II. ОНИ ИСКАЛИ ДРУГ ДРУГА
1. "Странные немцы"
Услышав незнакомый мужской голос во дворе, Евдокия Фоминична поставила ведра, повесила коромысло на стену и выглянула из сеней. У крыльца соседнего дома стояли немцы. Их было четверо. Все без оружия - в районе авиабазы немцы смело ходили днем без оружия, - деревня Кутец окружена большими немецко-полицейскими гарнизонами, и находится она всего километрах в двух от Сещинского аэродрома.
- Фарбе, матка? - спрашивал соседку один из немцев. - Добрая сухая краска! На яйки меняем, на сало, хлеб… И нафта - керосин у нас есть.
- Нет у нас хлеба, - угрюмо сказала проходившая мимо крестьянка. - Все ваши забрали - и хлеб, и кур, и поросят.
Евдокия Фоминична подумала: "Краску нигде нынче не купишь. И керосин для мигалочки нужен, всё лучше лучины! Но что за странные немцы? Не грабят, а меняют…"
- Я тоже возьму! - несмело крикнула она и сама была не рада, когда немцы, взяв у соседки лукошко яиц в обмен на краски, гурьбой двинулись в ее избу.
Все падало у Евдокии Фоминичны из рук. Достала она бутылку с посудника, а сама глаз не спускает с немцев. Как на грех, дочки Евдокии Фоминичны не успели спрятаться. За трех младших мать не так боялась, как за Таню. Тане шел семнадцатый год, и такой обещала она стать красавицей, что страшно было выпустить ее в это лихолетье на улицу. Евдокия Фоминична старалась похуже одевать дочь, но и в лохмотьях Золушки не могла девушка уберечься от масленых взглядов гитлеровцев. Вот и сейчас один из немцев загляделся на Таню. Ни жива ни мертва сидела она у окошка. Был этот немчик молод, круглолиц, с чубом вьющихся темно-русых волос и маленькими усиками. Всем с виду хорош парень, кровь с молоком, крепок, плечист, да подальше надо Таню держать от этих охальников.
Отлив керосину из бутыли, Евдокия Фоминична стала отсчитывать яички, как вдруг в сенях загремели пустые ведра, кто-то матюгнулся хриплым голосом и дверь с треском распахнулась. В избу ввалился человек в затрепанной солдатской форме вермахта, с винтовкой-трехлинейкой и грязно-белой нарукавной повязкой. Увидев немцев, он тут же вытянулся, неуклюже отдал честь.
- Ты Ващенкова Авдотья? - спросил он хозяйку.
- Васенкова я, - поправила она полицая. - Евдокия Фоминична.
- Так, так! Комишаровы родштвеннички! - шепелявил полицай. - Родня партизанская. Думаешь, не знаю, што Гришка Мальцев - комиссар партизанский - мужика твоего брательник? Вот скажу сейчас им…
Немцы обменялись понимающими взглядами, быстрыми и многозначительными, внимательно поглядели на испуганную Евдокию Фоминичну. Чубатый присел на скамью рядом с Таней, словно собирался остаться надолго.
- Уж я за вас возьмусь! - грозил полицай, выписывая ногами кренделя, дыша Евдокии Фоминичне в лицо самогонным перегаром. - Танька у тебя - пацанка, а тоже у большевиков выслуживалась, окопы на Десне рыла! Все знаю!.. Мы вам души-то повытрясем! Хоша… ежели шамогонки найдете, то и повременить можно…
- Да ты сам окопы на Десне рыл!.. - проговорила Евдокия Фоминична.
Чубатый немец встал вдруг со скамьи и решительно шагнул к полицаю.
- Не свое дело занимайся! - нахмурясь, сказал он резко на ломаном русском языке. - Вы из "баншуц" - железно-дорожная охрана? Свое дело знай! Эти люди - мы сами заниматься! Идите! Раус, обершнелль.
Ошарашенный полицай козырнул и поспешил убраться вон. "Вот попала! - со страхом подумала Евдокия Фоминична. - Из огня да в полымя! Пропади пропадом эта краска, этот керосин!"
Немцы заулыбались, когда полицай вышел, а чубатый подошел к Евдокии Фоминичне и сказал мягко:
- Не бойтесь, матка! Мы не немцы, а поляки с аэродрома. Видите, погон нет, эти повязки на рукавах?.. Вот, берите всю краску. Мы вам и керосину еще принесем. Давайте знакомиться - я Вацлав Мессьяш. А это мои друзья-Тыма, Маньковский, Горкевич… Если разрешите, мы будем к вам заходить.
С того дня часто стали захаживать поляки в деревню Кутец к Евдокии Фоминичне. Чаще всех - Вацлав, которого скоро все звали по-русски Васей. Молча глядел он на Таню Васенкову, глядел и вздыхал. И то сбривал усики, то снова отпускал их - никак не мог решить, нравятся они Тане или нет. Нередко и все настойчивее пытался расспросить он Евдокию Фоминичну о партизанах. Молчала Евдокия Фоминична, приглядывалась…
Давно приглядывалась к полякам и Аня Морозова… Их привезли в Сещу в хмурый день поздней осенью сорок первого года, когда на изрытое снарядами и бомбами аэродромное поле лег первый снег.
Поляков заставили впроголодь работать на аэродроме столярами, плотниками, каменщиками, малярами, чернорабочими. Они вошли в строительный батальон Организации Тодта - сколоченной гитлеровцами огромной армии подневольных рабочих почти из всех европейских стран. "Вам здорово повезло, - говорили полякам гитлеровцы из управления полевых строительных работ люфтваффе, - фюрер позволил вам помогать армии-победительнице, а вашу Познанщину присоединил к великой Германии. Мы с вами граждане одной империи! Арбайтен! Работайте во славу тысячелетнего третьего рейха!.."
И поляки работали. Поселок отнесся к этим нелюдимым, подавленным, замкнутым людям настороженно, с подозрением: "Вот так братья-славяне - на Гитлера ишачат!"
Однако до Ани Морозовой вскоре дошел слух, что один из поляков - Ян Маньковский подбил своих соотечественников на забастовку. Работая зимой на аэродроме, поляки пообтрепались. Когда ударили знаменитые морозы того года, они оказались чуть ли не босыми, им приходилось обматывать ноги в опорках соломой. В метель и стужу, когда руки примерзали к металлу, немцы заставляли работать этих полураздетых и полуразутых людей на открытом всем ветрам летном поле. Маньковский потребовал, чтобы немцы выдали полякам "анцуг" - одежду. Комендант аэродрома капитан Арвайлер скрепя сердце согласился на это, выдал всем полякам форму люфтваффе без погон и без знаков различий, Маньковскому баулейтер - начальник строительных работ - отмерил в придачу пятнадцать палок, чтобы отбить охоту у строптивого поляка к подстрекательским действиям. "Арбайтен! - приговаривал он. - Работай!"
Все это Аня рассказала партизанам в Клетнянском лесу.
Рощинцев в это время в Клетнянском лесу не оказалось - Командирский отряд ушел к линии фронта. Теперь с Аней держал прямую связь командир молодого, вышедшего весной в лес партизанского отряда - Федор. Покидая лес, рощинцы передали Федору Данченкову все свои связи. С Большой землей Данченков держал связь по рации недавно выброшенного в Клетнянский лес лейтенанта Майдана, командира разведгруппы из штаба Западного фронта.
- Значит, на базе у них целый интернационал, - задумался капитан Данченков. - Это хорошо, что вы решили связаться с поляками. Не может быть, чтобы поляки по своей охоте на Гитлера работали. Где они живут? В авиагородке? В казарме с немцами?
- Нет, в Первомайском переулке, в пустом доме, - ответила Аня. - Хозяева этого дома куда-то бежали от бомбежек.
- Вот удача! - Данченков посмотрел за окно в черную ночь. - Интересно, чем они дышат? Слышь, Анюта! Мы вот что надумали…
Аня внимательно слушала Данченкова. Уже все в округе знали этого бесстрашного партизанского командира, знали, что он свой человек - родился недалеко от Сещи, в Дубровском же районе, в деревне Жуково, - окончил Киевское артиллерийское училище. Данченков командовал гаубичным дивизионом во время советско-финской войны, вступил на Карельском фронте в партию, после "финской" приезжал на родину с медалью "За отвагу". В сорок первом артдивизион Данченкова дрался с гитлеровцами в Белоруссии, потерял в неравных боях с немецкими танками и авиацией больше половины людей и техники. В октябре немцы окружили артдивизион. Оставшись без горючего, расстреляв все снаряды, Данченков взорвал свои гаубицы и повел уцелевших бойцов на восток. Под Вязьмой немцы разбили и рассеяли его группу. Сам Данченков был ранен. С неделю отлеживался он в копне сена, а потом, немного поправившись, решил пробраться знакомыми тропами через Брянские леса. По пути у него родилось новое решение: он видел на дорогах много оружия, встречал в деревнях сотни окруженцев. А что, если с этими людьми, с этим оружием ударить по врагу с тыла?
Всю первую военную зиму, скрываясь в родных местах, он закладывал базу будущего отряда. В отличие от большинства партизан, он и его первые помощники начали с создания подпольно-разведывательной сети, а потом уже, к весне, перед чернотропом, начали сколачивать отряд для выхода в лес. В отличие от других отрядов и разведгрупп, у Данченкова было огромное преимущество - и сам он и его помощники по разведке были местными людьми, воевали на родной земле, знали всех в округе.
Партизанский вожак Федор Данченков был один из тех десятков тысяч советских солдат и офицеров, которых Гитлер объявил уничтоженными в котлах под Вязьмой и Брянском…
И вот крестьянский сын Федор Данченков, думая о сыновьях польских крестьян, говорил Ане:
- Нет, не могу я поверить, что братья-славяне в охотку на немцев, на Гитлера, ишачат.
Прощаясь с Данченковым и Майданом под шум весеннего дождя в лесу, Аня сказала:
- Немцы в Сеще хвастаются: летают, мол, только немцы, а снаряжает их в полет, на борьбу с большевизмом, вся Европа.
- Вот мы и проверим, так ли это, - ответил капитан,
2. Люся тянет жребий
- Будем, девчата, жребий тянуть, - объявила Аня Морозова. - На дело идем нелегкое. Может, придется вести себя как кокетка какая-нибудь, с мужчинами заигрывать, флиртовать, если дело потребует. Может, даже вино пить и целоваться…
Смешливая Люся Сенчилина прыснула. Аня бросила на нее укоризненный взгляд. Паша и Лида потупились.
- Вот всегда ты так, Люська! Тебе все хиханьки да хаханьки! Провалишься - в гестапо будешь ответ держать? И нет тут, девчата, ничего смешного. Как ни противно, а не может разведчица волком на врага смотреть. Уметь, когда надо, улыбнуться, стрельнуть глазами - вот наше оружие.
Аня потупилась: у нее самой эти улыбки совсем не получались, ох и трудно давались они!..
Ане Морозовой было всего двадцать лет, но она чувствовала себя командиром, а это налагало большую ответственность, заставляло держаться собранно, строго. Ведь в ее руках жизнь стольких людей - подпольщиц, связных и всех их родных… Аня окинула взглядом подруг: кроме Люси, за столом сидели Лида Корнеева - она спокойно заплетала густую светлую косу - и первая красавица в поселке медлительная Паша Бакутина. Помимо присутствовавших, в подпольную группу Ани входили Саша Барвенков, Вера Молочникова, Варвара Киршина и Мария Иванютина. Всех членов своей группы Аня хорошо изучила, долго присматривалась к ним за последние военные месяцы. С одними в сещинскую школу ходила, с другими не один год жила по соседству, с Лидой училась на курсах бухгалтеров. Аня не сразу согласилась возглавить сколоченную ею группу. Она ссылалась на отсутствие опыта, говорила, что охотно выполнит любой приказ, но сама не умеет приказывать.
Сначала все это было похоже на игру. "Подберите себе клички, - сказали Ане в лесу, - разведывательные псевдонимы. Каждый подпольщик пусть знает лишь свой псевдоним. Только ты, Аня, будешь знать все псевдонимы". И вот Аня стала "Резедой", Сенчилина - "Лебеда", Киршина - "Роза", Бакутина - "Белена", Иванютина - "Люба Первая", Корнеева - "Люба Вторая".
Люся, Лида, Паша, Вера, тетя Варя, Мария Давыдовна… Это были очень разные люди, с разными характерами, к каждому нужен был свой подход. В одном они были одинаковы, одно их сближало - страстное желание начать борьбу с фашистами. Но хотеть бороться - одно, уметь - другое… Как покажут себя эти простые, такие знакомые, такие обыкновенные, ничем не примечательные, вовсе не героического вида люди на опасной, требующей недюжинного ума и крепкой воли разведывательной работе?
Люся сняла с гвоздя на стене старенькую парусиновую фуражку отца. Аня разорвала на четыре доли листок из тетради в косую линейку, на одной написала: "Идти". Крепко скрутила бумажки трубочкой, опустила в фуражку, перемешала. Тянули по очереди…
- Пусто! - выдохнула Лида Корнеева, раскрутив бумажку непослушными пальцами.
- Пусто! - сказала Паша.
- Идти! - едва слышно вымолвила Люся.
Улыбка сползла с побледневших Люсиных губ. До этой минуты жеребьевка казалась ей игрой. "Идти". От этого слова повеяло холодом. Идти на смерть Лебеде совсем не хотелось.
Аня Морозова с сомнением поглядела на подругу. Уж лучше Паша или Лида… Девятнадцатилетняя Люся, с первого взгляда кроткая, добродушная толстушка, была девушкой озорной, невыдержанной, вспыльчивой, необузданной на язык. Из-за такого ее характера, пожалуй, никто на Большой земле не направил бы ее на разведывательную работу. Но в тылу врага помощниками нашей разведки становились самые разные люди, нередко справлявшиеся со своими сложными обязанностями не хуже людей отборных, проверенных, специально обученных. Важно было иметь горячее, любящее Родину сердце, а опыт, закалка, знание врага приходили в борьбе.
Аня не на шутку боялась за Люсю. За ней нужен глаз да глаз. Сколько раз немцы с шумом, гамом и угрозами выгоняли Люсю с работы из-за неуживчивого ее нрава. Хорошо еще, что частей на авиабазе много, что многие из них постоянно сменяются и каждый штаб самостоятельно нанимает работниц.
Раз на кухне стал шеф-повар приставать к девушкам, что картошку чистили. Рукам волю дает, щиплется. Одна, другая - хи-хи-хи! - и увернется, а Люська взяла фаянсовую миску да изо всех сил хвать немца по жирной его спине! Немец-ухажер ответил ударом громадного кулака в лицо. Лебеда сообразила, что дело может кончиться скверно, побежала в штаб жаловаться, крик там подняла. Кое-как сошла Люсе с рук эта история.
Люське пришлось, правда, на новую работу в другую часть устраиваться - уборщицей. Офицера по найму рабочей силы отговаривали: "Не берите эту кошечку с острыми коготками! Жалуется, скандалит, даже дерется". Однако Люсина обаятельная улыбка, ее уморительный немецкий язык, от которого все немцы животики надрывали, опять сделали свое дело. Но урок ей не пошел впрок - работая уборщицей в казарме летчиков, она утащила у одного из них письма, патроны, документы, шоколад из чемодана. Ее счастье, что летчик не вернулся в тот день с задания. Везучая она. Как знать, может, и справится Лебеда с новым заданием…
Паша Бакутина внимательно разглядывала растерявшуюся Люсю. Светловолосая, курносая, быстрая как ртуть, Люська вовсе не дурна собой…
- У тебя, Люсек, очень симпатичная улыбка, - сказала она авторитетно. - Ямочки на щеках. И смеешься ты так заразительно. Есть в тебе эта самая изюминка. В тебя вполне влюбиться можно.
- Сказала тоже! - пробормотала Люся, краснея до ушей. - Больно нужны мне они! И я им тоже!..
Аня строго сказала:
- Жребий, девочки, пал на Люсю. Пусть она докажет, что мы ей не зря доверяем, пусть выполнит это новое задание. В лесу довольны нами: хвалят за противогаз и разведсводки. Связь, кстати, держим и через твоего, Люся, двоюродного брата - Тима Позднякова.
Тогда еще Аня не понимала, что ей совсем не нужно было посвящать всех членов группы во все свои дела.
- А вот данные об аэродроме, девчата, у нас бедноваты. Знаем о нем мы очень мало. Мы не сможем сами составить план авиабазы. Поэтому "Центр" предлагает нам завязать знакомство с солдатами и рабочими аэродрома. Москва интересуется всем: организацией службы ВНОС на авиабазе…
- ВНОС? А что это за служба? - спросила Паша Бакутина, широко раскрывая глаза. Паша, осиротев, приехала в Сещу, к тетке, перед самой войной. В отличие от сещинских жителей, она плохо разбиралась в авиационных делах.
- Служба воздушного наблюдения, оповещения и связи, - ответила без запинки Аня. - Затем нам надо разведать систему ПВО.
- Это мы знаем, - вставила Люся, - противовоздушная оборона, да?
Люся, окончив в Гжатске восемь классов, мечтала стать летчицей и долго обивала пороги летных школ в Сеще и Бежице.
- Надо регулярно сообщать в лес, какие самолеты базируются у нас в Сеще и сколько их, какая у них бомбовая нагрузка, сколько самолетовылетов сделали они за сутки, сколько самолетов улетело и сколько вернулось. Расположение укрытий, каждой щели - все, каждая деталь должна нас интересовать. Надо засечь зенитные батареи, узнать калибр зениток. Узнать, где спрятаны склады горючего и боеприпасов…
- И все это я должна узнать? - шепотом спросила ошарашенная Люся. - Ой, девочки, да я и не упомню всего.
- Ничего, Люся! - храбро заявила Паша. - Я буду тебе помогать. Мне что - я ведь одна, а у вас обеих большие семьи - чуть что, всех расстреляют.
Молодец, Паша! Для начала надо узнать номера прибывших недавно авиачастей. На это нам дают всего неделю. Мало? На войне дорог каждый час. Знаю - это трудно, почти невозможно. Но мы обязаны помочь нашим. Так что придется начать сегодня же.
- Прямо сейчас? - проговорила Люся упавшим голосом.
- Да, сейчас! - твердо ответила Аня. - Темнеет уже. Только вам надо сначала приодеться, расфуфыриться, красоту навести.
Люся и Паша, не теряя времени, сели перед зеркалом, стали "наводить красоту" - примеряли серьги и бусы Люсиной мамы, какую-то пропахшую нафталином косынку…
В эту минуту на бреющем полете, словно над самой крышей, с ревом и грохотом пролетел бомбардировщик "Хейнкель-111". От гула моторов затряслись стены, зазвенели стекла окон. Девчата переглянулись - это было похоже на грозное предупреждение…
- Чудаки они там в лесу, - проворчала Люся. - Может, они думают, что я окончила Военно-Воздушную академию имени Жуковского? Как это можно быть разведчицей среди немцев без всякой подготовки?
- Вот я и журнальчик ихний модный прихватила, - сказала Аня. - Надо знать, какие у них иностранные моды…
Аня достала из кармана жакета вчетверо сложенный немецкий журнал мод. Девчата вскочили, обступили Аню, стали рассматривать фотографии полуголых красоток с затейливыми прическами, в вечерних платьях, разных немок в костюмах с подбитыми ватой плечами.
- Ну чисто принцессы все! - упавшим голосом проговорила Паша. - Куда нам до них!..
- Что?! - возмутилась Люся. - Подумаешь! Плевала я на этих фашисток! Да я себе такую прическу отчебучу! С чел-чой! Прима! Люкс! Сам комендант втюрится! Честное пионерское.
- Ой ли! - вздохнула Паша. - Пойди завлеки иностранного мужчину в таком тряпье. Ну, кто на нас таких посмотрит?
- У нас ведь все хорошее закопано, - пожаловалась Люся. - В яме у меня совсем новый белый костюмчик имеется и даже немножко довоенной губной помады.
- Вот еще! - всплеснула руками Паша Бакутина. - Знаешь, кто сейчас красится? Только "немецкие овчарки"! Я нарочно замарашкой хожу, чтобы не лезли черти немые!..
- Это нас не касается, - возразила Аня. - У нас особое задание! А может, тебе, Люсек, завивку сделать? Щипцы-то у тебя есть.
- Щипцы где-то валялись. Щипцы-то я вмиг разогрею - в печке жар еще есть. А что, если эту вышитую кофточку надеть? Нет, девочки, как хотите, а я не пойду на позор…
- Брось, Люсек! Ты же жребий вытянула.