Женю спас от гибели работавший в аэродромной комендатуре чех, по имени Венделин Робличка. "Утром, - как-то в декабре с глазу на глаз сказал ей этот чех, - Геллер видел подписанный оберштурмфюрером Вернером приказ о вашем аресте! Уходите немедленно!"
Женя стала скрываться у Морозовых, в боковушке Веры Молочниковой. Целыми днями сидела она взаперти, не смея шевельнуться, не смея кашлянуть. Когда к Морозовым кто-либо приходил, она пряталась под кроватью. Почти полгода говорила она с людьми редко, да и то только шепотом. Полгода в доме рядом с гестапо, в комнате рядом с комнатой полицейского…
Все соседи, кроме Морозовых, думали, что в боковушке живет одна только беженка Вера, подруга скрывшейся неизвестно куда Жени. Прошел слух, что Женю давно расстреляли немцы.
Вера весь день, раздевшись, в одной нижней рубашке, стирала белье в своей каморке, заперев дверь. Если к ней стучался кто-либо из соседей, она говорила:
- Минутку! Сейчас открою, я совсем раздета. Фу, как жарко!..
И, подождав, пока Женя спрячется под койку, разматывала завязку на дверном крючке.
Одно время к Вере зачастил с подозрительными визитами переводчик Отто Геллер из комендатуры, как бы между прочим выпытывал, где Женя, интересовался строением Вериных ушей и то предлагал помочь скрывшейся Жене, то сулил мешок муки за ее выдачу.
Как-то поздно вечером Геллер, сидя на Вериной кровати, уронил свой серебряный портсигар с дворянским гербом. Он уже нагнулся было, чтобы поднять его. Женя лежала ни жива ни мертва. Портсигар подхватила с пола Вера, подала фашисту.
- Скажите, Отто Августович! А что это за герб на портсигаре? Неужто ваш?
- А как же! - важно ответил Геллер, изрядный болтун. - Мой фамильный герб. Моему истинно немецкому роду русский царь пожаловал потомственное дворянство. Евреи и комиссары у меня все в России отняли - за то и ненавижу их. Мы состояли в родстве с Бенкендорфом. Слышали, разумеется, эту фамилию?
- В школе проходили! - ответила Вера.
В другой раз, когда зашел Геллер, Женя кашлянула под кроватью, и тогда Вера тоже стала громко кашлять и греметь ведрами…
- Ой, Анечка! Верочка! - плача, жаловалась Женя после ухода Геллера. - Ей-богу, за эти полгода, что вы прячете меня, я постарела на сто лет.
Несколько раз Геллер забирал Веру и Аню в комендатуру, запугивал, топал ногами, кричал, требуя выдачи Жени: "Она знала немецкий язык, она шпионила на аэродроме!"
Ночью сон девушек часто прерывался дробным стуком кованых каблуков в коридоре - опять обыск. Аня спешила на выручку к Вере. Однажды подруги спрятали ее в большую кучу мусора в коридоре. Немцы посветили фонариками, копнули мусор раз-другой носком лакированного сапога и пошли дальше…
- Я за себя не боюсь, - сказала Аня Вере после одного повального обыска. - За сестер страшно, за маму с папой. Ведь всем нам будет расстрел, если Женю найдут.
Аня рассказала о невыносимых мучениях Жени, которая всю зиму провела, лежа под кроватью, соседке по поселку Варваре Афанасьевне Киршиной; ей можно было верить - жена капитана Красной Армии, она сама скрывала у себя парнишку-еврея, Иосифа Арановича, выдавшего себя за Васю Сенютина.
- И дом-то ведь самый неподходящий! - говорила Аня тете Варе. - Нас там шесть семей живет. С общим коридором. За стенкой полицейский! А рядом - через улицу - гестапо! Ну, просто кошмар.
В те весенние дни Аня потеряла ту связь с партизанами, о которой она никому из своих подруг не рассказывала. На востоке, за Десной, за Рогнедино, немцы дрались с кавкорпусом Белова и партизанами. Туда не пройти. А если попытаться найти партизан на юго-западе, в Клетнянских лесах, где, по слухам, действует отряд Рощина? Дважды, рискуя жизнью, ходила Аня вместе с Верой в те леса искать партизан. И оба раза неудачно.
Бесконечные лесные кварталы казались пустыми, нелюдимыми. Зарастали травой прошлогодние окопы. В опрокинутой простреленной каске со звездой свила себе гнездо какая-то пичужка…
Тем временем Варвара Киршина, боясь за жизнь незнакомой еврейской девушки, переговорила со своей давней подругой Марусей Иванютиной, тоже сещинской жительницей и солдаткой, чей муж до мобилизации работал мастером слесарно-механического цеха. После начала войны Мария перебралась с двумя маленькими дочками из Сещи к матери, в родную деревню Сердечкине По слухам, дошедшим до Киршиной, партизанские разведчики не раз наведывались по ночам в эту деревню.
- Надо девчонку в лес отправить! - решили подруги.
И вот однажды ночью Мария Иванютина встретилась с разведчиком Сергеем Корпусовым, бывшим слесарем со станции Сещинской, который свел ее с Шурой Гарбузовой, разведчицей из группы лейтенанта Аркадия Виницкого, незадолго до того присланного штабом 10-й армии в отряд Рощина.
С приходом из-за Десны радиста и командира разведгруппы Виницкого оживилась разведка отряда Рощина. Ведь теперь между Клетнянским лесом и Большой землей возник невидимый, но прочный радиомост. Разведотдел требовал данных о Сещинской авиабазе. Рощин прикомандировал к Виницкому Шуру Гарбузову и лучших разведчиков.
Шуре шел двадцать четвертый год, но выглядела она совсем девчонкой. В феврале сорок второго штаб Западного фронта выбросил ее в оккупированную Белоруссию. Пережив много злоключений, разведчица отбилась от группы и пришла в Клетнянский лес, стала основным связником Виницкого, по "кусту" Сеща - Рославль. В Сердечкино она пошла на явку, уже имея за плечами большой опыт по связи с рославльскими подпольщиками.
- Возьмем Женю в лес, - решили разведчики. А десантница Шура Гарбузова прямо сказала:
- Нам до зарезу нужны верные люди в Сеще! Найдутся?
- Найдутся! - ответила Мария Иванютина.
Так установила группа Ани Морозовой связь с разведчиками Аркадия Виницкого и с командирским партизанским отрядом Рощина. Встретившись через несколько дней с Шурой Гарбузовой в Сердечкине, Аня договорилась, как и когда выведет Женю из Сещи. Тут же она получила первые задания от Аркадия.
- Но кому же Аня раньше, зимой, передавала сведения? - удивлялись в те дни Женя и Вера. - Если другим партизанам, то зачем надо было искать Рощина?
Но подруги молчали, ни о чем не спрашивали Аню.
…Вечером в коридоре послышались шаги. Аня прислушалась. Может быть, это Вера? Нет, она дежурит на кухне…
В комнату Морозовых без стука вошел рыжий немец с рослой эльзасской овчаркой. Аня похолодела, услышав, как звякнуло что-то в боковушке.
- Где юда? - спросил немец, скаля ослепительно белые зубы. - У вас живет юдише фрейлейн?
Он посветил фонариком на кровать, где спали сестры Морозовы, - Аня с Тасей головой в одну сторону, Таня с Машей в другую.
- Да, - замерев у стола с керосиновой лампой, с портняжными ножницами в руках, ответил отец Ани. - Она жила у нас. Это было давно. Мы не знали, что она еврейка. Она ушла к родным в Смоленск.
Таня нагнулась, подхватила кошку, выгнувшую спину горбом и зашипевшую на собаку.
- В Шмоленгс? - расхохотался немец, обнажив не только зубы, но и розовые десны. - В гетто? Колоссаль.
Собака ткнулась было к боковушке. До отказа натянулся поводок. Жизнь всей семьи Морозовых висела на волоске, но тут за окном послышался звон - в поселке били по рельсу, звали солдат авиабазы на ужин. Овчарка заскулила, облизываясь и оглядываясь на хозяина. А тут Таня еще, Анина сестра, сбросила с кровати свою любимую кошку.
- Эссен! Эссен! - сказал немец собаке и, посмеиваясь, оттащил своего пса от кошки и вышел вон.
- Ты счастливая, Женя, - прошептала Аня подруге, зайдя в боковушку. - Ты, верно, в рубашке родилась. Ведь ты завтра будешь в лесу, у партизан! А мне здесь надо оставаться, среди немцев, стирать на них, улыбаться им, терпеть унижения…
…Четырнадцатого мая Женю переодели в Анино платье. Женя накинула на черные косы Анин платочек, надела Анины туфли. Сестры Ани - Таня и Маша - вывели ее из дома, средь бела дня провели по поселку, называя ее Аней… Каждый шаг давался Жене с огромным трудом - ноги ее сильно опухли. На краю Сещи их поджидала настоящая Аня. Она проводила Женю в деревню Новое Колышкино. Там их ожидали четверо советских военнопленных во главе с Тимом Поздняковым, бежавших от гитлеровцев, которые заставляли их работать на Сещинской авиабазе ремонтниками, - политрук Василий Прохоров, Анатолий Тарасов и Иосиф Аранович. Вместе с этой четверкой Аня и Женя пришли в Клетнянский лес, к партизанам Рощина, где она перестала наконец быть Женей, а стала снова Аней Пшестеленец.
В землянке с Аней долго, с час или два, разговаривали партизанские разведчики.
В отряде Рощина Аня договорилась об установлении регулярной связи с разведчиками отряда. Когда Женя хотела отдать Ане ее красный шарф, Тим Поздняков предложил использовать этот шарф как предметный пароль.
- Мы еще не знаем, Аня, кто именно придет к тебе от нас в Сещу. Может, и Женя, когда поправится, а может, и не Женя. Так вот, наш связной придет к тебе в этом шарфе. И ты сразу узнаешь, что это наш человек. Договорились?
Аня вернулась в Сещу усталая и задумчивая - разведчики дали ей новое и очень трудное задание. Аня не знала, удастся ли ей выполнить его.
Через несколько дней к Ане - она стирала дома белье - постучалась незнакомая девушка с Аниным красным шарфом на шее. Это была связная Рощина - Маруся Кортелева из Шушероза.
- У вас не найдется соли сменять на муку?
Маруся, получив у Ани разведсводку, отнесла ее в "почтовый ящик", в тайник на болоте Сутоки, за сосняком около деревни Будвинец. Туда по ночам из лесу приходили за разведсводкой Тим Поздняков, Андрей Тарасов или Шура Гарбузова.
Вскоре Маруся подключила к этой работе своего брата Ивана Кортелева. Встречались чаще всего на явочной квартире Сенчилиных, реже в домике Варвары Киршиной. Встречались так часто, что связные совсем с ног сбились, и рощинцам пришлось выделить Кортелевым коня с повозкой. На этой повозке Иван один или с меньшим братом Петей возил будто бы родичам в Сещу то дрова, то ячмень, а под дровами или в мешке ячменя провозил и письма подпольщикам. Не раз в обратный путь он прихватывал вместе с разведсводками оружие и патроны для партизан.
Поначалу связисты попробовали пробираться в "мертвую зону" без пропусков - по кустикам да овражкам, по межам да жнивьям. Но таких почти всегда вылавливали патрули и охранники. Вскоре, однако, Аня многих снабдила пропусками из сещинской полиции с печатями и подписями начальников, все честь честью, как полагалось при "новом порядке". Откуда такая благодать, такая манна небесная, никто, конечно, у Ани не спрашивал. И так связники ходили и ездили летом, ходили и ездили зимой, в мороз и пургу. Причем не за деньги делали они эту самую трудную и опасную в своей жизни работу.
2. "Желтый слон"
Да, Сашок опять видел вагон с "желтым слоном"! Эта весть, переданная Аней Морозовой по подпольному "телеграфу", долетела до лагеря Рощина, в котором обосновал свою "радиорубку" Аркадий Виницкий. Аркадий немедленно зашифровал радиограмму: "Замечен еще один железнодорожный вагон с "желтым слоном"…"
Радиограмму приняли и расшифровали в штабе 10-й армии. "Десятка" тотчас размножила секретную радиограмму и направила ее и в штаб фронта, и в ставку Верховного Главнокомандующего, где очень интересовались "желтым слоном".
Еще бы! Этот "желтый слон" мог принести новые неслыханные страдания миллионам мирных советских граждан, мог убить и искалечить сотни тысяч солдат, сделать войну еще более жестокой и бесчеловечной. Ведь этот "слон" мог в несколько минут уничтожить целую дивизию. Он душил, ослеплял. Он отравлял воду и землю. Он поражал или только легкие, глаза, кожу человека, покрывая ее страшными нарывами и язвами, или же весь организм сразу.
Бросить на чашу военных весов "желтого слона" - вот о чем думал Гитлер.
Саша Барвенков, бесшабашный четырнадцатилетний беспризорник, бывший детдомовец, занесенный военным ураганом невесть из каких мест в Сещу и ставший верным помощником Ани Морозовой, первым сообщил о диковинной эмблеме, о "желтом слоне" на запломбированных вагонах, прибывших из Германии на сещинскую ветку прифронтовой железной дороги.
- Хотел подобраться поближе, - доложил Сашок Ане, - да охрана больно сильна. Вся ветка оцеплена.
Получив впервые донесение о "желтом слоне", Аркадий Виницкий не придал ему особого значения. С "желтым слоном" ему еще ни разу не приходилось сталкиваться, другое дело - "медведи", "зайцы", "гончие"…
Военный радист лейтенант Аркадий Виницкий попал в окружение под Брянском. В Брянском партизанском отряде Виноградова он, сконструировав радиопередатчик, связал отряд с Большой землей. Первого апреля 1942 года он переправился по заданию "Десятки" через Десну и вскоре прибыл в паргизанский отряд Рощина. Базируясь в этом отряде, он вел с его помощью разведку Сещи, Дубровки, Рославля. В начале лета в Клетнянский лес стали прилетать самолеты с Большой земли. Они чаще сбрасывали партизанам грузовые тюки с боеприпасами и продовольствием, но иногда садились на лесные партизанские аэродромы. Кстати, на первом же "кукурузнике" улетел летчик Дмитрий Чернокнижный…
Наше командование, услышав о появлении "желтого слона" между Рославлем и Брянском, потребовало от Аркадия дополнительных сведений. Из радиограммы "Десятки" Аркадий понят, почему Большая земля заинтересовалась "слоном".
"Желтый слон" - символ химической войны - был эмблемой "дымовых" частей вермахта, его химических войск.
Аня вскоре сообщила о новых вагонах, меченных "желтым слоном", о появлении в Сеще подразделений химических войск с желтыми погонами.
"Ясно! - подумал Аркадий, получив это важное донесение и спешно зашифровывая радиограмму-молнию. - Хотят прорвать фронт с помощью отравляющих веществ. Каких ОВ? Стойких (иприт, люизит) или нестойких (фосген, синильная кислота, хлор)? А может быть, в вагонах не только снаряды, но и химические авиабомбы? Может быть, Гитлер готовит газовый налет на Москву?.."
От одной этой мысли кровь стыла в жилах.
А тут новая разведсводка Морозовой: "В Сещу привезли кислородные баллоны и маски. Говорят, для высотной бомбежки Москвы!.."
Через несколько дней Шура принесла от Марии Иванютиной еще более важные данные, добытые подпольщиками: немецкое командование приступило к выдаче солдатам и офицерам противогазов новейшего образца.
"Неужели мы находимся на грани химической войны?" - взволновался Аркадий, посылая в эфир свои позывные.
Командование запросило: "Нельзя ли добыть и переправить на Большую землю новый немецкий противогаз? Вышлем самолет…"
Это было очень ответственное задание. И выполнил его все тот же Сашок - юный подпольщик Саша Барвенков.
…Саша Барвенков уже два часа слонялся по станции. Похож он был на беспризорника, каких много развелось на оккупированной территории, где распались многие семьи и все детские дома. Ходил он оборванный, грязный, босой и для пущей наглядности носил нищенскую суму с объедками. Ходить по станции было далеко не безопасно. Немцы уже много раз устраивали облавы на беспризорников, допрашивали, отправляли мальчишек и девчонок неизвестно куда. Сашок уже дважды убегал из рук немецких охотников за беспризорниками. Немцы отлично знали, что партизаны используют подростков, посылая их в разведку под видом побирушек, и потому отправляли их в лагеря смерти. Сашок держался подальше от патрулей, часовых и щитов с надписью "Ферботен!" и одновременно всюду высматривал солдат с круглыми металлическими коробками на правом боку.
Первое время он надеялся, что какой-нибудь не слишком бдительный фриц оставит на пяток минут коробку с противогазом в машине или на мотоцикле, но солдаты, видно, получили строгий приказ не расставаться с секретными противогазами. Эх, если бы иметь рядом верного дружка - дружок бы отвлек внимание немца, представление какое устроил, а уж он, Сашок, тут бы не сплоховал. Ловкость рук и никакого мошенства.
Сашок не хотел мозолить глаза немцам на вокзале, хотя в толчее на перроне он легче мог бы совершить задуманную операцию. Противогазные коробки у немцев висят на ремешке, перекинутом через левое плечо. В кармане он нащупал подобранную им где-то старую зазубренную бритву из Золингена, которую он отточил чуть не до прежней остроты на оселке. Чик-чик - и ремешок капут. Ну, а если фрицы заметят и застукают его? Пиф-паф - и Сашок капут! Да, такого трудного задания Аня еще не давала ему. Куда проще было считать пушки и танки. Сашок умеет не только считать - недаром шесть классов кончил. Он и в типах танков разбирается, и в калибрах орудий. А вот ловкости рук он не обучен.
Счастье улыбнулось Сашку, когда он, приуныв, добрел до солдатского клуба. У входа в клуб стояли трое солдат с противогазами. Они выписывали ногами кренделя и, громко ругаясь, считали замусоленные марки. Заинтересованный Сашок подошел поближе. Но солдаты, обнявшись, пошли обратно в свой клуб - видно, наскребли еще на несколько кружек пива или рюмок шнапса.
Не успел Сашок вновь приуныть, как из клуба вышел унтер с Железным крестом и усиками, как у фюрера. Тоже с противогазом и тоже пьяный. Он подошел неверной походкой к мотоциклу у телеграфного столба. Неужели уедет, умчится? Нет, унтер решил закурить. Достал пачку сигарет. Сашок уже курил такие - "Юнона". Он быстро огляделся. Немцев кругом немало, но надо действовать.
Сашок с разбегу задел за локоть унтера. Тот рассыпал сигареты. Унтер ухватился за столб и, ругаясь, стал собирать сигареты в траве у дороги. Сашок кинулся помогать. Унтер замахнулся на него, но Сашок, увернувшись, протянул ему подобранные сигареты, стал подбирать остальные. Сашок, озираясь, зашел за спину унтера и отчаяннейшим усилием воли заставил себя открыть коробку, в один миг вытащить противогаз и опустить его в свою нищенскую суму. В следующий момент он достал из той же сумы кирпич, завернутый в лопухи, и сунул его в коробку. Унтер, кряхтя, выпрямился. Сашок подал ему еще три сигареты и показал пустые ладони - все, дескать. Унтер дал ему раздавленную сигарету и зигзагами умчался на мотоцикле, увозя с собой кирпич в лопухах.
Вскоре сещинские подпольщики сообщили: машины и вагоны со зловещей эмблемой укатили на запад.
Разумеется, не один этот кирпич убил грозного "желтого слона". Гитлер не решился бросить "слона" в бой: благодаря бдительности многих наших разведчиков наше командование вовремя приняло предупредительные меры. В войне нервов, связанной с угрозой применения химического оружия, нам помог, конечно, и противогаз, добытый подпольщиками, переправленный партизанами и летчиками на Большую землю. Получив этот противогаз, наши специалисты узнали не только, какие отравляющие вещества намеревался Гитлер пустить в ход, но и какие нужно принять защитные меры.
…За отлично выполненное задание Виницкий передал благодарность всем подпольщикам Ани Морозовой.
- Но Аркадий просит помнить, - сказала Ане Шура Гарбузова, - самое главное - аэродром