В полтретьего я заехал за девушкой в институт, и через каких-то двадцать минут мы уже сидели у меня. Я был в ударе, показывал картины. Мы пили шампанское и вскоре занялись любовью прямо в большом кресле, где она с самого начала сидела. Лена находилась в той позе, которую обычно называют коленно-локтевой, когда еле слышный щелчок замка подсказал мне, что пришёл Виктор. Я обернулся и увидел как он, коротко кивнув, прошёл в комнату за моей спиной, сел в другое кресло и закурил. Он был бледен, играл желваками, а в правой руке держал скатанную в трубку тетрадь.
- Я вот тебе семинарскую тетрадь по истории принёс. Ты забыла, - сказал он будничным голосом.
Лена повернула голову и лишилась чувств, а Виктор поставил на тумбочку вынутый из тетради "Арманьяк" и также неслышно вышел, бросив ключ на диван и тихо прикрыв дверь.
Две недели девушка пролежала в больнице с нервным срывом, потом они с треском развелись, и Виктор завербовался куда-то во Владивосток играть в ресторане для рыбаков. Через полгода я случайно встретил Елену в дешёвом кафе в компании каких-то отвратительных личностей. Она подсела за мой столик, заплакала и сказала: "Гоша, это какой-то ужас! Я ничего не понимаю! Ведь я же его люблю!".
- А вот интересно, когда тот урод по телефону звонил, - это он туда попал или это чистое фуфло? - Сарай как всегда суть уже ухватил и теперь добирался до подробностей.
- Юра, дорогой, я даже не знаю, - Гоша прижал руки к груди, - но разве это важно?
- Еще бы не важно! Ведь из-за этого звонка у них весь сыр-бор и разгорелся. А Витька твой - тоже хороший дурак. Надо было её с самого начала с красивым парнем познакомить и проверить. А ты молодец! Ловко ее развёл пожиже!
По-моему, Отец Георгий был сильно разочарован реакцией на свой рассказ. Видно, у него это было что-то вроде крика души - покаяние в случайной подлости, которую он простить себе не мог. Непробиваемую толстокожесть Сарая он расценил как общее мнение, и сейчас на его худых щеках выступил темный румянец - он явно сожалел о своей откровенности.
Девушки тоже приуныли - уж кому-кому, а им ситуация из Гошиной истории была знакома на все сто процентов. Да и не зря, наверное, слово "любовь" - женского рода: женщины в этих делах рубят гораздо лучше мужиков.
Нужно было срочно разрядить обстановку, моментально исправить настроение, ибо, как говорит Артур-Степан: "Очень быстро поднятый бутерброд упавшим уже не считается!".
Быстрее всех "бутерброд" поднял сам Гоша. Он освежил все бокалы и фужеры, то есть налил туда какой-то очень редкий испанский джин, помыл и ловко разложил виноград, и повторил тост, уже произнесенный им ранее: "За любовь!".
За столом тем временем произошло некоторое повеселение, которое, как мне показалось, внёс джин. Наташка, видимо приученная ко всяким загогулистым напиткам, задала неуместный и хамский вопрос по поводу тоника. Стёпа, с видом оскорбленной компетенции, ни слова не говоря, вытащил из холодильника-тумбы боржоми, открыл и сунул привередливой бывшей костюмерше.
Натаха вырвала из соломенной циновки-картины "Восход солнца во Вьетнаме", которую папа Стёпы привез из Кореи, соломинку и, потягивая получившийся джин-боржомик задумчиво произнесла:
- Эх, любовь-морковь! Я в жизни больше двух недель ни с кем не жила. А вот подруги мои некоторые - те по два-три года с мужьями или так. Даже дети есть. Сейчас-то я им даже вроде как завидую, а тогда… Тогда я ещё толком не жила, никого не знала, на "Рижской" квартиру снимала - подруга одна устроила, Анька. Сама-то она в соседнем доме со своим Никитой проживала, вот и устроила меня с собой по соседству. Анька считала себя очень симпатичной: мол, и лицо у неё, и сиськи, и нога хорошая. Тоже мне фотомандель! По этому профилю и старалась себе работку подыскать, даже снялась пару раз на какой-то помойке. А вот Никита её очень хорош - высокий, глаза серые, в банке работает. Серьёзный парень. Повезло ей, сучонке.
А она, как у нас, баб, это иногда бывает, не очень ценила его. Сначала они ко мне в гости зачастили. Рядом же - удобно: на машине не надо пьяными ездить. Потом она начала мужиков таскать. Туеву хучу. Придёт с двумя какими-нибудь кретинами, нажрёмся, или там групповушку сотворим, или так по углам, как ты, Максик говоришь: тупые возвратно-поступательные движения…
(Я хорошо помнил, что рассказал анекдот про возвр. - пост. движения Римме, а не Наташе. И было это ночью. Значит, женский телеграф действует буквально со скоростью света.)
Наталья тем временем продолжала:
- Но Никита её не совсем дурак был - ну как это так?! Приходит она вечером вся пьяная, колготки порваны, трусы наизнанку. Он тоже не ангел - сколько раз ко мне яйца подкатывал, но я ни-ни, совесть еще осталась, она же мне подруга.
Одним словом, стал он за ней присматривать, и очень редко уже ей вырваться удавалось. Тогда начала она по телефону со мной душу отводить. Вся Москва тогда уже закончила компьютерами торговать, а мы с ней только "начали". Как шпионы, ей-богу!
Договорилась она со мной для нашей бабской конспирации мужиков компьютерами называть при Никите. Она на самом деле всё компьютер себе подбирала, хотела овладеть. Ну, например, рассказывает по телефону, как вчера с Никитой на презентацию ходила: "Представляешь, там мужики были - одни козлы, только двое американцев - такие ломовые…" - тут, по всей видимости, Никита у нее приходит, потому что она переключается на наш "компьютерный язык": "…так вот, только два нормальных IBM, с такими, знаешь, мониторами, а обеспечение - вообще завал!"
Совсем Аньке, видно, невмоготу стало: "Замучил, - говорит, - своей любовью". И задумала она целую ночь у меня провести. Но такое дело подготовки требовало. Аж с понедельника начала мне звонить (обязательно при Никите) и величать Андреем Ильичом - главным специалистом по ночным съемкам клипов. Достала по самые помидоры: мол, она в среду не может, а в четверг у неё самой съемки, а вот в пятницу есть окно с четырех до шести. "Нет? Жалко. Ой, Андрей Ильич, как это ночью? Я же замужем! А что, днём никак нельзя? Правда? Это самое лучшее время? Ну что ж, попробую мужа уговорить…"
И всё в таком разрезе. Так вот, Анька со мной ещё раньше договорилась, что в пятницу в восемь вечера вместе с двумя "компьютерами" подгребёт, но звонила всё равно каждый день - "уточняла".
Наконец, в пятницу, в полвосьмого, звонит: "Андрей Ильич, у нас ничего не изменилось?" Я отвечаю, что (ох, блин, достала) всё в порядке, только чтоб принтер (шампанское) не забыла.
Не успела трубку положить - Никита звонит: "Наташ, моя параша сегодня, слава богу, на всю ночь на съёмку умотала. Сейчас к тебе с шампанским приду".
Еле от него отбоярилась, до сих пор жалею.
И Наташка положила свою буйную голову Гоше на плечо.
Вот так обычный обед с шампанским совершенно случайно превратился в высокоинтеллектуальный диспут о самом сложном и непонятном человеческом переживании - о любви. Сколько мнений, сколько собственных точек зрения! Наша беседка напоминала Ноев ковчег: каждой твари по паре. Я, как совершеннолетняя и полноправная тварь, тоже должен был что-то рассказать, и на меня уже посматривали другие наши твари. Из собственного опыта я что-то не мог подобрать ничего достойного - всё какая-то туфта, а хотелось закончить вечер на оптимистической ноте, так сказать, подвести положительный итог. И я кое-что вспомнил.
Был у меня один приятель - Слава Лутовинов.
Я с ним вместе на первом курсе как бы учился, потом его выгнали как бы за то, что он два раза подряд к институту на иномарке подъехал - так что он, с точки зрения официальных властей, был как бы подлец.
До этого мы с ним общались в компаниях или так, и стал он приходить с одной девушкой потрясающей. Он был рыжий такой, высокий, как Чубайс, а она маленькая, чёрненькая - Валерией Шведовой звали. Пара просто загляденье! С удовольствием они рассказывали, как познакомились: она шла из своего института мимо зоопарка, а он ехал в троллейбусе, причем по другой стороне - так он выскочил, бежал назад почти целую остановку и всё равно не успел - она в автобус влезла. Поймал машину, за автобусом гнался, догнал, и уж после того, как ей обо всём этом поведал, согласилась она назавтра встретиться вечером.
Окончив этот волнующий рассказ, обычно целовались - у меня уже тогда закралось подозрение, что они начали жить.
И вот вдруг его выгоняют из института.
Мы потерялись на время. Он, наверное, устроился руководить ларьком или чем другим подобным, а я, как все, горе мыкал - не виделись с ним долго, даже не знаю сколько.
Неожиданно Славка позвонил мне и пригласил на свадьбу. К семи часам в кафе "Солнышко". Я успел только спросить: "На Лерке женишься-то?"
- На Лерке, на Лерке! - Он засмеялся.
В субботу ровно в семь я, как штык, был в этом кафе, и не один, а с электрочайником и со стихами, где в двадцати семи шикарных куплетах рассказывалось о том, какие Славка с Леркой клёвые и как должны быть счастливы родители, глядя на "наших молодых".
Кстати, о родителях: Славка жил с отцом - начальником какой-то там "гражданской обороны", матери у них не было, не знаю почему - я не спрашивал. А Леркины дорогие предки были преподавателями в Военном институте иностранных языков, а ещё у неё был брат помладше.
На дверях кафешки висела табличка "Спецобслуживание" - я еще подумал, что неслабо парень развернулся. Захожу внутрь. Там оркестр небольшой к исполнению марша Мендельсона готовится, столы в основном к стенам отодвинуты, а в центре стоит главный свадебный стол аж на шесть (!) человек. На столе этом всё как положено, но народу ещё нет никого. А где же будут баушки сидеть со слезами умиления, а где родственники из деревни, а где удалые друзья-приятели со своей дракой, а где завистливые подружки, где залётные да приблудные, без которых и свадьба не свадьба?! Я подсчитал: родители с Леркиным братом + молодые = как раз шесть человек. А разбитные свидетели? А где же я сам, черт возьми, сидеть буду? Пошёл, конечно, пока никого нет, стульчик подтащил.
Наконец приехали. Прямо из загса. Вчет-ве-ром! Оркестр "Мендельсона" вдарил. Славка Леру в белом платье на руках втащил, а ещё одна пара - тоже мне знакомый Сашка с бабой - те сразу к столу сели. Это они, оказывается, свидетели.
Я всё время на дверь посматривал, а Славка сказал, что больше никого не будет, но ошибся, потому что через полчаса явился смущенный шестнадцатилетний Лерин брат, присел за стол и с восторгом уставился на счастливую сестру. Стихи мне пришлось спрятать - читать их было некому, так вшестером мы ещё часик посидели, потом я не выдержал (а кто бы выдержал?), взял брата за шкирку и отвел в сторонку.
В общем, примерно месяца два назад Лера объявила дома, что собирается выходить замуж за своего парня Славу, с которым она встречается уже полтора года. Родители нормально восприняли - девке уже 19 лет - и пригласили Славу в воскресенье на обед - познакомиться. Пообедали хорошо - борщ ели, курицу и пили белое столовое вино. Мамаша - у них она в семье главная - расспрашивала Славу о его там разных интересах и перспективах, о родителях и т. д., потом проводили они его, а потом мамаша отозвала папашу на кухню и сказала, что Славка её родной сын.
История-то тривиальная. Много лет назад мамаша вышла замуж за офицера, и служили они на Дальнем Востоке. Потом Славка родился, а через два с небольшим годика - девочка, а потом не то измена какая у них прокатила, не то ещё что - в общем, семейка развалилась: Слава остался у отца, а мамаша с четырёхмесячной дочкой тут же снова вышли замуж за другого офицера этого же гарнизона. У них, у военных, это запросто. Затем папу перевели по его просьбе в другое место, потом ещё в другое, пока не оказался он в Москве специалистом по гражданской обороне. И, естественно, бывшие супруги отношений никаких больше не поддерживали. А мамаша назвала девочку в честь своего нового мужа Валерией и через некоторое время родила сына и перебралась с семьёй в Москву, что было её заветной мечтой. Если бы она знала заранее, что её первый муж тоже в результате в столице окажется, может, и разводиться не понадобилось бы.
Одним словом. Лера и Слава оказались родными братом и сестрой. Роднее не бывает.
Сначала мамаша Леру просто так отговаривала, типа этот Слава ей не пара и явно склонен к алкоголизму и тому подобное, потом сдалась и всё рассказала. Лера эта потрясающая, даже глазом не моргнула. Говорит: "Если он брат, то я его в два раза больше люблю!" Как с ними ни бились - мать даже к Славкиному отцу ходила, - ничего не вышло. Отец вообще сказал, что сам всегда мечтал на своей сестре жениться, - пусть хоть сынок порадуется. Тогда она объявила, что пойдет в загс и покажет там такие документы, что ребят ни в жисть не распишут. А Лера пообещала в этом случае жизнь самоубийством покончить. В общем, от них вроде отстали. Слава за большие деньги добился приёма у самого профессора Буйносова. Им там сделали полное медицинское обследование, и оказалось, что у них гены и там всякие разные хромосомы сильно отличаются - профессор сказал, что разрешает даже беременность, но только под его наблюдением.
- Вот такие дела, - стал я закругляться. - Я их три года назад на улице встретил уже с двумя детьми - один толще другого.
- Вот это да! - сказала Светка. - Вот бы с братом попробовать.
А Сарай задумчиво пробормотал: "У меня тоже есть сестра - такая, кстати, скотина, прости. Господи…"
Гоша, которого я своим рассказом довёл чуть ли не до слёз умиления, тут же предложил тост, и мы все с плохо скрываемым удовольствием выпили за здоровье и долгую жизнь Славы, Леры, их детей и даже композитора Мендельсона, без которого, наверное, сам институт брака никак не смог бы существовать.
Какой удивительный вышел вечер, правда?! Каждый рассказал по своей истории, а тема, тема-то какова?! Любовь! Вот бы всегда так!
И ничего специально не надо придумывать. Помой получше уши - и вперёд. Главное - это не забыть ничего, а то ведь читатели разные бывают: есть немного поверхностные - от шутки к шутке читающие, а есть внимательные, опечаточки выискивающие, анахронизмы там всякие. Я сам такой. Смотришь, бывало, фильм или книгу читаешь, а там: то микрофон в морской сцене в углу экрана высунется, то актёр в любовной драме начинает говорить "Дорогая, я вас умоляю…" в клетчатом пиджаке, а заканчивает "…быть моей!" уже в полосатом. А однажды я читал одно толстое научно-фантастическое произведение. Там в 2124 году на космическую станцию землян напали какие-то отвратительные зубастые спруты, которые уже проникли внутрь и гонятся по коридору за очаровательной белокурой ассистенткой профессора Роджерса. Ей, одетой уже в космический скафандр, и надо-то было выскочить из станции наружу. Спруты бы там сразу дали космического дуба, потому что сами дышали кислородом, но перед выходом в тамбур какой-то дурак из будущего повесил зеркало, а "какая женщина не остановится на секундочку, чтобы кокетливо поправить прическу" (особенно если за ней гонятся эти позорные спруты). В общем, сожрали бабу. Ловко, правда? Ещё в этой же книжке народ торжественно встречает геройскую экспедицию, возвращающуюся аж с альфа-Центавра, и "зажглись прожектора, а кинооператор быстро завертел ручку киноаппарата". Воткнуть бы эту ручку этому писателю в то место, сидя на котором он и написал всю эту гадость, и завертеть быстро-быстро!
А Вы внимательно читаете? Помните, к примеру, какой марки был вчера фарфор на столе? Ну не надо, не надо уж сразу лезть в начало рассказа - я вам и так скажу. Ах, помните? "Кинг Веджвуд", говорите?! Точно! Тогда Вы ещё, конечно, помните, сколько девиц сегодня соседка Наташа привела с собой в гости. И сейчас Вы, наверное, строго скажете: "Наташа привела Свету и!.. А где же ещё бесцветная девушка в майке? Что же про неё ничего не слыхать? Что же она, так сидела и молчала?! Так ведь не бывает. Может, её вообще не было? Может, нас тут хотят всяко разно обдурить и ввести в заблуждение?"
Вопрос закономерный. Конечно же, она была. Но, как иногда это происходит, как-то с самого начала не пришлась: вела себя развязно, да и морда лица отвратная. Поэт про такую бы сказал, что после неё по красоте идут только предметы. А Сарай про такую бы сказал, что это просто "урна с глазами". Весь вечер она пыталась разевать рот и перебивать всех в самых интересных местах, и только благодаря Сараю, который всё время шипел на неё и страшным шепотом говорил: "Да замолчи ты!" - у всех у нас и создалась возможность выслушать все эти чудесные и удивительные речи о любви. Одним словом, девушка была плохой девушкой.
Правда, не зря говорят, что, мол, не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки. К концу вечера Сарай ослабил внимание, и она, воспользовавшись этим, задвинула все-таки ту бешеную потрясающую историю из собственной жизни, которую порывалась рассказать в течение всех посиделок.
Со своим стулом она выдвинулась вперёд и дала краткие показания, пытаясь вбить пробный гвоздь в гроб нашего хорошего настроения. В общем, выяснилось, что однажды она сняла мужичка в метро и в общаге с ним потрахалась. И девица нерешительно засмеялась. Таким гениальным по замыслу и изящным по форме выступлением она моментально пробудила задремавшее было от водки сараевское чувство прекрасного.
- Чего лыбишься, Джоконда хуева, собирай манатки - нам спать пора, - сказал Сарай с матерным выражением лица, зевнув так, что через его пасть можно было свободно пересчитать камни в печени. - А ты, Светка, постели-ка нам на веранде - там софа раскладывается.
И сам хозяин Стёпа-Артур, и остальные гости почему-то совсем не удивились приказному тону Сарая, безоговорочно признав его авторитет. А Светка, которая под своим сценическим псевдонимом мелькает на телеэкране чуть ли не каждый день и на чей полновесный четвёртый номер втайне от жён облизываются у теликов мужички в синих майках, покорно пошла на веранду стелить простыни для греха. Себе и ещё семь часов назад незнакомому толстяку с сумоистской внешностью. Такова сила любви.