"Отталкивая пятками медуз…"
Отталкивая пятками медуз
И на волне вздымаясь то и дело,
Вверяю морю ощутимый груз
Земного человеческого тела.
А над собою вижу небосвод
И в этот миг ему вверяю душу,
И медленный прилив меня несёт
Туда, откуда я пришёл - на сушу.
На призрачную твердь земной коры,
Где каждый шаг весомей с каждым годом,
Где все живём, не ведая поры
Разлуки с морем и с небесным сводом.
1976
"О чём бормочешь, парк старинный Стрельнинский…"
О чём бормочешь, парк старинный Стрельнинский,
И чем сегодня встретишь ты меня?
Деревья одиноки, как отшельники,
Скрипят и стонут, ветви вниз клоня.
Залив застыл. Припорошило трещины
Тяжёлого приземистого льда,
У берега ещё следами меченый,
Белея, он уходит в никуда.
А в парке занесло траву усталую
От холодов и оттепелей враз,
И только слышно перебранку шалую
Ворон, схлестнувшихся в который раз.
И пни торчат, и голый куст качается,
И палых листьев куча на виду,
И ни душа живая не встречается,
Покуда по дорожкам я бреду.
1975
"В конце глухого ноября…"
В конце глухого ноября
Запуталась в траве пороша,
И ветер, холодом бодря,
А то вдруг воробья взъероша,
Гудел, замётывал следы,
Застывшие, канавки, лужи,
Выл в трубах обещаньем стужи -
Наградой за свои труды.
В лесу все выходы-ходы
Снежок маскировал умело,
Лишь старой памятью силён
Тропинкой лиственною, белой
Шуршал мой шаг… Со всех сторон
Пни в изморози да седые
Болотца льдистые - ногой
Чуть ступишь, слышен хруст. Пустые
Черны деревья. Тишь. Покой.
А мне ноябрьской строкой
Поэзия стучится в двери,
И я, ещё себе чужой,
В былые весь уйдя потери,
Боюсь поверить ей, но верю
И снова чувствую судьбой…
Вороний окрик вдалеке,
Пустынный гул аэродромный.
Кругом оживший мир огромный.
О, как вместить его в строке!
"В этом веке я так же случаен…"
В этом веке я так же случаен,
Как в египетских "тёмных веках",
Бедный житель стандартных окраин -
Вся судьба на тетрадных листках.
А кругом - злая схватка империй,
Подавленье души и ума,
И народ, потерявший критерий,
Позабывший, где свет и где тьма.
Ну да что ж?
Тёмный ельник разлапист,
Сыпет осень свою желтизну,
Как тропинка, уводит анапест
В даль, таинственность и глубину.
1979
"В тот первый час, в тот первый день…"
В тот первый час, в тот первый день
Металась улиц дребедень,
И чудилось мне не на шутку,
Что снится вновь знакомый сон,
А въявь - забор со всех сторон,
И скоро прокричат побудку.
И не могу понять с тех пор -
То впрямь собор или забор?
То всадник ли, гремящий славой,
Иль тёмной вышки страх ночной?
То дрожь трамвая над Невой
Иль злая дрожь колючки ржавой?
1975
"Фонтаны замерли до лета…"
Фонтаны замерли до лета
В холодной глубине земли,
И как старинная монета,
Сверкают статуи вдали.
Без плеска струй осиротела
Их бронза в зябкой тишине,
И грозное Самсона тело,
И злобный лев - всё как во сне.
Зато пугливо белка скачет,
Свистят синицы на лету,
Берёза лист последний прячет,
А он всем виден за версту.
1978
"Мой город осени сродни…"
Мой город осени сродни:
Все эти шпили, купола
И листьев жёлтые огни -
Их не одна ль рука зажгла?
И не один ли гул стоит
Среди соборных тех колонн,
Над крутизной кариатид,
В сплетениях древесных крон?
1976
"Осень мелькнула в Летнем саду…"
Осень мелькнула в Летнем саду,
Качнуло автобус на всём ходу,
Заполыхала вода канала,
Птица спикировала вниз шало,
Снова по городу разнеслась
Весть, что у ветра жёлтая масть,
Снова из уст в уста побежало:
Это не листья во все концы
Враз разлетятся вдруг, а дворцы,
Всадники, набережные, ростралы,
И не во сне, а впрямь, наяву
Рухнут в Фонтанку, в Мойку, в Неву.
И всему этому я виною,
Ибо тогда началось со мною…
1978
"Раскричались чайки и вороны…"
Раскричались чайки и вороны
Сквозь дождя шумящий перекос.
…Словно бы бежал и вдруг с разгону
Стал, как вкопанный, как в землю врос.
И увидел, как черны осины,
Ветви разметавшие вразлёт,
Как залива зыбкая равнина
В даль свою пустынную плывёт.
Как кустарник водит хороводы,
Как темны и одиноки пни,
Как внезапны в смуте небосвода
Самолёта краткие огни.
И изведал, каково деревьям,
Птицам, и заливу, и траве,
Ощутив с печалью и доверьем
Назначенье с ними быть в родстве.
1977
Восьмидесятые
"В проходе тёмном лампочка сочится…"
В проходе тёмном лампочка сочится,
И койки двухэтажные торчат.
Усталого дыханья смутный чад,
Солдатские замаянные лица.
То вздох, то храп, то стон, то тишина.
Вдруг скрежет двери - входит старшина:
"Дивизион - подъём!" И в миг с размаху
Слетают в сапоги. Ремни скрипят.
Но двое-трое трёхгодичных спят,
А молодёжь старается со страху.
"Бегом!" Глухое утро. Неба дрожь.
О, время, ну когда же ты пройдёшь!
И словно мановеньем чародея,
Прошло.
Решётка, нары, и в углу
Параша. Снова лампочка сквозь мглу,
А за оконцем вышки. Боже, где я?
Заборы, лай, тулупы да штыки.
Шлифуй футляры, умирай с тоски.
Кругом разноязыкая неволя,
Я на семнадцатом, на третьем - Коля.
А ты, Россия, ты-то на каком?
А, может, ты на вышке со штыком?
Когда ж домой? Спаси, помилуй, Боже!
Вернулся. Долгожданная пора.
Но не могу сегодня от вчера
Я отличить никак. Одно и то же.
1986
"Не расплескать бы лагерную кружку…"
Не расплескать бы лагерную кружку,
Передавая другу по несчастью,
Пока на вышке нас берут на мушку,
Собачий клык готов порвать на части.
Дымится чай или, верней, заварка,
До воли далеко, проверка скоро,
И лагерные звёзды светят ярко,
Обламываясь о зубцы забора.
1989
"Уже давно свой отбыл срок…"
Уже давно свой отбыл срок,
Тюрьма и ссылка миновали,
А сон лишь ступит на порог -
И всё опять как бы в начале.
Взгляд следователя колюч,
И тени на стене изломны,
В железо двери тяжко ключ
Опять вгрызается огромный.
Железно всё - и унитаз,
И две скрипучие кровати,
Окна в решётке мутный глаз,
Цвет неба, хмурый, как проклятье.
Звучал железом приговор,
И по этапной той железке
Во снах и еду всё с тех пор
Под стук колёс и посвист резкий.
1986
"И снится вновь квадрат решётки…"
И снится вновь квадрат решётки,
Вновь следователь за столом,
Суд долгий, приговор короткий,
Судьбы кровавый перелом.
Который раз на осень глядя,
И перепутав явь и сны,
Одно прошу я, Бога ради,
У бедственной моей страны:
Ни воздаяния за годы
Пропащие, ни мести злу,
А чтобы первый луч свободы
Прорезал вековую мглу.
Но чтоб взаправду это было,
Не как сейчас - от сих до сих,
И встал бы над моей могилой
Мой репрессированный стих.
1988
"Всё кончено ещё тогда…"
Всё кончено ещё тогда,
Давным-давно.
Поди осколки
Те собери… Пришла беда,
За нею сплетни, кривотолки,
Но всё как чья-то тень, фантом,
Жизнь после смерти.
Что сегодня
Мне этот жадный шум о том,
За что я сгинул в преисподней?
И распродажа по частям
Той боли?
Каждый хлыщ проворный
Кричит: "И я! Моим вестям
Внимайте, люди!"
И покорно
Внимают. Господи, спаси!
И не унять невольной дрожи…
Нас распинали на Руси
Для этого? О Боже, Боже!
1989
"Полжизни или, может быть, две трети…"
Полжизни или, может быть, две трети,
Или конец? Всё в Господа руке.
Мне столько суждено на белом свете,
Как муравью на сморщенном листке.
Но он-то делом занят, а не счётом,
Сознаньем смутным не обременён
И не обязан никому отчётом,
А только Богу. В этом счастлив он.
А я всем недоволен, всем измаян,
Чего хочу, и в слово не вложу,
Среди российских северных окраин
Сырой холодной осенью брожу.
А лужи всё темней, всё безнадежней
Взывает зябкий ветер на лету,
И муравей ползёт с отвагой прежней
По сморщенному жёлтому листу.
1984
"Времени песок шершавый…"
Времени песок шершавый
Засыпает без конца
И великие державы,
И на кладбище отца.
Но живущий забывает,
Что туда же канет он,
И в руках пересыпает
Дней минувших Вавилон.
1982
"С годами теченье времени я чувствую, как пламя…"
С годами
Теченье времени я чувствую, как пламя,
Сжигающее слепо день за днём.
Да что там я? Империи сгорали,
Лишь изредка увидим в дальней дали
Тот отсвет, бывший некогда огнём.
Но я ещё хожу под небосводом,
И плоть ещё не сгинула пока,
А пламя всё жесточе с каждым годом
И бездна сумрачная так близка!
Когда сегодняшние Карфагены
Сгорят, и Рим сегодняшний падёт -
В огне последнем огненной Геенны
Что уцелеет? Знать бы наперёд…
Строка стихов? Компьютера решенье?
Бухгалтерские пыльные счета?
Иль ничего… Молчанье и забвенье.
Лишь тьма земли и неба пустота…
1984
"В полёте чаек, чаек, чаек…"
В полёте чаек, чаек, чаек
Всё громче крик, всё плач слышней,
То ввысь уносит невзначай их,
То вдаль швырнув, кружит над ней.
И древней завистью к полёту
(О, снов крылатых тайный зов)
Душа дрожит, забыв заботу
Лишь твердь весь век твердить с азов.
1981
"Всё вытерплю - напасти и тоску…"
Всё вытерплю - напасти и тоску,
Лишь рассказать бы белому листку,
Как изморозь одела ветки эти,
Как тишина лесная глубока -
Пока ещё живу на белом свете.
Пока томлюсь, мытарствую пока.
1985
"Уже рассвета холод отступал…"
Уже рассвета холод отступал,
А ночь ещё замедленно бледнела.
Я просыпался, снова засыпал
И снова просыпался то и дело.
И вдруг в полумгновенье полусна
Я лес увидел. В небе звёзды стыли.
Мы шли с отцом. Темнела тишина.
Уж десять лет прошло, как он в могиле.
И счастливы, что встретиться пришлось,
Мы крепко обнялись.
Мне показалось,
Как будто вспять пошла земная ось,
И смерти нет, а есть любовь и жалость.
Но всё темнее становился лес,
Всё сумрачней смотрел и безысходней,
И вдруг отца не стало. Он исчез…
Вернулся снова в темень преисподней.
А мне осталась памяти тоска
И горькая надежда, что придётся
Нам встретиться, когда меня доска
Укроет, надо мной земля сомкнётся.
1989
"Душа сама себе пророчица…"
Душа сама себе пророчица,
И страшно голос ей найти -
Поёт такое, что не хочется
И слышать. Господи, прости
И упаси.
Зима готовится,
Похрустывают луж края,
Пустынней всё, темней становится,
И всё тревожней дрожь ручья.
Ворона с дерева срывается
И машет крыльями спеша,
В себя всё глубже зарывается,
Клубится небо.
А душа…
Что делать ей? Сосредоточиться
На чём? Себя не обмануть…
Она сама себе пророчица.
Призванье в том её и суть.
1982
"Подкрепи мои силы вином…"
Подкрепи мои силы вином.
Освежи, услади виноградом.
За широким и тёмным окном
Зимний день шелестит снегопадом.
Но забыто вино и окно,
И времён вековые приметы
В тайный миг, когда двое - одно,
Только это и есть, только это.
И о чём бы ни пели века,
И куда б ни влекли крутоверти,
Никогда не умолкнет строка
О любви, не боящейся смерти.
1983
"Уже зимы подходит середина…"
Уже зимы подходит середина,
Деревья все успели облететь.
Ручей застыл - заснеженная льдина.
Лишь медленных следов вороньих сеть.
Но кое-где вода бежит, трепещет,
Туда-сюда гоняет облака,
Как будто бы бросает чёт и нечет
Таинственная тёмная рука.
Так и в судьбе, где страх жесток и тёмен,
Но вновь надежда светит и дрожит,
Как между льдистых, сумрачных разломин
Вода ещё живая ворожит,
Бурлит, шуршит, играет с небом в прятки,
По камням дна проносит синеву -
Всё вечно в ней - загадки и разгадки,
Надеюсь на неё, пока живу.
1982
"Налетает на берег косая волна…"
Налетает на берег косая волна
И обрушивается бурливо,
В этот миг и хотела б настать тишина,
Но слышнее дыханье залива.
Убегающий вдаль голубой полукруг
И небесного тяжесть навеса,
И высокие сосны столпились вокруг -
Удивлённые жители леса.
1981
"Туман, туман…"
Туман, туман…
Ручей не колобродит,
А издали напоминает пруд,
Дождь редкий по воде кругами ходит,
Мелькает желтизна и там, и тут.
Как выбраться из этого тумана,
Из этой медленной глубокой мглы,
Из этого дождя, что неустанно
Шурша, как бы проник во все углы?
Бреду. Куда-то выведет тропинка,
Краснеет мухомор, как семафор.
Вся в крупных каплях прилегла травинка
На глинистый темнеющий бугор.
Кусты торчат. И зябко им и сыро.
Столб отсыревший виден в стороне,
И утки ломкой линией пунктира
Мелькнули и исчезли в вышине.
1983
"Сорока на хвосте…"
Сорока на хвосте
Приносит утром вести
О медленном дожде,
Что топчется на месте.
Полночи в темноте
Он бормотал про что-то -
Сорока на хвосте
Несёт - её забота.
Вовсю шумит ручей,
Все листья отсырели,
И неизвестно, чей
Выводит голос трели -
Синица или чиж,
Или другая птица…
Вдруг наступает тишь,
И длится, длится, длится.
Как будто ни дождя,
Ни ветра не бывало,
Но вновь, чуть погодя,
Всё снова, всё сначала…
1983
"Какие звуки издаёт…"
Какие звуки издаёт
Залив? Быть может, он поёт?
Медлительной игрой шипящих
С шуршаньем шевеля песок…
Такой фонетики образчик
Какой лингвист понять бы смог?
Назад откатываясь снова,
Разбрасывая пены дрожь,
Вдруг из одних согласных слово
Рождая, голубое сплошь?
Иль вдалеке сперва неслышно
Волна волне вослед спеша,
Вся в ореоле пены пышной
Созвучьем гласных хороша.
Но как постигнуть это пенье,
Чья музыка душе близка?
Понять волны произношенье,
Спряженье пены и песка…
1986
Предзимний диптих
I
В ноябрьском березняке
Всё в запустенье и тоске,
Повсюду листьев чернобурых
Шуршащие половики,
Но тишина в деревьях хмурых,
О, как же ветви их легки!
Черны канавки, корневища
Повылезли из-под земли,
Летит ворон крикливых тыща
И пропадает враз вдали.
Вглядишься - на поля уселись,
Как будто с неба пала тьма,
А дальше через поле, через
Дорогу - трубы и дома.
Куда уйдёшь? Да и природе,
Сказать по правде, дела нет
До радостей твоих и бед.
Она не знает о свободе
И о неволе.
Ей сам друг,
Всю вечность быть, а на рассвете
Проснуться завтра - всё вокруг
Белым-бело на белом свете.
II
Утки плавают в полынье,
Ярко селезня оперенье,
Первый снег летит в тишине,
В белом тропы, мостки, строенья.
И к берёзке голой припав,
Вверх ползёт полоска пушисто,
А внизу среди смятых трав
Шелестенье, обрывки свиста.
Так почудилось мне вчера,
Или даже не мне, пожалуй,
А строке, что зима с утра
Налетит неслышно и шало.
Ясновидение стиха
Обмануть не может поэта,
И опавших листьев труха
Белизной повсюду одета.
1983