Ее высвобождение из семейного кокона, уже начатое изгнанием из Аргентины, ускорил своим давлением Монпарнас, где она стала завсегдатаем. Дора часто бывает на людях, видит много новых лиц. Похоже, у нее было несколько любовников, и одним из них стал молодой кинематографист Луи Шаванс. Но Дора еще не постигла себя. По-настоящему она станет собой в 1934 году, когда откроет фотостудию вместе с Пьером Кефером. Те, кто знал тогда Дору, описывали ее как "мужчину", и сам Пикассо повторит эту характеристику (причем не случайно). Вначале она пыталась фотографировать моду, затем пробовала делать фотографии с оттенком эротики, для чего прошла курс обучения в мастерской Гарри-Осипа Меерсона. Но в том, как она трактует темы своих снимков, уже проявляется ее оригинальный талант. Дора в каком-то смысле искажает то, что видит: она вносит в него нечто постороннее, "непривычное", как говорил Фрейд, вносящее беспорядок и тревожащее совесть зрителя. Выбранный мотив разрушается, выворачивается наизнанку и позволяет увидеть другие пейзажи, тени и следы, неожиданные формы, неизвестные миры. Например, на одной фотографии, имевшей большой успех в Соединенных Штатах, слегка эротический образ словно находится в опасности. Он как будто заражен вирусом, который разрушает его и уносит в иной, сюрреалистический мир. "Это был научный заговор против модели" , – заявил один из поклонников Доры, Жак Генн. Поездки, которые она совершила с 1932 по 1936 год, пробудили в ней желание фотографировать, по примеру Картье-Брессона, мгновения жизни, разнообразные бытовые случаи, фиксировать быстрые смены состояний натуры прямо на месте, выхватывая их взглядом. Она делает такие снимки в Испании. Там Дора бродит по Барселоне и, фотографируя башни собора Гауди, подчеркивает кривизну их линий и их подвижность, превратив монументальное здание в нечто совершенно непрочное и лирическое – так Ван Гог в конце жизни придавал звездам облик кружащихся световых шаров. Дора делает фотографии таким образом, словно пишет картины. Позже она займется и живописью, но сначала пытается добраться до глубинной истины и таким образом достичь первой истины с помощью фотоаппарата. В эти годы она встретилась с Брассаи, который обогатил ее эстетику. От фотографий моделей она перешла к городским пейзажам и странным сценкам, похожим на картины Де Кирико или Бальтюса.
Персонажи, застывшие в момент движения; дети, похожие на марионеток или кукол; уличные торговки; гротескные, но человечные персонажи с ярмарок… В первую очередь Дору интуитивно интересует обратная сторона того, что она фотографирует. У ее взгляда есть необыкновенное свойство: он способен разгадывать, как шифр, внутреннюю сущность вещей. Каждый ее снимок как бы выталкивает из предмета наружу его здешнюю, земную суть, не уродует его, но обнажает. Нет сомнения, что именно в этот период жизни, непосредственно перед встречей с Пикассо, она достигла вершины в этом тайном знании. Итак, фотографии Доры вовсе не двойники реальности, а скорее рентгеновские снимки реальной жизни. Но тем не менее и в духовной, и в личной жизни дела Доры идут не блестяще. Связь с Луи Шавансом оказалась неудачей из-за того, что Дора не в состоянии поддерживать с мужчиной простые и спокойные отношения; эта неспособность сохранится у Доры навсегда. Откуда этот недостаток? В ней самой его причина или в ее мужчинах? Может быть, чтобы найти ответ, нужно вернуться в детство – к изгнанию, недоверию к себе, к тому невнятному общему впечатлению, из-за которого Дора совершенно не ценит себя, окружает глухой стеной, замыкается в себе, чувствует чуждой окружающему миру. Встреча с Жоржем Батаем, любовницей которого она стала, еще сильнее подчеркнула ее отличие от других и сгустила мрак ее души. Сексуальная жизнь Батая была сложной. У него были садистские наклонности; во всяком случае, он выразил их в своих романах – и особенно в "Небесной сини". Он явно имел склонность к копрофагии и грубым непристойным шуткам. Основным принципом его мира было осквернять тело для того, чтобы, как он утверждал, получить доступ к духу. Эта отрицательная, черная святость проявлялась у него в прозе и стихах, в сюжетах и рисунках, в его оргиях и изящных развлечениях, в "квартетах", от которых не смогла уклониться ни одна его партнерша. Дора не могла не знать обо всем этом. Была ли она участницей или зрительницей этих ритуальных обрядов? Никто не может точно ответить на этот вопрос. Но в любом случае Дора оказалась в хвосте этой черной кометы; эти отклонения от нормы и эти ритуалы бросили на нее мрачный отблеск. В конце 1934 года она рассталась с Батаем. Или это Батай предпочел других женщин и расстался с ней? Дора тогда только-только перешагнула новый порог, имевший все же отношение к искусству фотографии. Встречи с писателем-эротоманом снова заставили ее припасть к объективу. Дора была фотографом и ясновидящей. Она отдавалась на волю неистовой и жестокой оборотной стороны вещей и людей. Давняя привычка, усиленная опытом, который она приобрела рядом с Батаем, помогала ей терпеть муки при обнажении, проскальзывать внутрь рубцов и шрамов чужой плоти, таким образом попадая на другие территории. От этого опыта до святости всего один шаг. Его сделает другая подруга Батая, Симона Вейль, но Дора пройдет его позже, после разрыва с Пикассо. Все, что чувствовала тогда Дора, есть в мистической святости Терезы из Авилы – страдание и боль, любовь к ночи, страсть, выходящая за общепринятые границы, эротическое предание себя Богу, желание жертвовать собой и беспредельная огненная пылкость.
Встреча в темноте
В 1935 году настало время выхода на арену – время встречи. Дора известный фотограф, ее снимки выдают людям тайны параллельных миров, указывают на щели, через которые оттуда проскальзывают в наш мир тревожные образы, или на глубокие трещины, они ведут в ненадежные, постоянно меняющиеся места. Теперь ее студия расположена по тому адресу, который благодаря ей станет легендарным, – на улице Асторг, в доме 29. В ее фотографиях все более заметны тревога, тоска и страх. Если она гуляет по Парижу, то лишь для того, чтобы подсмотреть иррациональные сценки и отыскать места с сюрреалистической атмосферой. Она редко испытывает изумление или восхищение, чаще задыхается от тоски и ужаса. Когда Бретон ходил по столице в поисках Нади, это было что-то вроде сказочного спектакля. Его прогулки были чем-то неожиданным для зрителей и, конечно, вызывали у них беспокойство, но не заставляли ни страдать, ни чувствовать себя неуютно. А все снимки Доры близки к миру Кафки или Мунка. Она ничего не боится, осмеливается на все, смешивает все царства природы – животное, растительное, минеральное – и добавляет в это смешение людей. Ее маленькие постановки, коллажи, декорации из театра теней, созданные в разных масштабах, как у Мана Рэя, вызывают беспокойство и тревогу. Она не боится ничего, но пугает других своей неистовой жестокой силой и тайной. Но она и сама остается в области страха: она боится чувствовать себя покинутой, изгнанной и бедной, а такой она ощущала себя всегда. Чтобы справиться с этим страхом, Дора научилась быть гордой, приобрела осанку королевы и сходство с мужчиной. Но эти черты, видимые другим, на самом деле только внешность. Она известна в первую очередь своим бесстыдным высокомерием и отсутствием улыбки. Это поведение амазонки с непроницаемым лицом танцовщицы из Буэнос-Айреса, которая скрывает свои страдания за подчеркнутым молчанием и растворяется среди завитков сигаретного дыма в глубине темного танцевального зала, где диванчики окрашены в цвет крови. Так Дора готовилась к своей античной драме и к романтической любви. До первой встречи с Пикассо она уже жила в легенде, которую придумала о себе. Это произошло в октябре 1935 года на террасе кафе "Дё Маго". Тема встречи глубоко вписана в воображение Доры: это тема в высшей степени сюрреалистичная и романтическая, она присутствует в литературе с самого начала ее существования – от Кретьена де Труа до мадам де Лафайет, от Бальзака до Флобера, от Стендаля до Бретона. Рассказ о "Безумной любви"; определение красоты, которое дал Марсель Дюшан; извращенные театральные сцены Батая и, в первую очередь, ее собственная сильная любовь ко всему странному и невероятному заставили Дору специально подготовить свою встречу с Пикассо, как когда-то она и ее подруга Жаклин Ламба сделали перед встречей с Бретоном, вызвав у него влечение к той, которая появилась перед ним, и к ее "скандальной" красоте, особенно яркой среди окружающей ее посредственности.
"Великая сцена"
Стратегия Доры основывалась на литературности и напоре с оттенком разврата, которому она, несомненно, научилась рядом с Батаем. Она хотела, чтобы ее встреча с Пикассо была достойна самых прекрасных сцен литературы. Для осуществления этого желания понадобились неформальные встречи. Две первые описаны биографами и свидетелями. Брассаи в своих "Беседах с Пикассо" рассказывает: "Он уже заметил на днях за соседним столиком серьезное, напряженное лицо этой девушки с ясными глазами и внимательным взглядом, пристальность которого иногда вызывала тревогу. Она бывала в кругу сюрреалистов с 1934 года. Когда Пикассо снова увидел ее в том же кафе в обществе Поля Элюара, с которым был знаком, поэт представил ему эту девушку. Так Дора Маар вошла в его жизнь…" Другая свидетельница, Антонина Валлантен, тоже рассказывает, что Пикассо был очарован входившей в "Дё Маго" молодой женщиной, черные перчатки которой были украшены цветами. Он сказал ей что-то по-испански, и Дора, узнав Пикассо, ответила ему улыбкой. "Ее неожиданный лучезарный смех, серьезное лицо с правильными чертами и напряженным выражением, отрешенное и внимательное одновременно", – пишет она дальше. Расспрашивал ли Пикассо о Доре друзей и, в частности, Мана Рэя, который тогда фотографировал Дору? Если верить одному из биографов Пикассо, похоже, что на художника действительно произвела впечатление экзотическая внешность Доры, в которой Ман Рэй уловил сходство с иконой: большие глаза пристально смотрят на какой-то иной мир, и непроницаемое выражение (которое Дора специально придавала лицу перед объективом). Разумеется, после долгой жизни рядом с наивной и неумной Мари-Терезой Пикассо должен был увидеть в Доре женщину своего уровня, гениальную и обладающую почти священной внутренней мощью. Пикассо был очень любопытен по натуре, жаждал все узнать, и потому появление Доры произвело на него сильное впечатление. Однако он не стремился сообщить Доре об этом. Он знал, что найдет ее: кружок артистов Монпарнаса и Сен-Жермен-де-Пре был малочисленным. И тогда она будет принадлежать ему. Действительно, день новой встречи настал очень скоро. Ее Дора подготовила как спектакль. Театральная, величественная и серьезная, она вошла в "Дё Маго". Она знала, что сейчас поставлена на кон ее жизнь. Элюар, сидевший рядом с Пикассо, шепнул ему на ухо имя Доры. Она садится напротив художника и медленно выполняет жесты судьбоносного ритуала. Это были жесты корриды. Франсуаза Жило, сменившая Дору в любви Пикассо на ее несчастье, рассказывает об этом моменте так: "На ней были черные перчатки, вышитые мелкими розовыми цветками. Она сняла эти перчатки, взяла длинный острый нож и стала вонзать его в стол между своими раздвинутыми пальцами. Иногда она промахивалась на долю миллиметра, и ее рука покрылась кровью. Пикассо был в восторге…" Он спросил у Доры, не может ли он взять себе ее перчатки, а потом хранил их в маленькой витрине, как трофей или реликвию. Дора поняла, что ее обряд жертвоприношения совершен. Игра сыграна. Она предложила ему свою окровавленную руку. Дора была настолько мужчиной в душе, что, как мужчина, попросила руки своего избранника. Она была амазонкой и мистическим агнцем, высокомерной гордячкой и мазохисткой, провокаторшей и мученицей. В общем, она была святой. Пикассо, в основе сексуальности которого всегда было желание господствовать, соотношение сил, жестокость к женщинам, любил, чтобы женщины охотились за ним, и при этом искал возле них покоя. Поэтому его непреодолимо влекла к себе дерзкая отвага Доры. К тому же она бывала в среде сюрреалистов, и это позволяло Пикассо думать, что их души звучат в одной и той же тональности, особенно в те минуты, когда он автоматически (или почти автоматически) сочинял стихи. Однако в его стихотворениях есть обрывки фраз, которые позволяют предположить у художника ту склонность к садизму, которую он скоро не сможет сдерживать. "Улыбающийся страх; нож, который скачет от удовольствия и оставляет даже сегодняшний день плыть как тому угодно; и не важно как, точно в нужную минуту над колодцем кричит розовый цвет, который рука бросает ему, как маленькое подаяние". Художник-каталонец находит в Доре то, что может утолить его жажду насилия и обладания. Пикассо – пикадор, коррида вдохновляет художника, и скоро он с воодушевлением будет изображать ее в своих картинах.
Он и на арене любви ведет себя как пикадор, а Дора Маар сама уже назначила себя в жертву. Можно начинать последнюю часть боя. Однако Пикассо и Дора стали любовниками позже, и подтолкнули их к этому друзья, предложившие Доре приехать вместе с ними в гости к Пикассо в замок Буажелу. Дора стала готовиться к новой встрече. Она должна быть сильной и изумительной, чтобы Пикассо на этот раз действительно пал к ее ногам. Войдя в замок, она сразу же сфотографировала здание и его хозяина на крыльце, в окружении друзей. Пикассо глядит в объектив, но смотрит только на нее, его глаза до краев полны ее образом. В тот день Дора по-настоящему вошла в его жизнь. На фотографиях Пикассо, которые она сделала в эту первую зиму их любовной связи, художник (что для него необычно) аккуратно одет, имеет очень ухоженный вид, держит в пальцах сигарету. Он позирует охотно и даже немного любуется собой; на нем галстук и светлые брюки, которые поддерживает пояс; рукава рубашки немного подняты вверх, прядь волос очень хорошо расчесана, косой пробор очень четкий. Пикассо словно только что вышел из танцевального зала в Буэнос-Айресе или Барселоне. Загадочный вид художника и его непроницаемый взгляд вызывают беспокойство у зрителя. Пикассо на этих снимках выглядит строгим опекуном; он почти кому-то угрожает. Другие свои снимки Дора переработала. На одном из них лицо Пикассо окружено кольцом из выгравированных штрихов. То ли эти штрихи изображают следы яростно царапавших портрет когтей, то ли это ореол, окружающий замкнутое, не выдающее мыслей лицо – дарохранительницу, запертую на замок. Другую фотографию Пикассо, выполненную Маном Рэем, Дора тоже переделала – вписала ее в созвездие из настоящих звезд и разноцветных пятен, словно превратив художника в сияющую звезду посреди космического пространства. Пикассо сразу становится для нее богом, которому она отдает себя в жертву, и всемогущим творцом, вместе с которым она создаст легендарную созидательную пару. В том же 1936 году, 25 августа, когда связь Доры и Пикассо уже началась, но они еще не объявили о ней открыто (а возможно, даже не успели соединиться в постели), Пикассо появился в Сен-Тропе на завтраке у поэтессы Лизы Деарм, где были Элюар и его муза Нюш, Ман Рэй и его любовница, женщина-фотограф Ли Миллер, а также Дора. Совершенно ясно, что его встречу с Дорой организовали Нюш и ее друзья. Влюбленные долго гуляли по пляжу, беседовали по-испански и соблазняли друг друга. Дора твердо решила поймать Пикассо в свои сети. И началась мифологическая история Доры-Цирцеи и Пикассо, бога Приапа или бога Минотавра. В тот день они стали любовниками.