- Да, я об этом не подумала, - признала Фантик. - Но ведь завтра нам все равно плыть через то же место, разве нет?
- К завтрашнему дню этот шизик, - я использовал Ванькино словечко как самое точное, - будет далеко отсюда, спорить готов. Он нездешний, он чего-то боится… То есть, в этих местах ему делать нечего. Может, он и нас решил взять в заложники только для того, чтобы мы показали ему, как лучше всего выбраться отсюда?
- С чего ты взял, что он нездешний? - спросила Фантик.
- И что он чего-то боится? - добавил Ванька.
- Говор у него совсем не местный, - ответил я.
И поделился с ними всеми своими догадками и соображениями, периодически беря паузу, чтобы чуть повернуть парус и выровнять ход лодки.
- Все точно! - мои догадки произвели на Ваньку больше впечатление. Он дерганый, как этот, рыба об лед. Вот бы знать точно, чего он боится, каких людей! Насчет этого тебе ничего не приходило в голову?
Я пожал плечами.
- Если бы он не был так хорошо одет и экипирован, во все новенькое и импортное, и не так чисто выбрит, то я бы предположил, что это беглый заключенный. Но…
Ванька кивнул. Он понял, о чем я.
- Беглый заключенный? - Фантик и удивилась, и опять перепугалась.
- Ну да! - объяснил Ванька. - Они тут иногда бегают, как раз вон с той стороны, - он махнул рукой в северо-восточном направлении. - Там две или три большие лагерные зоны, понимаешь? Но их обычно ловят ещё до того, как они доберутся до наших мест. Только в прошлом году был случай, когда один заключенный не просто сбежал, а ещё и с автоматом, который он отнял у охранника. Ну, исхитрился пристукнуть охранника, забрал автомат и смылся, понимаешь? И он вышел на трассу, не так далеко от города, и попробовал тормознуть КАМАЗ, чтобы, значит, шофера взять в заложники, и чтобы шофер под дулом автомата увез его подальше отсюда. Ну, шофер, не будь дурак, сначала вроде как подчинился, ведь против автомата не попрешь, а потом, когда этот тип то ли отвернулся, то ли задремал в кабине, огрел его монтировкой, связал и сдал в милицию… У нас во всех местных газетах про этого шофера писали. Так что бывает… Слушай! - повернулся он ко мне. - А может, это и правда беглый заключенный? Уж слишком он нервный и пуганый. Явно боится человек, что его ищут, ведь так? А что у него все новенькое и хорошее - так это он набрел в лесах на какого-нибудь охотника, из этих, из пижонов богатеньких, убил его и ограбил…
- Ага! - возразил я. - И при этом чисто побрился? Я могу допустить, что беглый лагерник пришибет какого-нибудь растяпу охотника и переоденется в его шмотки - но фиг с два тебе он станет бриться! И потом, если бы этот мужик был беглым, мы бы просто так от него не отделались. Наша лодка намного лучше, чем его, и он, вместо того, чтобы заставлять нас брать его на буксир, просто выкинул бы нас из лодки и поплыл бы в ней сам! Еще хорошо, если б не прикончил бы - без всяких там выстрелов, тихо, ножичком по горлышкам, раз, два, три - и готово.
- Боря! - Фантика передернуло. - Какие ужасы ты говоришь! Перестань!
- Все правильно он говорит, - вмешался мой беспощадный братец. Лагерник именно так и поступил бы. И плавала бы ты сейчас в этой заводи лицом вниз среди твоих лилий, как эта, как её, Офелия, и вода вокруг тебя была бы красной-красной…
- Слушай! - Фантик подскочила так резко, что чуть не кувыркнулась из лодки. - Перестань!
- И правда, Ванька, - сказал я. - Прекрати. И без того тошно.
Фантик свесилась через борт и глядела на воду. Кажется, ей стало дурно. Протянув руку, она стала зачерпывать воду в ладошку и умывать лицо.
- Нет, он не лагерник, факт, - задумчиво сказал мой братец. - А все-таки у него есть какая-то тайна. Вот бы её разгадать!
- Прикажешь вернуться и следить за ним? - язвительно осведомился я. Что до меня, я хочу только одного: никогда больше его не видеть, и пусть он подавится всеми своими тайнами, из-за которых он начинает почем зря брать на прицел первых встречных!
- Ребята, - Фантик выпрямилась. Теперь, когда она умылась холодной водой, её лицо малость порозовело. - Но ведь родителям об этом обязательно надо будет рассказать, да?
- Ты, что, совсем с ума сошла? - возмутился Ванька.
- К сожалению, Фантик права, - вздохнул я. - Об этой истории обязательно придется доложить, даже если после этого нас перестанут пускать в самостоятельные плавания. Кто знает, вдруг этого психа надо обезвредить, пока он и в самом деле кого-нибудь не пристрелил? И если мы промолчим, то можем оказаться виноватыми в чьей-нибудь смерти…
- Угу, - мрачно кивнул мой братец. Эти доводы произвели на него воздействие, но рассказывать о нашем приключении родителям ему все равно до смерти не хотелось. - Ладно, у нас ещё сутки впереди. Вот будем домой возвращаться - тогда и решим, о чем рассказывать, а о чем нет.
- Заметано, - кивнул я. Ветер крепчал, и мне было все труднее справляться с парусом. - А пока иди лучше ко мне на помощь, а Фантика пусти к рулю. Кстати, вон и деревенька впереди. Но я предлагаю не делать остановку, а прямиком идти к острову. Кто за?
Ванька поднес ладонь козырьком к глазам.
- Вообще-то… Ты знаешь, там, в деревне, какая-то суета, по-моему. Давай подойдем и поглядим, в чем дело. Интересно ведь, а?
- Да, давайте высадимся, - поддержала его Фантик. - Так хочется ненадолго оказаться среди людей. Ну, чтобы уютней себя почувствовать, что ли.
- Воля ваша, - сказал я, направляя лодку к берегу. В конце концов, времени до темноты у нас было навалом, а мне тоже не мешало немного передохнуть. Где-то что-то мы не додумали. Ведь когда парус уже поймал ветер, управление им не требует больших физических усилий. Скорей всего, я сам ещё не до конца разобрался, как что делается. Если взять паузу, думалось мне, то я соображу, в чем мои ошибки.
А когда мы подошли поближе к деревне, то увидели, что там и впрямь происходит нечто странное.
Глава четвертая. Фальшивые деньги
Дома этой деревеньки, расположенной на высоком берегу, над самой полоской песчаного пляжа, расступались вокруг центральной площади так, что с воды было видно все, что на этой площади происходит. То есть, наверно, неправильно называть этот центр деревни "площадью", скорей этот утоптанный круг метров двенадцать-пятнадцать в диаметре, стоило бы назвать "площадкой" или "главным местом". Там размещались и колодец, и памятник погибшим на войне, и столб с чугунным брусом, подвешенным к нему на толстой проволоке, чтобы бить в набат в случае пожара, и лавочки для посиделок, и единственный на всю деревеньку уличный фонарь… Словом, это место было средоточием жизни. Так что буду называть его "площадью", из уважения к тому, что оно значило для деревни. Сюда же приезжала и продуктовая лавка - такой, знаете, наверно, фургончик, у которого боковые стенки откидываются, образуя высокие прилавки, и с которого торгуют и хлебом, и спичками, и сахаром, и вообще всем необходимым. Для многих окрестных деревень такие передвижные лавки или автомагазины, как их ещё называют - приезжающие два или три раза в неделю, были единственным способом приобрести все то, чего нельзя вырастить на своем огороде или получить в подсобном хозяйстве, потому что автобус до ближайшего населенного пункта, где есть нормальные магазины, проходит через такие деревеньки если не раз в неделю, то все равно редко, и поездка всегда превращается в большое путешествие. Да и денег у деревенских жителей очень часто нет даже на поездку на междугороднем автобусе.
Во всяком случае, такая передвижная лавка как раз стояла посреди площади, а рядом с ней стоял милицейский "газик", и милиция и продавщица объяснялись с жителями деревни, и взволнованный ропот даже до нас долетал.
- Интересно, что там такое стряслось? - вопросил Ванька.
Мне и Фантику это было не менее интересно, чем ему.
Лодка ткнулась носом в мягкий песок, на разгоне чуть-чуть проехала по нему, с шуршанием и скрежетом, и замерла. Мы вылезли на берег, вытянули лодку чуть повыше, чтобы её не унесло, и по крутой тропинке поднялись на три метра вверх - прямо на площадь.
Основные страсти бушевали, насколько мы могли понять, вокруг старухи, недоверчиво вертевшей в руках какую-то бумажку. И милиция, и продавщица объяснялись с ней, а другие жители деревни - около десяти человек - глазели на все это и перешептывались. Мы подошли поближе, и заняли, так сказать, места в первом ряду.
- Да пойми ты, Никитишна, - устало говорил один из двух милиционеров, - никто тебя ни в чем не обвиняет. Но нам важно знать, откуда к тебе попала эта банкнота.
- Так, может, и не моя эта банкнота вовсе, - с недоверием в голосе проговорила старуха.
- Да как же не твоя, Никитишна! - взвилась продавщица. - Только ты мне сторублевку и давала, единственная она у меня вчера была. А как стала в кассу деньги сдавать - так они и ахнули! Неправильная, говорят, сторублевка! И только от тебя она могла взяться, как ни крути.
- Ну, это ты так говоришь, а мне-то откуда знать? - упорствовала старуха "Никитишна". - Может, ты что напутала, и вместо моей сторублевки сторублевку из личных денег в кассу сдала. Ты бы это проверила.
- Да чего проверять, когда и так все ясно! - закипятилась продавщица.
- Спокойней, Лариса, спокойней, - ведший переговоры милиционер опять вздохнул, снял фуражку, вытер пот со лба и поглядел на второго милиционера. Тот еле заметно кивнул - видно, он был старше чином, и этим кивком показал, что одобряет действия подчиненного, и пусть тот и дальше гнет как гнул. Брось, Никитишна, толку нет переливать из пустого в порожнее. Вот и товарищ из УБЭП со мной согласен, - продолжил милиционер, и мы поняли что были правы, предположив, что второй милиционер выше званием. - Дело серьезное, так что кончай запираться, никому от этого лучше не будет.
- Недосдача-то какая крупная получается! - вставила продавщица. - Кто её гасить будет?
- Так, получается, мне по второму разу за все платить? - осведомилась Никитишна, подпустив скрипучую нотку в голос.
- Или платить - настоящими деньгами, - подчеркнув интонацией суть дела, подтвердил милиционер, - или товар возвращать.
- Да как же я его верну? - ахнула Никитишна. - Он у меня весь в дело пошел!
- Хочешь сказать, ты за день пять кило сахара извела? И три кило пшена? - язвительно вопросила продавщица.
- Ну, сахар извести нетрудно, ежели бражку под самогонку поставить, милиционер ехидно поглядел на Никитишну.
- Да как ты смеешь? - Никитишна задохнулась от возмущения. - Я в жизни не гнала!
- Знаю, что не гнала, - кивнул милиционер. - Но твой сарайчик проверить не мешало бы… Ладно, шутки в сторону. Не хочешь платить, и товар возвращать не хочешь - у тебя из пенсии вычтут.
- Как это - вычтут? - напряглась Никитишна.
- А вот так, - объяснил милиционер. - Почтальонша привезет тебе пенсию на сто рублей меньше обычного. А сто рублей спишут в счет долга магазину. Но это - дело десятое.
- Десятое? - голос Никитишны теперь все больше походил на визг несмазанных дверных петель. - Для меня это дело самое первое!
- Для тебя - да, - ответил милиционер. - Но не для нас. И ты пойми, что в твоей беде никто не виноват, кроме того человека, который тебе эту бумажку дал и такую свинью подложил. Что, нам охота с тобой препираться? Ларисе надо недосдачу гасить, нам надо это муторное дело расследовать. Никому радости нет, ни нам, ни тебе. И все из-за какого-то гада, который тебя, старуху, обманул. Вот и расскажи нам о нем, расплатись с красавчиком.
Никитишна призадумалась.
- И, кстати, - продолжил милиционер, - если у тебя не одна, а несколько таких бумажек, то не прикидывай сейчас в уме, как бы тебе в далекий город съездить и там от них избавиться, накупив всякой всячины. Сдай их нам, а то ведь погоришь хуже некуда. Охота тебе на старости лет под уголовную статью попадать?
Видно, он попал в самую точку, потому что Никитишна заметно смутилась и оглянулась на односельчан, ища их поддержки и взглядом спрашивая их совета. Но односельчане теперь примолкли и лишь смотрели во все глаза, с жадным любопытством ожидая, чем кончится дело.
Ее взгляд упал на Ваньку - и она поперхнулась. Мы-то уже привыкли к Ванькиной экипировке и перестали её замечать, а вот на посторонних она производила сногсшибательное действие. Милиционеры тоже поглядели в нашу сторону, интересуясь, что же так потрясло Никитишну.
- Эй! - вырвалось у милиционера старше чином. - А это что ещё такое? Откуда вы взялись?
Ванька гордо положил руку на меч и выпятил грудь.
- Мы викинги! - сообщил он. - Плаваем по морям и совершаем набеги на прибрежные крепости.
- Еще и викинги… - пробормотал милиционер. Теперь все пятнадцать человек, находившихся на площади, пялились на Ваньку почем зря, перенеся внимание с одного захватывающего зрелища на другое. - Ну и денек сегодня! Дурдом…
- Да, викинги, - подтвердил я. - Вон, наш струг на берегу. Кстати, насчет дурдома. У нас есть для вас одно сообщение…
- Что за сообщение?
- Нас пытался задержать какой-то тип, явно психанутый, - сообщил я. Угрожал нам ружьем, чтобы мы никуда не делись, и даже выстрелил один раз, когда мы от него оторвались.
Милиционеры посерьезнели, а жители деревни опять загудели, толкуя между собой и с новым интересом рассматривая нас.
- Время теперь такое, какие только психи ни водятся, - подал голос какой-то дед. - Еще странно, что нас всех не перестреляли.
Послышались и другие подобные реплики, ахи и охи.
Милиционеры переглянулись, и тот, который вел все переговоры с Никитишной - видимо, местный участковый - подошел к нам и, обняв за плечи, отвел в сторонку.
- Давайте подробней, - сказал он, - только потише, чтобы народ не будоражить. Заодно, - он оглянулся, - и Никитишне дадим время подумать, чтобы доперло до неё наконец, в какую историю она влипла. Итак, где теперь этот ваш псих?
- В воде барахтается, - сказал Ванька. - Хотя, наверно, уже вылез.
- Ну да, его надувная лодка перевернулась, когда мы от него отцеплялись, - объяснил я. - Он только и успел, что выстрелить. Но он уже летел кувырком, и пуля ушла в воздух.
- Та-ак… - милиционер почесал подбородок. - Давайте с самого начала, и во всех подробностях.
Я рассказал про все, что с нами произошло, тактично обойдя лишь то, что касалось водяных лилий. В моем изложении, мы подошли поближе к берегу, чтобы наломать торчащий из воды красивый камыш… Дальше я все излагал точнехонько, включая эпизод с пиявкой. Ванька и Фантик тоже периодически вставляли в рассказ красочные детали.
- Час от часу не легче, - вздохнул милиционер. - Действительно, какой-то псих ненормальный. Но, главное, очень опасный псих, так что придется этим заняться. А вы-то сами кто будете?
- Я - Борис Болдин, это - мой брат Иван Болдин, а это - наша подруга Фаина Егорова, - представил я.
- Болдины? - милиционер нахмурился. - Случайно, не дети Семеныча?
- Они самые! - гордо ответил Ванька.
- Тогда ясно, - кивнул милиционер. - Наслышан о ваших подвигах. А меня, значит, Александром Михайловичем зовут. Так что будем знакомы.
- Скажите, - полюбопытствовала Фантик. - А что это за бумажка была в руках у Никитишны, которую вы потом забрали? На сторублевку совсем непохоже.
- А, это… - Александр Михайлович усмехнулся. - Копия акта об изъятии фальшивой купюры. Ознакомили её по всей строгости, чтобы она поняла, что дело керосином пахнет… Что ж, сейчас обсудим с человеком из города, как лучше всего быть с вашим психом.
Он отошел ко второму милиционеру и тихо заговорил с ним, иногда кивая на нас. Лариса-продавщица тем временем открыла свой фургон и встала за прилавок, а деревенские жители - собравшиеся, видимо, на площади больше ради этого фургона, чем ради чего другого, хотя, конечно, и вся история вокруг Никитишны была для них ещё тем интересным спектаклем - стали неспешно приобретать всякие необходимые мелочи. Никитишна стояла и напряженно думала.
- Ну? - обратился к ней Александр Михайлович, закончив свой доклад о наших приключениях. - Додумалась до чего-нибудь путного? Пришла к правильному решению?
- Камешки он у меня купил, негодяй этот, - выпалила Никитишна. - Ну, городской, с придурью, совсем, видно, мозги в городе своротил, а камешки чего не продать? Я бы и бесплатно их ему отдала, а тут ещё и деньги предлагают, хорошие деньги.
- Что за камешки? - заинтриговано спросил второй милиционер - тот, что был из УБЭП.
- Да такие, которые в каникулы мой внук насобирал. Красивые такие, глянцевые, будто оплавленные. На вид - почти уголь, только в руке потяжелей, и не крошатся, а твердые-твердые. Ну, ребятишкам интересно все необычное, вот он и приволок. Не знаю уж, откуда взял, только не на нашем берегу. Мне таких на берегу не встречалось. Кажется, где-то подобрал, когда в ночь на рыбалку ходил, со старшим сыном моим, своим дядей. Ну, высаживались где-то, раскладывали костерок под утро, чтобы перекусить, понятное дело. А внук мой, Лешка, значит, он ими все время любовался, пока в конце августа в город не уехал, в школу. Два или три камешка с собой забрал, а остальные в рюкзак не влезали, тяжело уже было. А тут этот заглянул, вроде как дорогой интересовался или у кого можно молока взять, увидел эти камешки и прицепился. Продай да продай. А чего не продать, когда деньги предлагают? У нас этого добра навалом - небось, внучок приедет, ещё насобирает следующим летом, где-то на другом берегу, если ему ещё их захочется. Вот я и говорю этому охотнику…
- Охотнику? - милиционеры насторожились и внимательно поглядели на нас.
- Ну да, охотнику, модному всему такому, и с ружьем хорошим, и все на нем вроде как заграничное, в первый раз надетое - и сапоги болотные, и куртка с этими, с карманами и с оторочкой, светлой кожи…
- Вот что, бабка! - перебил её сотрудник УБЭП. - Пойдем-ка к тебе домой потолкуем. Насчет этого гостя нам надо подоскональней разобраться, в спокойствии… Да не напрягайте вы уши, - обратился он к односельчанам Никитишны, - она, небось, вам потом все расскажет - вечерком, на завалинке. А прилюдные разговоры закончены.
Милиционеры и Никитишна направились к её дому. Александр Михайлович оглянулся и поманил нас.
- И вы идите. Нам надо ещё кое о чем вас порасспросить.
Мы двинулись следом. Ванька и Фантик переглядывались - и взволнованно, и восторженно. Еще бы! В том, что псих, напавший на нас, и был таинственным фальшивомонетчиком, и при том чокнутым собирателем красивых камушков, у нас сомнений не было. Да, история закручивалась таким штопором, что дух захватывало!