27 октября. Встав утром, ощущаю, как гудят одеревенелые от усталости ноги. Большинство моих товарищей чувствуют себя ненамного лучше. Съедаю ломоть хлеба, запиваю его глотком холодного кофе из фляжки. Одному богу известно, когда еще удастся всласть напиться.
"Шагом марш!" Те наши товарищи, что находятся впереди, идут довольно быстро. У них легкая поклажа, а вот остальные нагружены как вьючные животные. Мы несем плащ-палатку, одеяло, каску и зимнюю шинель. На поясе патроны, на плечах ранец с котелком и съестными припасами. На боку саперная лопатка, на шее - ремень тяжелой винтовки, мотающейся из стороны в сторону, на груди - противогаз. В руке мешок с чистыми носками, подштанниками и тому подобными вещами. Все вместе взятое весит не меньше 20 килограммов.
Идет время. Время от времени кто-нибудь из нас валится на землю от усталости. Позже, немного переведя дыхание, они встают и упрямо идут дальше. У многих из нас болезненный вид, бледные осунувшиеся лица. Виной тому почти полное отсутствие сил.
Неожиданно от головы колонны доносится весть: "Впереди деревня!" Это означает, что вот-вот мы получим воду и что-нибудь из еды. Собираем последние остатки сил и шагаем дальше. Скоро видим какие-то дома. Их не много, но неподалеку находятся несколько сараев, принадлежащих какому-нибудь колхозу, которые уже не раз попадались нам на пути среди бескрайних русских степей. Перед ближней хатой вижу колодец с воротом и помятым ведром.
В нескольких метрах от него стоит фельдфебель и ждет, пока подойдут солдаты. Те из них, кто первыми приблизились к нему, хотят опустить ведро в воду.
- Стойте! - кричит фельдфебель.
Солдат выпускает ведро из рук, и оно с шумом падает вниз. Вода может быть отравлена. Фельдфебель отправляется к одному из домов, украшенному резными наличниками, и входит внутрь. Нигде не видно ни души.
Из избы выходит фельдфебель вместе с каким-то неопрятного вида человеком в стеганой куртке. Это старик с окладистой бородой. Фельдфебель подталкивает его к колодцу, держа двумя пальцами за рукав. Ведро снова наполнено водой, на ее поверхности отражаются солнечные блики.
Указав на ведро, фельдфебель приказывает:
- Пей, русский!
Старик лукаво смотрит на него, улыбается и несколько раз повторяет какие-то слова, видимо, отказывается - вода, мол, и так хорошая.
Фельдфебель теряет терпение. Он хватает старика за воротник и силой пригибает его голову к ведру. Русский захлебывается, откашливается, но пьет. У него немного смущенный вид, но он нисколько не испуган. Видимо, вода нормальная.
- Можете пить! - разрешает фельдфебель. Ведро за ведром набираем воду. Старик улыбается. Он, наконец, понял, в чем дело. Жадно пьем, затем умываемся.
Колхоз вызывает у нас сильное разочарование. В нем мы не нашли никакой еды. В одном сарае обнаруживаем запас кормовой свеклы и несколько колосков ржи. Кюппер откусывает кусочек от свеклы и тут же выплевывает его. Тем временем из домов выходят несколько женщин, которые с любопытством рассматривают нас. Вейхерт говорит, что ему показалось, будто русский старик упомянул что-то о гарнизонной штаб-квартире и конфискации. Возможно, это означает, что здесь уже побывала какая-то немецкая часть и вывезла все съестные припасы.
28 октября. Идем дальше с пустыми желудками. Час проходит за часом. Мы все липкие от пота, чертыхаемся, что-то выкрикиваем для поднятия собственного духа, но все равно упрямо двигаемся вперед, километр за километром. Неожиданно мирную тишину нарушают гулкие ритмичные звуки. "Воздушная тревога! Ложись!" - кричит кто-то. Бежим, пытаясь где-нибудь укрыться, как нас когда-то учили, но после нескольких шагов останавливаемся на месте.
Разглядываю небо, и изучаю линию горизонта, над которой замечаю летящие в нашу сторону самолеты. Они тяжело нагружены бомбами, несущими смерть. Самолеты стремительно приближаются. На нижней части крыльев мы видим кресты и понимаем, что это немецкие бомбардировщики, вылетевшие на боевое задание. Поднимаемся с земли и приветственно машем им.
Бомбардировщики вместе со своим смертоносным грузом исчезают в северо-восточном направлении. Там, должно быть, находится Сталинград. Идем дальше.
- Далеко еще? - спрашивает коротышка Громмель, идущий между мной и Марцогом.
Марцог пожимает плечами:
- Представления не имею. Впрочем, слышал, что мы должны завтра быть там. - Как будто в подтверждение его слов, слышим далекий приглушенный гул, который сопровождается звуками, похожими на раскаты грома. Когда начинает смеркаться, мы видим вдали красную полосу на небе.
- Это Сталинград! - произносит кто-то.
- Что там такое светится? - указывает рукой Вариас. Мы смотрим в указанном направлении и видим в небе огни, напоминающие зажженные фонари. Затем слышим приглушенные хлопки взрывов. Следом за этим видим летящие с земли в небо длинные цепочки новых ярких огней.
Кто-то говорит:
- Да это же "швейные машинки"!
Один из ветеранов объясняет, что это легкий биплан, который обычно действует по ночам, сбрасывая подвешенные на парашютах осветительные ракеты для освещения целей противника. После этого он сбрасывает небольшие бомбы, главным образом осколочные. Пилот может выключить двигатели и, подобно планеру, бесшумно парить над целью. Противник обнаруживает его тогда, когда уже поздно бить тревогу. Фронтовики называют этот самолет "швейной машинкой" за характерный стук, издаваемый его двигателями.
Ветеран продолжает:
- Кстати, эти цепочки огней - следы трассирующих снарядов 20-мм спаренного зенитного орудия, которые пытаются сбить такую "швейную машинку".
Потрясающее зрелище. В ночном небе вспыхивает все больше отдельных огней и новых огненных цепочек. Странно, но мы ничего не слышим. Ощущение такое, будто смотришь немой фильм.
29 октября. Начинается новое утро, а наш моральный дух на нуле. Вот уже час как моросит мелкий дождь, и часть моих сослуживцев вслух выражает сильное неудовольствие по этому поводу.
Дождь усиливается и сопровождается сильным ветром. Здесь, в России, мы впервые сталкивается с действительно паршивой погодой. Порывы ветра становятся все сильнее и сильнее, а на открытом пространстве не видно никакого пристанища. Струи дождя хлещут нам в лицо, как острые иглы, барабанят по каскам, которые мы поспешили надеть. Ветер сильно треплет наши плащ-палатки, которые плохо спасают от непогоды. Они противно хлопают по ногам, обтянутым насквозь мокрыми штанами, а холодный ветер настолько силен, что в любую минуту можно свалиться на землю.
Мы с трудом движемся вперед.
Проходит несколько часов, и мы, наконец, видим вдали какую-то деревню. Дождь прекращается. Находим несколько пустых сараев, и устало опускаемся на землю. В деревне царит оживление. Повсюду снуют рядовые и другие военные чины. Все строго по уставу приветствуют друг друга. Неужели мы уже добрались до передовой? Судя по всему, это место "захвачено" штабными и писарями - "организационно-административными службами и командным пунктом штаба полка", как витиевато и не без иронии выразился Марцог. Наш начальник эшелона, по слухам, распорядился о постановке нас на довольствие.
Слухи вскоре подтверждаются, и мы получаем обильные порции ячменного супа с кусочками мяса. Горячая пища неплохо подкрепляет нас. После супа все чувствуют себя значительно лучше. Что же будет дальше? Ждем… Спустя какое-то время нам сообщают: предстоит преодолеть расстояние в восемь километров. В нас пробуждаются новые силы. Хотя тело ломит от усталости, а на ногах у всех свежие мозоли и потертости, нам удается пройти последний участок пути примерно за полтора часа, это весьма неплохо, если учесть тяжесть того груза, который нам приходится нести.
Многие пересказывают новый слух - на месте назначения нас погрузят на машины. Тем не менее, машин мы не находим. Нам снова приходится ждать.
Грузовики приезжают поздно, когда уже начинает смеркаться. Едем в темноте и приближаемся к мосту, перед которым скопилось много других автомобилей. "Река Дон", - слышу я чей-то голос у себя за спиной. Дальше едем по главному пути подвоза. Фары выключены из опасения привлечь внимание русских самолетов. Вдали слышатся звуки бомбежки.
Через несколько часов останавливаемся где-то посреди домов. Здесь нам предстоит разместиться на ночлег. Слышим далекие раскаты грома, небо освещается заревом пожарищ. Да, Сталинград совсем рядом. Настроение у нас уже не такое, каким было всего неделю назад. Все измотаны ожиданием и долгим маршем. Реальность сильно отличается от наших представлений о боевой обстановке в этих краях.
Наконец-то мы добрались почти до самого места назначения. Посмотрим, как все будет дальше. Через секунду усталость берет свое, мои веки тяжелеют, и я засыпаю.
Глава 2. БОИ В СТАЛИНГРАДЕ
30 октября 1942 года. Подъем в шесть утра. Снаружи еще темно. Завтракаем, пьем горячий кофе. Никто точно не знает о сложившейся боевой обстановке. Слухи, как обычно, самые разные. Кто-то утверждает, что мы еще не добрались до места, другой говорит, что от нашей дивизии остался только один полк. Нам предстоит отправиться от этого места в Сталинград. Кто-то сказал, что численный состав здешних частей сильно уменьшился и мы прибыли в качестве пополнения. Еще один слух - в данный момент от полка осталось лишь две роты. Для простого солдата слухи часто являются единственным источником информации. Даже если они и не соответствуют действительности, в них все равно обычно есть хотя бы крупица истины.
Скучаю по обер-ефрейтору Марцогу и другим солдатам из роты для выздоравливающих, с которыми познакомился в Инстербурге. Похоже, их тоже отправили вслед за нами. Раздается привычная команда: "В две шеренги стройся!" Мы строимся так, чтобы во второй шеренге всегда стоять рядом. Здесь все, кроме Мальцана. Нас 90 человек.
- В 1-й батальон 21-го полка! - командует молодой обер-лейтенант.
Ближе к полудню забираемся в грузовики и в четыре мерседесовских бронетранспортера. На борту машин эмблема дивизии - скачущий всадник в кружке. Сижу рядом с водителем в восьмиместном транспортере. Едем по главному пути подвоза, широкой дороге, плотно забитой различными транспортными средствами. Поверхность дороги ровная и гладкая, она протянулась по всей степи. Такое ощущение, будто она прочерчена ровно, как будто по линейке. Время от времени вижу съезды в сторону, повороты и перекрестки с указателями - названиями частей и местных деревень.
С быстротой молнии нас облетает новый слух: еще неизвестно, попадем мы в Сталинград или нет. Спрашиваю об этом водителя с погонами обер-ефрейтора. Он отвечает, что мы едем не в Сталинград, а на так называемые зимние квартиры. Это место, где располагаются обозы, - дело в том, что они не могут попасть в Сталинград. Отсюда осуществляются перевозки продовольствия и боеприпасов в наши части, находящиеся на северных окраинах города.
31 октября. Зимние квартиры располагаются недалеко от колхоза. Вокруг бескрайняя степь. С одной стороны от нас - глубокий и длинный овраг, такие здесь называют балками. Эти овраги - естественного происхождения, их много среди волжских степей. Их глубина порой составляет пять-шесть метров. Балка способна стать надежным укрытием для целого батальона. Нас встречает гауптвахмистр, на солдатском жаргоне - spiess, или "ротная матушка". Он сообщает нам, что мы вливаемся в дивизию с богатыми боевыми традициями, во время польской и французской кампаний она была кавалерийской дивизией. Далее гауптвахмистр объясняет, что дивизия особо гордится старыми кавалерийскими обозначениями: фельдфебель здесь зовется вахмистром, а рота - эскадроном. Батальон называется словом abteilung, а капитан - риттмейстером.
- Так точно, герр гауптвахмистр! - рявкаем мы в ответ на вопрос, все ли нам понятно. Тридцать один человек, и я в том числе, попадает в 1-й эскадрон, остальные - в другие эскадроны, которые дислоцируются неподалеку от нас. Затем нам сообщают, что до этого в нашем эскадроне оставалось всего 26 человек.
В нашем полку тоже испытывается нехватка личного состава - он сражался среди развалин Сталинграда главным образом небольшими боевыми отрядами, которыми из-за отчаянной нехватки офицеров часто командовали унтер-офицеры. Бои шли кровавые, потерь было очень много. Число раненых увеличивалось с каждым днем.
Эта новость не внушает особого воодушевления. Неужели хвастливые сообщения о наших боевых успехах, о которых мы слышали всего несколько дней назад, неправда? Это что, преувеличения или просто временные неудачи?
1–6 ноября. Ввиду сложившейся обстановки, мы удивлены тем, что нас не перебрасывают немедленно на фронт. Вместо этого нам приходится вести тыловую армейскую жизнь - мы занимаемся строевой подготовкой, учимся правильно отдавать честь офицерам, выполняем порой бессмысленные приказы начальства. Даже пройдя учебную подготовку, новобранцы по-прежнему остаются необстрелянными новичками, которым еще предстоит доказать, что они настоящие солдаты. Все это нормально и терпимо, но нам должны дать возможность по-настоящему проявить себя.
9 ноября. Далекие взрывы и другие звуки, характерные для боев со стороны Сталинграда, здесь слышны слабо. По ночам небо освещается заревом пожарищ и огнями "швейных машинок", выискивающих очередную жертву. Вечером нам раздают пайки. Каждый получает бутылку шнапса, несколько сигарет или табак, шоколадку и пачку писчей бумаги. В шестнадцатилетнем возрасте я однажды чуть не умер от алкогольного отравления - на какой-то праздник мы с моим товарищем выпили целую бутылку коньяку, которую тот принес из ресторана своего отца. С тех пор запах алкоголя вызывает у меня тошноту, зато к табаку у меня отношение нормальное - я сделался заядлым курильщиком. Вымениваю шнапс на сигареты и табак у некурящих товарищей. После выпитого спиртного атмосфера в нашем блиндаже меняется. Улучшается настроение, кто-то затягивает песню. Мы с Громмелем не пьем, потому что скоро наша очередь выходить в караул. Снаружи холодно и ветрено. Я рад, что на мне теплая шинель, которую во время долгого марша я часто проклинал, потому что ее было тяжело нести. Бужу Громмеля. Все остальные уже спят. В блиндаже стоит тяжелый дух, и я с удовольствием выхожу на свежий воздух.
11 ноября. Сегодня холодно, но хотя бы сухо, без осадков. Ночью все вокруг покрылось инеем. Вот уже который день в небе неспокойно. Наши бомбардировщики постоянно отправляются к Сталинграду. Видны облачка разрывов зенитных орудий противника.
Я нахожусь в карауле вместе с моим другом. Из Сталинграда только что вернулся грузовик, отвозивший боеприпасы. Так происходит каждую ночь. Из него выгружают двух убитых и трех раненых. Говорят, что серьезно ранен старший вахмистр. Раненых помещают в машину скорой медицинской помощи, которая отвезет их в госпиталь.
До этого времени нам не приходилось видеть убитых. Мертвые тела хоронят в определенном месте. Несколько дней назад, когда нас отвозили на маневры, я видел множество деревянных крестов.
Грузовик также привез трех солдат, которых по состоянию здоровья переподчинят разным командирам. Их разместят в разных блиндажах. Один из них попадает к нам.
Возвращаюсь в блиндаж и обнаруживаю, что мое место уже занято. На нем спит тот самый солдат, только что вернувшийся из Сталинграда. Его лицо трудно разглядеть, так густо заросло оно щетиной. Пилотка низко надвинута на глаза, "уши" опущены. Он крепко спит, но не храпит. Спит он неспокойно, часто дергает всем телом, как будто видит плохой сон. Ложусь на место Курата, который ушел в караул.
12 ноября. Сегодня после полудня наш старший фельдфебель дал мне особое задание. Мне нужно выкопать выгребную яму для новой уборной, потому что старая уже переполнена. В помощь мне дают двух русских, взятых несколько дней назад в плен в Сталинграде. Я впервые вижу русских солдат так близко и поэтому с любопытством рассматриваю их. На пленных грязные шинели и засаленные шапки-ушанки. Вид этих парней не внушает мне доверия. Однако они не вызывают у меня каких-либо опасений; я их не боюсь. Дело скорее в другом - в их непохожести на нас. Один из них явно монгольского происхождения. У обоих серые небритые лица и живые глаза. Они явно испытывают неуверенность в собственном будущем. На их месте я, наверное, чувствовал бы себя точно так же.
Русские оказались ленивыми. На мой взгляд, им по 25–30 лет. Их часто приходится подгонять. Когда мы вырыли яму и я оценил проделанную работу, стоявший рядом со мной русский неожиданно отбросил в сторону лопату и прыгнул в яму. Второй тут же последовал его примеру. Я пригнулся, думая, что мне делать, и решил тоже прыгнуть вниз. Оказалось, что я успел вовремя, потому что в следующее мгновение послышался грохот авиационных пушек и над нами со свистом пролетели снарядные осколки. Затем над ямой с ревом проплыла огромная тень. "Железный Густав", пролетавший над соседним колхозом, видимо, заметил нас и выбрал своей жертвой.
Новая уборная находится в стороне от расположения нашей части. Я выглядываю наружу, подняв голову над краем ямы, и смотрю в направлении нашего блиндажа. "Железный Густав" разворачивается на низкой высоте и открывает огонь из пушек, после чего сбрасывает пару бомб среднего размера. Через несколько секунд в небе неожиданно появляются еще два русских самолета. Они также поливают землю огнем пушек и сбрасывают бомбы. Под огнем, должно быть, оказались остальные солдаты нашей части. Или, может быть, они все еще на маневрах?
На самолеты противника обрушивают огонь все наши наземные пулеметы. Слышны громкие выстрелы 20-мм зенитных орудий. От брюха самолетов отлетают искры. Это сильно напоминает электросварку. Обычные пули легко отскакивают от брони, однако на хвосте одного из самолетов неожиданно появляется дымный хвост. Попали! Один "Железный Густав" отрывается от других самолетов, падает и, объятый пламенем, взрывается. Остальные улетают. Выскакиваю из ямы и бегом устремляюсь к нашему блиндажу. Здесь застаю только дневальных, нескольких больных и пару шоферов. Рядом с нашими машинами вижу воронки, оставленные взрывами бомб. В нескольких автомобилях пробоины. Из поврежденного бензобака одного из грузовиков вытекает бензин.
Ближе к вечеру с маневров возвращаются остальные наши товарищи. Они ничего не слышали об авианалете русских, потому что были слишком далеко отсюда. Вариас говорит, что они находились возле Карповки, рядом с железнодорожной веткой Калач - Сталинград. Быстро ремонтируем наш блиндаж.