Что делать? Не знаю. Но писатель не в состоянии работать, хотя бы в отдалении не надеясь на востребованность его усилий. Издатель не может существовать под гильотиной голой копейки и инфляции. В конце концов, мы вправе сравнить некоторые абрисы жизни "в прошлом" и "теперь".
Не думаю, что, разрушив прежние идеологические стереотипы и заодно издательские структуры, сняв их с кошта, наше новое государство вправе сделать нам ручкой. Если оно не сознает, что, недобирая в налогах с преступных мафий и родственно-возлюбленных, а часто семейных производств, оно душит и раздевает законопослушного и по-интеллигентски покладистого книгоиздателя, то мы-то сознаем! Издатель-то понимает, с кого спрос и за чей счет! Невыгодное это дело - пилить сук, на котором сидишь.
Ах, как мне хотелось бы сейчас побрякать цитатами, поиграть историческими аналогиями из нашей жизни, разобрать журнальное существование, которое уже несколько раз цементировало наше духовное пространство! Впрочем, о журналах еще скажу позже, а сейчас о пропаганде книги, о ее тотальном неуважении.
Соседство итальянской косметики, французской парфюмерии и немецкого ширпотреба с изделиями нашего печатного станка в книжных магазинах. Беспринципное соседство разнохарактерной литературы на книжных лотках: порнографическая лань и политический монстр. Книга, традиционно в нашей стране бывшая специфическим товаром, превратилась просто в товар и в товар третьего сорта. Хоть раз на рекламных полосах крупных газет кто-нибудь видел рядом с рекламой "сникерсов" и "мерседесов" рекламные строки о выходе знаменитой книги? А в рекламных паузах первого канала, многочисленных, как прорехи асфальта на наших московских дорогах, кто-нибудь замечал и запомнил нечто книжное? "Проктор энд Гэмбл" восторжествовали над Брокгаузом и Эфроном, Сытиным, бывшим Политиздатом и моими любимцами - "Террой" и "Русской книгой". Даже единственная на останкинском канале передача "Книжный двор", которую иногда вместе с писателем Леонидом Бежиным и выдающимся энтузиастом книжного дела Татьяной Земсковой я имею честь вести, будто специально, как вымороченная и не нужная никому, сплошь и рядом идет без объявлений в программе телепередач. В неудобное для книгочеев утреннее, а главное, нефиксированное время. Аве, торгово-промышленный Цезарь, идущие на смерть скромно приветствуют тебя!
А может быть, газеты торопятся разобрать вышедшую книгу, отрецензировать журнальную публикацию? Политик, диктатор нашего времени, диктует здесь свои узкопрагматические интересы. Здесь только редкие "свои", и все равно, какого они качества! Критические мафии, обслуживающие те или иные кланы, полагают, что их энергичные действия по высаживанию собственной рассады остаются незаметными для широкой публики. Увы, заметны. И все это не способствует уважению к книге ни со стороны рынка, ни со стороны инвесторов, ни со стороны государства. Давайте согласимся, что прибыльное дело должно вызывать уважение.
Что бы я предложил, имея в виду создавшееся положение, как дилетант?
1. Начну с журналов, главнейшего компонента нашей духовной жизни, основного редактора и "поставщика" нашей серьезной литературы. Они - "Новый мир", "Знамя", "Октябрь", "Москва", "Звезда", "Сибирские огни", "Наш современник" - должны быть взяты под государственное покровительство, а рассылка и распространение их - гарантироваться государством.
2. Продукция любого издательства, представляющая основной пласт духовно формирующей литературы, научная и научно-просветительская литература, а также русская классика должны быть освобождены от налогов. Снять их с энциклопедий, словарей, с медицинской - не знахарской! - литературы, с многострадальных гениев прошлого, с литературы христианской. Вопрос этот в каждом случае необходимо решать небольшой группой экспертов на местах.
3. Освободить от каких-либо налогов книготорговлю, занимающуюся распространением этой же самой духовно формирующей и учебной литературы.
4. Литература должна получить реальные льготы на государственном радио и на телевидении, преимущество на рекламных полосах средств массовой информации.
Писателю свойственно мечтать. Его нелепые фантазии уносили его на Луну, необитаемые острова, крутили над крышами Парижа и Москвы.
Как ни странно, эти нелепые фантазии, вернее, суть их оказывалась провидческой, иногда фантазии воплощались в жизнь. Я не верю ни в единое слово своих сегодняшних экономических мечтаний. Но вдруг? А может быть? Впрочем, в книгу-то я верю и отчетливо представляю, что издевательство и мучение книги не приносят неправеднику ни удачи, ни спокойствия, ни счастья".
15 июня, вторник. В субботу по дороге на дачу разбили мою машину. Дама из гастронома за рулем въехала мне в багажник. Никто в Москве последнее время не страхуется. Теперь предстоит процедура суда и т.п. Все это меня страшит.
Почти ничего не читаю, ничего не пишу, не успеваю. Голова занята самым простым - институтом. Вот она, оборотная сторона честолюбивого реванша.
23 июня, среда. В ДК МАИ состоялся чрезвычайный съезд ректоров. Сидел во втором ряду, весь накал страстей на лицах начальства был виден. Я и не предполагал, что разрушение высшей школы так сильно. По сравнению с положением по стране Литинститут в прекрасном состоянии. Большинство вузов даже не могут отпустить своих преподавателей в отпуск. Нет денег. Оказалось, все преждевременные обещания Ельцина - блеф, все осталось на бумаге, кредиты вузам не открыты и т.д.
Съезд начался очень решительно: забастовка, ультиматум, прервать и вызвать правительство. Начальство, сидящее в первом ряду президиума, - помощник президента по вопросам высшего образования, председатель комитета, наш министр - изображало, что все будто происходит как бы само собой, а не в результате их нерешительности, нежелания ставить вопросы и настаивать. Но постепенно они, как и всегда, взяли в ловушку боязливую массу интеллигенции: все ограничилось бумагами и устными репримантами. О, как просветлели эти лица!
24 июня, четверг. В 12.00 ученый совет. В 15.00. вручал свидетельство об окончании ВЛК. Как было грустно: это последнее "прости" от бывшего СССР: ребята из разных республик! Кому это мешало? К сожалению, все это исчезнет - и дружба, и любовь, и наше русское просвещение Востока.
В 16.00. принесли долгожданную бумагу от Госкомимущества: все передали нам! Как все же действовенен традиционный подход бюрократии…
25 июня, пятница. Сегодня выпускаем кубинцев. В 13.00.
29 июля, четверг. Был на панихиде по В.Я. Лакшину. Может быть, последний человек в литературе, который ко мне хорошо и сердечно относился. Я помню, как он читал "Соглядатая" в "Знамени". Как говорил о моем умении "втягивать" читателя. Скольким, по существу, я ему обязан!
Панихида состоялась в клубе "Известий" по Анастасьевскому. Долго ждали гроба с телом. Я не большой специалист по знакомствам: была вся Москва, из кучи людей все время выскальзывали знакомые лица. Не видел ни Бакланова, ни, кажется, кроме Труновой, никого из "Знамени". Вынырнула из-за плеча головка самки шакала - Аллы Гербер. Недавно она отсветилась на ТВ из Израиля с М. Казаковым, теперь прибежала здесь проверить впечатления.
Наконец привезли гроб, и вдруг в зале раздалось какое-то сильное и упорное шуршание - это с принесенных цветов снимали целлофан.
Выступали с заученными или подготовленными речами. Афиногенов, Черниченко, Свободин, Раушенбах, еще академик - имя не помню… Скучно, все политика, политика. Несколько слов сказала Исмаилова. Искренне, истерично. Но в этих речах нет нежности прощания с покойником… В самом конце, когда я пробился сквозь толпу, увидел, что он лежал под грудой цветов с серым лицом и перекривившимся от боли или грусти огромным своим лбом.
В институте все плохо. Мне надоело.
4 августа, среда. Был на похоронах Виктора Поляничко, погибшего в Грозном. Все это происходило в ДК Сов. Армии. Там, где мы снимали для телевидения новогодний книжный бал. Поднимался по той же лестнице, где я так вальяжно ходил. К Лидии Яковлевне не подошел. От метро - море солдат и офицеров. Встретил Бор. Лещинского и Аду Петрову. Виктору двадцатому предложили быть главой администрации Ингушетии. 19 человек отказались до него, ему отказываться уже было нельзя. Но он - единственный, кто мог что-то сделать. Вспомнил Афганистан, свой бинокль.
День был жаркий. Во дворе министры, депутаты и т.д. Вдруг появилась огромная, в орденах, погонном золоте фигура Варенникова. Мне показалось, что все стали по стойке "смирно". Совершенно нестареющий Лигачев, Людмила Зыкина с черными крашеными волосами и с венком живых цветов. Я не мог забыть, что она сняла свою подпись под Обращением к народу.
Вечером звонил Петя Кузменко. Умер Гейченко. По телефону надиктовал некролог.
6 августа. Сегодня зарегистрировали институт в мэрии. Главой по этому делу числится, естественно, Мих. Влад. Шерр, но человек милый.
Видел Евг. Сидорова. Читал как министр культуры у нас лекцию для немцев.
Вечером - с грусти - напился.
30 августа, понедельник. В 13.00 состоялось собрание коллектива преподавателей. Я сделал развернутый доклад обо всем, что успелось за лето.
Потом профессор Вик. Вит. Богданов задал мне, ссылаясь на заметку в "Известиях", вопрос о Стерлигове: как, дескать, он попал в наш в институт. Профессиональный демократ. Ответ. Арендовал на день зал.
3 сентября. Л.И. Скворцов - новый проректор по науке. Не кажется ли ему эта дорога слишком легкой?
В обед ходил на открытие магазина в издательской группе "Прогресс" у Крымского моста. Познакомился с бывшим министром печати Б.Ф. Ненашевым. "Я прочел все, что вы написали".
К моему удивлению, кто-то из выступающих цитировал мою статью-интервью в "Правде". О чтении классики в трудное время. После этого меня тут же вытащили. Сломалась камера "Книжного двора", и я проговорил то, что приготовил для нее: "Век палаточной цивилизации - год первый" и т.д.
1 сентября вышло мое огромное интервью в "Правде" и 3-го - речь на Конгрессе в защиту книги в "Дне".
4 сентября, суббота. В 19.00 был на приеме по случаю Дня города. Лауреатам Москвы вручали премии. Прием (в банкетной зале мэрии) был прекрасен. На столе персики и шведская водка "Абсолют". "Русскую" бы пить и не стали. Чем хуже качество жизни народа, тем выше уровень приемов. По три ножа и по три вилки с обеих сторон тарелок: и горячее рыбное и мясное, и жюльен и т.п. У меня ощущение, что ем что-то чужое. Познакомился с Генн. Бочкаревым. Русское иконописное лицо. Умен, страдает, добр.
Валя уезжает на кинорынок в Крым.
7 сентября, вторник. Пришлось отменить семинар. Весь день писали на ВДНХ выставку-ярмарку книг. Выставка бедна и маломерна. Почти нет современной литературы. Издатели хотят действовать наверняка. Среди моих собеседников оказался Сергей Станкевич. Он так растолстел, что я сперва его и не узнал. Политика плохо действует на человека. Его стремление скрыть, что практически в этой политической суете он уже ничего не читает. Сегодня пишем второй день.
8 сентября, среда. Весь день снимали на ярмарке. Из сведений: уезжая, съемочная группа получила лишь ЦУ - показать павильон Израиля, остальное по собственному усмотрению. Приезжаем: он один из самых крупных. Вокруг толпится сонм московских жителей. Вижу и Толю Рубинова - пришел искать Дину Рубину. С Диной я и вел интервью. Говорила о московской евреизации, о сплошь еврейских лицах на ТВ и т.д.
13 сентября. Обзор недели. Неделя за неделей, как обвал, рушатся безо всякой личной писательской пользы. Не удается выйти к душе, к тому божественному нетерпению, которое раньше жило во мне. Не хватает времени, а к вечеру цепенею от усталости.
Кажется, что-то положительное возникает вокруг гостиниц. Выжидательная позиция, терпение начинают приносить плоды. Нашли, наконец, юриста и послали "Медсервису" решение Моссовета о субаренде только с согласия владельца. Там люди законопослушные.
Неделю прожил у меня мой студент Сер. Долженко с Юрием, своим братом, очень помогли нам с хозяйством и т.д.
14 сентября, вторник. Был на премьере в "Новой опере" - "Мария Стюарт" Доницетти. Нет слов, и не хочется описывать. Ощущение безграничного, без натуги, счастья. Все дорого, роскошно и по-настоящему.
Звонил Женя Колобов. Как он всегда был пластичен и безошибочен. По-крупному, с интересами.
18 декабря, суббота. На Малой сцене Театра Маяковского видел "Грозу". Интересно. Лестница. Молодые лица. Много выдумок со светом, вплоть до фрагментов из живописи. Но нет последнего зажигания.
Писал ли я, что привезли из Горького мою машину? Отремонтировали после аварии. Молодец Юра Долженко. Недорого.
27 сентября, понедельник. Я пропускаю весь новый сентябрьский путч, вернее отстранение парламента, или возвращение к просвещенной диктатуре, или черт его знает что. Все это так низко, так горько, столько заняло переживаний и размышлений. Низость и гадкость наших журналистов, их трусость, стремление выслужиться, подобострастная подлость, отсвет все тех же на все готовых теней, жуткая "собственная" цензура… Может быть, потихоньку я еще к этому вернусь, но, кажется, роману об этом быть…
Вчера ездил к Сереже Арцыбашеву - в Театр на Покровке, играющий возле метро "Красносельская". "Три сестры". Удивительный спектакль, где зрители сидят (зал на 30–40 мест) за столом вместе с сестрами Прозоровыми и едят прозоровские пироги и бутерброды. Еще раз "вслушался" в пьесу: какая низость - интеллигенция. Какие все это неинтересные, бездуховные, полные "штампов" в привычке жить, "себя вести", "отвечать", "поступать" люди! Мужичье наблюдает, как живут с их женами, жены живут с красавчиками-офицерами, офицеры наслаждаются "поверхностной" пенкой жизни. Чехов - это выразитель будущей для него, современной нам, низости интеллигенции.
Заезжал за мною Женя Колобов. Среди прочих рассказов были о вчерашнем концерте на Красной площади. Растропович дирижировал увертюрой 1812 года. В первом ряду Ельцин и Вишневская, охрана, микрофоны, стреляли "пушки", но то, чего не видели телезрители: из-за зубцов Кремлевской стены торчали пулеметы, сидели, оглядывая площадь, снайперы, все было оцеплено штатской или военной солдатней.
Все время из Белого дома приходят разные сведения, положение совсем не такое розовое, как об этом говорит ТВ-общественность. Что-то пытается формулировать лишь один Невзоров. По аналогии с августом 91-го поведение иностранных государств - все признают беззаконие. Будто бы закон может стать незаконом из-за обстоятельств. Начал писать письмо Аверинцеву.
30 сентября, четверг. Прихожу к выводу - надо записывать. Ложь и трагедия у Белого дома. Чем больше властям сопротивляются, тем активнее "выжимают" народ. Жуткие сцены на ТВ. Сытое, противопоставляющееся "видео". В институте рутинное сопротивление, разруха.
Валя привезла статью Чудаковой. Она пойдет через день. О встрече т.н. писателей (Окуджаву искали в Переделкино) с президентом. Более лизоблюдной статьи - скрытые изощренные приемы, "улыбательное" лизание - я не читал и в годы Сталина.
3 октября воскресенье. В 12 часов поехал на Старый Арбат писать "Книжный двор" - 500-летие Арбата. В двух шагах прошел Ельцин - восковое, как бы поддутое лицо, огромное количество охраны. Пожали друг другу руки с пресс-секретарем президента Костиковым: "цитируем друг друга?". Только что в МК он сослался на "Имитатора".
В 13.00 началась война с омоном на другом конце улицы, на Смоленской. Впервые я имел возможность сравнить прессу и подробности жизни. Люди, загнанные в подполье жизни. Довольно много молодых людей. Я вижу поразительную решимость сражаться. Часты антиеврейские разговоры. Горящие баррикады (три ряда), энтузиазм, кирпичи и камни, летящие на щиты омона - это страшно. Страшна и сама обиженная и пустая площадь, с которой сдернули движение. Вот оно, народное восстание, булыжник - оружие пролетариата.
Еще утром я поскользнулся и сильно подвернул ногу. По ТВ подтвердили народное восстание. Смоленская площадь.
4 октября, понедельник. Утром пришел в институт. В пустом парке слышны автоматные очереди, разрывы снарядов, изредка возникает шум вертолетов. Долго отмечал, когда закончатся выстрелы. Они не закончились ни в 10, ни в 11, ни в 12 часов. Долго занимался зарплатой, которую не выдали. На первую лекцию не пришли преподаватели, но студенты пришли. Отпустил всех в 15 часов.
Утром, когда подходил к институту, увидел баррикаду в устье Тверской. Вечером перед ними видел еще и цепочки. Это демократы боялись штурма Кремля. Прошел по Тверской: огромное количество пьяной бомжотни.
Приехавший вечером Виталий Амутных рассказывал о палках колбасы, которую раздавали. Жуткие кадры осады БД и пленения Хасбулатова и Руцкого. Все время слушал голоса. Анализ у них не однотонный. Я думал о "таранящей" Ельцина интеллигенции. Не она ли двигала его к энергичным решениям? Лица ребят, взятых в БД.
Все действует по моему роману.
20 октября, среда. Не записываю всю эту политическую дребедень. Все кругом гнусно, жуликовато и грязно. Страну захватила банда единомышленников, еще более бессовестная, чем предыдущая банда геронтократов. Следующие одна за другой по ТВ марионетки - карлики и воры - надоели. Особенно гнусна интеллигенция. Я собираю в особую папочку ее подписи - гнусные акты предательства. Даже стальной Джо не позволял бы так о себе писать, как пишут отдельные интеллигенты о нынешних властителях.
Как личную потерю, как безбрежное горе, воспринимаю роль Владимирской Божией Матери в событиях. Ее "выдали" (подпись Щербакова, гарантии Лужкова и правительства) из ГТГ за шесть часов до молебна о непролитии крови. У Нее пошли отслоения красочного слоя. 800 лет! Церковь отгородилась иконой там, где надо бы встать с крестом перед танками! Проявлять настойчивость, когда кругом льется кровь. Выступил на ученом совете в ГТГ. Тезисы: где еще такое правительство, которое потребует от музея подобную акцию, где еще такой хранитель, который бы выдал?
В институте написали письмо протеста. Его далеко не все подписали. Некоторые, как всегда, струсили. Если посмотреть на подписи, то не правые и левые, а против насилия "гуманистов" восстали одни русские.
27 октября, среда. Обнинск. Сижу с воскресенья. Пытаюсь писать новый роман. Не получается внутреннего движения, секса, хотения. Всегда, когда "не получается", пытаюсь вспомнить, как начинал предыдущие вещи. И не могу вспомнить. Каждый раз по-разному.
28 октября. Вроде бы равнодушно придумал план. Учу английский, перечитываю старые газеты, смотрю ТВ. Особую ненависть вызывает В. Любовцев, говорящий о расколе Чехословакии и делающий параллели с СССР. Он-то инициативный служака.
29 октября, пятница. Доправил сегодня рассказ Сережи Толкачева "Цветные карандаши для пожилого человека" и так плакал в конце!