Обычно после удара кадры камер трех эскадрилий монтируют, рассчитывают по времени так, что бы были "видны" попадания от бомб всех трех эскадрилий. Ведь почему камеры установлены в машинах именно третьего звена? От бомб первого звена на воде "остаются" большие круги, от второго - круги только начинаются, от третьего - взрывы. Если правильно смонтировать, все очень хорошо видно. Если по цели попали, то вообще хорошо. Взрывы - крен - почти утонула. Если "по-настоящему" попал, этот процесс происходит довольно быстро, особенно если корабль сравнительно небольшой, вроде БДБ (быстроходной десантной баржи). Если эсминец или транспорт - там тонет, конечно, подольше. Вот тот транспорт на 12 тысяч тонн, который мы в Данцигской бухте подловили, так ведь и не утонул, успел на мель выброситься.
Но, несмотря на фотоконтроль, "крикуны" были: "Мои бомбы попали!" Пользовались тем, что на пленке, как каждая эскадрилья или звено отбомбились, еще отличить можно, а вот как каждый бомбардировщик - уже нет.
- С какой окраской самолеты поступали в полк?
- С обычной, тогда принятой. "Верх" зеленый-хаки, нижние поверхности - голубые. Зеленый цвет был однотонный, не камуфляж. Летом ничего не перекрашивали, нас вполне удовлетворяла "заводская" окраска.
Зимой перекрашивали. К нам мало приходило самолетов в зимней окраске, поэтому часть самолетов приходилось красить самим. Поверх зеленого цвета наносили большие белые пятна, такой зелено-белый камуфляж получался. Насчет белой краски могу сказать, что очень даже может быть, что она была на основе извести, поскольку покрашенные ею поверхности приобретали "пористый" вид. "Тормозила" эта краска заметно, поскольку на этих "порах" образовывался толстый "пограничный" слой, который резко увеличивал лобовое сопротивление. Как теплее становилось и снег "сходил", то самолеты водой обмывали, они снова делались зелеными. А с завода "зимние" самолеты приходили чисто белые, не камуфляж.
Окраска в ходе войны улучшалась. Со второй половины 1944 года к нам стали приходить очень качественно покрашенные машины, как лакированные. Так у них и скорость стала!.. От цели отходили - 550 км/час запросто.
- Что считалось боевым вылетом? Какое максимальное количество боевых вылетов делали за день?
- Вылет с "отработкой" по цели. Если, предположим, мы не дошли до цели или цель "ушла", не нашли мы ее, то тогда вылет боевым не считался.
Делали максимально три вылета в день. На большее количество просто времени не хватит. Вот смотри - подвеска бомб, получение задачи, выруливаем. Взлетаем, собираемся в группу, идем по маршруту, перестраиваемся в боевой порядок, пикируем, бомбим, собираемся, возвращаемся домой, садимся, - это только один боевой вылет, 1–2 часа по времени. А ведь еще между вылетами самолеты обслужить надо. Это еще от 40 минут до 1,5 часов. Так что три вылета - это предел. Да и физически, и психологически больше трех вылетов совершить очень тяжело. Тут и один вылет выматывает, а уж три…
- Небоевых вылетов было много?
- Много. Я занимался перегонкой самолетов для нашего полка. Гонял самолеты из Казани, с авиазавода. Из Мордовии перегонял, там крупная база при авиаучилище была. Были и другие небоевые вылеты - полигон, облеты новой техники. Думаю, что соотношение небоевых вылетов к боевым было один к одному, если даже не больше в пользу небоевых.
- Инженерное обеспечение аэродромов было нормальным?
- Да. Со спецтехникой и снабжением проблем не было. Заправщики, трактора, катки, все это было в достатке. В Восточной Пруссии наш БАО поле из металлических полос строил за 2–3 дня. Застилали поле соломой, а поверх полосы - "американские" стальные решетки (нам американцы их по ленд-лизу поставляли). Очень хороший аэродром получался. Потом мы снимаемся, и БАО за день полностью аэродром демонтировал. И до следующего раза.
- Ваш полк базировался в блокадном Ленинграде? В это время летчиков кормили хорошо или были проблемы?
- Скажем так; летный состав кормили вполне сносно.
- Насколько я знаю, Вы принимали участие в потоплении крейсера "Ниобе"?
- Принимал. Был ведущим третьего звена в 1-й эскадрилье, которую возглавлял Василий Иванович Раков. Первую "тройку" вел сам Раков, вторую - Костя Усенко, а третью - я. Мы тогда думали, что атакуем броненосец береговой обороны "Вяйнемяйнен". То, что мы потопили "Ниобе", стало известно позже.
Что касается самого удара, то видишь ли, в чем дело, это был комбинированный удар авиации Балтийского флота. Провели большую подготовку вплоть до организации игры. В игре принимали участие штурмовики, топ-мачтовики "Бостоны", мы - пикировщики и истребители, конечно. Правда, мы рядовые летуны, в этой игре участие не принимали, играли только ведущие групп. Я тогда был только командиром звена, поэтому в игре не участвовал.
Кстати, а ты знаешь, как "Ниобе" обнаружили? Нет?
Слушай. Одно время директором нашего Ставропольского ЦПКиО был Поскряков Валерий Афанасьевич (ныне покойный), мой большой друг. Вот он тоже воевал на Балтике, только в специальном разведывательном полку. Летал он, кажется, на Як-9ДД, дополнительно оборудованном фотоаппаратами (насколько помню по его рассказам, двумя - плановым и перспективным). По Валеркиным словам, дело было так.
Тогда его периодически посылали на разведку Котки (видимо, сведения были, что в Котке что-то "особенное" базируется). Сделал он несколько вылетов, и ничего. Пусто. Точнее, все как обычно, там пара транспортов да несколько барж. Схема его полетов была обычно такой - заберется повыше, спикирует на высоте несколько сот метров, точно пройдет над причалами и быстрее домой. Вроде все нормально и ничего серьезного, но, анализируя снимки, он обратил внимание, что один из причалов почему-то заставлен здоровенными штабелями бревен. И вот чем-то ему эти штабеля показались подозрительными, то ли они конфигурацию причала как-то изменили, то ли еще что-то (уже и не помню), но это и не важно. Важно то, что в один из вылетов он резко изменил схему полета и вместо того, чтобы как обычно пройти над причалами, он спикировал порезче и прошел над самой водой, так чтобы глянуть на "подозрительный" причал сбоку. И тут же засек здоровенный военный корабль, палуба и башни (!) которого целиком были заложены штабелями этих самых "дров". Это и был "Ниобе". Понял? Эти штабеля замаскировали крейсер настолько хорошо и качественно, что углядеть его можно было только сбоку, а сверху никак - "дрова" и только. Потом наше командование его пленки проанализировало и решило, что он обнаружил броненосец береговой обороны "Вяйнемяйнен".
Валерка потом постоянно меня "подкалывал": "Ну, расскажи, как это вы бомбили "Вяйнемяйнен", а потопили "Ниобе"?"
- А про само бомбометание в этом вылете что можете сказать?
- Время у меня много стерло в памяти. А загрузка была обычная - 2x250 и 2x100. Могу сказать только про свои ощущения. Видел, как действовала моя эскадрилья, про действия остальных ничего уже не скажу.
За те секунд десять, что я держал его ("Ниобе") в прицеле, у меня запечатлелось визуально, что он недалеко от пирса, сильно наклонившись от причала в сторону моря. Этот броненосец совсем не походил на "обычные" боевые корабли, вытянутые и длинные, а этот широкий как камбала (помню, это удивило). Больше ничего не могу сказать, потому что вышел из пикирования, а там целая свалка, поскольку пикировали с самыми минимальными интервалами.
После этого вылета меня первый раз представили на Героя. У меня уже было что-то около 80 боевых вылетов. Героя мне не дали, дали четвертое Красное Знамя.
- Что вы можете сказать о В. И. Ракове, как о командире и летчике?
- Василий Иванович Раков был образцом для любого авиационного командира. Он был старше нас, и Героем Советского Союза он стал еще на финской. Мы к нему относились с большим уважением, и его слово для нас было законом.
Культурен, интеллигентен, умен (две военные академии закончил), самостоятелен, независим. Может быть, из-за своей независимости так и не стал трижды Героем. Бывало, комдив звонит: "Василий Иванович, надо идти на такую-то цель", а там облачность в районе цели метров 800. А Раков комдиву: "А ты пошел бы?" Мнется комдив (а комдив нашим полком командовал, потом "на дивизию" ушел, а Раков его сменил). "Вот и я не пойду. Как до 3 тысяч облачность поднимется, ударим, а так нет". Раков своих летчиков берег: если нет условий для удара с пикирования, то мы никуда не летали, сидели на аэродроме. Никаких штурмовок, да и случаи горизонтального бомбометания у нас можно пересчитать по пальцам. За то, что мы летаем только при хорошей погоде, наш полк называли "дворянским". Мол, чересчур привилегированные.
Педантичен и аккуратен, летал точно так же, при том, что был летчик от Бога! У него была очень своеобразная "воронья" посадка, она была характерна только для него. Так садиться на "пешке", как это делал Раков, больше, в нашем полку не мог никто. Настолько у него все точно и расчетливо выходило. Когда я на его посадку со стороны смотрел, мне было страшно. Мы садились "по-обычному", так как в училище научили - планирование, вывод из угла, выравнивание, потеря скорости и приземление. А как делал Раков? С высоты, по крутейшей траектории резко вниз, потом моментальное выравнивание, и сел. Раков, часто садился последним и мы, летчики "его" эскадрильи, после посадки бежали смотреть на его посадку поближе, пытаясь "технику" ухватить. Смотрели и все равно ничего понять не могли. Ну, нельзя так на "пешке" садиться! При такой посадке летчик просто обязан стойки шасси поломать! Обязан! Раков ни разу не сломал. Невероятное мастерство.
Раков не пил и не курил. Никогда не кричал. Что бы ни происходило, всегда был спокоен.
И было у него еще одно хорошее качество: он умел слушать подчиненных, никакого снобизма. Помню показательный в этом отношении случай.
Ставят нам боевую задачу. Выступает начальник штаба, с планом операции. Задача: атаковать конвой. Вникаю в план и понимаю, что будут нам "большие слезы", поскольку план-то "без изысков". Дурость, одним словом. Мы должны прямо от Ленинграда "рвануть" на запад, догнать конвой (а он тоже шел на запад), отбомбиться, дальше развернуться на юг, над эстонским побережьем собраться и снова вернуться в Ленинград. Если учесть, что после бомбометания строй у нас нарушится однозначно, а по всему эстонскому побережью у немцев аэродромы с истребителями понатыканы, то потери нас ждут немалые. Выслушали мы этот план. Дальше Раков говорит: "Товарищи офицеры, ваши соображения и возражения по плану". Я тогда был едва ли не самым "молодым", но выступил. "Не пойдет, - говорю, - лучше по-другому! Из Ленинграда пойти на север, на Финляндию, над финским побережьем пройти, развернуться и конвой поймать на встречном курсе, тогда по выходе из атаки можно сразу рвануть на восток, на Лавенсаари. Этим решается сразу несколько задач. Во-первых, немцы с эстонских аэродромов нас будут вынуждены догонять, уже не мы к ним летим, а они за нами. Значит, у нас будет время снова построиться. Во-вторых, на Лавенсаари стоят наши Ла-5, которые нас легко прикроют, особенно если с ними заранее договориться. И в-третьих, мой курс короче, значит, больше горючего можно потратить на поиск цели, если немцы сменили курс".
После меня выступили остальные и сказали, что Аносов кругом прав. Раков поворачивается к начштаба: "Слышал? Сорок минут тебе на разработку нового плана, по схеме, что изложил Аносов!"
Все получилось так, как я и предполагал. Прошли мы до Финляндии, развернулись, очень удачно отбомбились по конвою, и на Лавенсаари. "Фоккеры", конечно, за нами вдогонку, но куда там! Только-только они стали нас догонять, а тут им на встречу наши "лавочкины". Желание нас догнать у немцев тут же пропало, и рванули они назад в Эстонию, только мы их и видели. Ни одного самолет в этом вылете мы не потеряли! И потом мы эту схему использовали не раз, до тех пор, пока линия фронта на запад не продвинулась.
А вот так подумать, на кой черт Ракову мнение подчиненных надо было знать? Отдал приказ, и летите, хлопцы. Но Раков бы не был Раковым, если бы не делал все, чтобы максимально сократить потери и, конечно, максимально эффективно выполнить боевую задачу.
- Есть книга мемуаров "В небе Балтики" летчика вашего полка А. Ф. Калиниченко. В свое время его книга произвела на меня сильное впечатление. Вы его знали?
- Вместе из училища выпустились. Нас звали "четыре мушкетера": я - русский, Андрей Калиниченко - украинец, Сергей Николаеня - молдаванин и Харитон Сохиев - осетин. Сергей (какой парень был, и летчик хороший) - погиб, а мы - трое оставшихся - уцелели. Есть у меня Андрюшкина книга с его автографом (хорошая книга), и я там упомянут, только фотографии моей там нет. Он просил, а я не послал. Потом жалел.
- С Ju-87 "Штука" вы в воздухе встречались? Если да, то как вы его оцениваете?
- В воздухе не встречался. А так видел и близко, можно сказать, едва под их бомбы не попал.
Я был в Новой Ладоге. Прилетел, переночевал, а на следующее утро, где-то в часов 10 налет на Волховский мост. Мост через реку Волхов. Когда блокаду Ленинграда прорвали, то проложили в город железнодорожную ветку, которая и проходила через этот мост. Ударом по мосту немцы хотели прервать снабжение города.
Аэродром наш находился неподалеку от моста. Когда начался налет, все стали разбегаться по укрытиям. На границе аэродрома копали траншею и укладывали в нее здоровенные бетонные трубы (метра 1,5 в диаметре), вот в одну из этих труб я и забрался. (Когда подсчитали, сколько в эти трубы народу набилось, то очень удивились. Потом смеялись, вот скажи нам специально в эти трубы залезть, то столько бы народу в них ни за что не поместилось.) Когда немцы мимо нашего аэродрома пролетели и мы поняли, что нас бомбить не будут, я вылез и немецкую атаку видел во всех подробностях.
Поначалу они зашли как бы мимо цели, а потом с переворотом в сторону и почти отвесно вниз. Перед атакой один из них над целью круг дымом "выложил". Погода была тихой, этот круг долго держался. И вот они отвесно пикировали в этот круг. Тут так: если в это круг впишешься, то, считай, на 50 % в цель попал. Но 50 % это не 100. На мой взгляд, пикировали где-то с 2000 метров, "круг" был метрах на 1500, а вывод метрах на 1000. Но я могу и ошибаться.
Вначале "юнкерсам" устроили "веселую жизнь" наши зенитчики. Слушай, я сам летчик-бомбардировщик и плотность зенитного огня оценить могу! Поверь, здесь огонь был - о-го-го! А потом налетели наши истребители - Ла-5. Надо сказать, что прикрывала этот мост целая истребительная авиадивизия, причем не какая-нибудь, а очень известная, и летчики там были настоящие "звери".
Как начали они этих "лаптежников" бить! Разогнали их моментально. Нескольких сбили. Тут вторая волна "юнкерсов". И опять все по новой - зенитки, истребители, "разгон".
На следующий день та же самая история. Несколько волн "юнкерсов" - эффект нулевой.
На третий день я из Волхова улетел и не знаю, что там было дальше, но, кажется, немцы в этот мост так и не попали. Впечатлило мастерство летчиков. Это надо все очень хорошо рассчитать и точно цель разведать, чтобы вот так, "переворотом в сторону", атаковать такую маленькую по площади цель, как мост. Опять же, в "круг" попасть тоже надо уметь, не говоря уже о том, чтобы точно над мостом этот круг "вывести". Да вдобавок под зенитным огнем такой плотности. Этот летчик, что круг дымом "выложил", был настоящий ас. А вот планирование операции плохое, шаблонное до невероятности. Два дня одно и то же. Чуть ли не в одно и то же время, с одного направления, несколькими волнами. Ничего интересного. При таком мастерстве пилотов такая шаблонность в планировании… Это очень удивило.
- Скажите, на Ваш взгляд, при боевом бомбометании на Пе-2 какова средняя точность попаданий в процентах от "полигонной"?
- Процентов 25–30. То есть на такую цель, в которую мы на полигоне с первого раза попадаем, в боевой обстановке надо затратить в 3–4 раза больше вылетов.
Вот бомбили мы Нарвский мост. Зенитками он был прикрыт очень сильно. Перед ударом сделали обычные расчеты - сколько самолето-вылетов требуется для уничтожения этого моста. Подсчитали - вышло 90 самолето-вылетов. Это теория. А что получилось на практике?
Атаковали мы этот мост всем полком. 27 самолетов - три "девятки" на вылет, 108 бомб. Первый вылет - нет попаданий. Второй - нет попаданий. Третий - попадает в мост только одна 250-кг бомба. Правда, ее одной хватило - одна из секций моста (что к берегу примыкала) рухнула. Вот и получается, что для уничтожения моста нам понадобилось 81 самолетовылет. Да и то потом (когда Нарву освободили) смотрели, как бомба попала, и выяснилось, что подрыв произошел сбоку-снизу. Бомбили-то МСТАБ-ами, и, похоже, что эта бомба, уже пролетая мимо, зацепилась крюком за край секции, "закрутилась" и взорвалась под нею. Бомбили б этот мост обыкновенными ФАБами, наверное, и на третьем бы вылете не попали.
Не думаю, что у немцев на "штуках" процент попаданий был выше.
- Вот такой вопрос - Вам очень страшно было?
- Еще как! Человеческая натура построена так, что каждый человек боится умереть. И ты, и я. Да, и я боялся умереть. Только одни люди могут это преодолеть, своим характером, настойчивостью, а другие - не могут. Так вот тех, которые не могут, их записывают в трусы, хотя страх это естественно. Мы просто не можем оценить величину страха, который наступает у этого человека.
Даже взять меня. Вот лечу я - наслаждаюсь, а потом сразу как дам! В пике, чуть ли не головой в фонарь! Пикирование - это очень страшная вещь. Но привык. Человек ко всему привыкает, даже к страху. Надо только себя вначале пересилить, а потом и пикирование, и бой для тебя делается привычной работой.
- Скажите, а сколько раз Вас представляли на звание Герой Советского Союза?
- Дважды, нет, даже трижды.
Первый раз - после удара по "Ниобе", у меня уже было около 80 боевых вылетов (а 80 боевых вылетов уже само по себе давало право на получение "Героя"). Второй раз - сразу после войны, за 139 боевых вылетов. И третий раз - уже во времена Хрущева, я уже демобилизовался. Третий раз городской военком подсуетился, сам подал на меня документы (я к этому никакого отношения не имел), но ему из Москвы ответили примерно так: "Товарищ Аносов за свои боевые заслуги в Великой Отечественной войне Родиной награжден достойно". Почему получилось именно так? Не хочу я об этом говорить… Поверь мне, я никого не в обиде и наградами я и вправду не обделен, вон у меня всего сколько - и орден Ленина, и целых четыре Красных Знамени, и вот моя любимая, "За оборону Ленинграда". Я этой медалью очень горжусь.
- Такой вопрос, может быть некорректный - у нас дури на войне было много?