30 июня Сталин приказал Жукову вызвать Павлова в Москву, но потом отказался его принять и отдал приказ возвращаться "туда, откуда приехал". Была ли такая перемена мнения, или Павлов явился по собственной инициативе в надежде оправдаться? Скоро Павлов, отправившийся обратно в Белоруссию, был арестован и 22 июля приговорен Военной коллегией Верховного суда Союза СССР к расстрелу. Через шесть дней появился "Приказ народного комиссара обороны СССР с объявлением приговора Верховного суда СССР по делу генерала армии Д. Г. Павлова…", подписанный Сталиным. В тексте говорилось, что Павлов и несколько бывших высших командиров - начальник штаба генерал В. Е. Климовских, начальник связи генерал А. Т. Григорьев, начальник артиллерии генерал Н. А. Клич, командующий 4-й армией генерал-майор А. А. Коробков - расстреляны. Приказ надлежало "объявить всему начсоставу от командира полка и выше".
Таким образом народный комиссар обороны СССР И. Сталин сделал суровое назидание всем красным командирам, особенно высшим, что, невзирая на звания, они будут персонально отвечать за свои неудачи в борьбе с врагом.
Несмотря на то что война против СССР уже не выглядела увеселительной прогулкой (а может быть, именно поэтому), Гитлер настаивал на том, что военные действия надлежит поскорее победоносно завершить.
"Наши успехи, достигнутые смежными флангами групп армий "Юг" и "Центр", - сказал фюрер на одном из совещаний в своей резиденции "Вольфшанце", - дают возможность и создают предпосылки для проведения решающей операции против группы армий Тимошенко, которая безуспешно ведет наступательные действия перед фронтом группы армий "Центр"… В полосе группы армий "Центр" надо подготовить операцию таким образом, чтобы по возможности быстрее, не позднее конца сентября перейти в наступление и уничтожить противника, находящегося в районе восточнее Смоленска, посредством двойного окружения, в общем направлении на Вязьму, при наличии мощных танковых сил, сосредоточенных на флангах…"
Распоряжение о подготовке было исполнено - германский Генеральный штаб во главе с Гальдером разработал план операции и составил перечень мероприятий, необходимых для ее осуществления. Подразделения, коим предстояло предпринять бросок на Москву, были довооружены и переукомплектованы, чтобы компенсировать потери, понесенные в летних сражениях. Пополнение личного состава было значительным - 151 тысяча человек. Кстати сказать, это не полностью компенсировало потери, которые составили к этому моменту 219 тысяч человек. Тем не менее группа армий "Центр" насчитывала примерно два миллиона военнослужащих. Из резерва сухопутных сил были приданы последние три дивизии. В танковых частях только две трети парка были пригодны для использования. Самая большая проблема наблюдалась с автомобилями.
6 сентября 1941 года Адольф Гитлер подписал директиву № 35, посвященную предстоящему осеннему наступлению на Восточном фронте. Фюрер был уверен, что Красная армия, противостоящая группе армий "Центр", будет "решительно разгромлена до наступления зимы в течение ограниченного времени, имеющегося еще в распоряжении. С этой целью необходимо сосредоточить все силы сухопутных войск и авиации, предназначенные для операции, в том числе те, которые могут быть высвобождены на флангах и своевременно переброшены". Операцию по захвату Москвы нарекли "Тайфун" - название предложил лично Гитлер, имея в виду стремительность и мощность натиска. Руководить операцией предстояло командующему группой армий "Центр" генерал-фельдмаршалу фон Боку. Обязательным условием было завершение боевых действий до начала осенней слякоти и зимних холодов.
27 сентября 1941 года командующий Западным фронтом генерал Конев получил директиву Ставки, в которой констатировалось, что к серьезным наступательным операциям войска Красной армии не готовы, и поэтому следует уделить особое внимание обустройству оборонительных рубежей на Московском направлении, прежде всего около Ржева и Вязьмы. Причиной появления директивы стали данные, добытые разведкой, - согласно этой информации германская армия планировала на начало октября большую наступательную операцию. Коневу предписывалось "мобилизовать все саперные силы фронта, армий и дивизий с целью закопаться в землю и устроить на всем фронте окопы полного профиля в несколько линий с ходами сообщения, проволочными заграждениями и противотанковыми препятствиями".
30 сентября танки Гудериана и войска 2-й армии обрушились на силы Брянского фронта. Часть советских войск, сразу две армии, оказались под угрозой окружения, как уже не раз было в ходе этой войны. Выждав два дня, пока развернутся бои на Брянском фронте, немцы нанесли удар и по другим фронтам - Западному и Резервному.
Особо тяжко Красной армии пришлось в районе Вязьмы - здесь оборона была прорвана сразу в двух местах, севернее и южнее города, в окружение на западе от Вязьмы попали 19, 20, 24, 32-я и значительная часть 16-й армии.
Маршал Василевский впоследствии вспоминал: "Генеральный штаб, к сожалению, точно не предугадал замысла действий противника на Московском направлении".
5 октября на подступах к Москве начались решающие события. По воспоминаниям генерала Телегина, члена Военного совета Московского военного округа, дело было так: "В десятом часу утра (5 октября) поступил первый тревожный сигнал с запада. Начальник оперативного отдела опергруппы (штаба МВО) полковник Д. А. Чернов, находившийся в Малоярославецком укрепленном районе, по телефону доложил, что рано утром задержаны повозки, автомашины из тылов 43-й армии, а также отдельные военнослужащие, которые сообщили, что противник начал большое наступление, некоторые дивизии дерутся в окружении, идут сильные бои. У противника много танков, беспрерывно бомбит авиация… Поверить этому было невозможно. Похоже было, что это просто паникеры, которым что-то померещилось или их спровоцировала вражеская агентура. Поэтому Чернову было дано указание передать задержанных в особый отдел, на дорогах выставить заставы и останавливать всех беглецов, если они появятся, а на Спас-Деменск выслать на автомашине разведку".
Из Подольска от коменданта Малоярославецкого укрепрайона комбрига Елисеева поступило экстренное донесение: город Юхнов, в 85 километрах на северо-запад от Калуги, захвачен немцами, танки идут к Малоярославцу, откуда им будет открыта дорога на Подольск…
Расстояние от Малоярославца до Москвы - чуть больше ста километров, причем не по бездорожью, а по отличному шоссе. От Подольска до нынешней МКАД - порядка 30 километров. То есть выход танкистов Гудериана к Малоярославцу означал, что до центра Москвы им остается два-три часа пути. Войск, способных отразить удар, на этом участке не было. "Противника больше нет", - писал в дневнике Гальдер.
С занятий спешно сняли курсантов двух военных училищ, находившихся в Подольске, - пехотного (две тысячи человек) и артиллерийского (полторы тысячи) - и, собрав, какое нашлось, вооружение, отправили оборонять Малоярославец. В один из моментов прорвавшиеся немецкие танки атаковали курсантский отряд с тыла, предварительно подняв красные флаги. Но подольские курсанты распознали обман и расстреляли танки прямой наводкой. На другом участке курсантский расчет оказался на пути танковой колонны, которую стал обстреливать из зенитной пушки - противотанковых орудий не было. Позиция курсантов была выбрана удачно, немцы не смогли оценить, насколько велики (точнее, малы) противостоящие им силы, и предпочли свернуть с шоссе на лесную дорогу, где надолго застряли в грязи - чего так опасался Гудериан.
В Москве же выясняли, правдивы или нет сведения о прорыве. Генерал Телегин после сообщения Елисеева доложил в Генштаб. Из Генштаба сообщили Сталину. Через считаные минуты Телегину позвонил Берия:
- Откуда вы получили сведения, что немцы в Юхнове, кто вам сообщил?
Выслушал ответ и закричал:
- Слушайте, что вы там принимаете на веру всякую чепуху? Вы, видимо, пользуетесь информацией паникеров и провокаторов…
Сразу после Берии позвонил Сталин. Потребовал "немедленно разыскать этого коменданта, арестовать и передать в ЧК", а самому не доверять всяким сведениям, которые "приносит сорока на хвосте".
В то же самое время командующий ВВС Московского военного округа полковник Сбытов, предлагавший после первого сообщения о прорыве ударить по немцам силами всей имеющейся авиации, доказывал, что он не провокатор, начальнику Особого отдела Красной армии Абакумову.
"- Откуда вы взяли, что к Юхнову идут немецкие танки?
- Это установлено авиационной разведкой и дважды перепроверено.
- Предъявите фотоснимки.
- Летали истребители, на которых нет фотоаппаратов, но на самолетах есть пробоины, полученные от вражеских зениток. Разведка велась с малой высоты, летчики отчетливо видели кресты на танках.
- Ваши летчики - трусы и паникеры, такие же, видимо, как и их командующий. Мы такими сведениями не располагаем, хотя получаем их, как и Генштаб. Предлагаю вам признать, что вы введены в заблуждение, что никаких танков противника в Юхнове нет, что летчики допустили преступную безответственность, и вы немедленно с этим разберетесь и сурово их накажете.
- Этого сделать я не могу. Ошибки никакой нет, летчики боевые, проверенные, и за доставленные ими сведения я ручаюсь.
- А чем вы можете подтвердить такую уверенность, какие у вас есть документы?"
Документов не было, даже данные о вылетах в журнал корпуса ПВО не заносились. Офицеры ПВО заявили, что за действиями летчиков округа они не следят. Абакумов потребовал от Сбытова доложить Военному совету округа, что его, Сбытова, по законам военного времени надлежит отдать под трибунал.
Полковнику предъявили запись его слов, уже оформленную как протокол допроса, и велели подписать. Сбытов вспоминал потом: "Я написал: "Последней разведкой установлено, что фашистские танки находятся уже в районе Юхнова, к исходу 5 октября город будет ими занят". И расписался… В три часа ночи на мой КП позвонил начальник штаба ВВС Красной Армии генерал Г. Ворожейкин, сказал: "Ваша разведка была права. Это фашисты. ГКО ваши действия одобрил…" А я с горечью подумал: какие действия? Бездействие! Ведь могли своевременно нанести удар, но не сделали этого…"
При таких обстоятельствах Сталин вызвал в Москву Жукова, до того руководившего обороной Ленинграда. На аэродроме его встретил начальник охраны Сталина генерал Власик и привез прямо домой к Верховному. Жуков вспоминал, что, когда он приехал, Сталин разговаривал с Берией и бросил фразу - на крайний случай нужно разведать возможность заключения мира.
Репрессии в годы войны
Выносить смертные приговоры с их немедленным приведением в исполнение могли военные советы фронтов, причем в тех местностях, которые были объявлены на военном положении. Однако 15 ноября 1941 года Берия обратился к Сталину с письмом, в котором напоминал об этом обстоятельстве и о том, что подобное решение может выноситься в исключительных случаях. Но главной темой обращения было предложение предоставить право выносить приговоры по делам о преступлениях, предусмотренных 58-й и 59-й статьями, Особому совещанию НКВД СССР. И вдобавок такое решение становилось окончательным.
"В республиканских, краевых и областных органах НКВД по несколько месяцев содержатся под стражей заключенные, приговоренные военными трибуналами округов и местными судебными органами к высшей мере наказания, в ожидании утверждения приговоров высшими судебными инстанциями.
По существующему ныне порядку приговоры военных трибуналов округов, а также верховных судов союзных, автономных республик и краевых, областных судов входят в законную силу только после утверждения их Военной коллегией и Уголовно-Судебной коллегией Верховного суда Союза ССР - соответственно.
Однако и решения Верховного суда Союза ССР по существу не являются окончательными, так как они рассматриваются комиссией Политбюро ЦК ВКП(б), которая свое заключение также представляет на утверждение ЦК ВКП(б), и только после этого по делу выносится окончательное решение, которое вновь спускается Верховному суду, а этим последним направляется для исполнения НКВД СССР.
Исключение составляют местности, объявленные на военном положении, и районы военных действий, где указом Президиума Верховного Совета СССР от 27.IV-41 г. военным советам фронтов в особо исключительных случаях, вызываемых развертыванием военных действий, предоставлено право утверждения приговоров военных трибуналов с высшей мерой наказания, с немедленным приведением приговоров в исполнение.
В настоящее время в тюрьмах НКВД республик, краев и областей скопилось 10 645 человек заключенных, приговоренных к высшей мере наказания, в ожидании утверждения приговоров по их делам высшими судебными инстанциями.
Исходя из условий военного времени, НКВД СССР считает целесообразным:
1. Разрешить НКВД СССР в отношении всех заключенных, приговоренных к высшей мере наказания, ныне содержащихся в тюрьмах в ожидании утверждения приговоров высшими судебными инстанциями, привести в исполнение приговоры военных трибуналов округов и республиканских, краевых, областных судебных органов.
2. Предоставить Особому Совещанию НКВД СССР право с участием прокурора Союза ССР по возникающим в органах НКВД делам о контрреволюционных преступлениях и особо опасных преступлениях против порядка управления СССР, предусмотренных ст. ст. 58-1а, 58-1б, 58-1в, 58-1г, 58-2, 58-3, 58-4, 58-5, 58-6, 58-7, 58-8, 58-9, 58–10, 58–11, 58–12, 58–13, 58–14, 59-2, 59-3, 59-3а, 59-3б, 59-4, 59-7, 59-8, 59-9, 59–10, 59–12, 59–13 Уголовного Кодекса РСФСР выносить соответствующие меры наказания вплоть до расстрела. Решение Особого Совещания считать окончательным.
Прошу Вашего решения.
Народный комиссар внутренних дел Союза ССР (Л. Берия)".
И уже 17 ноября Сталин подписал постановление ГКО, составленное на основе письма Берии. НКВД получил те самые полномочия.
Так, 29 января 1942 года Берия представил Сталину список из 46 имен арестантов, которые числились за НКВД, будучи взяты под стражу перед самой войной и в первые ее месяцы, - бывший нарком боеприпасов СССР (НКБ) И. П. Сергеев и его заместители, руководители Наркомата авиационной промышленности, начальник штаба Северо-Западного фронта П. С. Кленов, генерал-лейтенанты авиации П. А. Алексеев, К. М. Гусев, Е. С. Птухин, П. И. Пумпур, помощник генерал-инспектора ВВС комдив Н. Н. Васильченко, генерал-майор танковых войск Н. Д. Гольцев… Вождь наложил резолюцию: "Расстрелять всех поименованных в списке. И. Сталин". 13 февраля 1942 года Особое совещание НКВД СССР оформило приговор, через десять дней он был приведен в исполнение.
Что ставилось в вину осужденным? Например, сбежавший в конце августа 1941 г. из немецкого плена (в котором пробыл всего две недели) генерал-майор Гольцев, согласно докладной записке Берии, сознался в том, что добровольно сдался в плен: "Гольцев Николай Дмитриевич 1897 года рождения, бывший член ВКП(б) с 1919 года, из рабочих. До ареста - начальник автобронетанковых войск 18-й армии, генерал-майор. Арестован 14/X-1941 г. Без сопротивления сдался немцам в плен. Сознался". 17 сентября 1955 года Гольцев был посмертно реабилитирован.
Но с другой стороны, в то же самое время Берия жестко карал своих подчиненных за расстрелы без суда и следствия даже в районах боевых действий. С 22 июня по 31 декабря 1941 года 227 сотрудников НКВД было привлечено к уголовной ответственности за превышение власти, девятнадцать из них - приговорены к высшей мере.
Как был создан ГКО
В мемуарах Анастаса Микояна, одного из ближайших сталинских сподвижников и политических долгожителей советского олимпа, описано, как принимались судьбоносные решения и происходили метаморфозы во власти. Став реальным хозяином страны, вождь народов уже в 30-х годах стал вести себя по-другому, чем десятилетие назад. Но были и в сталинском окружении те, кому это оказалось на руку. "Интриган Берия знал слабые места Сталина и сумел вовремя этим воспользоваться. Сталин стал редко выступать, и выступления его были сплошной демагогией. Разве мало он говорил о критике и самокритике? Об ответственности лиц за свои действия, независимо на каком посту они находятся? О демократии партийной и советской? О законности, ее соблюдении во всем?"
В отношении партийной дисциплины Микоян подчеркивает, что во время Великой Отечественной войны не было созвано ни одного пленума ЦК партии, в то время как в годы Гражданской войны проходили не только партийные конференции, но и съезды партии и съезды Советов. Как отмечает в своих воспоминаниях Миконян, "созванный по требованию членов политбюро пленум ЦК в конце октября 1941 года, несмотря на то что большинство членов политбюро прибыло, не был открыт, и Сталин не счел нужным хотя на несколько часов собрать товарищей и сказать несколько слов об обстановке, хотя члены ЦК нуждались в правдивой оценке положения и постановке задач, стоящих перед партией в связи с войной. Сталин поручил это сделать Маленкову и Берии, которые собрали членов ЦК, прибывших с мест, сказали несколько слов и немедленно отпустили их по домам…"
Микоян подробно описывает взаимоотношения и распределения обязанностей между сталинскими приближенными. Так, на Ялтинской конференции переговоры с союзниками вели Сталин и Молотов, а Берия занимался вопросами безопасности и теми поручениями, которые ему давал Сталин.
Рассказывает он и о том, как был создан в первые дни Великой Отечественной войны Государственный комитет обороны. По словам Микояна, "у меня в кабинете был Вознесенский. Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к нему. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов, Берия. Мы их застали за беседой. Берия сказал, что необходимо создать Государственный Комитет Обороны, которому передать всю полноту власти в стране. Передать ему функции правительства, Верховного Совета и ЦК партии".
После того как Микоян с Вознесенским согласились на это предложение, было решено ехать к Сталину, который находился на ближней даче. После приезда к нему Молотов от имени всех предложил сконцентрировать власть в стране, создав для этого ГКО. Узнав, что во главе ГКО - он, Сталин согласился. Дальше, как пишет Микоян, "тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного Комитета Обороны. "Вы, товарищ Сталин, во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я", - добавил он.
Сталин заметил: "Надо включить Микояна и Вознесенского. Всего семь человек утвердить". Берия снова говорит: "Товарищ Сталин, если все будем заниматься в ГКО, то кто будет работать в Совнаркоме, Госплане? Пусть Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в правительстве и Госплане". Вознесенский поддержал предложение Сталина. Берия настаивал на своем, Вознесенский горячился…
Впоследствии выяснилось, что до моего с Вознесенским прихода в кабинет Молотова Берия устроил так, что Молотов, Маленков, Ворошилов и он, Берия, согласовали между собой это предложение и поручили Берии внести его на рассмотрение Сталина".