- Что значит, погиб? Умер на рабочем месте. Сердце износилось, и - взорвалось. Пуф!
- Да! Взорвалось, - насмешливо подтвердила Гусева. - А отчего? От мины? Снаряда?
Генеральному секретарю Организации Объединенных Наций.
Я обращаюсь к ООН и ко всему цивилизованному миру с просьбой помочь народам Эстонии, Латвии и Литвы, по отношению к которым русские оккупанты применяют жестокое насилие и которые поэтому могут погибнуть. Я объявляю аннексию Балтийских государств, осуществленную в 1940 году, грубым нарушением международных законов и фальсификацией свободного волеизъявления порабощенных народов. Спасите эти народы от полного уничтожения и дайте им возможность свободно решать свою судьбу… Пусть Эстония, Латвия и Литва станут свободными и независимыми государствами.
К. Пятс. Подпись. Отпечаток пальца.
Из обращения к Генеральному Секретарю ООН, написанного в заключении.
Год 1956
Июньским утром, во время производственной планерки, в кабинет исполняющего обязанности главврача Понизова вошли двое. Оба в гражданском. И хотя они еще не представились, по смурным неприветливым лицам, по поджатым губам, по особому скрипу полов под коваными башмаками стало ясно, откуда они. Рабочее оживление сменилось тревожным ожиданием.
- Оперуполномоченный Хромов, - шедший впереди махнул краешком красного удостоверения. - Вы главврач?
- Исполняющий обязанности, - подправил Понизов.
- Необходимо побеседовать.
- Но у нас совещание, - напомнил Понизов несколько растерянно.
- Так прервите!
Стальная нотка в его голосе подействовала на приглашенных завораживающе. Не дожидаясь указания главврача, все поднялись и тихонько, мелким шагом потрусили к выходу.
Помещение в минуту очистилось. Крепышок, сопровождающий Хромова, выпроводив последних, остался у двери.
Хромов бесцеремонно сел на угол стола.
- В вашей больнице содержался бывший президент Эстонии Константин Пятс.
- Пациент Пятс умер.
Хромов нетерпеливо кивнул.
- Комитет государственной безопасности располагает информацией, что в Прибалтику переданы и готовятся к пересылке на Запад письма Пятса антисоветского содержания.
Понизов продолжал внимательно слушать.
- По нашим сведениям, эти письма написаны в период пребывания Пятса в вашей больнице, - отчеканил Хромов.
Напряжение на лице Понизова спало.
- Это невозможно.
- Сведения точные!
- Это исключено! - повторил Понизов с облегчением. - Пациент Пятс попал в больницу совершенно изможденным, в состоянии сильнейшей депрессии. Находился до своей смерти короткое время. На виду, не имея ни бумаги, ни карандаша… Это исключено физически и фактически. Если такие письма и существуют, то отправлены ранее: из мест заключения или из эстонской психбольницы.
- Органы не ошибаются! - внушительно напомнил Хромов.
По лицу Понизова проползла злая ухмылка, Хромова рассердившая.
- Органами проделана определенная работа, - сообщил он значительно. - Сопоставлены сроки, перепроверены контакты. Всё сходится на том, что письма переправлены именно в период пребывания Пятса в психбольнице.
- Но это нелепо! Опросите медперсонал, больных, что находились рядом. Пройдитесь по нашим палатам, в каждой по шесть-восемь человек. Сами убедитесь, насколько ваши подозрения беспочвенны!
Зрачки Хромова сделались злыми и - грозными.
- Здесь не обсуждается, мог или не мог враг нашей родины Пятс писать свою антисоветчину в вашей больнице. Я хочу знать - как он это сделал и кто был его пособником! Почему лечащим врачом была назначена судимая за измену Родине? Вот и спелись.
Понизов побледнел.
- Врач Гусева имеет боевые награды! - проникновенно произнес он. - Она, если знаете, реабилитирована!
Увидел, что слова эти в глазах комитетчиков цены не имеют. Поспешил увести разговор в другую сторону.
- И вообще, Гусева числилась лечащим врачом лишь номинально. Фактически врачебный надзор за пациентом Пятсом осуществлял я лично!
Хромов закивал - с показным недоумением.
- Это любопытно, - обратился он к безмолвному напарнику. - У главврача других дел нет, как вести с антисоветчиком душеспасительные беседы?
- Обязанность врача-психиатра лечить душевнобольных, в том числе направленных судом. Душеспасительные, как вы выразились, беседы - то же самое лечение. Еще Авиценна!..
Хромов вскипел:
- Ваша обязанность - не словоблудием заниматься. А приводить тех, кого направляем мы, к ногтю! И чем быстрей, тем лучше. Без всяких сомнительных авиценн.
Он навис над хозяином кабинета.
- Думаешь, не знаем, что ты лично давал ему послабку? - перешел он на "ты".
- Это был немощный старик! А я его врач. И почему вы себе позволяете в таком тоне?!
- Этот немощный старик обвел вас всех, дураков, вокруг пальца! Пока вы нюни разводили он свою антисоветчину строчил. Не за это ли по высшему разряду похоронили? Повторяю вопрос: с чьей помощью могли быть написаны и переправлены письма? Имей в виду, дело государственного масштаба. Потому уполномочен антимонии не разводить.
- Что вы, наконец, хотите?! - побелевший Понизов принялся глотать воздух.
- Хочу знать, кто именно в стенах вашей больницы, пользуясь слюнтяйством руководства, снюхался с врагом народа, гнусная клевета которого, если не успеем пресечь, растечется по Европе! Хочу найти, чтобы спросить, почем стоит продать Родину?
- Сейчас пятьдесят шестой год! Понимаете вы?!
- Как не понять? - Хромов подергал дверь. Вернулся к бледному главврачу. - Решили, раз Сталин умер, так можно Родиной безнаказанно торговать? Но у Родины еще есть защитники!
Через минуту-другую в коридор, где толпились приглашенные на совещание, среди которых была Ксения Гусева, выскочила секретарша.
- Там! У Константина Александрыча крики! - она в ужасе потыкала в сторону кабинета.
Гусева и те, кто посмелей, метнулись к кабинету. Она подлетела первой, готовая ворваться.
Дверь распахнулась изнутри. Вышли комитетчики. Раскрасневшиеся, хмурые.
Хромов, поправляя галстук, огляделся:
- Среди вас настоящие врачи есть? Которые не по психам, а нормальные. Там вашему хлюпику начальнику плохо. Сердчишко!
В кабинете, в кресле, откинулся Константин Понизов. Пульс уже не прощупывался. Диагноз, поставленный при вскрытии - обширный инфаркт, - не удивил. О больном сердце и. о. главврача было известно.
Через два дня, опросив весь медперсонал и даже некоторых больных, работники КГБ удалились, совершенно сбитые с толку. Понизов, оказывается, говорил правду. В самом деле, написать пресловутые письма в период от поступления в Бурашевскую больницу до смерти у Пятса не было физической возможности.
Год 1990
…- И где же они были написаны, эти знаменитые письма? И как всё-таки оказались на Западе? - поинтересовался Понизов.
Но Гусева, а вслед за ней и Валк с Вальком лишь беспомощно повели плечами.
- Одно могу сказать точно, что Константин Александрович был прав, и в психбольнице написаны они быть не могли, - подтвердила Гусева.
Делегация в полном составе удалилась. Заработал движок автобуса.
Зашла секретарша Любаня, - на сей раз в облипающем фигуру желтом кримпленовом платье. Положила перед Понизовым список звонков.
- Корытько звонил. Потом дважды этот, приставучий, из КГБ. Подай да подай. Ответила, что ездите насчет ремонта клуба.
- И что хотели?
- Выпытывали, что за движение у нас на старом кладбище.
- А ты?
- Сказала, что мертвецы по ночам из могил встают… Выгонят тебя, Коля. Как пить дать.
- Пожалуй, что выгонят, - равнодушно согласился Понизов.
- Весь поссовет меж собой считает, что зря ты с эстонцами этими связался. Навару с них никакого. А геморроя… До этого мы с девчонками жребий тянули, кого с собой в райисполком заберешь. А тут такое…
- Да, обломил я светлую девичью мечту, - согласился Понизов. Увидел, как огорчилась секретарша. - Не робей, Любаня. Мы с тобой к этому кладбищенскому безобразию напрямую непричастны? Нет. Так что, может, будешь ты еще в райисполкоме.
- А в "обл"? - загорелась корыстная Любаня.
Понизов усмехнулся.
- Подучиться малость - и область потянем.
- А меня Петька Беленький замуж зовет, - сообщила Любаня.
- Хороший вариант, - одобрил Понизов.
- И прапорщик один с Васильевского Мха обхаживает.
- Прапорщик - это надежно. Там паек.
- Вот возьму и выйду!
- За кого? - из вежливости полюбопытствовал Понизов.
- Да какая разница! Всё равно к тебе после бегать буду!
Понизов смутился:
- А вот ко мне больше не будешь! Я, Любань, человека встретил.
- И что?
- И - всё! - закинув голову за руки, Понизов зажмурился, думая о своем.
Любаня пригляделась.
- Что? Встретил и - сразу всё? - спросила завистливо.
- Сразу! - подтвердил Понизов. - Я еще со школы знал, что у меня должно быть так, что встречу, и - сразу всё! Вот не поверил себе. Женился наспех и - наперекосяк.
- Чем же она тебя так взяла? Неужто лучше меня в постели?
- Не знаю. Да она и сама про меня еще не знает.
- Все-таки правду девки про тебя говорят, что с вольтами, - определила Любаня.
Понизов, кажется, не расслышал, всё сидел, откинувшись в кресле с закинутыми за голову руками. Судя по слабой улыбке, мыслями был он не здесь.
Любаня обиженно поджала губки.
- Кстати, чуть не запамятовала! Жена Бороды звонила. Говорит, три дня как уехал в Калинин. Будто по делу. И - ни слуху, ни духу! Ну, я отбрила, конечно. Если каждая, у которой муж загулял, начнет в поссоветы названивать, так нам и работать некогда будет.
- Хабалка ты всё-таки, Любаня, - беззлобно попенял секретарше Понизов. - Учу, учу, чтоб с людьми поделикатней.
Вдруг подскочил:
- Сколько, говоришь, дней, как уехал?!
Только сейчас Понизов сообразил, что вот уж третий день как не видел Щербатова, и даже на эксгумации того не было.
Встревоженный, полный скверных предчувствий, схватил трубку, набрал телефон районной милиции.
- Костылев? Привет, вечный дежурный. Понизов. Не видел, случаем, Борода в отделе не появлялся?
- Почему не видел? Сам его третий день как в ИВС оформил по 153-й статье.
- Кто задержал?! - прохрипел Понизов с такой силой, что испуганная Любаня вернулась от входной двери.
- Сипагин лично. Если тебе он нужен, так полчаса как из отдела убыл. Думаю, как раз к прокурору за санкцией на арест поехал.
- Почему знаешь?
- Я ж бывалый аналитик, - похвастал Костылев. - У него из пакета литруха водки выглядывала. Если б с коньяком, наверняка в райком. А с водкой - точно к прокурору.
Посеревший Понизов бросил трубку.
- Я в Калинин!.. Не знаю, когда!
Едва не сбив замешкавшуюся секретаршу, бросился к машине.
- Псих! - нежно прошептала вслед Любаня.
2.
Дорога в город лежала мимо щербатовского, расписанного под теремок, дома. Почти проскочив, Понизов краем глаза разглядел через приоткрытые ворота знакомую "восьмерку". Нажал на тормоза.
Бросив машину на дороге, кинулся к калитке. Из дома на крыльцо как раз вышел сам Щербатов с кастрюлькой костей для собаки.
- Борис Вениаминович! - окликнул Понизов. Щербатов неохотно поднял голову.
Если б не дом и не знакомая машина, не признал бы его Понизов.
Вместо ухоженного, молодящегося мужчины увидел перед собой изможденного человека в жеваной одежде. Оживленный обычно взгляд казался пот у хшим, будто свет внутри отключили. Знаменитая борода, всегда подстриженная, подкрашенная, торчала неопрятными седыми пучками.
- Вы! - без выражения поприветствовал Щербатов.
- Ну и вид у вас, - не удержался Понизов. - Как же так? Почему не позвонили? Не предупредили? Мне только передали, - вас задержали и собираются арестовать.
- Освободили, - скупо сообщил Щербатов. Заметил нетерпение Понизова. - Насчет эксгумации уже в курсе. И - слава богу, что свершилось. Хоть здесь слава богу.
Он размашисто перекрестился.
Понизов вытянул из кармана завернутый в целлофан крестик:
- Возвращаю ваше, фамильное! В дополнение к тому, что вам передал Пятс.
При виде отцовского крестика лицо старого князя дрогнуло.
- Пойдемте-ка в дом, - пригласил он, стесняясь. - Никто не помешает. Жену к сестре отправил. Уж больно блажила, как вернулся.
Мало кому доводилось побывать в этом доме. Хозяин не любил допускать чужих. Но Понизов бывал, и всякий раз поражался, как большой, ярко расписанный, но типичный деревенский сруб внутри преображался в княжеские палаты, уставленные старинной, восемнадцатого-девятнадцатого веков мебелью. Комоды, канапе, шифоньеры, кованые сундуки, ореховый книжный шкаф, готический буфет - кабинет в стиле Генриха Второго, сервер в стиле буль… Мебель эту, поломанную, полуразрушенную, рукастый Борода разыскивал по старым домам, чердакам, подвалам, свалкам и реставрировал так, что музеи и театры предлагали за нее крупное вознаграждение. Но хозяин не продавал. Старинная мебель, фарфор были его страстью. Возвращаясь по вечерам, он запирал входную дверь и будто переносился из ненавистного советского настоящего в дореволюционную старину - какой запомнил ее по рассказам родителей.
Князь вынул из буфета фигурную бутылочку с фруктовой настойкой, рецепт которой придумал сам. Налил по стопочкам, из которых, по Понизову, разве что валокордин пить.
Но на сей раз непьющий князь махнул свою "пипетку" одним глотком. Перевел дух.
- Сказать ли, чем мучился все эти годы? В чем даже вам в прошлый раз не признался, - произнес он.
Боясь разрушить исповедальное его состояние, Понизов поспешно кивнул. То, что услышал, и впрямь поразило.
Крест молодой князь Щербатов действительно получил от самого Пятса. И действительно для того, чтоб адресат уверился, что действует он по специальному поручению. Но передать Щербатов должен был не только сведения о последнем пристанище президента. Главное, что поведал ему Пятс перед смертью, - что во время транспортировки в Бурашевскую психбольницу ему удалось спрятать в Тургиновской церкви важные документы, которые необходимо отвезти в Эстонию и там вручить верному человеку.
- А я струсил, - закончил рассказ Щербатов. - Долго сидел, пуглив стал. Через месяц решился-таки, приехал в Тургиново, но документов в церкви не нашел. Подумал - пацаны нашли да выбросили. Даже обрадовался - не судьба. Но много позже по "Голосу Америки" услышал про письма президента Эстонии Пятса, написанные в заключении.
- И что это значит? - недоуменно спросил Понизов.
- Значит, нашелся кто-то посмелей меня… А знаете, как меня выпустили? - Щербатов вдруг вернулся к началу разговора. - Начальник райотдела Сипагин самолично ко мне в ИВС (изолятор временного содержания. - С. Д.) приехал. Показал санкцию на арест и предложил свободу в обмен на мой бизнес. У него, оказывается, у брата в Кувшиново схожее дело. Расширяться надумали. Я согласился. Там же и все бумаги при нотариусе оформили. Всё штампы ставил. Так раззадорился, что аж постановление об освобождении заштамповал. Так что я отныне люмпен! - он горько засмеялся. - Возвращаюсь во Францию. С чем уехал, с тем и вернусь.
Он насмешливо щелкнул себя по ширинке. Понизов взъярился:
- Борис Вениаминович, не смейте так! Не дело уступать поляну негодяям, когда дождались, наконец, своей свободы! Вы-то, как никто, ее выстрадали.
- Это не та свобода, - возразил печально Щербатов. - И - полно вам, Коля! Эти ли, другие. Да я уж и документы оформлять начал. Думаю, недолго займет. Французского гражданства меня никто не лишал. А вот вы попробуйте. Мне всегда казалось, что у вас получится. Есть в вас тяга к новому, неизведанному. Да и крепость - чтоб отбиться.
Щербатов достал крест Пятса, протянул Понизову.
- Оставь себе, - всегда державший дистанцию, он вдруг перешел на "ты". - Он еще просил: если когда-то церковь в Тургинове восстановят для отправления культа, отнести этот крест туда. Мне уж не судьба.
Понизов тихонько закрыл за собой калитку. "Ушастик" так и стоял посреди дороги. Местные водители, зная хозяина, не гудели. Осторожно объезжали по обочине.
Так скверно ему давно не было. Домой, как часто в таких случаях бывало, совершенно не хотелось. Поехал в Тверь, на "конспиративную" квартиру.
В чем преимущество старенького "запорожца"? Можно бросить на ночь - не сильно напрягаясь. Правда, разок всё-таки сняли колеса. Понизов даже посочувствовал чудаку, польстившемуся на разношенную, как старые калоши, резину. Но, в сущности, головной боли брошенный без надзора "ушастик" не доставлял. Допыхтел до места назначения - уже удача!
Понизов выбрался из машины. С силой хлопнул дверью, - иначе не закрывалась. От подъезда отделилась тень.
- Николай Константинович! - окликнула тень. Вышла на свет и обернулась Светланкой. Кровь ударила Понизову в голову.
- А я вас заждалась. Долго гуляете, - сообщила она, стараясь выглядеть беззаботной.
Понизов совершенно растерялся.
- Но - каким образом именно сюда? Никто не знает…
- Ну, не совсем никто. Секретарша ваша дала адрес. Я ей сказала, что готовы материалы и что вы их очень ждете. Она засмеялась и - дала.
Светланка протянула обернутую в целлофан кассету.
Понизов неуверенно принял.
- Но… это не мне. Это эстонцы ждут. Разве не предупредили?
Светланка нахмурилась: конечно, предупреждали. И маленькая хитрость не удалась.
- Я… хотела увидеться! - выпалила она.
- А Лева, он?..
Светланка рассердилась:
- Леве я сказала, что ухожу, потому что люблю другого! Сказать, кого именно?!
Понизов смешался.
- Но… - промямлил он. - Как это может быть? Мы и виделись-то всего раз.
- Всего раз! - подтвердила Светланка. - Но какой!.. Я, может, до сих пор всех мужиков к тому случаю примеряю.
- А тебе Левка, когда отговаривал, не сообщил, что я бабник?
Светланка уныло кивнула: конечно, сообщил.
- И что женат? И дети? Криво, правда, женат. И, наверное, разойдусь. Но пока так.
- Не пугай ты меня, - попросила она. - Не видишь разве? Я и так боюсь.
Ее затрясло.
Понизов заботливо склонился:
- Что-то не так?
- Коля! Включи, наконец, мозги! - простонала она. - Два часа на улице. Я ж элементарно продрогла!
Понизов сгреб ее в охапку.