Аня, краснея, смотрела на Яна Тыму строго и твердо.
- А вы все-таки почитайте, что там написано. Это обращение партизан к братьям полякам и чехам.
Аня подняла листовку со стола и стала медленно, сдерживая волнение, читать своим низким, грудным голосом:
- "Поляки, к оружию!.. Через польскую землю проходят важнейшие дороги войны. Превратите эти дороги в дороги смерти для гитлеровских полчищ. Если хотите спасти свою жизнь, честь ваших женщин, будущее ваших детей - беритесь за оружие, организуйте партизанские отряды, истребляйте немецких оккупантов!.. К оружию, братья! Все на бой против немецко-фашистских мерзавцев…" Такие слова вы понимаете?
Почувствовав на себе взгляды своих товарищей и девушек, Ян Большой тяжело вздохнул и сказал:
- Но это про поляков, которые в Польше, а мы здесь…
- Поляк везде поляк! - твердо выговорил Ян Маленький.
- Здесь мы можем больнее по немцу ударить! - медленно, подбирая слова, проговорила Аня, не спуская загоревшихся глаз с Яна Большого. - Ну, вашу руку, капрал?
- Добже, - буркнул, словно нехотя, Ян Большой, - рискнем.
Аня крепко пожала руку Яну Большому. Глаза ее сияли.
- Вот он, главный козырь! - сказала она Люсе.
По переулку проехала какая-то автомашина. Ян Маленький завел пластинку.
Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось…
- Мешаешь, Маньковский! - раздраженно сказал Ян Большой.
- Нет, - сказала Аня. - Пусть играет, пусть даже танцуют…
- О! Вы опытный конспиратор, панна Анна! - иронически усмехнулся Ян Большой.
Ян и Люся танцевали, слушая Анины инструкции.
- Я верю вам, - сказал Ян Маленький Люсе и Ане, - и буду вам всеми силами помогать. Не потому, конечно, - добавил он насмешливо, - что я "у вас в руках". А потому, что я ненавижу швабов и люблю Польшу.
Аня улыбнулась виновато.
- Извините нас, Ян! Не сердитесь на Люсю, это мой промах. Мы и в самом деле не слишком опытны в таких делах. Мы спутали козыри…
Неудивительно, что на первых порах Аня действовала почти как новичок в разведке. Не разобравшись по неопытности сразу в этих польских парнях, не поняв их настроений, она заставила Люсю выведать у влюбленного Яна военную тайну, а потом собиралась под угрозой разоблачения принудить его работать на себя. Теперь она отказалась от такого наивного подхода. Теперь было ясно, что эти польские парни сами давно искали связи с деятельными врагами гитлеровцев, у них у самих чесались руки по настоящему делу. Они слишком хорошо помнили дымящиеся развалины Варшавы и зверства "швабов" на родной Познанщине.
Но что Аня была не совсем новичком в разведке, поляки да и ее подруги убедились в первую же встречу.
- Составить подробный план авиабазы, - раздумчиво проговорил Ян Большой, - с точным указанием координатов всех важных объектов. А если нас на три недели поставят на строительство подземного склада? Значит, три недели мы ничего не увидим, кроме этого склада.
- Это днем. А вечером, ночью?
- После полицейского часа надо знать пароль, а мы, поляки, его получаем от баулейтера Хубе только тогда, когда работаем сверхурочно.
Все это было, конечно, сказано по-польски, и Аня не сразу разобралась в сказанном. А когда поняла Яна Большого, ответила ему так:.
- Значит, вам нужны пароли? Хорошо! Я буду давать их вам.
- Вы?! Секретные пароли? - И поляки и девчата с сомнением уставились на Аню.
- На следующие сутки пароль: "Штеттин", отзыв: "Шмайссер".
- Но откуда?.. - начал было Ян Большой, но тут же осекся. Он по-новому взглянул на Аню. - Простите, я понимаю: мы не должны задавать бестактные и неуместные вопросы… Но я солдат и знаю, что такое пароль…
А когда договорились обо всем и стали прощаться, Аня сказала:
- Одну минуту! - подошла к окну и дважды приподняла и опустила маскировочную штору.
- А это зачем? - не удержался Стефан.
- А это значит, что мы договорились и вас можно спокойно отпустить домой.
Никто не задал больше ни единого вопроса.
Выйдя на улицу, поляки осторожно огляделись. В темноте они увидели, как за угол завернули двое с винтовками за спиной и белыми повязками с надписью "Полицай" на рукавах.
На следующее утро Ян Маленький и его друзья вышли на работу раньше всех. "Трех мушкетеров" и "д'Артаньяна" (Яна Маленького), как они иногда в шутку называли себя, нельзя было теперь узнать - их всех словно подменили. Если прежде они, не поднимая глаз, вяло, неохотно, не спеша выполняли приказы баулейтера, то теперь "мушкетеры" носились как угорелые, вызывались на самые разные и трудные работы. Их всё интересовало, всюду на авиабазе хотели они побывать.
- Герр баулейтер, разрешите помочь подвешивать бомбы.
- Ишь выслуживаются холуи! - с нескрываемым недоумением ворчали их товарищи по польской строительной роте. - Откуда вдруг такая прыть?
- Надо же скорее наконец кончать эту войну! - усмехнулся д'Артаньян. - Герр баулейтер! Разрешите сбегать за новой лопатой?
Четыре неразлучных друга теперь старались попасть в разные группы, работавшие в разных районах авиабазы, чтобы скорее разобраться в этой сложной и мощной машине - Сещинской авиабазе. Ян Большой разгружал эшелон на одной из трех железнодорожных веток, проложенных от станции к аэродрому. Вацек и бывший зенитчик Стефан интересовались зенитками. Ян Маленький насчитал 230 самолетов на аэродроме. Кровью залили эти "юнкерсы" и "мессеры" родную Польшу…
День за днем пополнялся план авиабазы. И вечером поляки не сидели без дела, а всюду рыскали, используя Анины пароли. Нелегко было неопытным разведчикам разобраться во всех деталях этой сложной военной машины. Нелегко разобраться во всем увиденном, запомнить главное, чтобы затем правильно и понятно нанести все необходимое на бумагу. Много для этого требуется специальных знаний… Но вечер за вечером ложились на карту штабы и казармы, склады и мастерские, ложный аэродром, сто двадцать тяжелых и легких зениток, двадцать прожекторов…
На опушке березовой рощи у аэродрома стоял большой деревянный щит с надписью: "Ферботен! Вход воспрещен!" Этот щит еще прошлой осенью установил сам Ян Маленький, но тогда он вовсе не интересовался тайнами березовой рощи. Теперь же он шел туда в обнимку с Люсей…
Сквозь подлесок, за колючей проволокой, виднелись складские строения, лежали штабелями в тени подсвеченных закатными лучами берез огромные тысячекилограммовые бомбы, мерно ходил часовой.
Аккуратно разложены бомбы по 50, 100, 250, 500 килограммов.
- Запомните, Ян? - тихо спросила Люся. - Да вы не на меня смотрите, а на бомбы.
Ян кивнул, мельком глянув на компас под рукавом на правой руке.
Слева послышались голоса немцев. Ян быстро повел Люсю вправо, в подлесок, но там им преградила путь доска с устрашающей надписью: "Ахтунг! Миненфельд!" Мины! Увидев под березами прошлогоднюю воронку от бомбы, Ян потащил Люсю к ее краю, толкнул вниз.
Лежа в заросшей травой воронке, Ян крепко обнял Люсю. Люся вырывалась… Слышались голоса патрульных, топот тяжелых сапог. Люся замерла. Ян поцелозал ее долгим поцелуем в губы.
У края воронки стояли, посмеиваясь, немцы с автоматами на груди.
- Сказки Венского леса! - сострил один. - Любовь на минах.
- Как в цирке, - подхватил другой. - Взорвутся или не взорвутся?
- Не реквизировать ли нам эту маленькую медхен?
Ян Маленький скорчил умоляющую мину, жестом руки попросил патрульных оставить его наедине с девушкой.
- Ладно! - усмехнулся старший патрульный, блеснув очками под каской. - Только целуйтесь потише, голубки! Не то бомбы сдетонируют! И в случае чего - мы вас не видели тут! Это вам не Грюнвальдский парк в Берлине.
Они ушли, посмеиваясь. Немцы явно приняли Яна за своего солдата.
Ян отодвинулся. Люся отвернулась, пряча пылающее лицо.
- Люся!.. Панна Люся!.. Я вас обидел? Так было нужно!.. Люся медленно села, потупив глаза, стала приводить в порядок растрепанные волосы.
- Ну что ж! - грустно сказал Ян Маленький. - Вам недолго осталось терпеть. Завтра наш план будет готов, и вы сможете больше не видеться со мной.
Люся подняла глаза на его расстроенное лицо и вдруг порывисто обняла его, поцеловала в щеку.
- Люся! - радостно прошептал Ян. Люся отшатнулась.
- Пожалуйста, не воображай ничего, - сказала она, пряча улыбку. - Просто я думала, что эти фрицы идут обратно. Запомни - мы с тобой боевые друзья, и только. Друзья. Понятно? И никаких амуров.
Выходя другой тропинкой из рощи, они видели склад горючего. Под березами стояли треугольными группами по шесть штук большие бочки с авиационным бензином. Около двухсот групп - тысяча двести бочек…
За тщательно замаскированным окном слышался рокот моторов. Один за другим взлетали "юнкерсы" и "хейнкели". Вот уже много-много месяцев каждый день и каждую ночь бомбили они советскую пехоту и танки на исходных позициях, огневые позиции батарей, командные пункты и пункты связи, сбрасывали смертоносный груз на головы солдат в серых шинелях на фронтовых дорогах и в местах расквартирования войск за фронтом, выводили из строя мосты, разрушали узлы коммуникаций, аэродромы, лагеря партизан на Смоленщине и Брянщине.
И вот в поселке близ аэродрома зажегся за маскировочной шторой огонек. Как искра, из которой суждено было возгореться пламени. Ее зажгла горстка русских девушек и молодых поляков. Этот огонек горел за светомаскировочной шторой, в маленьком домике на улице, по которой топали коваными сапогами немецкие патрули, а при свете его Ян Большой, Ян Маленький, Вацлаз и Стефан третью ночь напролет чертили подробный план военно-воздушной базы, указывая местонахождение штабов и казарм, бензозаправщиков и складов, помечая каждую огневую точку, каждый прожектор. Этот огонек можно было сравнить с огоньком, бегущим по бикфордову шнуру к заряду огромной силы…
- Пятнадцать палок! - шептал, стиснув зубы, Ян Маленький. - Баулейтер всыпал мне пятнадцать горячих! Добже! За них мне ответит сам рейхсмаршал авиации Герман Геринг.
А Ян Большой горячо говорил:
- Ребята хотят, чтобы вы и ваши смелые подруги, панна Люся, и русские партизаны в лесу знали, почему мы помогаем вам. С люфтваффе у нас, поляков, особые счеты. Я, панна Люся, своими глазами видел в кровавом сентябре тридцать девятого года, как немецкие "штукасы" - наше польское небо ими кишмя кишело - поливали огнем беженцев на дорогах, били из пушек по деревенским бабам и малым детям, зверски бомбили Варшаву.
- И нам от этих "мессеров" и "юнкерсов" здорово досталось, - хмуро проговорила Люся.
Удивительно изменилась Люся за несколько дней. Стаз хозяйкой конспиративной квартиры, она сразу повзрослела на несколько лет.
- Скорей, Ян! - торопила Люся Маньковского. - В "Малютке" говорится, что под Харьковом и Севастополем идут тяжелые бои.
- Гитлер еще дьявольски силен, - заметил со вздохом Ян Большой, наблюдая за работой товарища. - И авиация у него сильна. Значит, надо нам здесь, в тылу Гитлера, подрезать крылья люфтваффе. Эти "юнкерсы" бомбили Варшаву, бомбят Москву!.. Мы будем драться за вашу и нашу свободу.
Когда план был готов, Люся попросила Яна Маньковского проводить ее через железную дорогу. За путями она остановилась и сказала:
- Ян, оставь меня здесь.
- Почему, панна Люся?
- Так надо.
Ян вернулся, а Люся направилась к дому Ани Морозовой, которая с нетерпением дожидалась ее.
- Сделали?
- Да.
- Здорово! Но работа у нас только начинается.
Вечером Аня встретилась с Яном Маньковским. Он передал ей листки с автобиографиями четырех поляков, согласившихся работать на советскую разведку.
…Поздно ночью Аню разбудил стук в окно. Она спала одетой, на случай бомбежки. Вскочив, вышла в сени. У калитки ее поджидал какой-то человек. На левом рукаве его белела повязка. Подойдя ближе, Аня узнала старшего полицейского Константина Поварова.
- Слыхала, Морозова? Наши опять двух соколов сбили! - сказал он Ане, как только она подошла к нему. И тихо спросил: - Составили?
- Да, план составлен, - прошептала в ответ Аня. - Принести?
- Давай! Я сниму копию, - сказал старший полицейский. - На всякий случай надо передать его и в другое место.
Рокот моторов на аэродроме заглушил их шепот.
Как изумились бы все они - подпольщицы и поляки, - если бы увидели, как она, Аня Морозова, их командир, человек, которому они доверили свою судьбу, свою жизнь, свои мечты, встретилась украдкой с известным во всей сещинской волости изменником и предателем, бывшим командиром Красной Армии, старшим полицейским! И она не только встретилась с этим человеком - с Константином Поваровым, - но и передала ему план Сещинской авиабазы, составленный подпольщиками с таким трудом и пылом, с риском для жизни.
IV. ГРОЗА НАД СЕЩЕИ
1. Отпечатки пальцев
План Сещинской военно-воздушной базы был передан Марии Иванютиной - связной Ани в деревне Сердечкине Двадцативосьмилетняя солдатка запрягла лошадь, поцеловала на прощание своих девочек, четырех и пяти лет, и, кинув на подводу пилу и топор, в лаптях, в деревенской одежда, отправилась будто бы за дровами в лес. Дети проводили мать до околицы и долго махали ручонками. Мария Иванютина с трудом сдерживала слезы. "Если что случится, - успокаивала она себя, - соседи не оставят ребят в беде. Ведь все Сердечкино знает, что муж у меня был коммунистом, но никто немцам не выдал!"
Тридцать километров гнала Мария Иванютина лошаденку, и та была вся в мыле, когда из-за кустов на опушке вышел невысокий молодой разведчик с автоматом "ППШ" на груди.
- Здравствуйте, Мария Давыдовна! - Это был Аркадий Виницкий. Своим ребятам он крикнул: - А ну, жизо! Напилить и нарубить Марии Давыдовне самых лучших дубовых и кленовых дров.
Разведчики - Поздняков, Тарасов, Пащенко, Новиков, Ширягин, Игумнов взялись за дело. С Виницким остался только его помощник, старший лейтенант Иван Казаков, или "Седой чекист", как звали в разведке этого чуваша из Алатыря.
К Иванютиной подошла с протянутой рукой десантница-москвичка Шура Гарбузова. Эта маленькая веснушчатая девушка уже не раз встречалась на явочной квартире в Сердечкине с Марией Давыдовной. Через нее связалась она с Варварой Киршиной, а потом уже с Аней Морозовой и поляками.
- Ай да поляки! Ай да девушки! - в восхищении проговорил лейтенант Аркадий Виницкий, познакомившись с планом авиабазы. - Здорово! Погляди-ка, Седой! Да они сами не знают, какие они молодцы, эти мушкетеры! Да этому плану цены нет ни в рублях, ни в рейхсмарках. Передайте им, Мария Давыдовна, наше большое партизанское спасибо.
План авиабазы был подробным и точным. Ангары, штабы, дома офицеров летного состаза, солдатские казармы, управление технического обслуживания, техрота, аварийная служба, автоколонна, ремонтные и подсобные мастерские, склады горючего и смазочных материалов, боеприпасов, обмундирования и продовольствия, железнодорожный батальон, части зенитной артиллерии, подразделения ВНОС, строительный батальон. Даже клубы, казино, солдатские столовые, кинозалы… Особо были отмечены лагерь военнопленных и поселок, и для верности Аниной рукой было написано: "Здесь бомбы не бросать!"
В обработке разведданных приняли участие партизанские командиры и комиссары: Данченков, Гайдуков, Лещинский. Особенно ценную помощь оказал майор Рощин, бывший флаг-штурман, ставший партизаном. К этому времени по приказу Большой земли, не дойдя до Десны, он вернулся с отрядом из прифронтового района в Клетнянские леса, на прежнюю базу.
Радиограмма была составлена опытным штурманом по всем правилам: "На аэродроме 230 самолетов, из них до 170 бомбардировщиков, рассредоточены группами по краям рабочей площади. Наибольшее количество южнее центра аэродрома 800–900 метров. Наивыгоднейшее направление захода - курс 130…"
Майор Колосов, получив эту важную радиограмму, немедленно направил копию начальнику штаба Западного фронта генерал-майору Корнееву и ночью выслал самолет "У-2" за картой авиабазы. Самолет, благополучно пролетев с выключенным мотором мимо Сещинского аэродрома, сел на освещенную сигнальными кострами посадочную площадку в сердце Клетнянского леса. План был доставлен на Большую землю. Генерал Корнеев доложил о плане Военному Совету. Военный Совет штаба фронта во главе с маршалом Жуковым наложил резолюцию: "Сещу бомбить сегодня".
"Сещу бомбить сегодня"…
В то утро "мушкетеры" вышли на работу с воспаленными от бессонной ночи глазами. Баулейтер охрип, подгоняя их. Кое-как дотянули до обеда. Днем восток заволокло темными тучами. Далеко за Десной ветвисто вспыхивали молнии. Надвигалась гроза.
- Это будет самая великолепная гроза в моей жизни! - многозначительно сказал пылкий Ян Маленький Яну Большому.
- И быть может, последняя гроза, - ответил его рассудительный друг, - ведь мы вызываем огонь не только на гитлеровцев. Бомбы - они не разбирают, где свои, а где чужие, где поляки, а где швабы.
"Сещу бомбить сегодня"…
В то утро Аня получала новое удостоверение. Когда немец в штабе авиабазы потребовал, чтобы Аня Морозова сделала отпечатки левого и правого больших пальцев в "персоненаусвайс" - удостоверении личности, - глаза у этого немца полезли на лоб. Отпечатков не получилось.
- Попробуй снова! - сказал он Ане, бросая ей новый бланк удостоверения.
Аня снова потерла пальцы о смоченную темно-фиолетовыми чернилами подушечку и снова прижала пальцы к бланку там, где около места для фотографии значилось: "Оттиск больших пальцев…" И снова вместо ясно различимых отпечатков получились кляксы.
Немец - это был переводчик Отто Август Геллер - схватил Аню за руку и так и впился глазами в большой палец. Свистнув от удивления, он еще крепче схватил девушку за руку и повел по коридору прямо в кабинет начальника службы СД при комендатуре Сещинской авиабазы.
- Оберштурмфюрер! - чуть не закричал он, волнуясь. - Разрешите доложить: у этой русской - небывалое, феноменальное дело - не имеется отпечатков пальцев.
Аня плохо, с пятое на десятое, но все-таки понимала немецкий. Как было не понимать - ведь она проработала уже месяцев девять прачкой и судомойкой на немцев.
- Ты, наверное, опять пьян, Геллер? - спросил СС-обер-штурмфюрер Вернер, брезгливо и строго глядя на переводчика. - По гауптвахте соскучился?
- Да не сойти мне с этого места, оберштурмфюрер! Пить мне желудок не позволяет, а у девчонки в самом деле нет отпечатков пальцев! Редчайший экземпляр! Может, это признак вырождения у славян?
Скептически усмехнувшись, Вернер взял Аню за руку и с минуту внимательно разглядывал ее пальцы. Потом, откинувшись в кресле, не спеша вытер руки носовым платком.