Впоследствии, году в 1930, Ежов изменился - или проявилась другая сторона его натуры. С этого времени началась его слава фанатика, радикала, жестокого, аморального, безжалостного и непреклонного человека. Ему повсюду мерещились враги и заговорщики. Ежов не щадил даже тех, с кем раньше работал и чья преданность советской власти была ему известна. Он и пальцем не пошевелил для их оправдания или смягчения их участи. Например, когда в октябре 1937 года бывший начальник 2-й базы радиотелеграфных формирований - то есть его начальник в 1919 году - А.Т. Углов был обвинен в шпионаже в пользу Германии и арестован, его сын просил Ежова заступиться за отца. Ответной реакцией был арест жены Углова, с которой Ежов был также хорошо знаком, а самого Углова расстреляли в феврале 1938 года. В том же году был казнен ряд бывших соратников Ежова из Марийской автономной области, среди них - его бывший соперник, председатель исполнительного комитета И.П. Петров. Они, в частности, обвинялись в том, что чинили Ежову препятствия в бытность его секретарем Марийского обкома и составили заговор с целью покушения на его жизнь.
В июне 1937 года, как свидетельствует Разгон, Ежов отдал приказ об аресте своего "крестного" Москвина и его жены (которая обвинялась в организации покушения на Ежова). В ноябре того же года Москвина приговорили к смертной казни и расстреляли, его жена тоже была расстреляна. В марте 1937 года расстреляли бывшую любовницу Ежова Евгению Подольскую. Кремлевский врач Лев Левин был арестован по обвинению в проведении заведомо неправильного лечения государственных деятелей, а также Максима Горького. После ареста ему разрешили позвонить Ежову, который числился его пациентом. Ежов ответил, что он не в курсе происходящего, что Левин должен формально подчиниться, и пообещал безотлагательно рассмотреть его дело. Вместо этого был арестован и сын Левина, а в марте 1938 года состоялся суд над Левиным и расстрел.
Сеющие смерть подозрения Ежова не обходили стороной и людей из его собственного окружения, таких как его давний собутыльник Пятаков. По словам Дагина, "осенью 1937 года, перед расстрелом своего приятеля в прошлом Яковлева, Ежов поставил его рядом с собой - наблюдать за приведением приговора в исполнение. Помню, что Яковлев, став рядом с Ежовым, обратился к нему со следующими словами: "Николай Иванович! Вижу по твоим глазам, что ты меня жалеешь". Ежов ничего не ответил, но заметно смутился и тот час же велел расстрелять Яковлева". Здесь, вероятно, речь идет о А.И. Яковлеве - работнике КПК, расстрелянном в Москве 27 ноября 1937 года.
В декабре 1936 года арестовали бывшего соратника Ежова из аппарата ЦК Льва Марьясина, который был ему очень близким другом. Незадолго до этого, в том же году, когда Марьясин был уволен из Госбанка, Ежов предложил ему должность в наркомате внутренней торговли или наркомате тяжелой промышленности; о партийной работе речи не было. В сентябре 1937 года Военной Коллегией Марьясин был приговорен к высшей мере, но расстрелян почти через год, 22 августа 1938 года. Для того времени это была неслыханно большая проволочка. Ежов проявил к делу исключительный интерес и сам руководил следствием. По его указаниям Марьясина постоянно подвергали ужасным побоям. "Я велел отрезать ему ухо, нос, выколоть глаза, резать Марьясина на куски", - говорил Дагину пьяный Ежов. По показаниям Фриновского, "если других арестованных избивали только до момента их признания, то Марьясина избивали даже после того, как кончилось следствие, и никаких показаний от него не брали". С другой стороны, по ночам или с перепоя Ежов обычно заявлялся в Лефортовскую тюрьму, где подолгу с глазу на глаз беседовал с Марьясиным. Были ли это задушевные разговоры со старым другом, которому Ежов был не в состоянии помочь? Опасаясь возможных последствий своей бывшей дружеской привязанности, Ежов приказывал сильно его избивать, но сохранял ему жизнь в течение неслыханно долгого времени. Однако в день назначения Берии он спешно приказал расстрелять Марьясина. Ежов понимал, что в руках Берии подобные заключенные были опасны, поскольку могли дать против него показания. Так Ежов расправлялся со старыми друзьями. Его ненависть к полякам, немцам - всему иностранному - еще более поразительна, если вспомнить, что его собственная мать была литовкой (факт, который он, естественно, скрывал).
Число его жертв измерялось тысячами, намеренно уничтожавшихся с помощью "лимитов", "контингентов" и прочих бюрократических выкрутасов. "Лучше пострадают десять невинных, чем ускользнет один шпион", - такова была философия Ежова. "Если во время этой операции будет расстреляна лишняя тысяча людей - беды в этом особой нет", - заявил он в июле 1937 года. Или в январе 1938 года: "В такой широкомасштабной операции ошибки неизбежны". В соответствии с указаниями Сталина он приказал подчиненным пытать заключенных, вынуждая их "признаваться", и иногда сам присутствовал при пытках.
Сам Ежов, однако, не смог вынести своих методов дознания и, когда с ним начали обращаться так же, как с его жертвами, он во всем признался. Это неудивительно. Поразительна его наивность в этой ситуации. Как и многие другие жертвы Большого террора, он считал свой крах "стечением обстоятельств". Когда Берия пообещал сохранить ему жизнь в обмен на искреннее признание на процессе, Ежов с негодованием отверг это предложение, вероятно, забыв, что сам лицемерно предлагал то же самое своим жертвам. В личном письме Сталину в конце ноября 1938 года он сетовал, что после его отставки товарищи, которых он считал своими друзьями, "отвернулись словно от чумного", но кто из его жертв не сталкивался с подобной ситуацией? Ежов приходит к выводу, что он плохо знает людей: "Я никогда не предполагал глубины подлости до которой могут дойти все эти люди". В то же время он испытывал чувство обреченности. Допрашивая Христиана Раковского, которого судили вместе с Бухариным в марте 1938 года, Ежов убеждал его подписать фантастический бред. "Подписывай, Христиан Георгиевич, не стесняйся!" - уговаривал он (как рассказывал Раковский одному из сокамерников). "Сегодня ты, а завтра я".
Что заставило Ежова измениться? Некоторые авторы объясняют его злоупотребление властью комплексом неполноценности, сформировавшимся из-за невысокого роста, простого происхождения и недостатка образования. Действительно, карьера Ежова пронизана недостатком интеллекта. По утверждению В. Тополянского, его комплекс неполноценности породил садизм, особую жестокость испорченного, недоразвитого ребенка, который в своей безнаказанности не знает, когда остановиться, издеваясь над более слабыми. Его "инфантилизм", если пользоваться терминологией Тополянского, наверняка сыграл свою роль, но не объясняет перемену. Это же можно сказать и о классовой ненависти, которая якобы возникла на почве дореволюционных трудовых споров, когда он как представитель трудящихся масс столкнулся с промышленниками. Другим объяснением может быть влияние Сталина. Для упрочения своей власти диктатору страны Советов мог понадобиться идеальный исполнитель (как его характеризовал Москвин), очень энергичный человек с огромными организационными способностями, сильная рука с железной хваткой. Когда Сталин наделил его полномочиями, Ежов повиновался с рьяным усердием и преданностью, выполняя любые приказы вождя. Он был прежде всего продуктом сталинской тоталитарной, террористической и бюрократической системы. Насколько нам известно, на настоящий момент это действительно самое правдоподобное объяснение.
Очевидно, что наверх по служебной лестнице Ежова усиленно продвигал Сталин. Являясь партийным аппаратчиком, Ежов был абсолютным новичком в органах госбезопасности. Возможно, он встречался со Сталиным еще в 1922–1923 годах; в 1927 году они были несомненно знакомы, а к 1930 году он был частью "близкого окружения" Сталина. Его стремительное выдвижение на ключевые позиции: начальника распредотдела (1930), члена Центральной комиссии ВКП(б) по чистке партии (1933), председателя мандатной комиссии XVII съезда партии, члена ЦК и Оргбюро и заместителя председателя КПК (1934), секретаря ЦК, председателя КПК, заведующего отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б) и члена Исполкома Коминтерна (1935), - без сомнения, осуществлялось по инициативе Сталина. С 1930 года Ежову разрешается присутствовать на заседаниях Политбюро и иметь доступ к информации на уровне членов Политбюро. С конца 1934 - начала 1935 годов, не являясь членом Политбюро, он находится в верхнем эшелоне партийного руководства, управляя кадровой политикой и государственной безопасностью.
После убийства Кирова в декабре 1934 года Сталин поручил Ежову расследование этого дела, особым распоряжением вынудив главу госбезопасности Ягоду подчиняться его приказам. Фактически Ежов стал представителем Сталина, надзирающим за работой НКВД. В мае 1935 года он представил Сталину "доказательство" того, что бывшая оппозиция в своей борьбе против партии прибегала к террору. Эта версия была им изложена в рукописи "От фракционности к открытой контрреволюции", в первой ее главе, которую Сталин сам отредактировал. С весны 1935 по осень 1936 года он проводил чистку в партии, начатую по инициативе Сталина, занимаясь проверкой и обменом партийных документов. К операции по очистке партийных рядов были привлечены органы НКВД; просочившиеся в партию враги были разоблачены и в отдельных случаях арестованы. Выступление Ежова против бывшего секретаря Президиума ЦИК СССР Енукидзе в июне 1935 года, также инспирированное Сталиным, говорит о том, что разговор шел не только о бывших оппозиционерах, но и о последователях линии Сталина, уличенных в недостаточной "бдительности". Была также проведена чистка и среди иностранных коммунистов и политических иммигрантов в СССР - с целью выкорчевать предполагаемых "врагов" в их рядах. Когда в марте 1936 года Варга пытался защититься от нападок Ежова, Сталин встал на сторону последнего.
Ежов играл ведущую роль в организации больших показательных процессов. В июле 1936 года он подготовил Сталину текст закрытого письма ЦК "О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока", которое с поправками Сталина было разослано во все первичные парторганизации. Однако Ежов пока не имел четкой программы проведения Большого террора. Как явствует из черновика письма Сталину, датированного сентябрем 1936 года, он еще не был убежден, что правые действительно вступили в союз с троцкистами и зиновьевцами. Ежов хотел наказать их, формально исключив из ЦК и выслав в глубинку. Но после процесса над Зиновьевым в августе 1936 года он не желал продолжать "политическое шоу"; Пятакова, Радека и Сокольникова следовало наказать без шумного процесса. Ежов предлагал расстрелять "внушительное количество" во внесудебном порядке, чтобы "раз и навсегда покончить с этой мразью". Несмотря на это, в январе 1937 года над Пятаковым, а в марте 1938 года над Бухариным были проведены открытые процессы, организованные Ежовым по указаниям Сталина. Назначая Ежова наркомом внутренних дел в сентябре 1936 года, партийный вождь явно заставил его изменить позицию. В НКВД нового главу считали ставленником ЦК и Сталина. Это позволило Ежову начать очистку аппарата от людей Ягоды; военная разведка тоже была тщательно вычищена.
При поддержке Сталина Ежов всерьез развернул наступление на правый уклон, Бухарина и его соратников. После февральско-мартовского пленума 1937 года начались массовые репрессии внутри партии. Под руководством Сталина Ежов провел и чистку командного состава Красной Армии. В 1937 году на июньском пленуме ЦК он в общих чертах обрисовал широкомасштабный заговор против партийного руководства, в котором участвовали троцкисты, зиновьевцы, правые уклонисты, работники коминтерновского аппарата, Тухачевский и его приспешники из рядов Красной Армии, а также Ягода и его единомышленники из НКВД. По словам Ежова, сети заговора проникли и в низовые эшелоны. Поскольку были ликвидированы только вожаки, это был сигнал к началу большой чистки.
С этой целью с июля 1937 года были введены "массовые операции" с их "лимитами" и "национальными контингентами". Без сомнений, Большой террор был тщательно продуман Сталиным и его штабом. По указанию Сталина и Политбюро Ежов запланировал арест почти 270 тысяч человек, из которых 76 тысяч подлежали немедленному расстрелу с проведением их дел через тройки. Во исполнение этого плана региональным властям были спущены разнарядки на аресты и расстрелы. В ответ полетели запросы на повышение "лимитной" планки, что только приветствовалось руководством центра. Первоначально установленный четырехмесячный срок был значительно превзойден. За последующие месяцы Политбюро утвердило аресты еще свыше 180 тысяч человек, из которых 150 тысяч были обречены на расстрел. Ежов утвердил арест еще около 300 тысяч человек - без формальных санкций Политбюро и, очевидно, согласовав это со Сталиным. Итого при проведении операции во исполнение приказа № 00447 с августа 1937 года по ноябрь 1938 года тройками было осуждено 767397 человек, в том числе 386798 - к ВМН.
Кроме того, тысячи людей пострадали в ходе "национальных операций" против поляков, немцев, харбинцев, латышей, эстонцев, финнов, румын, греков, афганцев, иранцев, китайцев, болгар, македонцев и людей с ними связанных. При проведении национальных операций было охвачено почти 350 тысяч человек, в том числе почти 250 тысяч приговорены к высшей мере и 90 тысяч - к заключению. Сталин подписал 383 списка на осуждение, поданных Ежовым, в которых содержались имена свыше 44 тысяч государственных и партийных функционеров; почти 39 тысяч из них были приговорены к высшей мере. Другой целью был аппарат Коминтерна и зарубежные коммунистические партии. Свыше 7 тысяч командиров Красной Армии были осуждены за контрреволюционную деятельность, арестованы более 2 тысяч работников госбезопасности. С августа по октябрь 1937 года более 170 тысяч корейцев подверглись депортации из пограничных районов на Дальнем Востоке. Арестованы более 18 тысяч жен "врагов народа" и около 25 тысяч детей лишились опеки родителей. За пределами границ Советского государства, в Монгольской Народной Республике по указанию московского Политбюро в период между 1937–1939 годами были проведены массовые аресты (арестовано около 25 тысяч человек) и местной тройкой 20 тысяч человек приговорены к расстрелу. В результате за 1937–1938 годы за контрреволюционную деятельность и другие преступления против государства были арестованы более 1,5 млн. человек, из которых почти 700 тысяч расстреляны. По приказу Ежова и при его личном участии заключенных подвергали пыткам, заставляя их "признаться"; применение пыток было санкционировано Сталиным и Политбюро.
В 1937 году авторитет Ежова достиг апогея. В апреле, хотя он и не был членом Политбюро, он вошел в "пятерку" лидеров, которая осуществляла фактическое руководство от имени Политбюро. Летом ему также было вверено руководство военной разведкой. В октябре Ежов был введен кандидатом в состав Политбюро. Весной 1938 года карьера Ежова покатилась под уклон. В апреле того же года круг его обязанностей пополняется должностью наркома водного транспорта. В июне - июле выявляется предательство двух крупных работников НКВД, Люшкова и Орлова; Ежов не спешит доложить об этом Сталину, навлекая на себя недоверие вождя. В августе Сталин назначает Лаврентия Берию заместителем наркома внутренних дел с видом на дальнейшее его выдвижение в качестве преемника Ежова. Очевидно, к тому времени вождь решил избавиться от Ежова. С сентября по ноябрь 1938 года был арестован ряд сподвижников Ежова и людей из его окружения; под прицел попадает также его жена, которая в ноябре с помощью Ежова совершает самоубийство.
После установления контроля над чисткой в партии в январе 1938 года Сталин в середине ноября того же года подписывает постановление, содержащее критику методов, которыми пользуется НКВД. Массовым операциям положен конец. Через неделю Ежов посылает Сталину письмо с просьбой об отставке. Отставка принята, вместо него главой госбезопасности назначается Берия. После 23 ноября Сталин больше не принимает Ежова. Но петля еще не затянута. Ежову пока оставили пост наркома водного транспорта, и 21 января 1939 года он все еще неподалеку от Сталина на траурной церемонии в память о Ленине. В проекте акта о передаче полномочий по руководству НКВД от 29 января вычеркивается, очевидно, по указанию Сталина, предложение рассмотреть вопрос о партийности Ежова. В тот же день Ежов еще присутствует на заседании Политбюро, но это заседание становится для него последним. Он не был избран делегатом на XVIII съезд партии, состоявшийся в марте 1939 года, выступить на котором ему тоже не дали. После жесткой критики Сталиным Ежова не переизбрали в состав ЦК. После съезда его лишили всех партийных должностей. В апреле последовал арест Ежова. Он не смог вынести пыток и во время следствия признался во всем: в шпионаже, во вредительстве, в заговорщической деятельности, в терроризме, в содомии. 3 февраля 1940 года над ним состоялся суд при закрытых дверях; Ежов был приговорен к высшей мере наказания. На следствии, как и на суде, он клялся в безграничной преданности Сталину; он заявил, что будет умирать с именем Сталина на устах. Ежова расстреляли 6 февраля.