В этот период произошел новый и тревожный инцидент. Еще в Сан-Франциско Гарриет попала под влияние миссис Кинг, обладавшей мощным интеллектом. Миссис Кинг, жена викария Высшей Церкви, пыталась вбить в голову Гарриет концепцию своего мужа о Боге. Бедняжка Гарриет, терзаясь, поделилась своими проблемами с Гертрудой. Между ними состоялись продолжительные дискуссии, и однажды Гертруда сказала девушке, что у нее ничего другого не остается, как покончить с собой. Это расстроило меня больше, чем саму Гарриет, которая впала в глубокий транс. Гертруда отправилась домой, а я - обедать. Вернувшись, я обнаружила в своей комнате на письменном столе записку, нацарапанную Гарриет. В ней содержалась просьба не будить ее утром - она сама даст знать, когда проснется. Я уснула за чтением одного из тридцати томов о жизни Жорж Санд, который приобрела в лавке поддержанной литературы на улице Вожирар.
Ранним утром Гарриет разбудила меня, повторяя: "Элис, быстренько иди ко мне". Набросив платье, я поторопилась к Гарриет. Она сидела на кровати, ее маленькие выразительные глаза блестели как никогда прежде. "Я видела Бога! - сказала она блаженным голосом. - Он явился мне в виде капли воды с небес". "Очень рада за тебя", - начала было я, но она жестом прервала: "Иди к Гертруде и немедленно приведи сюда. Я неотлагательно должна ее видеть".
Одевшись, я спустилась в холл, наняла фиакр и попросила отвезти на улицу Флерюс, и там подождать. На часах было половина девятого. Элен предупредила, что мадмуазель Гертруда еще спит, а будить себя не позволяет. Но этим утром было неотложное дело. Элен отправилась наверх, и я услышала сильный стук в дверь. Наконец, служанка вернулась с известием, что мадмуазель одевается и скоро спустится, а пока она приготовит для нас кофе. Добрая Элен!
Когда Гертруда появилась, я рассказала, что произошло. Гертруда разразилась смехом: "Гарриет предпочла видеть Бога, а не убивать себя. Что же мне делать с ней? Придется найти того, кто возьмет на себя решение ее проблемы. Может, Салли".
В отеле я оставила их наедине, а сама приняла ванну, оделась и выпила еще кофе.
В течение нескольких последующих дней имели место таинственные беседы Гарриет с Сарой, адептом Научной Церкви Христа. Уговаривали ли ее присоединиться к этой церкви? Со мной не делились, но в тех редких случаях, когда я видела Гарриет, она стала прежней.
В эти же дни Гертруда рассказала мне, что Салли не потерпит ее участия в духовном спасении Гарриет. Да, и сама Гертруда не желала этим заниматься. Поэтому мы уходили гулять или посещали картинные галереи.
Но вскоре Сара решила, что Гарриет отнимает чересчур много времени, от чего страдают ее занятия рисованием. Как раз в то время Сара стала любимой ученицей Матисса в школе, которую она и Патрик Генри Брюс убедили его открыть. Они же нашли и очень большую студию недалеко от квартиры Матисса и его собственной студии. Студия была дешевой даже по тем временам. Гертруда всегда величала Матисса le cher maitre, в насмешку, конечно.
Школу посещали иностранцы - три американца, несколько чехов, молодые венгры, итальянец, группа немцев. Молодая и привлекательная русская девушка, Ольга Мерсон липла то к одному, то к другому юноше. Ее не трогало их безразличие к ее прелестям. В конце концов, она проявила особый интерес к самому cher maitre. Он был светловолос, носил очки с позолоченной оправой, что делало его похожим на немецкого профессора. Возможно, в память о его студенческих годах в Германии?
Среди студентов существовала большая разобщенность во мнениях и серьезная ревность к близости Сары Стайн и Матисса - результат приобретения его картин Майклом Стайном. Пат Брюс обычно появлялся на улице Флерюс по субботним вечерам после визита на улицу Мадам. У него был острый глаз и не менее острый язык. Он считал, что Сара Стайн обожала Матисса скорее как мужчину, чем художника, ибо Брюс был искренним поклонником и последователем школы Матисса. Отзываясь о том времени, он говорил, что достойна сожаления борьба не великих художников, а второстепенных. Не был ли он одним из таких?
Брюс был несимпатичен как человек, ничтожен как художник, но соглашался с мнением Матисса о Пикассо. Матисс утверждал, что симпатия Гертруды к Пикассо и ее визиты на улицу Равиньян были вызваны скорее спектаклем, который она имела возможность наблюдать. Гертруда, услышав это, разразилась характерным для нее приступом смеха, даже не рассердилась. У меня же начинало складываться собственное мнение о cher maitre.
Сара Стайн сообщила Гертруде, что отказалась от духовной опеки Гарриет. По их мнению, эту проблему следовало передать Дэйвиду Эдстрому. Дэйвид Эдстром был привлекательным молодым шведским скульптором. Живя во Флоренции несколько лет, он знавал многих американок, но ни одной, подобной Гарриет, прежде не встречал. Вскоре он поведал Гертруде интересные истории о духовной жизни Гарриет.
3
Пока я встречалась с женщинами Монмартра, Гертруда вносила последние правки в гранки повести "Три Жизни" и продолжала работать над монументальным произведением "Становление американцев"
. Она дала мне прочесть несколько страниц. Произошло это тогда, когда она заметила, что ее теория о зависимых независимых и независимых зависимых натурах увлекла меня и что я сама анализировала нескольких знакомых мне людей. Она заставила меня рассказать, что я знала и как я пришла к этому пониманию. Это было так удивительно и увлекательно, ничего подобного до сих пор я не испытывала. Я даже сказала, вызвав у нее смех, что это куда интересней, чем будущие картины Пикассо.
Изучение характеров для "Становлении Американцев" привело Гертруду к теории двух групп натур у мужчин и женщин: независимых зависимых и зависимых независимых, основанных на характеристике, которую она назвала "глубинной натурой". Это связано со сходством и различием людей, но более всего их поведением в различных ситуациях.
"Самая сильная черта каждого и есть его фундаментальная глубинная натура. Почти в каждом мужчине и почти в каждой женщине наличествуют и другие виды натур, но все они смешаны с глубинной натурой индивидуума. Некоторые мужчины несут в себе агрессивность, у некоторых характер представляет смесь глубинной натуры с другой натурой или другими видами натур с их собственными. Существует два типа мужчин и женщин: те, у кого зависимая независимая натура и те, у кого независимая зависимая натура. Первые всегда каким-то образом "обладают" теми, в чьей любви нуждаются; вторые обладают властью над другими, но только тогда, те, другие начинают немного любить первых и эта любовь придает им силу для доминации. Многие мужчины и женщины таят в себе силы сопротивления, многие хранят в себе силы, характерные агрессивностью. Натура каждого индивидуума всегда проявляется от рождения до смерти, повторяясь, т. е. постоянно проявляется в каждом. Таким образом, существуют два типа мужчин и женщин: зависимый независимый и независимый зависимый. У первого вида внутренняя сражающаяся сила заключается в сопротивлении, у вторых - в агрессивности".
"Признавая и наблюдая различные типы людей [зависимые/независимые и независимые/зависимые], изучая их различные стороны бытия и деятельности, такие как познавание мира и жизни, движение от размышления к чувствам, осознавая смысл бытия, признавая разнообразие чувствительности, эмоций и что представляет собой глупость в бытии, разнообразие способов изложения своих мыслей, способов изучения жизни, способов быть похожими - все эти стороны бытия всегда во мне, наполняют меня способностью видеть, чувствовать, учат понимать, иногда наделяют меня возможностью рассказывать. Некоторые из них творят из себя целостную личность [независимые натуры], некоторые представляются целостными по отношению к другим [зависимые натуры].
Это интересно, поскольку иногда служит объяснением мелодрамы. Иногда личность предстает для меня сразу целиком и полностью, иногда исторически, т. е. в развитии. Все, что люди делают в жизни тогда, для меня абсолютно ясно, их жизнь, любовь, пристрастия в еде, удовольствия, курение, брань, питье, страдания, танцы, ход мыслей, работа, походка, манера разговора, смех, сон, страдания, шутки - все в них ясно, для меня они предстают целиком и полностью. И такими предстают они мне. Постоянное проявление натуры составляет для меня ее историю".
Роман "Становление американцев", хотя был написан в период 1906–1911 гг., опубликован только в 1925 г. Первоначально характеры, описанные в книге, были взяты из семьи Стайн во время их проживания на Страттон в Восточном Окленде.
Когда в 1935 году Гертруда читала лекцию в Миллз Колледже, мы пытались найти старый Страттон, но его снесли и место застроили небольшими домами. Грустным для Стайн оказалось свидание с детством.
Издательство "Графтон Пресс" предприняло попытку опубликовать "Три Жизни" на деньги Гертруды. Прочитав рукопись в издательстве, они решили послать своего представителя переговорить о книге.
Американец, живший в Париже, встретился с ней и сообщил, что его попросили отредактировать текст для "Графтон Пресс". Гертруда ответила: "Нет необходимости редактировать". Он настаивал: "Они полагают, что вы не образованы и необходимо просмотреть рукопись вместе с вами". "Ошибаетесь, - сказала Гертруда, - я не безграмотная. У меня больше образования и опыта, чем у них и у вас". После чего представитель ушел.
Зима началась забавно. Гертруда охарактеризовала меня как старую деву, да еще русалку, чем я, разумеется, была возмущена. "Старая дева" уже достаточно оскорбительно, но "русалка" - просто невыносима. Не могу вспомнить, каким образом это чувство негодования исчезло, но в конце испарилось полностью. К тому времени, когда лютики были в полном расцвете, "старая дева" и "русалка" ушли в забвение, а я собирала дикие фиалки. Подснежники, незабудки, гиацинты, которые мы собирали в лесу Сен-Жермен, были более нежного цвета, чем калифорнийские; те были покрепче и даже пахучее.
В магазине на улице Риволи я нашла красиво отделанные малинового цвета кораллы из Сан-Франциско. Я купила их с намерением подарить Гертруде. Но они показались мне никчемными по сравнению с ее китайским ожерельем из ляпис-лазури, поэтому носила сама. Они особенно шли моим светло-серым платьям из Сан-Франциско. Наступил неизбежно день, когда я отдала кораллы Гарриет. Окончательно я потеряла к ним интерес, когда Майк и Сара приделали к ним бусинки, превратив их в четки.
Майк Стайн занимался изготовлением ювелирных украшений, колье и брошей в стиле моих кораллов из Сан-Франциско. Он хотел, чтобы я продавала их людям, с которыми встречалась. Для меня было затруднительным как принять его предложение, так и отказать, но к счастью Стайны выяснили, что французские законы не позволяли продажу предметов собственного изготовления без официальной регистрации и соответственно, уплаты государственного налога. Чересчур сложное дело и они отсылали ювелирные изделия в Соединенные Штаты или продавали американцам, возвращавшимся домой. Затея эта продолжалась несколько лет. Майк находил материал, а Сара изготовляла по собственному дизайну.
Трудности этой зимы скрасил неожиданный и короткий визит Эйды Джозеф из Лондона. Она привезла мне великолепный меховой палантин из рыси, длинный и просторный, и такую же муфту, которые я носила долгие годы. Эйда вознамерилась таскать меня по всем известным ей ресторанам и театрам, и мы весело кочевали от одного к другому, начиная с "Лаперуза". Она была одета во все английское, я называла ее одежду убранством герцогини, все парижане диву давались ее совершенному французскому языку.
Эйда своей чудной улыбкой очаровала Гертруду, но когда Эйда вернулась после замужества, уже с Гэрри Брэкеттом, Гертруда остыла к ним. Нужно обладать особым качеством, чтобы полюбить Гэрри Брэкетта. Эйда могла простодушно смириться, в самой чете Брэкетт ничего простодушного не было.
Эйда и я посещали самые лучшие рестораны и сомнительного содержания комедии. Эйда была к ним привычна, я - шокирована. На первом же представлении я предложила уйти из театра в конце первого акта. "Ерунда, - заявила Эйда, - это всего лишь цветочки".
Пища в ресторанах напоминала хорошую пищу в Сан-Франциско - в Палас Отеле, Пудл Дог и Пап, где готовили на французский манер.
Проведя лишь неделю в Париже, Эйда вернулась в Лондон, а я посетила несколько пьес Анри Бернстайна с Гитри (отцом) в главных ролях. На одном из представлений я увидела первые переносные телефоны. Раньше их всегда прикрепляли к стене. Аудитория зашевелилась от возбуждения, увидев их, как только занавес поднялся. Игра актеров была блестящей, как и сами пьесы.
Я просмотрела много хороших пьес, а потом в Шатле открылся "Русский балет". Одним теплым вечером Гарриет и я отправились туда в открытом фиакре. В то первое представление показывали "Видение Розы" на музыку Вебера, "Приглашение к танцу" с Нижинским, выполнившим свой потрясающий прыжок, - высокий и длительный. Кордебалет танцевал "Сульфиды" под вальс Шопена, в котором дебютировала Ольга Хохлова, позднее жена Пикассо. Все было восхитительно и захватывало дух. Мадам Марвел, художница, остановилась около нас обменяться мнениями, она и я в перерыве между балетами сходили в кассу и приобрели билеты на следующий вечер.
Всю зиму Гарриет проводила время только с последователями Церкви Христовой Науки, регулярно, дважды в неделю, посещала их собрания недалеко от площади Этуаль. Одной из ее церковных друзей была мисс Кора Даунер из [города] Каламазу, женщина светская, модно одетая, обладавшая большим кругом знакомых в мире моды. Зимой 1908 г. давали оперу "Борис Годунов" с великим Шаляпиным. Аудитория в то первое исполнение состояла исключительно из бомонда, и мисс Даунер показала нам многих, присутствовавших там известных людей. Особенно выделялась поразительной красоты полька, жена посла, с бриллиантовым колье на шее и бриллиантом в волосах.
Прошла зима, становилось жарко, потом душно. Я проводила утро, гуляя в галереях Одеона, осматривая все вокруг, покупая книги. Читала я их вечерами.
Одним вечером супруги Жако должны были взять меня в кабаре. Фрэнк зашел за мной, но Нелли чувствовала себя не очень хорошо и не пошла. Когда Фрэнк и я зашли к Луиджи, Фрэнк представил меня: "Школьная подруга моей жены". "О, да", - скептически отреагировал Луиджи.
Гарриет и я познакомились с мисс Этель Марс и мисс Скуайр, которые послужили прототипами для новеллы Стайн "Мисс Фэр и мисс Скини", а также с Джо Дэйвидсоном и его красавицей-женой Ивонн. Подружились мы и с Гэрри Фелан Гиббом и его прелестной женой Бриджет.
Часто ли встречалась Гарриет с Дэйвидом Эдстромом, я не припомню. Но однажды Эдстром затеял со мной разговор. Я выходила из Кафе Лиляз, который посещала раз в неделю, чтобы написать длинное письмо отцу. Эдстром, улыбаясь, подошел ко мне и сказал: "Вернитесь и выпейте со мной". "Я заказываю кофе только, чтобы занимать столик". "Ладно, могу ли в таком случае проводить вас до отеля?"
Как только мы вышли на бульвар Сен-Мишель, он выпалил: "Знаете ли вы, что моя жена в городе?". Я не знала, что у него есть жена, но признание этого факта повлекло бы трату времени, и я отрицательно покачала головой. "Я пока не хочу встречаться с ней, - сказал Эдстром. - Разрешите пройтись с вами".
"Я ее опасаюсь, - продолжил он, очевидно весьма встревоженный. - Один Бог знает, что она скажет, встретив меня одного. Может до нее дошли слухи, что я хочу развода?". "Перестаньте! Уж не думаете ли вы, что я послужу защитой?" "Да, да", - выдохнул Эдстром. Я начинала испытывать симпатию к жалкому Эдстрому, но не собиралась защищать его.
Гарриет и Гертруда знали кое-что о его жене, Гертруда встречалась с ней во Флоренции. Миссис Эдстром выглядела старше Эдстрома, была интеллектуалкой, простой в обращении. Она носила мужскую одежду: шляпы, сапоги, перчатки. Ее отец был мировым судьей в Швеции и охранил бы ее от любых фокусов Эдстрома.
Гертруда посчитала, что он не представит свою жену Гарриет, хотя мы обе заметили, что Гарриет заказала несколько платьев у портнихи, рекомендованной мне Нелли.
Но суматоха прошла, ибо одним утром к нам в отель пришла Гертруда и сообщила, что мы можем арендовать особняк Каса Риччи во Фьезоле на летние месяцы. Майк арендовал большую виллу Барди для Сары и себя с Алланом и для Лео с Гертрудой. Каса Риччи таким образом, освободилась. Гарриет и я обрадовались такой перспективе и спешно начали приготовления к лету.
В жуткую жару поездом мы отправились в Милан и там провели ночь. На следующее утро отправились во Флоренцию. Было так жарко, что я в туалете избавилась от своего светло-вишневого пояса, выбросив его в окно. Когда я вернулась в наше купе, Гарриет сказала: "Что за странное совпадение, я только что видела, как твой вишневый корсет промелькнул в окне".
Из Флоренции прохладным вечером мы приехали на машине во Фьезоле, где нас поджидала Гертруда.
Гертруда взяла за привычку появляться по утрам в Каса Риччи и забирать меня на прогулку во Флоренции, где она меняла книги в библиотеке Вузье, а я занималась своими делами. Я заказала себе сапоги, прекрасно сделанные - единственная роскошь, которую я, точнее Майк, себе позволила.
Во Флоренции Гертруда свела меня на ленче с сестрами - доктором Кларибель и мисс Эттой Коун, которых она знала по Балтимору и Парижу. Доктор Кларибель была привлекательной и изысканной, мисс Этта совсем не такой. Она и я разошлись во мнении, кто должен платить за ленч.