Заговорённая тройка
Приехали Ерофей с Фаридой в деревню, мать-старуха на крыльцо в это время вышла, глядит - сын тройкой добрых коней правит, ахнула. Ерофей подкатил, обнял её и сказал:
- Гостей на свадьбу сзывай, в дом жену привез - тебе помощницу.
Старуха увидела Фариду, будто окаменела - сын с иноверкой судьбу связать пожелал. Сжала губы, глядит искоса. Ерофей это заметил, рассказал, как Фарида спасала его, и потом добавил:
- Ты, мать, сердцем прими её, а веру сменить можно.
Вскоре окрестили девушку, и обвенчался с ней Ерофей. На свадьбу друзей пригласил, средь них ямщик Кузьма гулял. Стал Ерофея сговаривать - в большое село жить переехать, извозом заняться. А им тогда многие промышляли, чугунки по тем временам не было - все перевозки ямщицкая служба справляла.
Так и поступил Ерофей: уговорил мать, дескать, с такими конями хороши заработки будут. Та сначала противилась, с родного гнезда съезжать не хотела, но потом рукой согласно махнула.
Продали они избу, Ерофей деньги добавил, что Ямщицкий Дед подарил, купили в большом селе дом хороший. Фарида с мужем в татарскую деревню съездили, её деда к себе жить взяли. А через год Фарида Ерофею троих сыновей принесла, да таких занятных - лицом все трое похожие, а волосёнки разные: один светлый, другой чернявый, третий рыженький, будто солнышко.
Сам Ерофей почту на своей тройке возил, и как повезёт, так быстрей других возвернется.
Как-то прибыл в контору груз ценный и депеша от губернатора, дескать, в короткий срок на другую станцию нужно доставить, а тут метель замела - носа не высунешь.
Начальник почты к ямщикам с поклоном:
- Выручайте, мужики!
Но те в один голос:
- Мыслимо ли дело - по такой падере стафеты возить?!
Один Ерофей смело вышел вперёд:
- Давай, повезу.
Ямщики-то руками замахали, закрестили его:
- Окстись, Ероха, себя и коней загубишь, детей оставишь сиротами!
Но он не послушал, и не только доставил посылку с депешей вовремя, а ещё к вечеру вернуться успел. Ямщики коней Ерофеевых похваливали: не кони, а птицы.
Но и предупредили:
- Смотри, кабы твоих быстроногих конокрады не увели.
Ерофей только посмеялся в ответ:
- Лошадки мои не простые - заговоренные. Мне их сам Ямщицкий Дедушка жаловал.
Многие, конечно, не верили, усмехались, однако Ерофея уважали. Были, правда, завистники, по углам нашёптывали, мол, тройка нечистым подарена, да и сам Ерофей антихрист, с иноверкой живёт, не зря дети у неё, что кони, разномастные, и ещё черта - татарина старого в дом взяли.
Ерофей с Фаридой все мимо ушей пропускали, но мать Ерофеева не спускала - на болтуна с клюкой накинется:
- Моя невестка получше иной русской бабочки - мила, скромна, мужу покладиста. Меня, старую, от тяжелых работ избавила, а что татарочка - так она крещёная. Чего языком трепешься.
Одному, другому прищемила старуха язык - замолчали. Но на коней с завистью поглядывали. Один такой у богатого купца кучером служил - Касьян Пурыгин. Купец большие табуны имел - разбегутся по степи, глазом не окинешь. Любил на тройке с ветерком прокатиться. Как-то велел Касьяну лучших рысаков запрячь, выехали на тракт. Глядят - впереди тройка почтовая, хозяин и крикнул кучеру:
- Обгони! Чего тянешься?
Дёрнул Касьян за вожжи, купец удивился - почтовые лёгкой рысью бегут, его в галоп перешли, но догнать не могут. Купец тростью ткнул кучера, тот кнутом щёлкнул - кони во весь дух понесли. Вот уж пена с губ полетела, а почтовые всё впереди. Купец глаза выпучил - у простого ямщика кони резвее рысаков его тысячных, тут Касьян обернулся, закричал:
- Кабы, хозяин, лошадей не загнать?! Вон правая пристяжная уже захромала. А Ероху-ямщика всё равно не догоним, его это тройка.
Купец пожалел своих коней, велел ход сбавить и назад повернуть.
После того долго не выезжал, про Ерофеевых коней всё думал: "Кабы мне таких!.."
Послал к нему кучера и наказал:
- Уломай ямщика, денег больших от меня посули, а тройкой чтоб я овладел!
Касьян стал к Ерофею подкатывать с разговорами:
- Продай коней, а его степенство не оставит своей милостью.
Но тот выслушал и сказал как отрезал:
- Не продажные кони! Семью мою кормят. А милость хозяйская - дело изменчивое.
Кучер вернулся к купцу ни с чем. Но тому тройка Ерофеева - будто сорина в глазу. Одно втемяшилось - добыть коней и баста. Высказал Касьяну:
- Что ж, продать не желает - дурак, значит!
И намекнул тут же, будто невзначай обронил:
- Найдутся людишки - коней уведут; за деньгами-то не постою. Ну, а кони в табунах моих затеряются - попробуй сыщи.
Касьян и решил: "Чего другим случай такой отдавать, сам использую - деньги от купца получу".
Стал дожидать удобного случая. Как-то летом, темной ночью, забрался к Ерофею во двор; а кони лягаются, только белый смирно стоит. Увел Касьян его со двора и погнал в степь. Доскакал до реки, коня через мост правит, а тот к броду поворачивает. Только коснулся воды - и растаял, а вместо него вдруг лебедь белый крылом взмахнул и полетел в камыши. Касьян из воды на берег выбрался. Трет глаза - коня нет, лишь седло с уздой на берегу лежит. Пришлось седло на себя взваливать да переть в село десять верст. К утру лишь вернулся. Мимо двора Ерофеева проходил, глядит - конь белый во дворе мирно сено жуёт. Касьян глазами заморгал и пошёл к себе. На другую ночь опять забрался. Глядит - рыжий конь мирно стоит. Касьян его и увёл. Только от села отскакал, глядит - впереди стог сена горит, а рыжий на него со всего маху скачет; у самого пламени на дыбы поднялся - и не стало его вдруг, лишь, взлетел к небу голубь красный, будто язык пламени, и полетел к селу. Касьян чудом в стог не угодил, рядом свалился. Всё ж бороду опалил. Только отполз от огня, приподнялся, глядит - люди на пожар бегут. Увидели Касьяна с бородой обгорелой и - к нему. Хозяин стога первый на него накинулся:
- Такой, этакой - стог поджёг, больше некому! Табак в селе только ты куришь! Давай рассчитывайся.
Другие его поддержали. Касьяну деваться некуда, пришлось бычка на двор мужику утром свести. Мимо Ерофеева дома проходил, глядит - рыжий во дворе сено жуёт. Касьян обозлился, думает: "Как бы Ерофееву гнезду учинить разорение?!"
Ночи не спит, осунулся. А тут недогляд большой за лошадьми; как-то со скачки хозяйского любимца не выгулял, напоил сразу - конь и занедужил. Купец выгнал кучера без расчёту, себе другого нанял.
Запил Касьян с той поры, хозяйство, жену бросил и в город подался. Там с двумя конокрадами на базаре снюхался, подговорил помочь ему коней увести. Вернулись в село, во двор к Ерофею забрались. А кони тихо стоят, будто ждут кого-то. Ушами лишь водят да на конокрадов косятся.
Касьян в этот раз вороного выбрал, а татям белого да рыжего отдал. Только они со двора вывели, вскочили, а коня поскидали их тут же.
Который упал с белого - в лужу превратился, который с рыжего - в колоду обугленную. А вороной помчал Касьяна к оврагу, что за селом был, и сбросился вместе с всадником. Сам обернулся чёрным вороном и улетел в лес.
Поутру вышли Ерофей с Фаридой во двор, за ними мать, дедка старый и сынишки малые. Ерофей коней стал запрягать, старик ему помогает и говорит:
- Снилось мне, будто коней кто-то ночью пугал.
Тут мать воскликнула:
- Дождя вроде не было, а гляньте-ка - лужа у калитки!
Погнала к луже гусей, да запнулась и проворчала:
- И колоду кой черт притащил.
Ерофей улыбнулся, посадил Фариду с сынками в коляску и повёз кататься. Вскоре солнце взошло - лужа высохла, а колоду старик на дрова изрубил.
К вечеру бабы мимо Ерофеева двора коров гнали, новость принесли - Касьяна с переломанным хребтом в овраге нашли. Жене доложили, а она от него отказалась:
- Здоров был - меня бросил, а немощен стал, так объявился.
Пришлось уряднику вмешиваться - достали добры люди Касьяна, принесли в село. Жене деваться некуда - приняла.
Однако лекарь велел Касьяна в город в больницу везти. Пошла баба к купцу лошадь просить - как-никак многие годы верой и правдой у него служил, но тот отмахнулся:
- Бродягам я не помощник.
И велел её со двора вытолкать. Хорошо, соседи свою лошадь дали, увезла мужа. Ерофей про Касьяна услышал, сказал вдруг, будто вспомнил чего-то:
- Вот она - милость, хозяйская, как для него обернулась.
Все же оклемался Касьян. Только стал с тех пор скособоченный, голова трясется. С протянутой рукой у церкви постоит, наберёт медяков на шкалик и в трактир ямщицкий скорее. Там выпьет и плачется всем проезжающим о том, как сгубила его заговоренная тройка и как через Ерофея-нечистого убогим стал. Его послушают, посмеются и скажут:
- Не тройка сгубила тебя - жадность! Ерофея мы знаем - удалой ямщик!
И, глянув в лицо его пьяное, добавят:
- Сам ты, братец… нечистый!
Исправниковы караулы
В разрез тракта речка течет, летом тихая, а в сухмень мелела: в омутках вода стоит, меж ними ручеек - зайцу перепрыгнуть сущий пустяк. Тут ямщики и переправлялись. Зимой тоже лиха не знали - ударит мороз, закует речку - где хошь проезжай. Однако по весне разольётся, брёвна, словно щепки, несёт. Ямщики окрестных сел мост построили, да не рады: исправник караул на мосту поставить решил. Он в округ недавно назначенный был, старый-то дела запустил, на дорогах разбой случался, чаще у моста грабили. Вот новый и объявил:
- Всех разбойников изведу!
Ямщики, вздохнули:
- От разбойников караул - дело хорошее!
Только, затея та сущим разбоем для них же и обернулась: кому через мост нужда - деньги плати. А караульные в книгу записывают: кто куда ездил, заплатил ли, а нет - в долговую графу заносили. Да кабы копейку за переезд, а то - гривенник. А мужику не напастись: на другой берег за сеном аль на пашню сколь раз в день приходилось мотаться, бродами переправляться пробовали, да солдаты караульные ловили, штраф сдирали. Бывало, правда, жалели, - как-никак сами из мужиков, - отпускали и никуда не записывали. Однако исправник узнал, надумал караульных арестантами уголовными заменить: эти, дескать, не спустят. И начальнику окружной тюрьмы заявил:
- Нечего твоим подопечным казенный хлеб даром жрать, пущай послужат отечеству!
Отобрал несколько, раздал солдатскую амуницию и поставил. А потом на мосту таможню выдумал.
- У меня, - говорит, - в округе, как в хорошем государстве, должно быть устроено, а значит, и таможня нужна.
От неё и купцам не стало житья: караульные остановят, товар оглядят, требуют пошлину. Само собой, и себе откраивали, потому за доходами строго следили. Исправник будто в воду глядел - никому не спускали: бывало, иной купец взропщет - по какому праву, мол, - у него товар отберут, самого в речку. Вот и стали платить безропотно. Поперву - деньги в казну, да вскоре приметили; у исправника часы карманные с золотой цепочкой появились, потом гнедых пара и тарантас новый. На нём к губернатору в гости катался. Слыхали, будто племянником приходился, потому всегда ездил запросто и никто жаловаться не смел.
А как-то с поклоном губернатору табакерку серебряную преподнесли, да ничего не вышло. Губернаторова прислуга сказывала, что его превосходительству золотую исправник сразу же подарил, а губернаторша будто пальчиком только племяннику погрозила да шалуном назвала. Она-то чуток лишь старше была. А он из себя видный, лицом дородный, Андрей Власычем звали, по фамилии Жгучин-Жучин. Про него посказульку в народе сложили: "Жгучин-Жучин всех замучил!" И уж, вправду - ямщикам гибель, купцам разорение. Кричит: по-государственному веду! А кто знает - по закону ли? Скоро до бунту недалеко, да губернатор вдруг сам исправника от должности отстранил и с моста караулы снял
Да что, отчего? По-всякому в народе гадали, сказывали, будто с губернаторшей в постели застал али до царя челобитную выборные донесли. А, по правде сказать, случилось вот как…
У купца Жомова дочка Настасья на выданье была, с ямщиком слюбилась, Егором звали. Купцу, знамо дело, така родня ни к чему, углядел, что Егор с вечёрок дочку провожать наладился, кулаком погрозил:
- Не по тебе ягода! - И дочери заявил: мол, не сохни, сам найду жениха. Да парень-то ушлый - убегом обвенчаться девку давай сговаривать. И сговорил уж, да отец её через мост с товаром намедни поехал, караульные задержали. Ране-то именитых людей всё же исправник не трогать наказывал, а купец степенный: борода до пупа и живот - вниз глянет, ног не видит. Да караульные пьяные были - кто едет, толком не разобрали, товар отобрали, купца в реку. Насилу выбрался. Как до дому доплёлся, дочка заахала, купчиха руками всплеснула:
- Где ж так увозекался?!
А Жомов в голос воет, самого озноб бьет. В бане его пропарили, водкой растерли. До утра прохрапел, а проснулся, рассказал всё и опять расплакался:
- Эк-кое посрамление в старости притерпел!
Поехал к исправнику жаловаться. Тот мундира уронить не желал, напустил строгости да купца же и обругал. Приехал Жомов домой, сказал семье:
- Кабы такой человек отыскался, чтоб с исправником посчитался, ничего бы не пожалел.
Дочь те слова любимому передала. Ямщик и подкатил к Жомову:
- Отдашь коли Настасьюшку за меня, берусь исправника под монастырь подвести. - И на расходы денег спросил.
Жомов оторопел: "Голытьба, гляди-ка, дочь сватает - не по носу!" Да тут же и усмехнулся: "Разве сиволапому с исправником совладать?!" Однако Жгучину-Жучину насолить охота, махнул рукой:
- Чем черт не шутит! - И дал ямщику денег.
Егор самогону нагнал, стал через мост кажен день кататься. Караульные:
- Стой! Плати проездные!
Ямщик заплатит и нальёт всем для сугреву по шкалику. Али просто бутылку отдаст. Караульным шибко понравилось, и без денег пускали, лишь бы самогон привозил. Так Егор их всп лето поил. Как захмелеют, ямщику рассказывают, кто куда и когда через мост ездил.
Вот как-то по осени губернатор к исправнику на охоту собрался - у того в тайге займище, дачею называлось. Прикатит губернатор с дружками, а то и со своей губернаторшей - неделю пальба по тайге, а в даче вечером гулеванье. Так и в этот раз. Губернаторша вперед мужа укатила, губернатор чуток с делами замешкался. А тут чиновник большой нагрянул из Питера.
- Так, мол, и так, ваше превосходительство, жалуются на твоё протеже, да не мужичьё, люди все именитые. Да еще караулы будто на мостах выдумал.
Губернатор руками развёл: дескать, от рвения к службе - усердие, а что поклеп на исправника, так это от зависти. У Христа и то недруги были. А караул - для порядку.
И тут же разговор о другом повел:
- Труды, мол, трудами, а мы лучше сами к нему прокатимся; угодья хорошие там, охота отменная. Жена моя уж второй день у Андрей Власыча.
В общем, сговорил чиновника. Однако наперёд отправил ганца к исправнику; жди, мол, завтра прибудем с ревизией. Жгучин-Жучин и повелел караульным ни с кого проездных да пошлин не брать.
Егор в тот день через мост ехал, ему и выболтали, что большие гости едут к исправнику. Задумался он, вскоре собрал друзей-ямщиков по тому числу, сколь караульных на мосту было, и обсказал свои мысли, а ямщики рады другу помочь - сами от исправника натерпелись. Повёз он их через мост, бутыль большущую караульным отдал и дальше с друзьями направился. Версты не проехали, поворотили обратно. Глядят - караульные в караулке валяются: то ли пьяные, то ли сонные. Постаскивали мужики с караульных мундиры, на себя натянули и в караул встали.
Вскоре губернатор с чиновником катят, глядят - караульные во фрукт вытянулись. Губернатор осклабился, рукой было к виску потянулся:
- Молодцы, солдатушки!
Да один-то вдруг лошадей под уздцы, Егор это был:
- А проездные платить будет кто?!
Побагровел губернатор, глазищами закрутил:
- Вы что, сучьи дети, приказа не знаете!!!
А Егор ему:
- Как же не знам - со всех проезжающих плату берём, а кто супротив, того бить велено! - И махнул рукой: - Лупи окаянных! Их благородие, господин исправник, нам всё разрешат!
Мужики к коляске кинулись. Губернаторский кучер с перепугу деру в тайгу, а у чиновника с губернатором резвости не хватило, глазом не успели моргнуть, как на землю стащили. Да поняли вовремя - лучше не перечить: чем тумаков получить али вовсе жизни лишиться - что в бумажниках было, все отдали. Отпустили их мужики, те не стали кучера дожидаться, погнали в большое село к исправнику, а как из виду-то скрылись, мужики мундиры скинули, на спящих караульных напялили и по домам скорей разошлись.
А губернатор как прикатил, исправниковы прихвостни и залепетали, что их благородие с её превосходительством на даче вашего превосходительства дожидаются. Губернатор нахмурился, в тайгу везти приказал, там и застал супругу с молодым полюбовником. Хоть племянник, а все же обидно - рогоносцем на всю губерню прославят. Куда подале в глухоманно село решил посадить. А чтоб чиновника ублажить, к вечеру сам караульных взялся допрашивать. Те отрезвели, не поймут, об чём разговор, будто память отшибло. А губернатор к лицам приглядывается и сам не признает никого.
- Кто такие? - стал дознаваться.
И открылось, что арестанты они переодетые.
В другом случае дело замяли бы, однако дознание при столичном чиновнике проходило, потому их обратно в тюрьму, а заодно и исправника под конвоем отправить пришлось.
В народе про то, как арестанты губернатора скараулили, разговоры долго ходили, да многие на нашенских мужиков глазом косили: у Егора и дружков его деньги вдруг немалые появились, а откуда - не сказывали. И купец Настасью за ямщика вскоре отдал. А на свадьбе-то объявил:
- Теперь, мол, спокоен за дочь - с таким ухарем не пропадет!