - за любовь, за правду, за мир во всем мире, в конце концов.
Тут члены комиссии решили конфиденциально посовещаться и Колю отпустили. Но в добрые и позитивные намерения Коли и его друзей так и не поверили и группу их постановили запретить.
ВОТ ЧТО БЫВАЕТ, КОГДА ПЫТАЕШЬСЯ БОРОТЬСЯ ЗА ДОБРОЕ ДЕЛО НЕПОДХОДЯЩИМИ СРЕДСТВАМИ!
Так оно всё, на самом деле или не так, пусть спорят и доказывают ученые-культурологи. Я же могу только констатировать, что одновременно с началом у меня рокомании, как-то сам собой начал пропадать интерес к учёбе, снизился уровень ответственности перед окружающими и захотелось мне пить вино, гулять и веселиться. То есть, разлагающее влияние рок-музыки было налицо и лозунг "НЕ ХОДИТЕ, ДЕТИ в ШКОЛУ! ПЕЙТЕ, ДЕТИ КОКА-КОЛУ!" начал претворяться в моей жизни с нарастающей быстротой. Я начал "зависать" на каких-то развесёлых флэтах, где под эту самую рок-музыку, молодёжь моего возраста и постарше балдела 5, пилось вино и весело хохотали смазливые девчонки.
Юрка и тут, оказался куда покруче меня, ибо для развлечений о избрал не квартиры друзей, а ресторан "Русь", куда он стал наведываться в обществе братьев Паши и Андрюши Янковых.
Глава 7. Мальчики мажоры
Паша и Андрюша Янковы были персонажи, заслуживающие отдельного описания. Это были настоящие мальчики-мажоры, прославленные позже, как тип, в одноименной песне Юрия Шевчука, и в песне Бориса Гребенщикова "Мальчик Евграф". Они жили в доме напротив, что вырос рядом с нашим за то время, пока я жил "на северах" 1. Отец братьев Янковых был начальником одного из снабженческих трестов и имел прямой доступ на всяческие ОРСовские и УРСовские базы, где во времена "повального дефицита", всё отечественное начальство, с большим успехом от этого дефицита спасалось.
И вот, у этих-то мальчиков-мажоров, братьев Янковых, имелось всё то, о чем многие мои сверстники могли тогда только мечтать. И фирменные джинсы "Jordans", и японская бытовая техника, поступавшая на тюменские торговые базы по бартеру, и новенькие, порой даже нераспечатанные еще, импортные пластинки. Янков-старший своих сыновей, видимо шибко любил и отказа они не знали ни в чём. Положение Юрки Шаповалова было куда скромнее. И вот почему.
Был Щербина - была свинина…
Отец Юрия, хоть и был в те годы начальником не меньше любого Янкова, однако стремление его в высшие эшелоны власти, имело некоторые оборотные, и неприятные стороны. Оказывается, лучше было тогда, в те годы, в Тюмени быть начальником отраслевого треста, обеспечивающего нефтяные и газовые предприятия области каким-либо оборудованием, нежели начальником главка, а тем более представителем высшего аппарата партийной номенклатуры. Пирамида власти имеет некоторую особенность, заключающуюся в том, что чем выше ты подымаешься к вершине, тем более оказываешься на виду, и тем больше приходилось оглядываться на принципы партийной дисциплины, не допускавшие слишком уж злоупотреблять своими связями в системе снабжения. В конечном итоге, тут многое, если не всё, зависело от того, что за человек находится на самой вершине этой "властной пирамиды".
На вершине тюменской властной пирамиды находился тогда Геннадий Павлович Богомяков. Это был человек старой, коммунистической закалки, убежденный сторонник строгого соблюдения партийных норм жизни, ревнитель "морального кодекса коммуниста". Сам он своих детей никогда не баловал никакими импортными игрушками, считая, видимо, что это может их испортить и развратить. И правильно, кстати, считал. Поэтому-то они и выросли дельными, самостоятельными людьми, и полезными членами общества. И если бы таких строгих к моральным устоям партийных руководителей было большинство, то вполне возможно, советская партийная элита, еще долгие годы не выпустила бы рычагов управления из своих рук и даже горбачевская "перестройка" не повлекла бы падение власти КПСС. Но, как говорится, и Великий Рим погибает от роскоши.
О таких, как Г. П. Богомяков на Руси принято говорить: строгий мужик, но честный, крепкий хозяин. Уверен, что, даже планируя знаменитый своей пагубностью для природы Поворот Сибирских рек на юг 2, Геннадий Павлович действовал исходя не из личного, ретивого желания "поднимать природу на дыбы", а из соображений партийной дисциплины, можно сказать, по смирению своему перед высшим московским руководством ЦК партии.
Простой народ, впрочем, об этих свойствах высшего партийного начальства вряд ли подозревал. И работу первого секретаря тюменского обкома партии оценивал по-своему. В ходу был следующий памфлет.
"Был Щербина - была свинина,
Стал Богомяков - лежат кости,
А где же, мякоть?…"
Тюмень, при Щербине стояла на 1-й категории обеспечения. Это было связано с безусловной важностью для страны, освоения тюменской нефти. Но когда вслед за ним, пост первого секретаря тюменского обкома партии занял Богомяков, в ЦК, видимо, решили, что острота момента с "тюменской нефтянкой" 3 прошла. Основные месторождения разработаны, нефть стабильно поступает по трубопроводам, и процесс строительства нефтяной и газовой отрасти идет своим чередом. Поэтому, в результате ЦКовских интриг, руководству Свердловской области удалось перетащить право на 1-ю категорию обслуживания на свою область. На практике это означало, что отныне, не в Тюмень, а в Свердловск стали поступать лучшие колбасы и свинина с Украины, молоко и сметана из Прибалтики, и прочие отборные продукты стали наполнять прилавки уже не тюменских, а свердловских магазинов. Вот чем обернулось, в этом случае "богомяковское смирение перед высшим московским руководством". Да ладно! Это было не самое страшное. Гораздо страшнее стало жить после ухода Геннадия Павловича с политической арены, и вообще, из власти. Одним из первых, он приехал к Михаилу Горбачеву и заявил, что участие свое в гибельной, обреченной заранее на проигрыш перестроечной политике он не примет. Несколько часов пытался Горбачев уговорить Богомякова не уходить, называя его даже "предателем". Все уговоры были тщетны. Геннадий Павлович слишком ясно понимал, что начатые Горбачёвым "реформы", это начало конца…
Глава 8. Клёвая пластамасса, пацаны!
Наступила зима. Учёба шла своим чередом. Как еще один отличник школы № 21, я, благодаря разлагающему влиянию рок-музыки не состоялся. Ибо, бывало, по неделе отсутствовал на занятиях, прикрываясь "липовыми" справками, и попросту пытаясь отоспаться после очередного "сейшена".
Как-то раз, Юрий сообщил мне, то круг возможных поставщиков новых, непрослушанных еще, или не переписанных на магнитофон, дисков может быть значительно расширен, если наведываться время от времени на тюменскую "менялу". "Меняла" это было место, где встречались тюменские коллекционеры "фирменной пластмассы" Они тогда собирались на ступеньках Тюменского училища искусств, в среду и субботу, с семи часов вечера, и так это, примерно, до восьми, до половины девятого. И такие места встреч пластиночных коллекционеров существовали во всех, практически, крупных городах страны.
У меня, как раз образовалась подходящая сумма денег, рублей этак шестьдесят. Юрий, который был для меня в этой области непререкаемым авторитетом, довольно быстро мне доказал, что на этакую сумму, мы с ним на "меняле" купим пластиночку, ну абсолютно "нулёвую". Может "URIAH HEEP", а может что-нибудь и покруче.
Вышли мы из дома в большом волнении и ожидании приятных музыкальных сюрпризов. Приехали к музучилищу. Там, на ступеньках уже толпится человек десять. У всех под мышками черные сумки, у некоторых пухлые портфели, а там, внутри - ОНИ, вожделенные пластинки в ярких, глянцевых конвертах.
* * *
Здесь придётся снова сделать отступление, и объяснить, что это было за такое, эти западные виниловые диски, и почему к ним был такой интерес. Ведь и советская фирма "МЕЛОДИЯ", и болгарский "БАЛКАНТОН", и чехословацкий "СУПРАФОН", и прочие там, ГДРовские и польские фирмы грамзаписи, давным-давно выпускали всеразличные виниловые диски. И помещали эти диски в картонные и бумажные конверты, и всяческий дизайн в их оформлении имел место. Однако же, ни хрена вся эта отечественная и "демократовская" [3] продукция на менялах нашей страны не стоила. Не котировалось всё это абсолютно. Тщетно пытались отдельные обладатели коллекций "демократовских" пластинок что-нибудь здесь поменять. Ответом им было молчаливое презрение.
Да, что и, говорить, отставали страны социалистического лагеря, а тем более грампластиночная промышленность СССР, по части качества винила и разнообразию дизайновых решений и внешних упаковок. Недопонимали у нас того, что еще в конце 60-х прочухали умные дяденьки-продьюсеры на Западе. Что сама пластинка, с фонограммой на ней записанной - это еще пол-дела. Не менее важно, как оформлен, с какой выдумкой и качеством картонный конверт, в который она вложена. То бишь вот этого, описанного у известного многим читателям моего опуса, Мирослава Немирова, принципа синкретического искусства, у нас и не понимали. Что альбом, пластинка - это произведение искусства на стыке направлений: поэзии, музыки, живописи, дизайна. То есть, то к чему стремились в начале века еще Чюрлёнис и Волошин, во второй половине 20-го века, на Западе было основательно осознано, и более того, поставлено на индустриальную основу.
Ну, действительно, сравните. Берёшь какой-нибудь "демократовский" диск. И что же? Внешний конверт, зачастую сделан из картона не самого высокого качества. На обложке, какими-нибудь крупными буквами, что-нибудь на их языке, такое написано, из чего только можно, разве что понять, что именно на этой пластинке записано. В общем, дизайн так себе. Внутренний конверт, вообще, как правило ровного, белого цвета., без всяких знаков отличия.
Берём диск, сделанный, скажем, в США. На лицевой стороне конверта, высокохудожественная, как правило, отлично нарисованная картинка, отражающая основную концепцию авторов музыки. Причем, важно то, что именно авторская концепция отражена на обложке, а не концепция художников, работающих на фирму-изготовитель. Далее идёт разворот. На нём куча отменных фотографий, масса сопутствующей информации о самой музыке, звучащей на диске, зачастую, аннотации и перечень участников. На внутреннем конверте - тексты песен. Сам диск имеет отличительный пятак с дизайновым логотипом фирмы. И, самое главное, это то, что диск изготовлен из винила отменного качества. Иной диск можно хоть в трубочку сворачивать, ничего ему не будет. Ну что тут скажешь? Одно слово, Европа! Америка! Цивилизация!
Иные исполнители, как например, заинтересовавший меня в то время именно из-за оформления, Rick Wakeman, снабжали свои альбомы еще и книжечкой-вкладышем, так что это уже был не только диск. Это уже была целая книга, альбом прикладной живописи. Сейчас, с возникновением эстетики компакт-дисков, к сожалению, возможностей для таких роскошных дизайновых решений куда меньше. Слишком мизерный у "сидюков" формат, по сравнению с виниловой грампластинкой.
* * *
Ну вот, значит, приходим мы с Юрием на тюменскую "менялу". Уже темно. Зимой в это время, уже, не то что сумерки, а настоящая темнота. Как же это, думаю я, при свете тусклых уличных фонарей, освещающих вход в Тюменское училище искусств, сумеем мы разглядеть, есть ли на пластинках царапины или нет? Ну, думаю, Юрка опытный филофонист, как уж нибудь не ошибётся. Наивный я был. Простота, к коей я привык, живя на Севере, для тюменской жизни была не свойствена. Поэтому, только потом, когда уже поздно стало, понял я, что тут каждый решает сам за себя. Юрке, например, важно что? Чтобы интересную пластиночку послушать. А новая она или "попиленная", ему-то какая разница!? Деньги-то мои, не его. Продавцу тоже, прямой интерес "впарить" диск не первой свежести. В общем. Ту как на всяком базаре, два дурака. Один продает, другой покупает.
Глава 9. Шухаться, ребята, шухаться!
И вот тут, впервые, столкнула меня жизнь с человеком, которого можно было назвать достопримечательностью тюменской менялы. Это был некий, Володя Соколов.
Выглядел он, примерно, так. Небольшого роста. Подвижный. Нормального телосложения. Одет он был в светло-желтый плащ, черные брюки и востроносые туфли. Аккуратно, в общем, так одетый, как спецагент. Ничем особым в одежде не выделялся. Рот он имел выразительный. Губы, такие, как бы, несколько презрительные, красивые и плотно сжатые. При этом Володя вёл себя как классический, удачливый коммивояжер. Он быстро, почти скороговоркой подбадривал окружающих, сонных как тетери, меняльщиков.
- Ну, что, чуваки! Стоим, скучаем… Шухаться надо, шухаться! Клёвую пластмассу надо брать! Ну, чё, давайте!.. Шило на мыло, часы на трусы.
Посетители менялы смущенно улыбались, ёжились и только сильнее прижимали к телу кейсы с пластинками. Шухаться, разумеется, надо было, но прогадать при этом не хотелось. Раз обменяв свои добротные "часы" на чьи-нибудь рваные "трусы", назад эти "часы" уже не получишь. А за них, между прочим, денежки плачены, и не малые.
Ну, да что уж. Хрен с ними, с денежками, решил я. Трудно было не поддаться обаянию Володи Соколова. Пошли мы втроём, я, Юрий и Володя, в предбанник музучилища, где было как-то, посветлее. И там я купил у этого "коммивояжера" первую свою, по-настоящему, дефицитную, пластиночку. Из всех, имевшихся у Соколова в пухлом портфеле дисков, Юрий выбрал, естественно то, что его интересовало, на тот момент, больше всего. Это был диск группы DEEP PURPLE, "Deep Purple in Rock". При тусклом свете неоновой лампы, Юрий эту пластинку покрутил в руках, так и этак, и бросил мне с видом знатока:
- Ну, не знаю, Ромыч. Тебе брать. Альбом, вообще-то, один из лучших. Я бы взял.
Да-а-а! Юрий знал, как сказать! Ум, стиль, парода! Кстати, почему он был теперь Юрий? Вообще-то, он, конечно, был для меня, по-прежнему, Юрка. Просто, когда я ему звонил домой и трубку брал его отец, как уже говорилось, Очень Большой Начальник, то разговор происходил следующий:
- Алло! Вас слушают.
- Здравствуйте, а можно Юру?
- Юрий отдыхает…
На этом, частенько, разговор и заканчивался. Ибо просить далее, позвать к телефону отдыхающего Юрия, казалось какой-то дикостью.
Итак, это его "я бы взял", на практике означало, что, с одной стороны, если не возьмешь, то будешь дураком, а ежели что не так, то он тут не причем. Что было делать? Я взял!
Диск был отвезён, разумеется, к Юрке. Какой смысл такой раритет слушать на моей "колымаге"!? И только на следующий день, у Юрки дома, я узнал, что пластинка сия изрядно уже повидала виды. Так что, это был классический "пападос", когда покупаешь вещь редкую, но уже изрядно попорченную. Юрка меня утешал. Ничего, мол, Ромыч, с кем не бывает, по первости. Все мы с этого начинали. А то, что я там вчера недоглядел, так у меня же зрение плохое. Ты же сам знаешь.
- Не горюй, Ромаха! Обуем, потом кого-нибудь, с этим Дю Паплом!..
С Дю Паплом, не с Дю Паплом, но пришлось и нам не раз с Юркой "обувать" доверчивых лохов.
Глава 10. Yes, sir, i can boogie!
Вот в таком, как я уже это описывал, состоянии рок-н-рольного кайфа* и развесёлых сейшенов пролетел 9-й класс и я перешёл в 10-й. Как мне это удалось? Сам удивляюсь. Видимо, благодаря исключительным, недюжинным способностям к учёбе. Пропущенный за неделю кутежей материал, я нагонял за пару дней, после чего, как правило, следовал очередной "загул".
Учителя и администрация школы, наконец-то раскусили мою "систему", и начали меня откровенно "заваливать" на уроках, искусственно превращая меня в "двоечника". Пришлось вмешаться моей маме, которая работала товароведом в тюменском комбинате питания "ЗАРЯ". Мама, поняв, что дело идёт к тому, что мой аттестат о среднем образовании будет напоминать скорее "волчий билет", решила предпринять контрмеры. Некоторое количество копчёной колбасы, муксуновых** балыков и банок с красной икрой, практически мгновенно, переменили гнев моих строгих учителей на такую милость, что ни о каком фатальном исходе моей учёбы не могло быть и речи. За свой аттестат я мог быть совершенно спокоен. Он был у меня, фактически, уже в кармане.
Впрочем, далеко не всех можно купить. Вообще, деньги и взятки, как я убедился в процессе жизни, не всесильны. Так с одним моим преподавателем произошёл у меня следующий презабавный эпизод.