Ян Большой сунул скомканную майку в патефон.
- Нам ведь запрещают танцевать с русскими. Ферботен! - сказал он.
- А мы что, не люди, что ли? - вспыхнула Люся.
- Начхать мне на… - начал было Ян Маленький.
- Тише ты, дылда! - остановил его Ян Большой.
- Кем вы были до войны? - спросила Паша Яна Большого, танцуя с ним.
- Мураж… Каменщиком, панна Паша. Семь лет в школе учился, потом два года в строительном техникуме, потом пришли немцы…
- А ваши товарищи?
- Тоже рабочие парни.
Паша перестала танцевать, подошла к столу, подняла недопитую чашку:
- За хозяев дома - за рабочих парней! - проговорила она, волнуясь.
Ян Большой посмотрел Паше прямо в глаза:
- Не пахнет ли от этого тоста, панна Паша, политикой?
- Вот те на! Политикой пусть Риббентроп с Молотовым занимаются.
Наморщив лоб, не сводя глаз с Паши, Ян Большой медленно и раздельно произнес:
- Хорошо! Выпьем за рабочих парней! Только не за тех, которым Гитлер винтовку сунул в руки. Выпьем за хозяев этого дома, которые куда-то убежали! Янек! Люся!.. Где они? Тоже сбежали? Вот это блитц!..
Паша деланно улыбнулась, бросая тревожные взгляды на дверь.
Люся и Янек, стоя рядом на крыльце, помолчали, прислушиваясь к граммофонной музыке, к рокоту моторов на аэродроме, к приглушенным звукам майской ночи, следя глазами за лучами прожекторов.
- Свежо что-то, - передернув плечами, сказала Люся, не зная, как завязать разговор.
- Вернемся, панна Люся?
- Нет, нет! Там душно.
Из дома вышли Паша и трое поляков.
- Пора домой, Люсек, - сказала Паша.
Над поселком делало вираж, набирая высоту, звено одномоторных "мессеров"…
Они встречались потом почти каждый вечер. Встречались, несмотря на позднее возвращение с работы. Несмотря на то что немцы запрещали полякам общаться с русскими. Несмотря на молчаливое неодобрение жителей поселка.
Это было на третий или четвертый вечер Люсиного знакомства с Яном Маленьким. Она шла с ним по улице. Молодой поляк галантно поддерживал паненку под правую руку, чтобы удобнее было козырять немцам, если те повстречаются на пути. Яну все больше нравилась эта веселая, улыбчивая русская девушка.
Ночь была лунной, светлой. В роще у аэродрома заливался соловей.
- Хорошо поет! - мечтательно произнес Янек. - Четыре колена! Поет себе, заливается. А сколько их в березовой роще у аэродрома! В роще - склад авиабомб, горючее, зениток больше, чем деревьев, а ему что! Бомбы и соловьи…
- Зенитки? Бомбы? - переспросила Люся.
- Да, а он поет о мире, о счастье, о любви…
На аэродроме взревели мощные авиамоторы "фокке-вульфов". Всплески ракет озаряли черные кроны деревьев. Пахло молодой листвой, сиренью.
- Это был чудный вечер, панна Люси, - говорил Ян. - Паненка слични танчи… отлично танцует. Нам было так смутно… как по-русски? Так тоскливо одним…
- Вот я и дома, - ответила Люся, искоса, снизу вверх, поглядывая на него.
Неправильно истолковав этот взгляд, Ян Маленький хотел было обнять паненку и уже несмело обвил одной рукой за талию, но Люся оттолкнула его руку, замахнулась… Еще мгновение - раздался бы звонкий звук пощечины, но Люся вовремя опомнилась, опустила руку, поспешно улыбнулась поляку.
По улице, щелкая кнутом, ехал, стоя на телеге, молодой вихрастый парень. Люся узнала его. Это был белобрысый и губастый Ванька Алдюхов из Плетневки. Алдюхов тоже узнал Люсю и, окинув презрительным взглядом, дерзко, с вызовом, издевательски пропел:
Молодые девушки немцам улыбаются,
Позабыли девушки о парнях своих…
Люся вспыхнула. Ей захотелось кинуться вслед за парнем, оскорбившим ее, отодрать нахала за вихры. Она пыталась успокоить себя: ведь Алдюхов не знает, почему она гуляет с этим человеком в немецкой форме. И никто не знает. Неужели ее будут теперь все презирать, как этот противный Алдюхов?! И вовсе Янек не немец! Вот и повязка поляка на рукаве у него!..
- Он вас дразнил? - спросил Ян. - Я догоню его?
- Не смей! И поделом дразнил.
- Какой я немец! - точно отвечая ее мыслям, горько проронил Ян.
На востоке глухо прогремел гром, заморгали неяркие сполохи - то ли майская гроза, то ли фронтовая артиллерия…
- Может, зайдем к нам? - сказала Люся поляку, поднимаясь на крыльцо. - Мамы дома нет. Брат с сестрой спят - они маленькие. Посидим, поговорим…
Войдя в горницу, Люся бросила быстрый взгляд на цветастую ситцевую занавеску, разделявшую комнату на две половины. От Люси не укрылось, что занавеска, будто от сквозняка, едва заметно дрогнула. - Вот здорово! - весело воскликнула Люся. - Мы одни! Мамы долго не будет, Она в деревню на менки, за картошкой пошла…
Ян Маленький с удивлением поглядел на Люсю. Странно ведет себя эта паненка: то поманит, то оттолкнет. Впрочем, девушки, кажется, все такие…
Это хорошо, что мамы нет. Ян и вправду побаивался Люсину маму. Он слышал вчера, проводив Люсю домой, как Анна Афанасьевна устроила дочери скандал в сенях: "Опять с басурманом шлялась! Да что на тебя нашло такое, бесстыжая!.."
Ян несмело присел, сняв пилотку, на деревянный диван. Люся зажгла лучину. Стучали ходики на стене.
- Я вижу, у вас бензина нет для лампы, - сказал Ян, - так я для вас на аэродроме стащу…
Яну больше всего на свете в тот вечер хотелось поцеловать Люсю. Впервые позволила она ему обнять себя. Она о чем-то спрашивала его.
- Так этот майор улетел, - говорила Люся. - Может, знаете - усатый такой. А я, как на грех, забыла номер летной части, той, штабу которой уборщица требуется. Да вы совсем не слушаете!..
- Дужо… много есть новых, - равнодушно ответил Ян, держа в руке руку Люси. - Да я ими не очень интересовался.
- Как же мне быть? Забыла, совсем забыла я этот проклятый номер! - с расстроенным видом повторяла Люся.
- Может быть, тридцать один дробь двенадцать-Висбаден? - спросил Ян Маленький, поглаживая кисть Люсиной руки. - Это штаб аэродрома: тридцать один - номер части, двенадцать - номер военно-воздушного округа. Комендант и он же командир штабной роты - капитан Арвайлер.
- Нет, нет! Совсем не тот номер! - почти радостно воскликнула Люся. Ее обостренный волнением слух уловил скрип карандаша за занавеской.
- Еще зимой, - продолжал поляк, - из Брянска сюда прибыл новый штаб - штаб авиабазы или, вернее, штаб частей аэродромного обслуживания сещинской зоны. Это теперь самый главный штаб здесь. Начальник-полковник Дюдэ, заместитель - подполковник Грюневальд.
- А номер? - затаив дыхание спросила Люся.
- Номер двадцать один дробь одиннадцать-Брянск.
- Опять не тот! - еще радостнее воскликнула Люся.
Поляк называл номера воздушных эскадр, зенитных дивизий и корпусов, а Люся твердила:
- Нет, нет! Совсем не тот номер! - И отодвигалась от Яна. - Ну, не надо, Ян. Какие вы все, мужчины!.. Я прошу помочь, а вы…
- Номера других частей я не знаю, - сказал наконец Ян Маленький. - А знаете, панна Люся, лучше вам не узнавать номера частей. Это очень опасно.
- Опасно? Да почему?..
Ян и сам не заметил, как назвал все номера частей, которые только знал. Когда он спохватился, было уже поздно. Тут, к его радости и удивлению, Люся сама поцеловала его в щеку.
Мог ли Ян Маленький знать, что Люсина мать, сидя на кровати за занавеской, записала все номера, названные Яном! Мог ли он знать, что Аня Морозова, проведя "разъяснительную работу" с Люсиной мамой, рассказала ей, почему Люся гуляет с поляком.
Вскоре Люся выпроводила гостя и, заперев за ним дверь, бросилась к матери за занавеску.
- Ура, мама! - ликующе воскликнула она, целуя мать. - Победа! Мы выполнили задание.
Утром по дороге в военный городок, куда они шли с тазами и ведрами стирать белье, Люся доложила Ане о первом успехе.
- Молодец, Люсек! Видишь, не боги горшки обжигают! Но это только начало.
- Что?! Нет уж! Это начало и конец! Сначала меня мать по щекам отхлестала - за то, что с басурманами путаюсь…
- Так я же все объяснила Анне Афанасьевне! Она у тебя вполне сознательная, в текущем моменте разбирается. Она ведь уже помогает тебе…
- А вчера мальчишки мне гадости кричали. Соседи плюются. Того и гляди, дверь дегтем вымажут. Им тоже всё объяснишь?
- Эх, Люська! Сдрейфила?
- И вовсе я не сдрейфила.
- Ты же не меня подводишь, а партизан и летчиков наших.
- Ладно уж! - помолчав, со вздохом проговорила Люся. - Говори, что делать, Анька-атаман.
- Свидание своему кавалеру на сегодня назначила?
- Какой он мне кавалер?? - краснея, возразила Люся. - Мундир его видеть не могу. Ведь все это понарошку. Назначила, раз для дела нужно. - И, совсем смешавшись, тихо добавила: - А парень он вроде неплохой…
- Вечером, Люся, - чуть торжественно сказала Аня, - ты пустишь в ход наш главный козырь!..
2. "Вы у меня в руках!"
Стоя в казарменном дворе поодаль от других прачек, Аня и Люся выжимали выстиранное белье. Люся была в смятении. У Ани был решительный вид.
- Нет, Аня! - тихо сказала Люся. - Не могу я так. Некрасиво как-то. Он с чистой душой… все, что знал, выложил, а мы его пыльным мешком из-за угла?..
- Припрешь его к стенке, вот и завербуем его.
- Неудобно, не смогу я…
- "Некрасиво", "неудобно"! А на Гитлера ишачить - удобно, красиво? Да ты что - влюбилась в него, что ли?
- С ума я еще пока не сошла! У него фашистский знак на груди! Просто стыдно как-то…
- Стыдно?! Ты эти нежности брось! И помни - не такое сремя, чтобы амуры разводить. Сердце на замок, слышишь, Люська?
- Да слышу. Что я - дура, что ли?
- То-то! Сердце на замок и ключ выброси.
Они долго молчали. Слышался только стук вальков. Пахло прачечной, немецким мылом.
- Смотри, Люська! - торжествующе прошептала Аня, показывая ей пробитую пулями, залитую кровью нижнюю рубашку. - Небось с покойника.
В глазах у Люси заблестели вдруг слезы.
-. Ой, Аня! И когда эта проклятая война кончится?
…Ян Маленький, как он рассказал потом Люсе, весь следующий день думал о ней. Он вспоминал ее улыбку, ее звонкий смех, лукавые, с хитринкой глаза, мальчишечьи озорные манеры. В этот день Ян Маленький впервые увидел, что трава под бомболюком "хейнкеля" по-весеннему зелена и по-весеннему лучится и играет солнце на остекленном носу "хейнкеля", заносчиво торчащем из капонира.
Весь день поляки перекрашивали отремонтированные самолеты, окрашенные светло-серой зимней краской. Ян Маленький красил нижнюю часть самолета небесно-голубым аэролаком с серыми разводами. Это для того, чтобы самолет, когда на него смотрят снизу, сливался с небом. Ян Большой красил верх самолета оливково-зеленым аэролаком с голубыми прожилками, чтобы самолет, увиденный сверху, сливался с зеленью лесов и полей. Стефан Горкевич красил носы "Фокке-Вульф-190" синим аэролаком, носы "юнкерсов" - красной краской, кончики черных трехлопастных винтов - желтой. Самая противная и мерзкая работа досталась Вацлаву - он подновлял черным аэролаком черные кресты на плоскостях и фюзеляжах и свастику на вертикальном стабилизаторе. Другие маляры-поляки выводили на фюзеляжах и нижней части крыльев большие опознавательные буквы, цифры и знаки.
- Как у тебя с Пашей? - спросил Стефан Горкевич у Яна Большого. - Как ты думаешь, она связана с партизанами?
- Трудно сказать, - задумчиво ответил Ян Большой. - Но что-то в ее поведении и поведении Люси кажется мне странным, очень странным… Все русские бегают от нас как от прокаженных, а эти…
- Что ты этим хочешь сказать! - вспылил Ян Маленький. - Что они "немецкие овчарки"?
- Нет, совсем не то, Янек. Не стоит ли за ними кто-нибудь? Не партизаны ли это прощупывают нас через них?
- Нужен ты им!..
- Будьте, друзья, начеку! Ты, Янек, со своей Люсей, а Вацек с Таней Васенковой.
Янек высмеял товарища. Но вскоре ему пришлось убедиться, что капрал Ян Тыма был прав.
Вечером Ян Маленький спешил с лопатой на плече мимо соловьиной рощи и снова удивлялся соловьям, поющим над бомбами. Но и у него сердце тоже пело.
После вечеринки Ян Маленький снова проводил Люсю до калитки. Только что прошел дождь. С аэродрома доносился многоголосый гул моторов. Всплески ракет неярко озаряли тревожным, неверным светом мокрую листву берез и лица Люси и Яна.
- Свежо что-то, - проговорила Люся, поеживаясь от скрытого волнения.
Ян галантно снял шинель, накинул ее Люсе на плечи. Он осторожно обнял ее. Люся не сопротивлялась. Она крутила пуговицу на шинели, старалась оторвать ее.
Ян робко приблизил губы к Люсиной щеке. Она ловко выскользнула из его объятий.
- Ой, кажется, у тебя пуговица вот-вот оторвется! Идемте-ка ко мне, я пришью ее…
- Ваша мама, панна Люся…
- Да она опять на менки ушла… Ну, что я вас - тащить должна? Ну и мужчины в Польше!.. А что это за бутылка в кармане шинели?
- Бензин, панна Люся. Я обещал вам. Немецкий бензин для вашей лампы…
…Тикали ходики. На покрытый чистой белой скатертью стол падал мягкий свет керосиновой лампы. Ян Маленький, сидя рядом с Люсей на деревянном диванчике, поправил завиток светлых волос у нее на лбу.
- Ну, что с вами, панна Люся? Весь вечер молчите? Странная вы паненка.
Люся никак не могла решиться пустить в ход свой "главный козырь".
Ян потянулся к ней, приблизил губы. И тут она резко оттолкнула его, упершись рукой в ненавистного орла со свастикой на его груди.
- Хватит! - почти крикнула она, распаляя себя. - Не на ту напали! Какая я вам паненка! Я советская разведчица! И вы у меня в руках, Ян Маньковский! Только попробуйте выдать меня! Сами погибнете - вы назвали мне номера частей германской армии! Эти номера уже переданы советскому командованию.
Ян Маленький сидел на диване, как громом пораженный, в изумлении глядя на Люсю.
- Панна Люся! Жартовать в тэн спосуб… шутить такими вещами… - начал было он, сбиваясь от волнения на родной язык.
Сжимая кулачки, Люся пыталась придать своему лицу выражение решительное и грозное, но пухлые губы маленького рта кривились от испуга.
- Провокация? - спросил Ян холодно. - Паненка подослана гестаповцами?
- Вы должны сделать все, что мы прикажем! Нам нужны сведения.
Ян вскочил и, забыв на столе пилотку, хлопнув дверью, выбежал на улицу. Уже за плетнем он услышал, как открылось окно и до него донесся голос Люси:
- Ян! Да нет же… Вернитесь! Ян, ради всего святого, останьтесь!..
Ян резко, будто наткнулся на стену, остановился.
- Ян! - чуть не плача, тихо проговорила Люся. - Вы пилотку забыли…
Они встретились на крыльце. При свете луны Ян глубоко заглянул в Люсины глаза. Потом он перевел взгляд на пилотку в Люсиных руках, посмотрел на кокарду с орлом и вдруг надел пилотку задом наперед.
Он протянул руку и поправил завиток у Люси на лбу. Всхлипнув, Люся прильнула к нему. Ян услышал чьи-то шаги на улице и повел Люсю в дом. Плечи у Люси вздрагивали…
Ян не мог уйти. Только теперь он понял, как близка и дорога стала ему за последние дни эта девушка. Но неужели она разведчица?
- Верьте мне! - сказала Люся. - Ведь вы поляк…
По темному переулку медленно шел с винтовкой за плечом старший полицейский Поваров с приятелем - полицейским Никифором Антошенковым. В темноте белели их нарукавные повязки.
Антошенков негромко напевал на мотив немецкой "Лили Марлен" популярную на оккупированной немцами земле немецко-украинско-русскую песенку:
Их тебя шукала.
Варум ты не пришел?
Их пошла нах хауз,
Бо вассер с неба шел.
Поваров подпевал:
Ой, война прима, война гут
Манн на фронте, камрад тут!..
Проходя мимо калитки дома Сенчилиных, Поваров направил луч фонарика через низкий заборчик на тропинку, на которой после дождя ясно виднелись следы. Следы кованых, подбитых вермахтовских сапог и маленьких туфелек.
- Он у нее! - тихо сказал Поваров Антошенкову.
3. "Я отомщу Герингу!"
Четверо приятелей работали в тот день в огромном ангаре для бомбардировщиков. Немцы латали пробоины в плоскостях летавшего на бомбежку Москвы "хейнкеля", а поляки ремонтировали неподалеку бетонный пол.
- После каждого налета на Москву, - грустно заметил один из немцев, - русские задают нам все больше работы.
- Что они хотят, чтобы мы узнали для них? - тихо спросил Ян Большой. В глазах его то светилось торжество, то мелькало сомнение.
- Все! - ответил Ян Маленький, мешая бетон. - Русских не пускают на аэродром. Нам надо составить план авиабазы, указать, какие на аэродроме самолеты, сколько их, дать точные координаты важнейших объектов. Словом, все об аэродроме, все об авиабазе, все о противовоздушной и наземной обороне.
- Немало, - усмехнулся Ян Большой. - Но нам нужны доказательства, что мы имеем дело с серьезными людьми, а не с девчонками, которые воображают себя разведчиками. С ними только фокстроты танцевать да в фантики играть.
- Ты что?! - возмутился Ян Маленький. - Хочешь, чтобы с тобой маршал Тимошенко переговоры вел?
- Я не хочу погибнуть без пользы.
- Такие глаза не врут. Надо иногда верить сердцу…
- "Очи черные, очи страстные…" Это по твоей части, д'Артаньян. Ты влюбился как мальчишка, а мне нужны не поцелуи, а доказательства.
- Просто ты трус! Немецкий холуй.
- А ты влюбленный дурак.
Друзья чуть не подрались. Их разняли Вацек и Стефан.
- Что же мы будем делать? - спросил Стефан. - Говори, Тыма, - ты ж, капрал, старший у нас.
- Пусть они познакомят нас со своим командиром! - решил Ян Большой…
- Хорошо, - сказала Люся, выслушав вечером поляков. - Я познакомлю вас с моим командиром. Приходите завтра вечером ко мне.
И четверо поляков вечером следующего дня постучались в Люсину дверь. Вацек для отвода глаз пришел с патефоном.
- Езус Мария! - шептал он на крыльце. - Разве можно начинать такое дело в пятницу?
За столом в горенке сидела девушка лет двадцати.
- А где же?.. - в недоумении начал было Ян Большой, оглядывая горенку, и осекся, встретившись взглядом с девушкой, сидевшей за столом.
Его поразили серо-голубые глаза этой девушки, лучистые, с родниково-прозрачной глубиной. Они светились такой верой, такой волей…
И все же, когда Аня показала полякам партизанские листовки, которые она достала из-за пазухи, Ян Большой упрямо проворчал:
- Такой литературы у оберштурмфюрера Вернера вагон.