Уникальные воспоминания MG-Schutze (пулеметчика) мотопехотных частей 24-й танковой дивизии Вермахта, прошедшего через самые кровавые бои Восточного фронта, чудом вырвавшегося из Сталинградского котла, где полегла вся его дивизия, выжившего в кромешном аду Никопольского плацдарма и после страшного разгрома немецких войск в Румынии. Несмотря на строжайший запрет, Киншерманн всю войну вел фронтовой дневник, на основе которого и написана данная книга.
Эти мемуары - редкая возможность увидеть Великую Отечественную "с той стороны". Откройте для себя "окопную правду" по-немецки. Загляните в душу врага. Попробуйте на вкус соленый, кроваво-красный снег Восточного фронта…
Содержание:
Глава 1. В пути 1
Глава 2. БОИ В СТАЛИНГРАДЕ 4
Глава 3. ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ 7
Глава 4. ПЕРЕДЫШКА В ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ 10
Глава 5. КРОВАВО-КРАСНЫЙ СНЕГ ПАДАЕТ НЕ С НЕБЕС 14
Глава 6. ВРЕМЕННОЕ ЗАТИШЬЕ 21
Глава 7. ОХОТА ЗА ИТАЛЬЯНСКИМИ ПАРТИЗАНАМИ 23
Глава 8. ВОЗВРАЩЕНИЕ В РУССКИЙ АД 25
Глава 9. ТРЕВОГА НА НИКОПОЛЬСКОМ ПЛАЦДАРМЕ 27
Глава 10. ВМЕСТО СЛЕЗ - СТРАХ И НЕНАВИСТЬ 33
Глава 11. ПО БЕЗДОННОЙ ГРЯЗИ 37
Глава 12. СМЕРТЕЛЬНОЕ ИНТЕРМЕЦЦО 42
Глава 13. СМЕРТЕЛЬНОЕ ИНТЕРМЕЦЦО 45
Глава 14. ОБРЕЧЕННЫЙ НА СМЕРТЬ 46
Глава 15. СТЕРВЯТНИКИ НАД НЕММЕРСДОРФОМ 50
Глава 16. ИЗ ПОЛЬШИ В РАЙ ДЛЯ ГЛУПЦОВ 51
Глава 17. ЛУЧШЕ СМЕРТЬ, ЧЕМ СИБИРЬ 53
Ганс Киншерманн
Кроваво-красный снег. Записки пулеметчика Вермахта
Глава 1. В пути
Сегодня 18 октября 1942 года. Сижу на охапке соломы в грузовом железнодорожном вагоне военного эшелона. Насколько это возможно при движении с бесчисленными рывками и толчками, делаю эти первые записи в моей новенькой тетрадке. Три года назад мы погрузились в этот поезд - примерно триста новоиспеченных 18-летних новобранцев, сопровождаемых несколькими ефрейторами, обер-ефрейторами и унтер-офицерами.
Нам, наконец, предоставляется возможность короткого отдыха. Последние три дня были чрезвычайно трудными и полными всевозможных событий. Перед отправкой на фронт нас срочно перебросили в тренировочный лагерь в Штаблаке, в Восточной Пруссии. Вчера командир тренировочного батальона в Инстербурге выступил перед нами с ободряющей речью о той роли, которую нам предстоит сыграть в военных действиях в России.
Для нас это была великая минута - мы, наконец, закончили курс боевой подготовки и считаемся без пяти минут солдатами, которых скоро отправят на Фронт.
Речь командира воодушевила нас, вызвав немалую гордость. Он говорил о военных успехах вермахта и о той великой миссии, которая возлагается на нас от имени фюрера и нашей любимой родины. Мы должны приложить все силы и боевые навыки и умения, которыми нам удалось овладеть. Наше отношение к этому было самым благожелательным, потому что, наконец, завершились наши ежедневные мучения. Шесть месяцев боевой подготовки означали для нас суровую школу, где послушание ставилось превыше всего. Мы еще долго не забудем нашу учебку и то, как строго нас там муштровали.
Но теперь все это осталось в прошлом. Мы с нетерпением смотрим в будущее, ждем наступления новой светлой эры. После того, как командир разрешает нам разойтись, мы в великом возбуждении выходим за ворота инстербургского тренировочного лагеря и направляемся прямо к вокзалу. Наши строевые песни еще никогда не звучали так жизнерадостно, как в это солнечное осеннее утро.
Тренировочный центр Штаблак хорошо известен старослужащим как место, где поддерживается очень строгая дисциплина, и военная подготовка осуществляется самыми жесткими методами. В настоящее время он служит транзитным лагерем для частей пополнения, отправляемых на фронт. Никто не знает, на какой именно участок передовой нас отправляют, потому что подобная информация строго засекречена. Нам выдали паек на три дня и погрузили в эти вагоны. С тех пор мучаемся все тем же вопросом - куда нас отправят? Единственный, кто знает ответ на него, - это обер-ефрейтор с Железным крестом 2-го класса и значком за ранение. Он находится в нашем вагоне, но ничего нам не говорит, и лишь молча попыхивает курительной трубкой. Он, а также еще несколько солдат, у которых на рукавах имеется одна-две нашивки, скорее всего, совсем недавно прибыли из роты для выздоравливающих. Начальник эшелона, наш Transportfuhrer, разместил их в каждый вагон на правах старших, которым мы должны подчиняться. Насколько мы понимаем, они возвращаются в свои части, в которые в качестве пополнения можем попасть и мы.
Кто-то услышал, что нашей будущей частью станет старая кавалерийская дивизия, превращенная в танковую, и дополненная двумя пехотными полками. Свидетельством этого является желтая окантовка на наших погонах. Желтый - традиционный цвет этой бывшей кавалерийской части, какое-то время воевавшей под Сталинградом. Я не придаю особого значения подобным слухам - поживем-увидим.
Из шестнадцати человек, едущих в нашем вагоне, со мной рядом находятся всего шесть парней из нашей учебной роты. Остальных я еще не очень различаю. С нами едет Ганс Вейхерт, он вечно голоден. Рядом с ним высокий парень по фамилии Вариас из нашей тренировочной роты. Вот Кюппер, высокий мускулистый блондин. Четвертый солдат - спокойный, сдержанный Громмель. Есть среди нас и Гейнц Курат, который любит играть на губной гармошке. Последний - Отто Вильке, который каждую свободную минуту использует для игры в карты. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, он сел играть вместе с несколькими другими солдатами.
Вспоминаю дни, проведенные в учебке, где, несмотря на строгую дисциплину и тяжелые физические нагрузки, я даже в самые трудные минуты не переставал радоваться жизни. Я думаю о прогулках по Инстербургу и посещении кафе-дансинга "Тиволи", где можно познакомиться и потанцевать с местными девушками. Признаюсь, я немного стесняюсь в таких случаях и в обществе девушек иногда краснею, однако всегда пытаюсь найти этому достойные объяснения. Пока что близких друзей у меня нет, наверное, потому, что я слишком требователен к людям.
19 октября . Сегодня воскресенье, но я этого не чувствую. Минувшей ночью было довольно холодно, но сейчас, на рассвете, мне удалось немного согреться. Снаружи мимо нас проплывает сельский пейзаж. Природа довольно скудная - куда ни посмотри, всюду жалкие деревянные домишки и полное запустение. Мы проезжаем мимо крошечных деревень, где преобладают строения с соломенной крышей и развалины кирпичных зданий.
На следующей станции видим людей, они стоят на рельсах и на платформах. Среди них есть те, кто одет в немецкую военную форму. Они похожи на охранников. Некоторые из нас машут из окон руками, но приветственных взмахов в ответ не получают. Наш поезд движется очень медленно, и люди, стоящие впереди, не сводят с нас глаз. Среди них много женщин, на головах у которых платки, тогда как у мужчин я вижу какие-то остроконечные шапки. Должно быть, это поляки. У них всех подавленный вид. В руках у этих людей лопаты и кирки для работы на железнодорожных путях.
На отдельных главных остановках нам дают горячий кофе, и иногда свежую колбасу. От консервированного мяса нас уже воротит. Мы также находим время помыться и привести себя в порядок. Нам точно неизвестно, где мы находимся, однако прошлой ночью наш эшелон, похоже, въехал на территорию России.
На рассвете мы неожиданно услышали доносящиеся от головы поезда звуки винтовочных выстрелов. Эшелон останавливается. Звучит сигнал тревоги. Где-то рядом находятся партизаны, они явно заинтересованы содержимым грузовых поездов. Становится тихо, и ничего больше не происходит.
23 октября . День за днем мимо нас проплывают огромные просторы России. С обеих сторон, куда хватает глаз, тянутся бескрайние поля, на которых видны сараи и усадьбы - так называемые колхозы. Вдали вижу группу людей, растянувшихся длинной цепью. Приглядевшись, понимаю, что это женщины, нагруженные какими-то массивными узлами и свертками. Рядом с ними идут мужчины исключительно с пустыми руками. Ганса Вейхерта сильно раздражает то, что местные мужчины идут налегке, позволяя женщинам нести тяжелую поклажу. Старший нашего вагона, обер-ефрейтор, поясняет:
- В этой части России подобное является нормой. Паненки, девушки, и матки, матери и взрослые женщины, с детства воспитаны в духе подчинения пану, или мужчине. Здешние мужчины - абсолютные бездельники: это они решают, что делать женщинам. Они или бесцельно разгуливают повсюду, или постоянно спят на печи. Сейчас молодых мужчин не осталось, одни старики. Те, что моложе, давно ушли на фронт.
В последние дни наш обер-ефрейтор стал более разговорчивым. Оказывается, он неплохой человек. Все началось после того, как несколько наших солдат обратились к нему со словами "герр обер-ефрейтор". Он быстро поставил их на место, сказав, что они уже давно не на учебном плацу. Кроме того, обращаться на фронте к старшему по званию словом "герр" следует лишь к тем, у кого на погонах имеется шнурок, то есть, начиная с фельдфебеля.
- К вам следует обращаться на "вы"? - поинтересовался Громмель.
- Только попробуй, никаких "вы", называй меня просто "друг". На передовой так принято, запомни!
- Или "товарищ", - вставил какой-то тощий белобрысый солдат, фамилии которого я не знаю. Позднее мне кто-то сказал, что он был кандидатом в офицеры, и для получения звания должен повоевать на передовой.
Обер-ефрейтор вскинул руку в протестующем жесте.
- Боже мой, ни за что! Это слово лучше подходит для тыловиков или вообще штатских, чем для фронтовиков. Извини, дружище, но все "товарищи" убиты.
Затем он рассказал нам о своей боевой части. Это бывшая кавалерийская дивизия, которую весной 1942 года преобразовали в танковую дивизию. Он воюет в ее составе с тех пор, как их реорганизовали и перебросили в Россию. В июне он принимал участие в боях под Воронежем. Наши войска понесли там огромные потери, было много убитых и раненых. В июле и августе он воевал вместе со своей частью на берегах Чира и Дона и под Сталинградом.
Так, значит, все-таки Сталинград, как мы все и думали! Однако туда нам еще далеко добираться, а пока мы все еще седьмой день находимся в пути и единственное ощущение - бесконечная качка и толчки вагонов.
24–25 октября. Наш эшелон неизменно перегружен другими солдатами, которые подсаживаются с оружием и боеприпасами для войск, воюющих на передовой. Кто-то сказал, что прошлой ночью мы проехали Кременчуг. Из этого следует, что мы в самом центре Украины. Ефрейтор - теперь я знаю его фамилию - Фриц Марцог - говорит, что мы проедем через Днепропетровск и Ростов-на-Дону, а оттуда нас перебросят на северо-восток, в направлении Сталинграда. Он оказался прав: день спустя, ранним утром, мы прибываем в Ростов-на-Дону.
Поезд останавливается на некотором расстоянии от железнодорожного вокзала. Неподалеку оказывается водонапорная колонка, так что у нас появляется возможность умыться. Погода стоит прекрасная, тепло. Туман, правда, еще не рассеялся, и поэтому солнца пока не видно. Мы бегаем возле вагонов голые по пояс - нам сказали, что мы еще постоим здесь какое-то время. Я собираюсь навестить друзей, которые едут в соседнем вагоне, но тут начинается настоящее столпотворение. Мы слышим рокот двигателей и видим в небе три русских самолета-истребителя. В следующее мгновение раздается треск пулеметных очередей.
Еще до того, как раздается команда: "Внимание! Воздух! Всем в укрытие!", большинство из нас торопливо прячется под вагонами. Вижу искры, отлетающие от рельсов; слышу звяканье пуль, рикошетом отскакивающих от них. Вскоре налет заканчивается, но через несколько секунд слышен чей-то истошный крик: "Они возвращаются!".
Я вижу, как самолеты действительно разворачиваются и снова летят на нас. Мне кажется, что снова разверзся ад. Сирены воют так громко, что у меня возникает ощущение, будто вот-вот лопнут мои барабанные перепонки. Похоже, что сейчас ведут перекрестный огонь несколько зенитных батарей, расположенных неподалеку от железнодорожного узла. Три самолета немедленно разворачиваются и целыми и невредимыми улетают прочь. Мы изумленно разглядываем друг друга: все произошло так быстро и все так не похоже на учебные занятия в тренировочном лагере, когда инструктор командовал нам: "Воздушная тревога! В укрытие!" Теперь нам понятно, что все случившееся - самая настоящая реальность; всем ясно, почему мы сейчас спрятались гораздо быстрее, чем на плацу. Кто-то говорит, что среди нас есть раненый. Ранение оказывается несерьезным - царапина на ноге, с которой легко справятся медики.
- Старшим вагонов отправиться за приказами к начальнику эшелона! - Эта команда по цепочке передается по всем вагонам. Вскоре с новостью возвращается Марцог. Он сообщает, что к нашему поезду прицепят две платформы, на каждой будет установлено спаренное зенитное орудие для защиты эшелона от воздушных налетов противника. Из этого следует, что сегодняшний налет - не последний! Кроме того, нам приказано еженощно выставлять караул, по два солдата на вагон, поскольку в последнее время в этих краях участились нападения партизан на поезда. Нам также придется временами ехать в обход, потому что в отдельных местах железнодорожные пути повреждены.
Нам уже давно не меняли сено, на котором мы спим, а одеяло не спасает от холода - у меня такое ощущение, будто мы лежим на голом полу. Вариас и несколько других солдат жалуются на то, что у них болят спина и бедра. Обер-ефрейтор усмехается и заявляет, что это неплохая подготовка к будущим трудностям: нам еще предстоит спать под открытым небом среди грязи в окопах на передовой.
Мы просим нашего ветерана рассказать об успешных боевых действиях его части, о летних боях. От этого мы испытываем еще большее нетерпение - нам хочется поскорее прибыть в место назначения и не пропустить ничего интересного. Дитер Малыдан, высокий белокурый кандидат в офицеры, выражает словами то, о чем мы все думаем. Марцог довольно лаконично отвечает:
- Не торопись, парень. Ты еще молодой. Еще успеешь наложить в штаны на передовой.
Мы уже слышали эту фразу, особенно часто ее повторяли солдаты из роты выздоравливающих. Они намекали на то, что мы, новобранцы, обделаемся сразу, как только русские начнут в нас стрелять. Чушь! Если так много солдат вели себя мужественно в первом бою, то почему мы должны проявить себя иначе? И, кроме того - причем тут возраст?
Почти каждый раз, когда эшелон останавливается, мы слышим бодрые радиосводки, в которых сообщается о действиях вермахта. Они раздаются из всех громкоговорителей, установленных на вагоне, в котором едет наш Transportfuhrer. Так и сегодня, 25 октября, в сводке сообщается о победах германского оружия. Наше настроение существенно поднимается, мы запеваем строевые песни.
Начиная со вчерашнего дня пейзаж меняется. До этого мы время от времени проезжали мимо деревень, но сегодня с обеих сторон от железнодорожного пути не видно ничего, кроме бурой степи с редкими невысокими холмами. Иногда перед нашими взглядами предстают колхозные строения.
Машинист останавливает эшелон прямо посреди подобного степного пейзажа. Мы вылезаем из вагонов. Оказывается, он заметил, что впереди взрывом разрушен участок пути. Придется возвращаться обратно - на это уйдет часов двенадцать, нужно выехать на другую железнодорожную ветку. Возвращаемся медленным ходом, с частыми рывками и толчками. При каждом подъеме, даже самом незначительном, локомотив кряхтит, как старый морж, выброшенный на берег.
Мы немного проезжаем дальше, затем все в нашем вагоне внезапно выпрямляются. Там, впереди нас, над высоким холмом, висит огромная черная туча, похожая на исполинскую хищную птицу, которая стремительно движется прямо на нас. Сначала мы слышим низкий басовитый гул, затем переходящий в мощное крещендо рев, подобный оглушительному жужжанию целого роя пчел… "Воздушная тревога! Всем в укрытие!" Мы выскакиваем из вагонов и бросаемся на землю. В вышине раздается грохот выстрелов авиационных пушек. Вижу взлетающие в воздух фонтанчики земли в тех местах, куда попадают снаряды. В следующее мгновение подают голос наши зенитные орудия, отвечая вражеским самолетам мощными залпами. Поднимаю голову и вижу падающие с неба небольшие бомбы. Они разрываются прямо перед самым локомотивом. Снова раздается безумный грохот, который, однако, быстро стихает.
Огонь наших зенитных орудий не причинил вреда вражескому самолету, но и мы не понесли особого ущерба. В локомотив попало несколько осколков. Есть и пробоины в стенах вагонов, но в целом ничего серьезного. Марцог поясняет произошедшее так:
- Это был "Железный Густав", советский боевой истребитель. Иваны часто используют на передовой такие самолеты. Они имеют простую конструкцию, летают на малой высоте, появляются неизвестно откуда, и все вокруг поливают огнем своих автоматических пушек. "Железный Густав" часто сбрасывает небольшие бомбы, но иногда и бомбы побольше. У него бронированное брюхо, против которого бессильны наши стандартные боеприпасы.
После авианалета едем дальше, карабкаясь вверх по холмам и скатываясь вниз на равнину. Сколько же это будет продолжаться? В конце концов нашему путешествию приходит конец. Ничего не поделаешь, поезд дальше поехать не сможет, даже если его подталкивать сзади. Что же дальше? Мы находимся посреди калмыцких степей. Нас 320 человек, у каждого - боевая выкладка весом 20 килограммов. Далеко ли до Сталинграда? Начальник эшелона поясняет:
- Остается 140–150 километров.
По всей видимости, из-за бесчисленных остановок и объездов мы сильно выбились из графика. Вскоре нам сообщают, что оставшуюся часть пути нам придется проделать пешком. До места назначения мы, таким образом, доберемся через четыре дня. Эту ночь мы проведем в вагонах, а завтра, в шесть утра, отправимся в путь.
26 октября. Встаем в пять часов утра. Темно. Нам выдают горячий кофе, полбуханки хлеба армейского образца и кусок копченой колбасы. Еще вчера мы заметили, что нам существенно уменьшили пайки. Несколько солдат, у которых сильно натерты ноги, остаются в эшелоне вместе с зенитчиками. Мы закидываем на плечи ранцы и отправляемся в направлении Сталинграда, определенном по карте и компасу. В предчувствии грядущих трудностей наше воодушевление значительно ослабевает.
Запеваем строевую песню, но вскоре смолкаем. Солнце поднимается выше, становится тепло. В обеденное время слышим долгожданную команду остановиться на привал. Днем нас нещадно жарит солнце. Несмотря на сильную усталость, мы шагаем вперед до наступления ночи. Останавливаемся и буквально валимся на землю в голой степи. Раскатываем плащ-палатки и одеяла. Ночью спим как убитые.