Вот тебе случай. На одном аэродроме с нами стоял и истребительный полк, на Як-9. Столовая общая. Был у нас летчик Олег Калиниченко (Калиниченко у нас в полку двое было - Олег и Андрей, не родственники), ну такой языкастый, не дай бог ему на язык попасть! Он любил "заводить" истребителей, да так с подначкой. Вот и в тот раз начал именно он: "Какой там "як"?! Да я любого из вас на вашем "яке" на своей "пешке" с пол-оборота собью!" Истребители на него: "Да ты вираж научись вначале делать, "бомбер"!" Он на них: "Это вы летать совсем не умеете! Я на вашем "яке" вот хоть сейчас сяду и полечу. А вы на моей "пешке" - хрен куда улетите!" Идет вот такой "разговор", а мимо проходят два командира полка, наш дважды Герой Советского Союза Раков и истребительного Герой Советского Союза… Ладно, не буду говорить. И случилось совершенно неожиданное. Послушав наш "базар", "сцепились" командиры наших полков. Как уж так получилось, я не знаю. Раков - коренной ленинградец, два высших образования, интеллигент, а тут "завелся", как мальчишка. В общем, слово за слово, договорились так. Вначале командир истребительного полка должен взлететь на Пе-2, сделать круг и сесть. А потом, то же самое должен сделать и Раков на Як-9.
Сел командир истребительного полка в "пешку" и начал рулить. А на двухдвигательном самолете это значительно сложнее, чем на однодвигательном. Там тормозами надо по-особому работать и двигателями. Кончилось его руление тем, что заехал он в болото, из которого самолет смогли вытащить только трактором. Потом в "як" сел Раков. Раков-то поумнее оказался: "Вытаскивайте "як" на полосу, рулить не договаривались, договаривались только взлетать и садиться. И техника давайте сюда, пусть кабину "объясняет", Посидел Раков в "яке" с час, а потом дал "на взлет", полполосы пробежал - убрал. Остановился, развернулся и со второго раза взлетел. Сделал образцовый круг и отлично сел. Тут истребители сразу приуныли, сбили мы с них спесь.
Конечно, Раков был летчиком от Бога, но и "яку" надо отдать должное. Даже опытный летчик далеко не во всякий самолет-истребитель может вот так запросто сесть и сразу взлететь.
Надо сказать, по истребителям мы большую часть войны немцев догоняли, но когда под конец у нас появились истребители Як-3 и Ла-7, мы немцев превзошли. Не было, на мой взгляд, у немцев истребителей, способных с ними соперничать на равных. Да к тому времени мы немцев и численно здорово превосходили.
- Какой из истребителей, Bf-109 или FW-190, считался более опасным?
- "Фоккер"! "Фоккер" немцы выпускали как многоцелевой самолет, он и истребитель, он и штурмовик (вроде нашего Ил-2). Не знаю, хорошим ли был "фоккер" штурмовиком, но истребителем он получился превосходным. Вооружен он был очень сильно - четыре пушки и два пулемета. Когда стреляет - огненный! Нос, плоскости - просто покрыты оранжево-красным пламенем.
Знаешь, любой истребитель опасен. "Мессер" ведь тоже не подарок. У него аж 5 огневых точек, из которых три пушечные. Он маленький, очень маневренный. Но "фоккер" - это "отдельная песня". Мне кажется, что для "мессера" его пять огневых точек были "чрезмерны". Когда "мессер" стреляет, особенно если длинными очередями, то он снаряды "разбрасывает". Видно, при стрельбе его "болтало", поэтому чтобы "мессеру" "хорошо попасть", надо подойти к нам поближе. "Фоккер" же в воздухе был "как влитой", и трассы его шли пучком. Если такой "пучок" попадал в "пешку" - вспыхивала моментально! Да, хорошо если только вспыхивала, а ведь часто бывало, что и взрывалась. Даже центропланный бак - это 900 килограммов бензина Б-100 - было чему гореть и взрываться.
Тактика у них такая была - они всегда набирали высоту. Всегда были выше "пешек". Наше прикрытие состоит из двух групп - непосредственное прикрытие и группа воздушного боя. Немцы делали так часть их истребителей (обычно "мессеры") связывали "группу боя", а вторая часть - "фоккеры" - атакует нас. У них превышение с километр, и атакуют они нас почти отвесно. Скорость набирали - будь здоров! И такая группа обычно небольшая - четыре "фоккера". Но четыре "фоккера" - это 16 пушек!
Вот идет наша эскадрилья - 9 машин. Мы на боевом курсе - маневрировать не можем, боевой порядок у нас плотный - "2x2", а то и "1,5x1,5". А немцы на нас сверху строем - почти крылом к крылу, доходят до дистанции выстрела и - массированный огонь! Скорость у них на пикировании сумасшедшая, никто не попадет - ни штурмана, ни стрелки-радисты. И истребители из группы непосредственного прикрытия перехватить не успевают! Огонь 16 пушек по ведущей пятерке! Так своим огнем они сразу 3–4 "пешки" сбивали. Мы сразу смыкаемся, а "фоккеры" проскакивают вниз, их четверка тут же разделяется на пары и сразу атакует нас снизу, в брюхо. И теперь основной удар уже по крайним машинам! И здесь скорость у немцев тоже не маленькая ("запас" с пикирования остается приличным). Теперь наши стрелки по ним ведут огонь, да тоже - пойди попади! Атакой снизу немцы сбивали еще 2–3 машины. Далее выход из атаки "переворотом" и в пикирование, чтоб с нашими истребителями в бой не вступать. Вот так - одна атака, раз, два! - сбито 5–7 бомбардировщиков (а бывало и больше!). Все! "Фоккеры" свою работу выполнили - налет сорван, потому, что 2–4 оставшимися "пешками" серьезного удара не нанесешь. Ни по наземным целям, ни по конвою. Настолько у немцев все молниеносно получалось, что иной раз, уцелев, ты и понять не можешь, был ты под огнем или не был.
В 1943-м у нас раз было так - полк "свежий", только пополненный, и вот - первое задание. Пошли 27 экипажей - вернулось 18. Через час второй вылет. Пошли 18 - вернулось 12. Все. Хоть, бери и снова отводи полк на переформирование.
Могу сказать тебе прямо - у немцев были очень хорошие истребители. На "мессере" я даже слетал разок, правда, уже после войны.
Мы тогда перегоняли свои самолеты "на базовое хранение". И как-то приземлились в Балтийске, на аэродроме Хайлигенбель. Аэродром немецкий, с большущими ангарами и двумя бетонными ВПП. Отличный аэродром. Так вот, выкатывают новехонький "мессер", и командир нашей авиадивизии спрашивает: "Ну, кто хочет полетать?" У нас все "бомберы", а я, то с истребителей пришел. Все ж это знают и начали: "Саня, ну давай, попробуй!" Ну, я поколебался-поколебался и говорю: "Давайте, только техника мне дайте, чтоб он мне кабину "объяснил". Техник мне все приборы показал (ничего сложного), и я полетел.
Что могу сказать? На взлете - змея, а не истребитель. Мотор мощный, колея шасси узкая. Чуть упустишь, он сразу в сторону. Настолько сильный момент вращения у него был. Я сделал один круг, оценил управляемость - очень хорошо. На малейшее движение рулей реагировал моментально. А на посадке - проще простого, как По-2. Невероятно прост в посадке.
- Обычное численное соотношение в боях? Всегда ли было истребительное прикрытие? Численное соотношение наших истребителей в прикрытии и немецких в нападении?
- Когда я начинал в 1943 году, то уже прикрытие было практически всегда. Все-таки это был не 1941 год. Во всяком случае, если идет "девятка". "Тройка" могла пойти и без прикрытия, а "девятку" всегда прикрывали. Обычно нашу девятку прикрывала восьмерка истребителей. Две четверки Як-1 или ЛаГГ-3. В основном Як-1, "лагги" редко. Одна четверка в группе непосредственного прикрытия, вторая - в "группе боя". Конечно, против 8–12 немецких истребителей - "фоккеров" или "мессеров" - это было мало. Тем более что немцы непосредственно с истребителями в бой старались не вступать. Тактически немцы действовали очень грамотно. Подкрадывались либо со стороны облаков, либо сваливались со стороны солнца. Атаку всегда проводили на большой скорости - раз, два, вниз-вверх, и готово! Бой кончился.
Потом мы научились с этой немецкой тактикой бороться.
Прежде всего увеличили количество истребителей в прикрытии. Только в непосредственном прикрытии нас стала прикрывать "восьмерка", обычно "четверка" справа и "четверка" слева, т. е. практически "один к одному". В конце войны непосредственное прикрытие стало "полк на полк". Это, представь, на три наших "девятки" три-четыре эскадрильи истребителей. Непосредственное прикрытие обычно составляли "яки". Наши, из авиации флота. Если идут "полк на полк", то истребителей обычно возглавлял командир истребительного авиаполка, в крайнем случае его "зам". Это было удобно - если истребители в прикрытии напортачат, то командование сразу знало, с кого спрашивать. С командира, с кого же еще? Сам планировал, сам возглавил, сам и отвечай.
И в "группе боя" стало не меньше "восьмерки", а обычно две-три. Под конец войны в группе боя стало истребителей еще больше. Бывало, идет наш полк, а в "группе боя" целая истребительная авиадивизия - два, а то и три истребительных авиаполка. Обычно на Ла-5 из армейской авиации.
Кроме того, стали наши истребители боевой порядок по высоте эшелонировать. Представляешь, "группа воздушного боя" занимала два-три, а то и четыре эшелона. Это до 6–7 тысяч метров (а "пешки" на 3 тысячах). "Лавочкины" наверху - это большую уверенность нам придавало!
Стало немцам совсем плохо - попробуй-ка пробей! Осталась у немцев одна возможность - снизу нас атаковать. Но это занятие, без запаса скорости, проигрышное, тут сразу наша группа непосредственного прикрытия в бой вступала, а если учесть, что наши истребители перестали немецким по скорости уступать и стали превосходить "на вертикали", то возможность бомбардировщики "достать" у немцев сильно уменьшилась. А потом, кроме групп "непосредственного прикрытия" и "боя" появилась и "группа разведки". Это обычно пара-четверка истребителей (с самыми опытными летчиками), которая летала в стороне от основного боевого порядка, высматривая подкрадывающиеся немецкие истребители. В основной бой группа разведки обычно не вступала, просто предупреждала "группу боя". Немцы сунутся, их отобьют, немцы пикированием выходят, на скорости уходят от нас подальше (отлично зная, что истребители прикрытия за ними не пойдут, не бросят бомбардировщики). Как оторвались от наших истребителей, скорость сбрасывают, расслабляются. Вот тут их и атакует "группа разведки". Обычно была одна атака со стороны солнца на высокой скорости (в немецком стиле). Сбивают одного-двух и уходят, не вступая в бой. Так наши истребители много немецких посбивали. А ты как думал? Не все ж одним немцам!
Какое обычное соотношение наших и немецких истребителей было в бою, я тебе точно сказать не могу. Мы же их всех не видим, видим только тех, кто к нам прорвался. В 1943-м к нам обычно прорывалась четверка-шестерка, а со второй половины 1944-го и в 1945-м немцы почти не прорывались. Нас очень надежно прикрывали.
- То есть такие потери за день - "утром 27, к вечеру 12" - для всей войны не характерны?
- Нет. Это до конца 1943-го, когда за вылет, в среднем теряли по 5–7 машин из 27. Потом потери стали постепенно уменьшаться. За 1944 год потери упали до величины не больше трех "за вылет", обычно одна-две. С конца 1944-го и до конца войны обычно было так: пошли все, и вернулись все.
Уровень потерь еще сильно зависел от цели. Например, если на Либаву идем, то потери были большие - вокруг Либавы все было в немецких аэродромах.
- До какого времени вас активно атаковала немецкая истребительная авиация?
- До января 1945-го мы с ними "встречались" почти в каждом боевом вылете. После января 1945-го бои с немецкими истребителями стали значительно реже.
- Скажите, когда вас немецкие истребители атаковали чаще, на подходе к цели или на отходе от нее?
- В 1943 году, случалось, атаковали и на подходе. Тогда мы летали издалека, у немцев еще много опытных летчиков было, а у нас истребителей в прикрытии мало. Такое было "на подходе", но все равно очень редко. Я скажу сразу воздушных боев, когда нас перехватывали с бомбами, было всего несколько штук. У нас почти все воздушные бои - на обратном пути, когда мы шли уже без бомб.
Обычно было так. Пролетаем мы Либаву (обычно между Либавой и Мемелем), они нас засекают, но за нами не гонятся. Почему? Боятся. В открытом море падать никому не хочется - верная смерть. Мы по конвою отбомбимся, возвращаемся домой, и на подлете к берегу, когда до него остается километров 50, они нас и перехватывают.
- Вот вы сказали, что у немцев появилось много молодых, неопытных летчиков. Когда это произошло? Как неопытность этих летчиков проявлялась в боях?
- "Слабина" в действиях немецких истребителей стала проявляться уже с конца 1943 года, ну, а по-настоящему мы почувствовали, что наши истребители господство в воздухе завоевали, где-то со второй половины 1944 года. Вот именно тогда у немцев в основном стала "молодежь" воевать. Те, что до них были очень нахальными и самоуверенными, могли и в меньшинстве в бой с нашими истребителями вступить (редко, но бывало), и в море нас перехватить чуть ли не над конвоем, а это километров 100–150 от берега. А эти "молодые" воевали совсем не так. Во-первых, они перестали быть нахальными. Во-вторых, перестали за нами улетать далеко в море. 50, максимум 70 километров от берега. В-третьих, часто не принимали нашего боя. Там, где-то в высоте, изобразят бой с нашими истребителями (именно изобразят, опытному человеку это хорошо видно), а к нам подойти даже и не пытаются.
- Скажите, а вас такое "ненормальное" поведение немецких летчиков-истребителей не удивляло? Ведь бомбардировщики надо перехватывать, пока они еще с бомбами идут. А после сброса бомб смысл перехвата теряется.
- Все правильно, ударную авиацию надо перехватывать до нанесения удара.
Могу сказать, что летчик до комэска в последнюю очередь должен забивать себе голову тем, как спланировать перехват. Решение этой задачи находится в компетенции командира истребительной авиадивизии, в крайнем случае - командира полка.
Тогда у меня по этому поводу "голова не болела". Позволяют немцы нам удар нанести - ну и прекрасно. Подумай сам, ну какое мне дело до того, почему немецкий комдив не справляется с возложенными на него обязанностями?
- С финскими истребителями вы боев не вели?
- Крайне редко. У меня, кажется, с ними не было ни одного боя. Финны над Балтикой почти не летали.
- Какова была живучесть Пе-2 от огня противника?
- Горели мы здорово… Как свечи… Какая там живучесть… "Фоккер" попадал - бах! И нет "пешки". Страшное дело.
- Понятно. Значит, от огня истребителей живучесть была низкой. А от огня зениток?
- Зенитки по сравнению с истребителями - ерунда. Мы их почти не боялись.
- То есть как я понял, истребители Вы считали намного большей опасностью, чем зенитки? Даже если зенитки крупнокалиберные корабельные?
- Конечно, истребители. Зениток мы совершенно не боялись. Мы от их огня потери несли минимальные.
Идем мы на 3 тысячах, обязательно маневрируем. Малокалиберная ЗА достать нас не может, а крупнокалиберная бьет неточно. Попробуй-ка с качающейся палубы попади в маневрирующий бомбардировщик! Для нас основная опасность от зенитного огня это "боевой курс", когда мы маневрировать не можем. Так "боевой курс" всего одна минута, а потом пикирование. А на пикировании в "пешку" попасть практически невозможно.
Я на пикировании раза три или четыре слышал хлопок, а потом пролетал через дымное облако от разорвавшегося снаряда. Потом на аэродроме найдут несколько осколочных пробоин в плоскостях. Вот, пожалуй, и все. Нет, зениток мы не боялись.
- А зенитки в портах? Они-то стреляют с земли, не с палубы.
- Да тоже боялись не сильно. Со стороны моря зайдем, бомбы сбросим и снова "в море" уйдем. Пребывание в зоне зенитного огня минимальное. Мы сами города, где жилые районы, не бомбили (зачем оно нам?), бомбили только порты.
Правда, один раз меня зенитки едва не сбили. У "пешки" на руль высоты идет не трос, а тяга. Такая дюралевая труба. Так во время боя осколок зенитного снаряда наискосок прорубил эту трубу, но не полностью, а где-то на полдиаметра. Когда на аэродроме эту тягу сняли, то посмотрели мы с комэска и сошлись во мнении, что мне крупно повезло. Этот неповрежденный участок легко руками сломать было можно. Это было единственный раз за всю войну, когда меня зенитки серьезно повредили, а обычно одна, две, три пробоины - не больше.
- Приходилось Вам садиться "на брюхо"?
- Я "на брюхо" садился только один раз. На свой аэродром. Мне меняли стойки шасси, механик недосмотрел, не полностью закрутил муфту трубопровода гидросистемы. Сделал пару оборотов, да так и оставил, что-то его отвлекло. Перед посадкой я стал выпускать шасси, стойки чуть стронулись, да так и остались, - шланг оборвался, вырвало его из муфты, жидкость утекла. Сел "на брюхо". Восстановили мне самолет быстро. Да чего там было восстанавливать - только винты да капоты.
- В полку "на брюхо" садились часто?
- Нет, редко. Мы же над морем летаем, там вынужденная посадка почти всегда верная смерть. Балтика теплой не бывает.
Помню, Голосов (летчик-истребитель, какой парень замечательный был!), так тот сам… Его над целью подбили, мотору него постепенно останавливался. Так к нему пара наших истребителей вплотную подошла, готовы были на крыльях нести… Двигатель все медленнее-медленнее, а до берега еще километров 50 было. Он по радио со всеми попрощался, сам ручку "сунул" и отвесно в море… Про то, что попрощался, это мне уже летчики-истребители рассказали.
- Полевые доработки Пе-2 какие-нибудь были?
- Кроме установки кронштейна под ШКАС, ничего больше не делали.
- Фотоконтроль на самолетах вашего полка был?
- У меня почти все вылеты "с фотоаппаратом". Эта камера здоровенная была. Размером с тумбочку и весила килограмм 50, если не больше. Ее в отсек вставляли сверху, без верхней крышки, потому как с крышкой она в люк не пролазила. Крышку потом отдельно устанавливали. Пленка в камере 40 см шириной. Как только я садился, ко мне бежали фотометристы, скорее получить пленку.
Камеры стояли не на всех машинах (такую "бандуру" таскать!). Обычно на одной-двух "пешках" из эскадрильи, чаще всего на самолетах третьего звена (у ведущего третьего звена обязательно). Если отдельным звеном летали, то тоже старались сделать так, чтобы хоть одна из трех машин была с камерой.
- Скажите, по фотоконтролю насколько реально оценить эффективность удара?
- Вообще результативность удара устанавливали не только по фотоконтролю. К фотоконтролю добавлялись доклады членов экипажей и доклады истребителей. Да и фотоконтроль у разных летчиков разный. Наибольшую ценность имеют снимки, сделанные камерами последней девятки. Там уже окончательно видно, как сработали, виден результат.