Сегодня написал письмо А.Д. Дементьеву - главному редактору "Юности", достаточно злое, но потом отослал письмо полегче. Собственные обиды надо уметь переживать внутри. Они отказались печатать роман "Сам себе хозяин". Это было несправедливо. Дементьев оставлял журнальную тетрадь для "нужных" людей. Я посчитал себя больше с журналом не связанным.
"Дорогой Андрей Дмитриевич!
Гороскоп для наступающего года Зайца рекомендует генеральную уборку и даже перестановку в квартире. Я тоже решил навести кое-какой порядок в своем хозяйстве и начать с того, что пора мне проститься с участием в редколлегии "Юности". Последнее время я от журнальных дел отошел, преодолеть организационный момент по доставке верстки мы не смогли, а, не читая журнал, не участвуя в его жизни, быть солидарным в ответственности за него я не хочу. Да и после пятидесяти, если специально не занимаешься юношеской литературой и литературной сменой, надо уступать свое место… а посему, как писал В.И. Ленин в работе "Кризис назрел", "мне приходится подать прошение о выходе"… из редколлегии журнала "Юность". Пусть станут новые бойцы.
Я сохраню самые теплые воспоминания о годах, когда мы дружно и хорошо работали, и о сотрудниках журнала.
Сергей Есин.
30 декабря 86 г.
Р.S. Это моя официальная просьба. Дорогой Андрей, и с Новым годом, конечно. Жму руку. С.Е.".
1987
26 января. Вчера на два дня приехал в Ставрополь. Сюда перевели Луганского, и я приехал читать труппе пьесу. Вчера прочел "Сороковой день". Сегодня буду читать "Записки", т.е. инсценировку "Имитатора". Весь январь сидел на спектаклях в Театре Гоголя. Мне все это нравится, спектакль разыгрывается, хотя Сиренко сократил некоторые места, аргументация стала кое-где более плоской.
Появился, вышел в свет "Временитель".
3 мая, Обнинск. Раннее утро, я уже сбегал свой привычный круг, в этом году впервые искупался, вернее, на секундочку окунулся в реку. Может быть, войду в прежний ритм?
Зима в Москве меня ухайдакала. Время тянулось, как телега с камнями. Ни скорости, ни удовольствия. Прошли наши писательские скандалы, борьба левых и правых, бои местного и союзного значения на пленумах правления, а по сути - борьба за давно изжитую практику: скажем, деревенщики хотят, чтобы писать деревню в ее старом, довоенном виде, т.е. почти этнографию, стало бы единственно дозволенным и каноном - бывший словарь, синтаксис, тематика. Все остальное - от лукавого. Самое интересное, что свое признание "деревня" получила, в первую очередь, через город. В этих нынешних ее претензиях, кроме эстетической узости (диктуемой, впрочем, возможностями и образованием), есть еще и узость историческая. И все, естественно, замешано на национальном. Но разве националистическая узость была когда-нибудь свойственна нашему народу? Под маркой национальных, культурных интересов - этическая и эстетическая нетерпимость?
Много думаю о романе. У него уже есть два, правда однотипных, названия: "Эсхатология" и "Любовь к мертвым". Постепенно вырисовывается герой: кинорежиссер с претензиями сценариста. Кто у него выходит замуж за иностранца: дочь или сестра?
Сейчас окончательно понял: дневник надо писать. Боже, сколько пропустил!
21 мая. Я совершенно развинтился. Погасла воля, за ширмой обдумывания нового романа я ничего не делаю. Чуть-чуть по хозяйству, чуть-чуть общественная работа, чуть-чуть статьи и т.д.
Прочел верстку "Временителя". Романом я доволен.
Опубликована рецензия П. Ульяшова. Наше приятие или неприятие критика заключено не в его оценке, а в том, как он прочел произведение. Мы можем простить привходящие обстоятельства - не можем простить искаженное чтение. Обязательно напишу П. Ульяшову письмишко.
Во вчерашнем номере "ЛГ" впервые упомянул меня В. Бондаренко. Критики "сорокалетних" не замечали меня несколько лет - пришлось, для ровности концепции были вынуждены.
Весь день вчера просидел на заседании СХ РСФСР. Было значительно интереснее, чем у писателей. Не образованнее ли они нас? Их сражение за модернистов и реалистов - сражение за художественную критику. Какая путаница у нас в определении предмета искусства!
25 мая, Самарканд. Пишу в 7 часов вечера уже в городе, где работал в юности. Здесь состоится конференция, связанная с историко-революционной темой. Проводит ее Суровцев. Он-то меня и пригласил. Вылетели вчера в 11.00. Вряд ли смогу передать то удивительное чувство, которое охватило меня, когда в 3 часа ночи прибыли в Самарканд. В памяти возникла молодость, удивительные дни в Навои, перелет 31 декабря из Душанбе в Самарканд и гонка на машине через всю пустыню.
На что разменялись годы?
Во время этого перелета много думалось о романе. Есть опасность, что он перестроится, появившееся пятно размоется. Пока ясно, удивительно, с деталями, плавание Харона через Стикс и теплая, фосфоресцирующая вода, стекающая с весла. Не хватает только острого внутреннего счастья. Ни домашнего, ни социального. Может быть, главный герой - актер, кукольник, театральный режиссер, но что же тогда делать с его воспоминаниями?
Все утро спал, а в 3 часа дня поехали на экскурсию. Моя жизнь - это тоже целая эпоха. Другой пейзаж вокруг обсерватории, расчищен садик возле Гур-Эмира, отреставрирован купол Биби-ханым. Развалины мне были дороже. Ценность памятника тускнеет от сознания, что в его строительстве применен современный башенный кран. Внутренние украшения мечетей, арабские письмена на голубом фоне, купола - все это напоминает мне Гренаду, которая еще так свежа. Удивительна загадка этой архитектуры, сотворенной из слов и абстрацкий.
Я впервые увидел Шахи-Зинда - город мертвых. Как он недалеко от города живых! Я много размышляю о том, как близко мертвые соседствуют с живыми. Об истекающем электричестве душ. Сегодня пойду думать о романе. И своем выступлении. Его основой станет пассаж о фильме "Роза Люксембург" и октябрь В.И. Ленина. Не пора ли нам кончать облегчать эти биографии?
26мая, Самарканд. Сегодня выступал на конференции. Все это было в зале университета. Без бумажки. На студенчество. Много хлопали и подарили цветы. Вечером ходил в баню: так грязно, что даже не присел. Парилка ужасная - из крана сочится пар. Вечером на площади Регистан было представление цветомузыки. Жуткий текст, бездарные стихи. Вспомнил такое же представление в Красном форте, в Индии.
Роман яснее - тихое, спокойное течение, повествовательное. Отказался ехать в Нукус и Хиву. Нет времени, пора торопиться. Всего взять нельзя. Выступал о падении жанра историко-революционной литературы, об ответственности писателя.
27мая, среда, Самарканд. Плохо спал, как и прошлую ночь. Под окном черный ход ресторана, ночные шумы. Неподалеку истошно, как в кишлаке, лает собака. Вечером читал "Он и она" В. Маканина. Вещь не очень удачная. Мне стало еще яснее, что произведение должно иметь обычные беллетристические рамки, иначе не получится общей метафоры. Писать в экспериментальной, научной форме интереснее, но и легче. И все же Маканин и Киреев дают мне больше, чем кто-либо. Мне кажется, что избыток рационального сейчас начинает бороться в таланте Маканина, но это рациональное мне дорого
Мое выступление вчера было посвящено традиционным идеям дискредитации историко-революционной темы. Сегодня последний день и - домой! И еще недавно прочел статью Н. Говоровой в "Дружбе народов", там есть и обо мне. Сколько натяжек, силовых подтяжек в концепции, и сколько недодано.
Я вытерплю. Но ведь Маканин, его письма - явление очень незаурядное, "Он и она" - это не произведение ширпотреба. Где емкость письма, неожиданность мыслей, плотность их?
8 июня, Оренбург. Я дал согласие, и - "пленник чести" - уже в Оренбурге. Здесь дни советской литературы. Открытие их состоялось в огромном дворце культуры. Прежнее ощущение полной интеллектуальной беспомощности: пришел не мой читатель, а "зритель". Этот зритель не хочет беседовать, не хочет вести диалог, он хочет только, чтобы его развлекали. Эти "дни" надо перекраивать.
На сцене устроил маленькую перекличку с новым гл. редактором "Совписа" В. Муссалитиным. Несколько дней назад устроил такую же на партсобрании с Ф. Кузнецовым. Я становлюсь склочником. Хорошо, что скоро в Москву.
Вечером гулял с Клавой В.: не сделать ли одного из ее братьев секретарем обкома? История с костромским секретарем не идет у меня из головы.
10 июня, Оренбург. Пишу рано утром. Улетаю в Бузулук. Вчера было два выступления - в Пединституте и Институте нефти и газа. Оказалось интересным, народ расшевелил, и он был активным. Меня поразила известность моих вещей. Сережа, милый стриженый мальчик военной поры с комплексом неполноценности, ты ли это? Вопросы, цветы. Меня удивляет серьезность отношения к моим вещам читателя.
Утром ездили по Оренбургу, были в музее. Как всегда, меня интересует, как человеческая цивилизация зарождается и крепчает на пустых и тоскливых местах. Не успеешь обернуться, а уже быт, культура, традиции. Уже легенда: Пушкин, Даль, генерал-губернатор Покровский.
Были в деревне Берды, где стояла Золотая изба Пугачева. По-хорошему удивил музей Пушкина в сельской школе, милые девочки в белых фартучках, славная, ласковая показуха. Это, наверное, путь развития народа - через интерес, через самостоятельность. Но все же не утерпел и задал девочкам, которые читали стихи, два вопроса: "Что такое приказный дьяк" и "Какого цвета изумруд". Не знают.
Вечером был у Николая Струзюмова. Это молодой писатель, проза которого мне нравится. Жена - Елена Генриховна, сын Дима, хорошо поговорили, милая семья, добрая гостеприимная женщина.
Вечером долго говорил с Григорием Колюжным. Тот - о своей жизни и самолете. В его высказываниях о литературе много механистического, хотя все довольно занимательно. Но любой экстремизм мне претит. Любой долг, возведенный в абсолют, раздражает.
11 июня. Весь день пробыли в поселке Северный. Иная земля, иной воздух. Увалы на горизонте, светлые травы на аэродроме, солнце, удивительный чай, которым нас напоили летчики. Весь день с нами Анна Федоровна - секретарь по идеологии райкома. Милая женщина в легкой белой кофточке. Женщинам отдали идеологию. Состоялось две встречи, на которых повторялось одно и то же: полупустой зал. Люди, пришедшие подивиться, и диалог в конце. Я ругаю себя за то, что не хватает цинизма говорить о перестройке, о сегодняшней литературе, о Сталине. В этих разговорах и я сам многое начинаю понимать.
16.30 дня. - уже в Бугуруслане. Утром же встречался с шефом местной культуры - Николаем. Фамилию и отчество в памяти не удержал. Он сказал: из 50 учителей лишь трое записаны в библиотеку и из них лишь один - словесник. Сам он за год прочел 44 книги, разных - это по его собственному библиотечному формуляру. Никто из учителей не выписывает "Нового мира" и "Знамени". А вчера начальник милиции интересно говорил мне, что город плодит нищету. Горожанин хочет лишь набить пузо. Его жизнь однотонна. Так и сказал.
Сегодня в "Правде" - большая статья А. Ерохина "Черные начинают и выигрывают" о "Временителе". Это опять огонь по мне, очерняю время.
12 июня, пятница. Пишу в самолете. Рано утром прилетели на маленьком самолетике из Бугуруслана в Оренбург, и целый день до 12.25 ждал в аэропорту. Благо, что было мало народа, погода летная и так хорошо, хотя и не кондиционирован аэропорт. Прочел целиком повесть Нагибина о Юрке Голицыне. Прочел запоем, но по беллетристическому суесловию и мелкости мысли Нагибин не отличается от Пикуля. Впрочем, я обоих ценю как беллетристов короткого материала, есть и культурные подробности ушедших эпох.
В Бугуруслан приехали, воспаленные жарой, отлаяли горначальство, отказались от коротких, как сношения в публичном доме, выступлений. Я долго объяснял, что выступаю не с концертными номерами, где тексты отлетают от уст. Каждое выступление перед читателем - это творческий акт, я могу взять только затратой энергии. Гордость и честолюбие не позволяют мне это делать плохо.
Причиной отказа стало и то, что на 18 часов был назначен вечер в городском ДК. Меня страшило, что я выговорюсь, проговорю отдельные блоки, не наработаю новых мыслей, старые, как бы они ни были эффектны, постесняюсь произнести второй раз. Вообще, общественная свалка меня, прозаика, страшит. Поэты читают все те же стихи, а мне при моем положении надо придумывать "кунштюк". В этом-то случае приходится еще говорить и под кинжальным огнем взглядов коллег в спину. Они-то уж заметят любой повтор. О милый мир литературы!
На этот раз, в отличие от свалки в Оренбурге, все было подготовлено, раздали вопросы, ведущая горкомовская девушка - собрала о каждом кое-какую библиографию. Я видел приводные ремни, ниточки, за которые дергали, творился по естественным законам большой спектакль, который был интересен и зрителям, и участникам.
Обо всем, что произошло в тот вечер, легко было бы написать статью в "Правду", потому что вечер еще не закончился - нас пригласили в музучилище. Старый, еще дореволюционный, наверное, домик, зал с колоннами не ампир и белыми колоннами и красными занавесками. Местная интеллигенция давала концерт и чаепитие в нашу честь. И трогательный директор, музицировавший на виолончели, и баянист, игравший собственные сочинения, и милые молодые женщины, исполнявшие в четыре руки венгерский танец Брамса. Какое очарование - живая музыка, она по-другому звучит и воспринимается во времена механических записей! Выписываю на всякий случай имена: директор Юрий Михайлович Гришин. Потом показывали кино "Воспоминание о лицее", он - его автор и режиссер. Лидия Германова - ведет студию художественного чтения.
Из литературных знакомств: Таня Бек (мы с ней сдружились) Римма Д. из Челябинска - прекрасная самобытная поэтесса, ее народная поэзия результат чувств и культурных усилий; Гриша Колюжный с его "самолетом", нетерпимостью и узким кругозором и т.д.
14 июня, воскресенье, Обнинск. Корю себя за то, что не пишу дневник ежедневно, сразу же после события. Братья Гонкуры и мемуары Сен-Симона - это идеал неосуществимый. В тот же день побрызгать слюной, записать только что прозвучавший разговор. В поисках утраченного времени? Да так ли уж жалко времени, его истончающейся сути? Жалко момент переживаний, усилий интеллекта и духа.
Я уже второй день думаю над спектаклем Кабуки. Причем заметил: как и любое художественное впечатление высшего разряда, оно вползает медленно, без всхлипов экспрессии опиума. Программка этого театра, как давняя программа с "Сидом" и "Мещанином во дворянстве" "Комеди Франсез", теперь долго будет храниться у меня. Искусство Накамуры Уэтамоно так совершенно и так божественно, что непонятно - как о нем писать. Оно, скорее всего, боговдохновенно. Он не раскрывает сюжет, а перекрывает. Через внешнее позволяет зрителю войти во внутреннее. Самое поразительное - это отсутствие лишнего. И еще: мысль, что женскую роль играет мужчина, сама по себе экстравагантная, возникшая во время представления, не соединяется с художественным образом. Речь идет не о правдоподобии, не об удивительной похожести. Просто о другом. Актер и образ - вещи несоединимые, разные. А может быть, здесь в эти минуты и происходит какая-нибудь божественная подмена.
В другой одноактной пьесе - "Канузинте" действует другой актер, не менее великий - Накамура Томидзюро. Это школа более близкая мне в силу отстраненности, более яркого и подчеркнутого приема, но все же - о, великий Утаэмоно! Интересная деталь: один билет на Кабуки у меня пропадал. Я обзвонил человек двадцать: никто утром в субботу в театр пойти не захотел. Но какие были отговорки! Эх, люди искусства!
Мне кажется, роман мой все же будет о театре. Меня преследует образ поворотного круга.
Вчера утром позвонил Ю. Апенченко: в "Правде", видимо, ощущение несправедливости по отношению ко мне. Н. Потапов, редактор отдела, через Апенченко, боясь нарваться на мою грубость, спрашивает, не хочу ли я от них куда-либо съездить? А может быть, им накрутили хвосты? Ерохин в своей статье совместил вещи трудносовместимые. По его высказыванию и оговоркам ясно, что он и сам понимал, что делает, но соблазн молодому критику напечататься в таком престижном органе пересилил.
От "Правды" я постараюсь съездить в Николаевск-на-Амуре. По следам моего деда, отжатого из краевой истории неким местным умельцем. Это решит и некоторые мои проблемы. Да и будущий материал практически готов - интеллигенция в маленьком городе. Не забыть взять фотографии для музея.
19 июня, пятница. С вечера среды - опять в Обнинске. Я не знаю, что меня преследует, но вчера написал первый абзац. Все готово, все выхожено. Кинорежиссер, три линии, "Черные начинают и выигрывают" - название. Все надо брать в переплавку, чтобы не проиграть. Теперь отступать некуда. Так как личную свою жизнь я - и оглянуться не успел - проиграл, надо писать роман за романом, выходить на первую линию. Если не литература, то присмотреть в старости за мной будет некому. Но сейчас главное - второй абзац, продолжение. Не хочу обнадеживаться, но уже в первом абзаце есть интонация… В последней "Литературке" обнаружил опять два упоминания обо мне. Все это в связи с конференцией в Самарканде. Вполне мог бы удовлетвориться лишь "протоколом", чтобы не забыть, с кем был в Самарканде. Но интересен и пассаж Ю. Суровцева.
"Какой же вывод отсюда следует для художника, особенно современного художника? Ему необходимо правильно понимать классовую, социальную структуру, меняющуюся исторически. Свои задачи человековедения вне социальности мировосприятия он не решит или решит неглубоко. Имеющиеся недостатки в сегодняшней разработке исторической, в том числе и историко-революционной, темы, а именно: приключенчество, плоское бытописательство, стандартность сюжетов, которые предсказуемы, по выражению выступавшего на конференции Сергея Есина, как движение электрички по расписанию, - все эти и подобные недостатки свидетельствуют именно о слабости социального творческого мышления писателей".
Боже мой, как по-звериному плохо на душе! Беру себя в руки, начинаю воспитывать и волю, хотя в моем-то возрастете не поздно ли это? Сегодня утром бегал: уже тяжело. После этого читал Щеголева и сценарий о Лермонтове.
20–21 июля, Обнинск. После эйфории первой страницы начался спад. Дальше ничего не пошло. Всю последнюю ночь спал беспокойно, вернулось прежнее состояние: когда во время сна усталость чуть проходит, в сознании сразу же возникает роман. Все решит интонация. Роман должен быть проще.
Пока мне ясно: один из стилистических рядов будет проходить от первого лица.
Прочел "Дуэль и смерть Пушкина" Щеголева. По этой книге видно, как идеология орудует с фактами. Наибольший интерес у меня вызвало поведение царя, личность Натальи Николаевны и друзья поэта. Особенно Жуковский.
29 июня, понедельник, Обнинск. Здесь с пятницы. Вчера написал первые полторы страницы первой главы. "Отец". Удивляет чувство: полная отстраненность, ведь будут обвинять в биографичности, дескать, просто шью по готовой канве. Я слишком ранимый человек и поэтому свое берегу, прячу, стесняюсь.