Битва за Луцк, продолжавшаяся три или четыре часа, завершилась. Русские войска оставили город.
Я передал сообщение, артиллерия прекратила обстрел. Танки и бронетранспортеры, выехав к важнейшим перекресткам, перекрыли их. Пехотинцы заняли тактические позиции, после чего в город вошла санитарная рота.
Наш пленный, по-видимому, понял, что все кончено. И очень нервничал по этому поводу. Мы посмотрели друг на друга, словно спрашивая: как быть с ним? И Лихтель вслух выразил то, что мы думали все, но втихомолку:
- Оставим его здесь.
Мы, четверо, собрали оружие и снаряжение, Крендл дал русскому пачку сигарет и коробку спичек. Оставив его сидеть на чердаке, мы ушли. Что с ним потом стало, выбрался ли он из занятого нами города или же вновь угодил к нам в плен, мы так и не узнали. Нам, во всяком случае, ничего от него не было нужно. Мы уже вдоволь насмотрелись на то, что вытворяет наша полиция СС с русскими пленными, так что особого желания, чтобы и его постигла подобная участь, ни у кого из нас не было.
В Ровно и Новограде все выглядело почти так же. Пресловутая Красная армия, дикая и необузданная, которой нас пугали, рассыпалась в ничто при одном нашем появлении. Бои, конечно, были, но они не носили ожесточенного характера. Были и потери, но красноармейцам так и не удавалось остановить натиск наших родных СС. И за три первых месяца войны мы успели уверовать в себя как в неодолимую силу, для которой нет и не может быть преград. К сентябрю 1941 года мы уже вышли к Днепру южнее Киева.
На дороге Житомир - Белая Церковь мы в полной мере испытали испепеляющую жару украинского лета. Дорожная пыль забивала двигатели техники - все, что двигалось - от штабных легковушек до тяжелых танков - замирало на рокадном шоссе. Солдат выгружали, заставляя топать на своих двоих, снаряжение перекидывали на остававшийся на ходу транспорт. Когда исчерпались и его единицы, то снаряжение распределяли между нами, заставляя тащить его на себе. Вот и приходилось таскать минометные мины, гранаты, лопаты, свернутые одеяла, обмундирование, по нескольку штук касок, автоматов и карабинов и даже пятикилограммовые противопехотные мины с корпусами из сверхпрочного стекла. И вдобавок свое собственное снаряжение. Спасения от солнца не было, машин жутко не хватало, нам оставалось думать да гадать, когда же поступит очередная партия всего самого необходимого. А пока оставалось довольствоваться весьма скромным пайком - иными словами, сидеть, вернее, шагать на хлебе и воде.
Есть и пить полагалось только в отведенное для этого время. Того, кто пожелал отхлебнуть от фляжки на ходу или откусить кусок от краюхи хлеба, сурово наказывали. Немудрено, что в таких условиях обмороки стали повсеместным явлением - еще бы, попробуй прошагай несколько часов кряду с грузом в пару десятков кило по тридцатиградусной жаре! Мы, лениво обходя упавших, продолжали путь, собирая в кулак всю волю и остававшиеся силы, чтобы не последовать примеру валявшегося без чувств в дорожной пыли несчастного. Именно несчастного, потому что ему в таком состоянии ничего не стоило угодить под копыта лошадей или колеса телег.
Чтобы легче было переносить ужасы пешего марша, я приучил себя никогда не смотреть вперед. Да и смотреть было особенно не на что - все та же унылая равнина, все та же степь без конца и края. Поэтому я предпочитал созерцать отпечатавшиеся в пыли следы шедшего впереди бойца и даже пытался ступать ему в след. Иногда напевал про себя что-нибудь или читал стихи. Словом, делал все, лишь бы не дать себе впериться в недостижимую линию горизонта.
Жажда, обезвоживание организма и заплесневелый хлеб оборачивались болезнями личного состава. Ни о какой гигиене в подобных условиях и говорить, конечно, не приходилось. Если мы оказывались у реки или озера, никому не разрешалось лезть в воду до тех пор, пока не будут заполнены все фляжки, цистерны и радиаторы машин. Но многие вместо купания предпочитали завалиться спать. Офицеры силой принуждали выкупаться, но разбудить измотанного солдата было не так-то просто, и они, в конце концов, отвязывались. Отсутствие элементарной гигиены оборачивалось вшами, другими паразитами, в конечном итоге мы дошли до такого состояния, когда уже нельзя было отличить "купальщиков" от "сонь". Вши донимали и тех, и других - они были в волосах, в одежде - повсюду. Можно было ведрами выливать на себя дезинсекторы - толку никакого. Мы еще шутили, что, дескать, за каждого убитого солдата СС 10 легионов вшей (10 ООО) непременно отомстят русским за незаконный захват ими среды обитания.
Когда подходило время приема пищи, мы собирались группами. Офицеры обходили всех, проверяя, сколько воды у тебя во фляжке и сколько хлеба. И того, и другого должно было оставаться ровно столько, сколько у остальных. Если кто-то по пути глотнул воды или пожевал хлеба, того выводили из строя и тумаками учили уму-разуму. Но и разрешение поесть и попить отнюдь не всегда вызывало радость - нередко хлеб кишел червями, причем нам не позволялось выбрать их. Жуй себе с червячками, сытнее будет, да и протеинов побольше, так, видимо, рассуждали наши командиры. Вот мы таким образом и восполняли нехватку белков. Со временем наша трапеза обогатилась новым ритуалом - своего рода протестом. Все наперебой хвалились друг перед другом, у кого в краюхе хлеба червяк толще. А потом принимались жевать, да еще с открытым ртом, мол, смотрите на меня, я не брезгливый, я ко всему привычный. Чистейший мазохизм.
Поскольку пить приходилось, главным образом, некипяченую воду, учащались случаи желудочно-кишечных заболеваний. Я практически все время пил некипяченую, но, как говорится, Бог меня миловал от всех этих хвороб.
Между Киевом и Белой Церковью меня вместе с "Петриксом" направили в голову колонны 5-го ваффен-СС. Был душный вечер очередного прокаленного солнцем, пропыленного дня. Я сидел неподалеку от офицеров и слышал, о чем они говорили. Кюндер и еще несколько офицеров были весьма обеспокоены сильным отрывом вперед 5-го ваффен-СС в ходе продвижения к Днепру. В результате мы оказались отрезаны от сил поддержки. Наши основные силы - части вермахта и СС - оказались разделены, овладевая одним городом за другим. И при попытке овладеть любым из них мы подвергались атакам русских, хоть и успешно их отбивали, оттесняя противника. А теперь мы оказались посреди степей Украины, будучи поделенными на изолированные друг от друга группировки, и противнику ничего не стоило взять их в клещи. Кое-кто из офицеров высказывал мысль, что, мол, русские намеренно завлекали нас в глубь страны, чтобы потом разделаться нами, - нанести мощные фланговые удары, а потом замкнуть кольцо окружения и тем самым отрезать нам путь к отступлению, после чего просто-напросто уничтожить.
Данные же разведки свидетельствовали о том, что русские в массовом порядке отступают за Днепр, в связи с чем ОКВ и ОКХ отдали приказ продвигаться к Днепру и закрепиться на его берегу.
Я вернулся к Крендлу и Лёфладу. Мои друзья выглядели постаревшими лет на десять - впалые щеки, посеревшие лица. Сказывалась невероятная нагрузка последних дней. Да и походка наша напоминала старческую - натруженные мышцы рук и ног не позволяли распрямиться. Появился унтерштурмфюрер Дитц с новыми распоряжениями. На следующее утро мы с Крендлом сели на мотоциклы и отправились на северо-запад - нам предстояло пройти спецподготовку: овладеть навыками работы с более мощной рацией новой модификации.
Нам выдали автоматы МР-40 и мотоциклы с коляской. Лёфлад получил снайперский вариант К-98. Лихтелю вручили карту местности. Разобраться было не очень просто - мы вертели ее так и так, пока не сообразили, где находимся и куда направиться, и после этого стали отмечать на ней маршрут следования. Нас заверили, что, дескать, начиная от района нашего тогдашнего местонахождения и кончая Одессой, обстановка повсюду спокойная.
Оторвавшись от колонны 5-го СС на рокадном шоссе, мы сразу почувствовали себя вольготнее. Конечно, неплохо было отдохнуть от наших офицеров, однако мы находились в оккупированной нами стране и с трудом представляли себе путь следования. Первые несколько километров мы бодрились, шутили, но Лёфлад, который отчего-то не был склонен хохмить по каждому поводу и без такового, предупредил нас, чтобы мы вели себя собраннее. Видимо, его пугала необходимость постоянно вглядываться в местность через прицел своей снайперской винтовки; У меня из головы не выходили разговоры наших офицеров. Интересно, а что, если вдруг русские надумают атаковать нас. Я понимал, что нам против их натиска ни за что не устоять. И что тогда? Сражаться до последней капли крови, как того требовала присяга? Сдаться в плен? Если мы сдадимся в плен, русские в ту же минуту поставят нас к стенке - по примеру той же 4-й СС, которая в точности так же поступала с их солдатами и офицерами. Впрочем, чем черт не шутит - может, нам все же удастся каким-то образом отогнать их? Как отгоняли все это время? Впрочем, рассуждать на эту тему смысла не имело - у нас, как у солдат, было два возможных варианта - либо смерть, либо плен.
На последнем пропускном пункте у Одессы дежурили вдвое больше, чем обычно, солдат охраны. Поглядев на наши приказы, они досадливо покачали головой.
- Будто и без вас проблем мало, - буркнул один из них, возвращая нам документы.
Шлагбаум взмыл вверх.
- Езжайте по этой же дороге к нашему домику. Доложитесь там квартирмейстеру. Но ни на метр дальше. Иначе вас прибьют.
- Кто это нас прибьет? - полушутя осведомился Крендл.
Охранник не ответил. Мы проехали через шлагбаум, потом свернули налево к строению, в котором располагалась охрана, и, уже подъезжая к посту квартирмейстера, вдруг метрах в 50 у деревьев увидели несколько сотен раздетых догола местных гражданских под охраной СС и украинских добровольцев. Послышалась автоматная очередь, потом из-за деревьев донеслись несколько одиночных выстрелов.
- Что это здесь делается такое? Кто эти люди? - спросил я у охранника поста квартирмейстера.
Тот взял наши документы, прочел их и сказал:
- Пройдите внутрь и доложите о прибытие квартирмейстеру.
- Так что это за люди? - повторил мой вопрос Крендл.
- И за что их расстреливают? - присоединился Лихтель.
- Доложите о прибытии квартирмейстеру, - будто не слыша нас, упрямо повторил солдат. - И не суйтесь, куда не просят, - вполголоса добавил он.
Квартирмейстером оказался штурмшарфюрер в расстегнутом мундире с толстой сигарой во рту. Пробежав глазами по нашим бумажкам, он велел нам ехать дальше по той самой дороге, с которой мы свернули. Радиоподразделение неподалеку, заверил он нас, там и доложитесь гауптштурмфюреру.
Лихтель, не утерпев, спросил штурмшарфюрера:
- А что за стрельба там, у деревьев?
- Занятия по огневой подготовке, - бросил квартирмейстер, не глядя на него.
- А те, что стоят голышом, кто они? Штурмшарфюрер смерил его ледяным взглядом.
- Мишени, - последовал лаконичный ответ.
Глава 11. Бой у Днепра
Вот, значит, как. Мишени. Очень интересно. Не захоти штурмшарфюрер сказать всей правды, он бы просто промолчал. Мы посмеялись над его словами, но всерьез в это никто из нас не поверил. Тогда мы просто неспособны были поверить в такое. И подумали, что речь идет о заурядной дезинсекции - кругом ведь вши, так что ничего удивительного. И потом, нам ведь постоянно приходилось иметь дело с пленными. Все они подлежали отправке на территорию рейха, в Германию или в Польшу, где их использовали как рабочую силу. В целом, довольно разумно, считали мы. Тогда мы не знали, что в Германии или в Польше им одна дорога - в места вроде Освенцима. Шла война, транспорта и так не хватало. Немецких рабочих призывали в вермахт, нужно же было их кем-то заменить - рабочих рук тоже не хватало. Вот нам и приходилось вывозить в рейх украинцев и русских.
И в том, что эти люди стояли голышом, тоже не было ничего экстраординарного. Если уж мы завшивлены, они и подавно. Необходимо было перед отправкой пропустить их через дезинсекцию, потом переодеть. Но на самом делемы и представить себе не могли, что происходило всего в 250 метрах от нашей радиошколы под Одессой.
Гауптштурмфюрер предпочитал, чтобы к нему обращались "герр Райтлингер". Вообще-то офицеры требовали, чтобы к ним обращались по званию, но встречались и такие, кто тяготел к менее официальным обращениям. Герр Райтлингер натаскивал нас по части работы на новой рации "Петрикс-20", которая представляла собой не что иное, как "Петрикс-2В", но была рассчитана на большую дальность действия и, кроме того, имела ряд кое-каких новых прибамбасов. В классе было довольно много радистов из СС и вермахта, но ни мы, ни они не подозревали о деяниях наших коллег поблизости.
Занятия закончились уже ближе к вечеру, нам было приказано ехать в лагерь под Одессой и до утра оставаться там. Всех нас собрали на территории лагеря в палатках, но отдельно от тех, где проживали солдаты айнзатцкоманды СС.
На рассвете нам снова предстояло возвращаться к колонне 5-й СС, продвигавшейся к Днепру. Мы больше не затрагивали тему "голых мишеней". Да и о чем, собственно, было говорить? За год с лишним, проведенные нами на войне, мы успели насмотреться на вещи куда более абсурдные, чем стоящие строем в чем мать родила люди. Естественно, что никто из нас не мог поверить в то, что отряды айнзатцгруппы D расстреливали мирное население. Да, мы были наслышаны о существовании упомянутых айнзатцгрупп, но сколько их было, не знали. Наши бойцы спрашивали офицеров, дескать, что это за подразделения и какие задачи выполняют. Те отвечали, что, мол, айнзатцгруппы следуют за наступающими войсками, а потом остаются на оккупированной территории для ликвидации последствий боевых действий: устранения аварий, обустройства жилья, ввода в строй фабрик и заводов, прокладки железных и автодорог и т.п. Конечно, поясняли офицеры, эти подразделения должны быть вооружены, поскольку малочисленны и вынуждены противостоять действующим в тылу партизанам. Чтобы поймать их на лжи, у нас не хватало сведений об истинном характере деятельности айнзатцгрупп. Конечно, мы своими глазами видели повешенных отца Деметриуса и Рахиль, но казни партизан были предусмотрены законодательством рейха. А в том, что Деметриус вместе с Рахиль были партизанами, сомнений у нас не оставалось - ведь 21 июня Лёфлад был свидетелем их контакта с красноармейцами у Итцыла. Какими бы безумными ни представлялись нам законы, но они были законами военного времени.
Проехав последний контрольно-пропускной пункт, мы направились на восток к рокадному шоссе. Казалось, конца не будет свежим могильным холмикам вдоль обочин дорог с деревянными имперскими крестами. Это были могилы солдат и офицеров 5-й СС, погибших в ходе наступления на восток. На крестах были прикреплены наспех написанные таблички с фамилиями павших, датой, рождения и гибели. Насчитав 50 или 55 захоронений, я сбился, наверняка их было не меньше 200.
Соединившись с колонной, мы выяснили, что потери личного состава были покрыты за счет солдат 1-го полка "Лейбштандарт СС "Адольф Гитлер". Я был этим доволен, поскольку видел этих ребят в бою. Нас встретил унтерштурмфюрер Дитц и велел мне поскорее самому подыскать замену двум погибшим из моего взвода, не дожидаясь, пока это сделает Кюндер. Дитц считал, что мне необходимо проявить себя инициативным командиром, дескать, это обязательно произведет впечатление на Кюндера, и, возможно, он даже изменит обо мне мнение. Дитц рекомендовал рядового Лотара Брюкнера из 5-й СС и старшего солдата Вальтера Эрнста из 1-го полка "Лейбштандарт СС "Адольф Гитлер". По словам Дитца, он сражался бок о бок с Брюкнером под Ровно и Луцком и похвалил его навыки стрельбы. О старшем солдате Эрнсте мы знали мало, разве что грудь этого бойца украшало множество медалей и значков за отличную стрельбу.
Брюкнер был здоровенным парнем. Он был на год или два старше меня, но, невзирая на это, соблюдал субординацию и всем своим видом показывал, что готов выполнять мои распоряжения. Это был типичный пруссак - широкоплечий, мускулистый, густобровый, большеносый. Чувством юмора этот боец явно не обладал и вполне годился в сторожевые псы взвода. Ну скажите, кому будет охота связываться с амбалом ростом метр девяносто пять и весом в сотню кг?
Кюндер, естественно, был не в восторге от моего подбора кадров, он попытался аргументировать это тем, что, дескать, такого великолепного стрелка, как Брюкнер, грех убирать с передовой. Но Дитц возразил ему, мотивируя тем, что такому небольшому подразделению, как взвод, крайне необходимы бойцы, способные обеспечить максимум защиты от врага. На это Кюндеру возразить было нечего, и Брюкнер с Эрнстом были включены в состав 2-го разведвзвода саперов.
К 1 октября 1941 года мы вышли к Днепру и приступили к оборудованию оборонительных позиций. 5-я СС довольно тонкой линией растянулась с севера на юг. Радиовзвод мотался между южным флангом 5-й СС и северным - 3-й ваффен-СС. Я был благодарен судьбе за то, что не был включен ни в одно подразделение вышеперечисленных частей. Наша линия обороны была тонкой и вряд ли могла представлять серьезную угрозу для русских, попытайся они наступать с противоположного берега Днепра.
5-я СС создала у Днепра два плацдарма. Один - у двухпутного железнодорожного моста, достаточно прочного, чтобы выдержать проход наших танков. Второй плацдарм располагался в 4-5 километрах южнее у понтонного моста, наведенного саперами и служившего для переброски сил пехоты. Ни течение, ни глубина Днепра на этом участке не позволяли осуществить переход реки вброд.
В самую первую ночь у Днепра русские при помощи ракет и мин повредили понтонный мост. На следующий день наши саперы привели его в порядок, однако на следующую ночь русские снова вывели его из строя. И снова наши саперы восстановили переправу, а потом русские в очередной раз разрушили его... Когда понтоны пришлось восстанавливать в четвертый раз, рядовой состав только качал головами, задумавшись, какие же все-таки мудрые люди наши офицеры. А мост между тем был на следующую ночь вновь поврежден в результате обстрела русских. Тогда от русских мин досталось не только мосту, но и нашему выдвинутому вперед посту, пострадал и расположенный севернее железнодорожный мост. Офицеры же приказали доставить им грузовики для отхода, однако никто не удосужился отдать приказ открыть ответный огонь.