Оценить результаты массовых операций поможет акт о передаче дел в НКВД от Ежова к Берии в декабре 1938 года. В соответствии с этим источником, с 1 октября 1936 года по 1 ноября 1938 года, 1565041 человек были арестованы, включая 365 805 - в "национальных операциях" и 702 656 - в операции по приказу № 00447 за тот же период. 1336863 человек были осуждены, включая 668 305 - по первой категории (высшая мера). В соответствии с более подробной информацией в том же источнике - за тот же период 1391215 человек были осуждены по делам НКВД, включая 668305 - к высшей мере. Из них, 36 906 - были осуждены Военной Коллегией Верховного Суда (включая 25 355 - к высшей мере), 69114 - Особым совещанием (не выносившим смертных приговоров), 767397 - в операции по приказу № 00447 (включая 386798 - к высшей мере), 235122 - в национальных операциях (включая 172830 - к высшей мере), 93 137 - в операции по приказу № 00606, то есть в рамках тех же национальных операций, дела по которым после 15 сентября 1938 года были переданы особым тройкам (включая 63921 - к высшей мере), 189539 - военными трибуналами и спецколлегиями республиканских и областных судов (включая 19401 - к высшей мере).
Эти цифры поражают воображение, но в действительности они могут оказаться несколько более высокими, так как массовые операции между 1 и 15/16 ноября 1938 года (то есть до даты окончания всех операций) в этом документе не учитываются. По сведениям министерства внутренних дел СССР от декабря 1953 года, в 1937–1938 годах всего были арестованы 1575 259 человек (936 750 - в 1937, 638509 - в 1938); 1372382 - из них были арестованы за контрреволюционные преступления (779056 - в 1937, 593326 - в 1938); 1344923 - из них были осуждены (790665 - в 1937, 554258 - в 1938); 681692 - из них были приговорены к высшей мере (353 074 - в 1937, 328618 - в 1938). Однако и эти данные неполны. В конечном счете, во время "ежовщины" было арестовано около 1,5 миллиона человек и 700 тысяч из них были расстреляны.
Эти данные подтверждаются ростом числа заключенных в лагерях и других местах лишения свободы в 1937–1938 годах. По сведениям министерства внутренних дел СССР от 1960 года, на 1 января 1937 года в лагерях было 1196369 человек; на 1 января 1938 года -1881570; и на 1 января 1939 года-1672438, плюс 352 508 - в тюрьмах (всего - 2 024 946 человек). Это значит, что с начала 1937 года до начала 1939 года общее число заключенных возросло примерно на 800 тысяч человек. Если добавить почти 700 тысяч расстрелянных, то общее число репрессированных в 1937–1938 годах составит число, близкое к 1,5 миллионам. В 1937–1938 годах, согласно М. Венеру, около 160 тысяч человек умерло в лагерях, но эта цифра может включать и расстрелянных в соответствии с приказом № 00447, то есть они уже учтены среди упомянутых выше 700 тысяч. Хлевнюк добавляет, что в настоящее время не выяснено, как учитывались умершие во время следствия и учитывались ли они вообще.
Что касается репрессий против членов партии, то осужденные Военной Коллегией были в основном жертвами чистки партии и государственного аппарата - номенклатурными жертвами. По данным журнала "Источник", 779056 человек были репрессированы в 1937 году, включая 55428 членов и кандидатов в члены партии (7%) и 593336 человек - в 1938 году, включая 61457 членов и кандидатов в члены партии (10%). Таким образом, членами партии являлись менее 10% от общего числа репрессированных по стране, но нужно учитывать, что исключенные из ЦК во время партийных чисток в 1936 году и ранее, вероятно, не входят в это число.
Кто были эти люди, и почему они были репрессированы? Тотальная чистка, развязанная Сталиным, дала ему возможность укрепить свою личную власть, что в существенной мере способствовало централизации режима и облегчило последнему управление страной. В результате чистки старые большевики и "буржуазные специалисты" были заменены новой, покорной бюрократией, состоящей из молодых "специалистов", обученных и воспитанных в сталинском духе 30-х годов и готовых беспрекословно выполнить любой приказ Сталина. Для этого нужно было предотвратить повторение проблем, связанных с кампанией проверки документов 1935 года, которая столкнулась с пассивной оппозицией местного партийного руководства. Другой целью была ликвидация всех "социально опасных элементов", так называемых "бывших" и "шпионов". Большой Террор означал и преследование шпионов, под которыми понимались все имевшие какие-либо контакты с миром вне СССР, и ликвидацию потенциальной мифической "пятой колонны". Путем изоляции страны от иностранного влияния создавался железный занавес.
Десятки лет спустя оставшийся в живых ближайший соратник Сталина Молотов настойчиво подчеркивал, что "1937 год был необходим": "Остатки врагов разных направлений существовали, и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 1937 году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны". Как он утверждал, "в основном пострадали виновные, которых нужно было в разной степени репрессировать". При этом делались ошибки, и "невиновные попадались. Десять там, восемь, скажем правильно, а два или один - явно неправильно… А откладывать было нельзя. Война готовится". По его словам, политика Сталина состояла в том, что "пускай лишняя голова слетит, но не будет колебаний во время войны и после войны". Вторя Молотову, его соратник Каганович также отстаивал эту позицию, говоря, что независимо от наличия нескольких невиновных жертв, было правильным, что страна была очищена с целью защиты революции от врагов и предотвращения враждебной деятельности "пятой колонны" во время войны. Троцкисты, правые и прочие, возможно, и не были "шпионами", но они допускали возможность "придти к соглашению против народа". Более того, все делалось в согласии с законом: "Мы не нарушали закона, не подписывали по своей воле все, что угодно. Это ложь. Ульрих [председатель Военной Коллегии] представлял отчеты. Был суд, были предъявлены обвинения, были вынесены приговоры: все, что должно быть, все по закону".
В результате главными категориями, подвергшимися репрессиям, стали партийные и государственные деятели, включая чекистов и командиров Красной Армии, то есть бывших оппозиционеров, или же тех, кто был предан Сталину, но не пожелал полностью порвать с оппозицией; "бывшие люди", то есть бывшие деятели царского режима, белогвардейцы, эсеры, меньшевики, кулаки, священнослужители, часть старой интеллигенции и "шпионы", под которыми просто понимались иностранцы, или те, кто имел контакты с ними и, наконец, огромное число людей - простые рабочие и крестьяне, имевшие несчастье быть под подозрением режима из-за критики советских порядков или по причине личных связей, кажущихся "подозрительными".
Почему эти люди были репрессированы именно в это время? Помимо страха перед надвигавшейся угрозой войны, здесь присутствует и другой аспект. Принятие в 1936 году новой Конституции СССР усилило опасения советского руководства по поводу возможной активизации оппозиционных элементов. Уже в октябре 1936 года были получены донесения НКВД о волнениях в антисоветских кругах, желавших извлечь выгоду из новой Конституции и предстоящих выборов. На совещании в НКВД в декабре 1936 года Ежов упорно выступал против точки зрения, что новая Конституция означает большую степень законности и свободы: "Не думайте, что, в связи с новой конституцией надо будет проявлять какое-то особое отношение к арестованным. Наоборот, сейчас вопрос о борьбе с контрреволюцией стоит острее, если вы хотите сослужить службу новой конституции, то ваша главная задача заключается в том, чтобы всеми силами и возможностями охранять ее от всяких посягательств контрреволюции, с какой бы стороны они ни шли. В этом наша самая почетная задача". На февральско-мартовском пленуме 1937 года многие ораторы подчеркивали опасность, исходящую от кулаков, возвращающихся из ссылки, а также от верующих и активистов церкви во время предстоящих выборов.
Необходимо принимать во внимание, что операции, осуществлявшиеся по приказу № 00447, предполагалось завершить в течение четырех месяцев - ко дню выборов в Верховный Совет - 12 декабря 1937 года. Это дает возможность предположить о наличии тесной связи между кампанией массовых арестов и выборами в Верховный Совет. Совсем не случайно, что вопрос о выборах в Верховный Совет обсуждался на том же самом июньском (1937) пленуме, на котором Сталин принял решение об операции против "антисоветских элементов". В прежнее время некоторые категории граждан были лишены избирательного права, которое новая Конституция предоставляла всему взрослому населению, за исключением осужденных и душевнобольных. В результате всем тем, кто ранее был лишен этого права и числился по разряду так называемых "антисоветских элементов", давалось право голоса, а также вводилась система тайного голосования с несколькими кандидатами на каждое место.
Региональные партийные руководители опасались, что "классовые враги" извлекут выгоду из свободы, предоставляемой выборами. На июньском (1937) пленуме глава правительства Казахстана У.Д. Исаев предупреждал: "Здесь мы столкнемся с новым видом прямой классовой борьбы. Даже сейчас муллы, троцкисты и другие типы контрреволюционных элементов готовятся к выборам". На октябрьском (1937) пленуме глава партийной организации Москвы А.И. Угаров снова обратил внимание на явно выраженную активизацию "враждебной деятельности". Однако его коллега из Западной Сибири Р.И. Эйхе решился утверждать, что, наоборот, благодаря уничтожению организационной основы контрреволюции положение намного улучшилось. Сталин согласился с этим: "Люди рады, что освободились от вредителей". В целях безопасности в этом же месяце было решено запретить выборы из многих кандидатур и ввести безальтернативные выборы единственного кандидата.
Позднее Сталин признал, что существовала одна из главных причин для приказа № 00447. В марте 1939 года в своем докладе XVIII съезду партии он объяснял успешное проведение выборов в Верховный Совет СССР в декабре 1937 года и в Верховные Советы республик в июне 1938 года своевременным проведением репрессий. Помимо решения этих срочных практических задач посредством массовых операций Сталин хотел привести советское общество в соответствие с теоретическими положениями его доклада от 25 ноября 1936 года о проекте Конституции о стирании граней между классами. Он добавил, что бывшие белогвардейцы, кулаки, священники и прочие больше не будут лишены избирательного права. Таким образом, право было им предоставлено, но посредством приказа № 00447 они были лишены возможности участвовать в выборах 12 декабря 1937 года. Путем физического уничтожения тех чуждых элементов, которых невозможно было перевоспитать в духе социализма, Сталин форсировал процесс стирания границ между классами. Необходимо отметить, что в преамбуле к приказу № 00447 органам госбезопасности ставилась задача "раз и навсегда покончить" с антисоветскими элементами. Это свидетельствует о том, что Сталин имел целью "окончательное решение" проблемы антисоветских элементов.
После окончания массовых операций комиссия, созданная для приема - передачи дел НКВД от Ежова к Берии, констатировала в акте многочисленные "нарушения законности" в период их проведения. И, в частности, в широком применении "без разбора" массовых избиений с целью выбивания показаний и "признания". Подверглась критике работа троек за "серьезные упущения", и двойки, рассматривавшей "альбомы" по национальным операциям. Отмечалось, что часто за одно единственное вечернее заседание (двойки) рассматривалось от 600 до 2 тысяч дел. В акте утверждалось, что работа так называемых милицейских троек вообще была незаконной: "Было приговорено около 200 тысяч человек сроком до 5 лет через так называемые милицейские тройки, существование которых не было узаконено". Хотя в действительности этот вид троек существовал с мая 1935 года и они были организованы согласно приказу НКВД СССР. Объяснялись эти передержки лишь тем, что Сталин и его окружение стремились взвалить вину за все эксцессы в ходе массовых операций на Ежова и его людей в НКВД.
Комиссия по приему - передаче дел в НКВД пыталась определить, что было законным (правильным), а что незаконным - проводилось с нарушениями директив центра. Но это не имело смысла. По единственной причине: вакханалия арестов и массовых казней, захлестнувшая страну, в основе своей имела антиправовые и "людоедские" директивы и установки центрального руководства - Сталина и его Политбюро. Именно они и были главным источником беззакония. То, что происходило на местах в ходе Большого террора, не может не ужасать. Как позже показал на допросе сотрудник оперативного сектора НКВД Тюмени, аресты производились произвольно - люди арестовывались за принадлежность к "враждебным" группам, которые реально не существовали. Тройка вполне соглашалась с оперативной группой НКВД: "На заседании тройки преступления обвиняемых не расследовались. Иногда я в течение часа докладывал тройке о делах в отношении 50–60 человек". Позднее этот же сотрудник из Тюмени дал более подробное описание того, как оперативная группа приводила в исполнение вынесенные тройкой приговоры по "первой категории". Их расстреливали в подвале, в особом помещении со стенами со специальным покрытием, выстрелом в затылок, за которым следовал второй выстрел в висок. Тела вывозили на кладбище за городом. В Тобольске, куда этот же сотрудник был переведен в 1938 году, расстрелы и захоронения производились прямо в тюрьме; из-за недостатка места тела наваливали друг на друга. Служащий НКВД Саратова дал аналогичное показание: "Основное указание было создать как можно больше дел, рассмотреть их как можно быстрее с максимальным упрощением процедуры следствия. Что касается "лимитов", то начальство требовало включать всех приговоренных и всех задержанных, даже если к моменту задержания они не совершили какого-либо конкретного преступления".
После ареста заместитель Ежова, Фриновский, пояснил, что массовый террор создал три типа следователей - "следователей-колольщиков", "колольщиков" и "рядовых" следователей. Основой работы было заставить арестованного признать свою вину - "расколоть", а уж дальше "синтезировались" протоколы и еще до того, как их подпишет арестованный, они проходили редактуру и "корректировались" руководящими работниками НКВД, вплоть до Ежова, которые четко знали какое направление задать следствию.
Как позже объяснял один из следователей, если кто-либо был арестован по приказу Ежова, то они были заранее убеждены в его вине, даже если доказательств не хватало. Они "пытались получить признание от подследственного с использованием всех возможных средств". После ареста бывший заместитель начальника НКВД по Московской области А.П. Радзивиловский цитировал высказывание Ежова о том, что если доказательств не хватало, то показание следовало "выбивать". Как утверждал Радзивиловский, показания добывались, "как правило, в результате истязаний арестованных, широко применявшихся как в центральном, так и в периферийных аппаратах НКВД".
После ареста начальник лефортовской следственной тюрьмы в Москве и его заместитель показали, что Ежов лично участвовал в избиениях подследственных на допросе. Его заместитель Фриновский делал то же самое. Шепилов вспоминает, как после смерти Сталина Хрущев рассказывал коллегам о том, что однажды, зайдя в кабинет Ежова в ЦК, он увидел пятна засохшей крови на полах и обшлагах гимнастерки Ежова. Когда Хрущев спросил, что случилось, Ежов ответил: "Такими пятнами можно гордиться. Это кровь врагов революции".
Но и в этом отношении Ежов действовал отнюдь не только по собственной воле. В 50-е годы бывший сотрудник НКВД Москвы А.О. Постель пытался оправдать себя, подчеркивая, что указания о "физических методах следствия" прямо исходили "от наркома Ежова и вождя партии Сталина". Ежов, несомненно, действовал по указаниям Сталина. В одном из таких случаев Сталин приказал Ежову расправиться с подследственным, не дававшим требуемые признания: "Не пора ли нажать на этого господина и заставить рассказать о своих грязных делах? Где он сидит: в тюрьме или гостинице?". Кроме того, что он подписывал расстрельные списки, подаваемые Ежовым, Сталин иногда давал указания об обращении с некоторыми подследственными; например, в декабре 1937 года написал напротив имени М.И. Баранова "бить, бить!".
Начиная с лета 1937 года избиения и пытки стали широко применяться с санкции руководства партии, хотя существуют свидетельства, что пытки стали внедрять чуть ли не с начала 1937 года. Например, арестованный в 1953 году по "делу Берии" С.А. Гоглидзе на допросе заявил, что "в начале 1937 года" Берия вернулся из Москвы в Тбилиси (после встречи с Ежовым, как полагал он), собрал в ЦК компартии Грузии руководящих чекистов, включая начальников районных отделов НКВД, и сказал: "Идет борьба с врагами и можно бить если не сознается". Когда об этом же спросили на допросе Берию, он заявил, что действительно проводил такое совещание с участием 10 грузинских чекистов после приезда из Москвы и полученных там указаний ЦК "об усилении борьбы с троцкистами и правыми" (хотя он не помнил, встречался ли по этому поводу с Ежовым), но бить указаний не давал; об избиениях тут же уточнил, что "это было позже, когда эта система была введена Ежовым".