После обеда - хлеб и сыр - пошел пешком на Монмартровское кладбище. Нашел могилы Вестриса, Нижинского и Стендаля. Был на могиле Золя. Еще раз поразился отношению к прошлому. Целая улица лежит прямо над кладбищем. Сделано все, чтобы не разрушить ни одной могилы. Проверить в Москве: в одной могиле Нижинский и Лифарь или Лифарь установил надгробие.
В 20 часов вечер памяти Максимова. Народу мало. Интересна была только Розанова в своей скандальной манере. Говорила о выразительности ненависти. После провожал С.Кардеа (Бахметьеву) до Пасси и отправился искать дом Бальзака. Нашел: вниз по лестнице, длинное, одноэтажное строение. Бахметьева рассказывала о своей длинной истории попадания во Францию. Хотелось! Два фиктивных брака. О М.В. Розановой говорит ужасно.
21 мая, воскресенье. Утром был у Тани. Она встречала меня с Колей на вокзале. Поговорили, поотвели душу. Марк как-то впервые был добр. Иногда из-за его угрюмости вылезает веселый парень, похожий на Колю. Таня кормила запеченными улитками, моллюсками, жаренными с картофелем и мясом.
Шел от Восточного вокзала пешком. Путешествие вдоль Лувра,
27 мая, суббота. Вернулся в Москву в понедельник. Субботу и воскресенье много ходил и расписался. В субботу ездил с Оскоцким на Сен-Женевьев-де-Буа. Здесь все знакомо, ибо по фамилии - это Россия. Видел надгробия Кшесинской, Тарковского, Зайцева и многих других. Война коммуны с кладбищем. Вторжение в русские порядки целых рядов католиков. Интересная история с полотером.
В институте скандал: Краснопресненский банк прекратил платежи. Моя интуиция, как всегда, меня не подвела. Неделя была напряженной - вручение дипломов на заочке. Защита моих студентов, Ученый совет. Защитились Тарпищев Паша и Илющенко Олег. Я полагал, что последний не защитится никогда, но проза его меня даже давила своей неординарностью. Он похож и на меня, но я его все же не сломал.
28 мая, воскресенье. Утром ездил в Красногорск на учредительный съезд "Духовного наследия". Час проговорил перед началом заседания с Бондаревым. Чувствуется его голод по собеседнику не литературных сплетен, а литературы. Еще раз говорили о "Марсе". Понимаю, что это вызвано минутой, но тем не менее и я вслед за Бондаревым думаю: "Время будут изучать и узнавать по моему роману".
Роман немножко записался, по крайней мере для меня конструкция его становится все непреложнее и непреложнее. Как всегда в этих случаях, мне начинает казаться, что случившееся в романе случилось и в жизни.
3 июня, суббота. Утром был на съезде объединения "Моя Отчизна". Пригласил Вл.Егоров. Это все, оказывается, комсомольские вожди. Состоялось все в Октябрьском зале Дома Союзов, в том самом зале, где судили Бухарина. Очень интересно, как бывшие комсомольские вожди (Мишин) призывают поддерживать частных предпринимателей - банкиров и торговцев.
Вечером был на радио. Читали отрывок из "Затмения Марса" и потом минут десять я говорил. Собою недоволен - слишком часто обращаюсь к старым теориям.
Вечером были Андрей Полунин и Илья Балакин - мои ученики. Я болею, кажется, у меня или камни, или простата. Старость чувствуется на каждом шагу.
4 июня, воскресенье.. Читал работы Е.Вдовиной и книгу Юры Мэттью Рюнтю "Нуриев без макияжа" - жуткая, чудовищная беллетристика с подделкой под документ.
8 июня, четверг. Совершенно перестал интересоваться политикой. В институте идут госэкзамены. Конфликт с Дубаевым. Вчера во время последнего зачета по литературе поставили три неуда. Это значит, пересдавать через год. Этим можно гордиться: перешли Рубикон.
В метро с каждым днем все больше и больше нищих. Порою меня охватывает ужас.
Потихонечку идет роман. Я уже пишу путешествие от Александрии в Каир.
16 июня, пятница. Вписываю дату только как точку отсчета. На самом деле в датах несколько запутался. В пятницу, в 16 часов от С.П. на Фрунзенской отъехали на автобусах, через жуткую жару и Москву в Шереметьево. В Якутске - пленум Правления, и в общем - меня обязали быть там. Живу в каком-то неявном состоянии под солнцем, которое не заходит и не заходит несколько суток, под топором речи, которую еще не знаю, как буду произносить. Мне неясна еще сама идея Пленумов, их пафос, их воздействие на формирование общественного мнения. Пока - это пленум о взаимодействии национальных литератур. Должна же русская литература растить литературы национальные и вместе с ними чувство сепаратизма и отчужденности российских народов?
Конспективно черчу абрисы последней недели, как их помню. Обратный отсчет.
В среду утром приходила Тоня Сергеева с дочерью и ее подругой. Она надеется, что, перебравшись к нам в институт из Университета, девочки найдут некоторое равновесие, не будут снимать где-то комнату, т.е. личную жизнь устроят по модели, как видит ее мама. Все это не так, и так не произойдет. Интереснее им, конечно, будет у нас, но жизнь свою они будут выбирать сами.
В среду, 14-го, вручал дипломы 32 своим студентам. Я говорил довольно складно и удачно: "совместный праздник", "начало пути". О житейском содержании этих понятий.
В 16 часов был на совещании комиссии по премиям. Судя по всему, премию мне присудили, но до сентября еще два с лишним месяца, и или я что-нибудь ляпну, либо на меня что-нибудь донесут. По крайней мере, несколько членов комиссии - Е.Колобов, В.Каретников - были искренни, поздравляя меня.
В 15 часов был на юбилее в "Юности". В последнем номере у меня вышла заметка об этом юбилее, в которой я опять не утерпел и свел кое-какие старые личные счеты. О, эта накипь юности. К сожалению, приехал поздно и не застал ни Е. Сидорова ни В.П.Аксенова.
В 19.00 был на вечере Джойса и презентации его трехтомника. Кажется, хорошо говорил о Джойсе в жизни моего поколения. В этом смысле, полагаю, составил некоторый контраст С.Б.Джимбинову, говорившему о писателе с бумажками в руках.
Четверг, 15-е, утром встречался с Бел. Интересен как тип со своей жесткой системой недуховности и гедонизма. Это один из персонажей моего "Гувернера". После этого в 12.00 говорил на ВЛК. Конфликт между бумажкой, корочкой и содержанием. Тем не менее, первый мой выпуск ВЛК прошел. В 14.00 заседание приемной комиссии.
Пятница, 16-е. В 14 часов на кафедре у Смирнова. Говорили о нагрузке. Хорошо быть правым, когда ты гость и хозяин.
Опять возвращаюсь в Якутск, а перед этим в самолет. Цивилизация вывешенных поверху улиц тепловых цепей. Живем в каком-то обкомовском пансионате с внутренним двором. В самолете интересен маневр, как Ганичев и Лыкошин ушли бочком-бочком в первый класс.
В субботу в Якутске участвовал в TВ-передаче вместе с Распутиным, Машбашем, Сорокиным.
Гнетет речь.
18 июня, воскресенье. Сегодня состоялся пленум. Он проходил в соответствии с лучшими традициями. Со своими народными, отсвечивающими речами полезли националы. Речь Ганичева была многословна, вязка, с привычной аргументацией. Если бы не выступление Гусева, Нади Мирошниченко, П.Проскурина, обнаживших тему - катастрофу русских, - пленум мог бы считаться проигранным. Все это наложилось на ситуацию в Буденовске. Заложники, Шамиль Басаев, Ельцин, цедящий что-то бессмысленно-нелепое о Чечне. Черномырдин, беседующий по телефону с бандитом. Никогда еще телевизионный персонаж не пользовался в народе такой ненавистью.
Вечером был концерт в оперном театре. "Травиата", "Чио-чио-
сан", "Дон-Кихот" - все это следы Москвы, ее Консерватории, ее театральных и балетных училищ.
Вечером - опять по TВ встреча с Черномырдиным - захотелось сжечь его чучело.
19 июня, понедельник. Утром выступил на Пленуме. У меня было три тезиса: цензура на TВ, русский язык и значение русской литературы для культуры и, наконец, положение с переводом в национальных литературах - советская халява больше не повторится.
В 13 часов на "Борисе Бедном" - вдоль по Лене. Чудесный музей на берегу. Все новизна, но чудесно: зелень, высокий берег, блеск воды.
Острог, дом купца, церковь - все это требует огромных сил и денег по поддержанию порядка и, конечно, скоро придет в запустение. Все держится на энтузиазме 89-летнего… Органический русский патриот, потому что все помнит и достаточно образован. Когда националы подчеркнуто дружат, мне кажется, что они дружат против русских.
Очень плохо себя чувствую. Тяжесть, сонливость. Заказал себе билет на два дня раньше. Хорошо бы улететь.
21 июня, среда. 10.00. Москва. В 12 по местному вылетел в Москву. В 12 по Москве был дома. Всю дорогу читал Нагибина. Вечер обрушился на меня новостями, и главные из них - "Духовное наследие". Как бы умерить собственное честолюбие и решить, что мне нужно.
27 июня. Вся неделя очень сложна из-за банковских историй. Впервые я понял, что такое крушение банка. Послал в "Правду" свое письмо Парамоновой и "Приписку". Конечно, в Пресня-банке взбесятся. Но они меня загнали, пускай получат.
В 17 часов вместе с "Духовным наследием" от Pay-корпорации на автобусе - в Тверь. Всю дорогу проговорил с Аристовым из Черноголовки. Вечером купался вместе с Г.Орехановой в Волге. Город выглядит так, будто только вчера закончилась война. По домам век XIX - вчера. Самое незабываемое впечатление - это рука Эсамбаева в ресторане с оттопыренным мизинцем и бриллиантовым кольцом, тянущаяся к тарелке с хлебом.
28-го поздно вечером вернулся с Орехановой. Ее речи произвели на меня впечатление. Убежденный человек, уверенный в том, что она имеет. В конечном счете, заражает не логика и не факты, а страсть. Она над фактами.
1 и 2 июля - лето уже покатилось к устью. Был на даче. День прошел хорошо: писалось, тянул роман, хоть было много дум об институте. Вернулся вечером к "Итогам". Киселев принял совершенно лакейскую интонацию. Еще не в открытую, зная бесконечные уловки этого господина, Ельцина еще не бросили, но любовь и "угощайтесь" перемещаются к Черномырдину. Воистину старая КПСС взрастила в своих недрах людей без совести и принципов. Как они, однако, начали пользоваться демократической терминологией! Заговорили о приоритете личного над государственным. В высшей степени этим господам наплевать и на чужое личное, и на общее государственное. Я до физической осязаемости вижу их сытое, подернутое солнцем брюшко, ради которого все и делается. Я вижу их щенков и их раскормленных, тупоголовых самок.
В понедельник утром, 3 июня, читал "Смиренную прозу" Саши Барбуха. Мне уже ясно преимущество нового поколения, но, видимо, и у моего поколения есть какие-то преимущества? Где они? И в чем? Как прекрасно ребята стартуют! Но вот хватит ли дыхания, чтобы свою жизнь превратить в законченную и закругленную метафору. Метафора потом закруглится в две строки в словаре.
Очень плохо чувствует себя B.C. Я боюсь будущего, чужого страдания, своего нетерпения, незавершенной жизни. Боюсь болезней и смерти близких. Господи, пошли мне смерть на лету.
Утром Пресня-банк денег опять не дал. Жулье.
4 июля. вторник. Поехала крыша у Володи Макарова, замечательного тихого мальчика, которого мы намечали на поездку в Кельн. Он прошел блестящую аттестацию - и вдруг сексуальный бред, мания преследования. С грустью я смотрю на этого ребенка, хочется прижать к себе и защитить. Тем более, повторяю, все у него плохо. Руслан Киреев хорошо о нем отзывается. Я очень боялся, что все это абберация моего подозрительного зрения, но, к сожалению, это же подтвердил и наш врач Дима Харазашвили. Свои впечатления о Володе запечатал в конверт и вшил в его личное дело.
В обед приходил В.П.Смирнов, забрал свое заявление и в качестве отступного взял отпуск на написание диссертации. Все это производило жалкое впечатление. По старой коммунистической памяти он увязывал свой уход с вопросами и намеком на готовое волнение студентов, со звонками, дескать, от прессы, которая будто бы связывает его уход с уходом Лебедева. Ст…й, жа…й, пл…й м…к. Но я все равно люблю его краснобайство и завирания.
5 июля, среда. Состоялся пленум "Духовного наследия". Кажется, меня выдвигают в Думу. Конечно, я надеюсь, я не пройду. Но это дает мне опыт. Интересен был банкет. Комсомольцы во главе с Игорем Маляровым привычно и талантливо поглощали красную рыбу. Пресня-банк агонизирует. Правительство установило плавучий курс для доллара 430–490 - это источник фантастических спекуляций. Во время пленума глаз отдыхал на лицах; я люблю эту родную круголюдность - видя, как полковники один за другим распространяются о содеянном, у меня возникла мысль: у них получите.
Мне совершенно не нужно, чтобы мои книги читали, достаточно того, что я их сформулировал и написал.
В "Новом литературном обозрении" разгромная рецензия на "Огурцы" - очень гуд!
6 июля, четверг. "Правда" напечатала статью о пленуме в Якутске. Заканчивается она ссылкой на меня о государственной цензуре.
Отдиктовал "Биографию" для сборника. Мне кажется, это получилось, хотя жанр, скорее, эссе. Вечером впервые после пожара был в Белом доме. Я удивляюсь, как люди там работают. Для меня он еще полон теней и отзвуков стрельбы. Я все время принюхивался: не пахнет ли пожаром. Белый дом - это, конечно, наша родовая травма. Хороша и округа: чугунная решетка, которая, конечно, стальная, потому что даже в слове ее не хочется сравнивать с решеткой в Летнем саду. Люди на Есенинский комитет собрались все знакомые. Большое звено диковатых красно-коричневых с шелудивым боровом Га-ым. Ситуацию все не понимают и держат в уме только свой "клин". Выступал два раза, первый раз - о клубах и значении поэта, второй - о проекте Константиновского заповедника. Меня удивляет, что государство, Минкультуры спохватываются об этом только под праздники. Никому, кроме русского заунывного сердца, С.А.Есенин не нужен.
Чеченский позор продолжается. Как из всего этого выкрутятся Черномырдин и правительство?
11 июля, вторник. Очень долго добивался разговора с Кинелевым. В этом не было умысла министра. Трещит политика, рушится министерство. В воскресенье Киселев, страдая, облизывал правительство. Какая стыдоба в оправдании Ельцина. Воровско-дворовый жаргон: Грачев его подставил. Будто бы "он" - несмышленыш. Тем не менее быстро и точно поговорил с Кинелевым. И для себя сделал вывод, что значит, когда невозможно созвониться.
Две ступеньки публикации (по старым поводам) в "Огоньке". Одна - из ЦДЛ (с вечера Джойса), вторая - по поводу нашей пресс-конференции в институте. "Вечер в честь Джойса в ЦДЛ, сочли необходимым прийти писатели В.Ерофеев и С.Есин, профессор С.Джимбинов и переводчик "Улисса" С.Хоружий.
Вечер проходил культурно, с налетом добротного академизма. Профессор Джимбинов рассказал о Джойсе все, что можно: про ирландскую специфику и "поток сознания", про пресловутую элитарность и странную любовь к "человеку толпы". Виктор Ерофеев слегка укорил Джойса за наивность и простодушие. Сергей Есин, напротив, простодушно сообщил, что не сумел одолеть "Улисса", но зато рассказал, как бегал трусцой по Дублину, городу, где происходят события романа. Размеренный ход вечера резко нарушился с появлением на сцене художника Александра Бренера, известного своими эпатирующими акциями. Достав из широких штанин нечто, Бренер с выражением зачитал свое "Письмо к ирландским писателям". Дамы визжали, падали в обморок, смеялись и плакали".
Однако главный герой мероприятия, философ Сергей Хоружий, нашел выступление Бренера "самый удачным в программе вечера", потому что таким экстравагантным образом удалось хоть чуть-чуть разрушить "стилистику ЦДЛ, навсегда пропитанную миазмами официоза".
Я начинаю собирать коллекцию преднамеренных обманов: вот и Виктория Шохина объяснила, что "не одолел", но ведь сказал-то я по-другому. Не забыть бы сюда девочку из "Нового Литературного обозрения".
Вчера выплатили зарплату. Вечером слушал Левитанского: почему не профессор, почему мало платят.
И еще публикация из "Правды". И в этой статье не сказано то, что было на самом деле. Участники пленума постарались этого не заметить.
В воскресенье писал "Гувернера". Написал сцену в магазине, доволен, но все это так старомодно, приземленно, в принципе, ничтожно. Но чем же тогда занять себя.
17 июня, понедельник. Дневник пишу мало. Во-первых, как всегда, дневник не идет, когда пишешь роман, а во-вторых, просто мало физических сил. Прошлая неделя была в хозяйственных хлопотах и беспокойствах. Наконец-то нашел письмо из агентства "Гласность", которое заказало мне автобиографию, но Галина Васильевна сегодня положила его вместо 371 п/ящика на почте в 37-й. На почте сказали, что ключей от ящика клиентов у них нет.
Вся неделя, и суббота, и воскресенье - под тревогой нездоровья B.C. Завтра ей ложиться в больницу. Это хуже, чем самому. Со всех сторон плохо - я привязан к дому, собаке, болезни B.C. В воскресенье она вечером сказала мне: я-то предполагала, что ты умрешь рано, а я долго после тебя буду жить… Возможно, несмотря на ее болезнь, так и будет.
Читаю монографию В. Панкеева о Гумилеве - слабовато. Много дел с хозяйством.
Сегодня позвонил И.Васильев: в "Коммерсанте" он прочел о том, что меня сделали номинатом на премию.
Прочел В.Маканина - "Кавказский пленный" - почувствовал себя дерьмом.
Неделю занимаюсь институтским хозяйством.
1 августа. Позвонил С.И. Смирнов: как пишется "Временитель"? Ему заказали писать грамоты к премии мэрии Москвы. С В.С. очень плохо. Сердце болит.
18 августа, воскресенье. Дневника не веду, ибо все мои впечатления от сегодняшнего дня поглощены романом. Он движется, и уже чувствуется конец. Бог мне послал Толю с его рассказом о совхозе. И вообще Бог послал. Любое замедление романа - это всегда благо, потому что в цель незаконченного эпизода вклинивается еще что-то. Вот и Толя-Коляня получит у меня престарелую директоршу музея, занимающуюся реституцией. Боюсь, это словечко вызовет у меня милый образ Жени Сидорова. Недаром Пруст написал свою Одетту с собственного шофера и сожителя.
Коммунисты, как всегда, определились по-своему: разобрали все "учебные" места для сражений и оставили мне Москву. Теперь не будет ни Москвы и ничего.
Идут экзамены в институт. Четверг и суббота были чудовищны по напряжению, но кое-что радует. К сожалению, плох и необъективен детский семинар - Сережа Иванов не тянет.
Я пропускаю целый ворох мелких событий, который не внес в дневник. Большие разговоры о Николае, во время которых он выявлялся как большой и патологический врун. Для меня это интереснейший литературный тип, потому что время это идет от полного непонимания, что у собеседника может быть искренность, чтобы понять и опыт, и ум, разобраться и с враньем. К сожалению, за последнее время я все чаще и чаще встречаюсь с тем, что не могу перевести в художественный тип жизненный. Это, видимо, связано с моим прошлым бытовика и внутренней установкой на героя с душой, того, что мы раньше называли положительным.
Вчера, 3 сентября, я был заранее приглашен в Третьяковскую галерею на празднование Сретения. Меня попросили даже осмыслить это событие. Я приготовил трехминутную речь, над которой неделю сладостно размышлял, и в которой собрал давно покоившиеся у меня мысли о христианстве и религии.