- По-моему, Кирилл, ты не хочешь быть летчиком, - деланно усмехнулся я. - Надо хотеть сильно и каждый день, каждую минуту, тогда…
- Ах, оставь ты свою философию! - перебил он меня. - Слышал, знаю, что ты хочешь сказать! Но… Ты пойми, - он болезненно поморщился. - Я скажу тебе как другу: я боюсь летать. Да-да, боюсь! Чего уставился? Страх, понимаешь? Он всегда со мной. Ты, например, вечером ходишь с работы через кладбище, а я… я боюсь там ходить даже днем. Нет, нет, не спорь. У нас с тобой разное воспитание. В детстве меня пугали "буками", приучали к перинке, к теплу. По утрам умывали теплой водичкой, пичкали булками, сладостями. Вот и… напичкали! Нет, куда уж там быть мне летчиком!..
Мне стало жаль своего друга. Я давно замечал за ним непонятные вспышки раздражительности и хандры, но догадаться о причинах не мог. И наверное, очень уж наболело у него на душе, если он решился признаться в этом вслух.
- А кем же ты тогда думаешь быть? - растерянно спросил я его.
- Не знаю, - с грустью ответил Кирилл. - У меня такая неразбериха в голове. Вот, может быть, еще сборщиком поработать? Только не пустят, я уже знаю. Просился.
- Ну, а сейчас-то придешь?
- Приду. На один-то день отпустят.
Когда мотор был поднят на талях и "Дорнье" откатили в сторону, я, подставив высокую стремянку, с ведром в руке полез на подмоторную раму. Из пилотской кабины до меня доносился невнятный разговор между Овчинниковым и Кириллом.
Моторама вся в паутине отсоединенных проводов и трубочек: масляных, бензиновых, воздушных. В узлах - промасленная грязь, песок. Все это надо было тщательно прочистить и промыть. Работа кропотливая и долгая. Сейчас я наберу в ведро бензина, и мы с Кириллом примемся за дело. Разыскав конец толстой бензиновой трубки, я подставил под нее ведро.
- Эй, в кабине! Откройте бензиновый кран!
- Есть открыть! - послышалось в ответ.
Скрипнул кран, и толстая струя бензина полилась в ведро. Прозрачная, голубоватого цвета жидкость, распространяя сладковатый запах первосортного авиационного бензина, булькая и разбрасывая брызги, наполняла посуду. Вот уже три четверти ведра. "Пожалуй, хватит", - подумал я и только хотел сказать закрывать кран, как под ведром с легким треском проскочили синие электрические искры, - и вввах! - передо мной заплясали языки пламени…
Я в ужасе отпрянул.
"Что это?!. Откуда?!. Чудовищно! Невероятно!.. Страшный сон?!."
Доли секунды я смотрел на колеблющиеся языки пламени, еще вялые и робкие, готовые угаснуть, так как они уже съели разбрызганную порцию бензина, но в следующую долю мой взгляд переместился на застывшую, как мне показалось, струю горючего, и уж потом я начал осознавать трагичность положения и верить тому, что это не сон… И тут же мысль: "Пламя надо накрыть брезентом! Чехлы! Они на земле… Долго, не успею…" А бензин льется!..
Вввах! - вспыхнуло ведро. В кабине вскрик, топот ног, и я, отрезвев, спрыгнул вниз, за чехлами…
- Пожа-а-ар!! - раздался чей-то дикий голос.
Словно во сне, я схватил чехлы, влетел на стремянку, набросил брезент на ведро, и пламя почти погасло, остались маленькие язычки, а бензин льется, льется струей, брызжет горючими искрами мне на куртку, на руки…
Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь!.. - бьет набат.
Кто-то сдернул меня со стремянки. Падая, я видел бегущих людей. С меня сорвали блузу, затушили огонь.
Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь!..
- Пожа-а-а-ар!!
Топот ног, тяжелое дыхание. Как на экране в кино, замелькали в ускоренном темпе фигуры людей.
- Огнетушители!
- Давай, давай скорей!
- Песок!.. Скорей песок!..
- Туши!..
Меня оттолкнули в сторону. Я видел, как в самолет вбежали двое. В открытую форточку пилотской кабины выглянул бортмеханик Петровский.
- Огнетушитель!
Кто-то стукнул огнетушителем о землю и потянулся, чтобы передать. Пенная струя ударила Петровскому в лицо, сбила пенсне.
- Давай! Давай! - отплевываясь, кричит Петровский.
- Ох! Да они же сидят на баках с бензином! Взорвутся!
В форточке опять лицо Петровского:
- Заткнись!.. Огнетушитель!
Примчалась пожарная машина. Быстро размотав короткий шланг, пожарники выпустили из широкого раструба поток густой розоватой пены. Пламя сразу же пошло на убыль и погасло.
Пожар ликвидирован. Расходился народ. Укоризненно взглянув на меня, мимо прошел мокрый и оборванный Дубынин. Петровскому поливали водой на грязные, в кровь израненные руки. Он промывал глаза.
- Щенки! - буркнул, проходя, усатый мастер из клепального цеха.
Все разошлись. Голый по пояс, я стоял, прислонившись к столбу и чувствовал себя маленьким и ничтожным. Перед глазами все еще маячили оранжевые языки пламени, мелькали фигуры людей, в ушах пронзительно звенели удары в рельсу.
Пожар. Как это могло случиться? Моей вины здесь нет, действовал я правильно, но… стыд-то какой! Как после этого мы будем показываться людям в глаза? Теперь вот старые мастера будут смеяться над нами, "салагами", вспоминать деревяшки…
"А где же Кирилл и бригадир? - вдруг вспомнил я. - Что-то их не было видно…"
Звякнул рельс. Я вздрогнул. "Что это?! Ах, да - конец рабочего дня. Пора домой".
А кто же виноват?
Я плелся домой, по-стариковски шаркая ногами. Видел оборванного мокрого Дубынина, его укоризненный взгляд, будто это я целиком виноват в случившемся. Да!.. А кто же все-таки виноват? Я остановился. Острая догадка электрической искрой хлестнула меня по самому сердцу: Овчинников или Кирилл?..
Ясно - кто-то из них, может быть, нечаянно, повернул ручку пускового магнето. А может быть, нарочно? Конечно, бригадир не может сделать такое, он знает, к чему приводят подобные шутки. Значит, это сделал Кирилл?! Нет, трудно поверить. Невозможно! Кирилл парень грамотный и порядочный. Не мог он этого сделать. Не мог - и все тут!..
Смеркалось. Я сидел на корточках возле арыка и, макая щетку в консервную банку с бензином, чистил свой рабочий костюм. Зашуршали кусты, и передо мной появился Кирилл. Глаза стеклянные, челюсть отвисла, и лицо бледное-бледное, до синевы.
- Ну, как? - дрожащим шепотом спросил он.
- Что - как? - не понял я.
- Сгорел самолет?
Я с удивлением уставился на Кирилла.
- Как это "сгорел"? Спасли. А вы где были? Ведь вы же с бригадиром сидели в кабине!
Кирилл судорожно глотнул воздух:
- Я… Мы… убежали…
Я выронил щетку:
- Убежали? Как это - убежали?
Кирилл по-детски всхлипнул:
- Ну, это… ведь под сиденьями были баки с бензином… Ну-у… Ведь они могли взорваться!..
Наступило тягостное молчание. Мне стало тошно. Мучительно стыдно за друга. Бессознательно шаря рукой по траве, я искал оброненную щетку. Попалась банка с бензином. Со злостью швырнул ее в воду.
- Убежали, значит? И оставили открытым кран? Пусть льется?! Пусть горит?!.
- Н-не помню… Кажется, оставили, - трясясь, лепетал Кирилл. - Н-не я открывал…
Я приблизился к Кириллу и долго смотрел на его белое от страха лицо, будто в первый раз видел. В наступившей темноте он был совсем неузнаваем: нос заострился, щеки обвисли, как у старика. Мне стало жаль его, и я спросил, уже смягчившись:
- Ну, а отчего же все-таки загорелось, ты знаешь?
Кирилл всхлипнул:
- Когда ты крикнул, чтобы открыть кран, Овчинников открыл, а я… Я и говорю ему: вот если повернуть сейчас ручку магнето, то может случиться пожар. А он и говорит: "Какой там пожар! Зажигание-то выключено!" И… и повернул ручку…
- Сам?.. Бригадир?.. Это точно?
- Да, сам…
"И куда девалась эта чертова щетка?! - Я вскочил, пошарил в кармане, загремел спичками. Меня трясло, как в лихорадке. - И это сделал бригадир?! Старый работник мастерских, который больше всех смеялся над нами, когда мы пилили деревянными напильниками?!"
Ломая спички, я чиркал ими о коробок. Ярко вспыхнули, зашипели несколько серных головок. Их свет положил резкие тени на бледное лицо Кирилла, осветил тихую заводь арыка, сгустил ночь.
- Вот она!
Поднял щетку и бросил догоравшие спички в воду.
Вввах! - раздался до жути знакомый звук. Вспыхнул бензин на поверхности заводи, заплясали желто-красные языки пламени. У Кирилла подкосились ноги, и он с коротким стоном опустился на траву. И у меня тоже сердце екнуло, закатилось: за долю секунды я снова пережил прошедшее.
Бензин догорел, и пламя погасло. Стало темно и тихо. Кирилл зашевелился.
- Ох, и напугался, - прошептал он. - Так вот и представилось, что я опять в самолете.
…Проснувшись, я вскочил, сел на постели и некоторое время соображал, отчего я пробудился? На дворе светало. Осторожный стук в окно вывел меня из оцепенения. За окном стоял Кирилл. И тут я вспомнил все, и на душе у меня стало мрачно и гадко. Я отпер Кириллу.
- Ты чего? - шепотом спросил я его.
- За тобой зашел, - еле слышно ответил Кирилл.
- Так ведь рано же!
Кирилл устало опустился на стул, снял кепку, растерянно почесал себе лоб и, глядя куда-то в угол, сказал:
- Понимаешь… нам удобнее прийти пораньше. Стыдно же - все смотреть будут, пальцем показывать…
- Ну, этого не избежать, - с чувством досады ответил я. - Все равно отвечать придется.
- Мы придем, - как бы про себя продолжал Кирилл, - и сразу же примемся за промывку рамы. Там небось песку полно, пены. Пойдем, а?
Я покосился на товарища и только сейчас увидел, как изменилось, осунулось его лицо. Мне снова стало жаль его, и к этой жалости примешалось еще какое-то смутное чувство недовольства собой. Словно посмотрев на себя со стороны, я увидел мелкого эгоиста, этакую улитку, прячущуюся в домике своего собственного благополучия. Совесть моя была чиста, я не был виноват в этой истории и поэтому чувствовал себя уверенно и почти спокойно, нисколько не задумываясь о том, а какие же переживания выпали за это время на долю моего друга, наверняка в эту ночь не сомкнувшего глаз…
- Пойдем, Кирилл, пойдем, - заторопился я. - Это хорошо, что ты зашел за мной. Я сейчас, быстренько!
Непривычно тихо было в мастерских. Косые лучи солнца, робко пробиваясь сквозь запыленные стекла, мягко освещали внутреннюю часть ангара, где на козелках стояли фюзеляжи разобранных самолетов, лежали крылья, рули с обнаженными ребрами лонжеронов, нервюр, стрингеров. Воздух был наполнен легким запахом бензола, отработанного масла, ацетона. Все это было настолько родным и близким, что, позабыв о своих вчерашних неприятностях, мы остановились посередине цеха. Вон стоит фюзеляж отечественного самолета К-4. Сегодня его поставят на шасси, выведут из цеха - навешивать крылья, хвостовое оперение. Потом его испытают в воздухе, и он улетит куда-нибудь далеко-далеко, и будет там возить пассажиров. А вон дверь медчасти, где мы когда-то проходили комиссию и где когда-то для меня рушился мир…
Кирилл толкнул меня локтем в бок:
- Помнишь - "столярикум-малярикум"?
Я повернулся к нему, хотел ответить, но, увидев его бледное, воскового цвета лицо с воспаленными глазами, с синими кругами, смутился. И Кирилл, уловив мое смущение, тут же обмяк, понурился. И разом слетело очарование, померкло радостное, сияющее солнцем утро. Пожар… Как хотелось бы, чтобы это был сон…
Мы вышли из ангара. Нет, не сон. Вон он - самолет. Стоит с облупленным, закопченным носом. Вокруг валяются обгорелые растерзанные чехлы, которыми я пытался затушить пламя. На рассыпанном песке видны следы многочисленных ног, желтые, застывшие хлопья пены. От самолета тянуло незнакомым враждебным запахом горелой резины, краски.
Молча открыли кладовую, взяли по ведру и так же молча, с чувством затаенного страха направились к "Дорнье". Подтащили стремянки, взобрались на мотораму. Нужно опять набрать в ведро бензина, опять открывать кран. Страшно. Я посмотрел на Кирилла. Он сжался и стал слезать со стремянки.
- Пойду сниму магнето… - посмотрел с неприязнью на обгоревшие клочья чехлов. - А ты прибери тут пока… Не могу - тошно смотреть…
Я заканчивал приборку, когда Кирилл вышел из самолета, неся в вытянутых вперед руках магнето.
- Вот, теперь можно открывать кран…
Моторама отмывалась легко. К великой нашей радости, самолет почти не пострадал от пожара. Спасла обшивка из тонкой листовой стали. Только обгорела краска да поджарились проводники.
Мы уже кончали промывку, когда мастерские понемногу стали наполняться шумом голосов. Приходили рабочие. Где-то одиноко застучала киянка, вслед за ней завизжала электродрель. Размеренно, три раза, ударили в рельс. Рабочий день начался.
Моторама была полностью промыта, сняты провода системы зажигания, и самолет выглядел так, будто и не было никакого пожара. Кирилл повеселел и даже, забывшись, засвистел веселый мотивчик.
Появился Овчинников, хмурый, с желтым измятым лицом. Избегая встречаться с нами взглядом, спросил:
- Ну-у, чего насупились? Испугались?
Мы промолчали. Что мы могли сказать человеку, старше нас по возрасту и по опыту, и по положению? Пусть выскажется сам.
- Не бойтесь, - глядя себе под ноги, сказал бригадир. - Я… Гм! Все рассказал, как было. Там уже объявление вешали - вас разбирать на комсомольском собрании, так я их… Гм! Уговорил. Виноват, мол, я, меня и ругайте.
Он вздохнул, поднял голову и с некоторым недоумением осмотрелся вокруг. Взобрался на стремянку, взглянул на мотораму и, растроганно гмыкнув, полез пятерней себе под кепку.
- Промыли все, прочистили? Ну, молодцы, ребята, спасибо.
Сказка наяву
Летом работа сборщика несладкая. После того, как фюзеляж самолета, обработанный слесарями, клепальщиками и мастерами-обойщиками, поставят на шасси, его выводят из ангара, где всегда тень и сквозит ветерок, под открытое небо. Здесь под палящими лучами солнца навешивают крылья, хвостовое оперение, нивелируют планер и доделывают тысячи разных мелочей. А жара такая, плюнь на фюзеляж - зашипит. Поэтому мы старались распределить работу так, чтобы "жаркую" проделать поутру, "прохладную" - днем.
К "жаркой" работе, например, относился монтаж бензосистемы и системы управления, когда надо было лезть в фюзеляж и укреплять там баки, ролики, трубки, прижимая их специальными хомутиками к борту самолета. Маленькие болтики, маленькие гаечки, пружинящие шайбочки "гровера". Болтики побольше, гаечки-коронки, шайбы, шплинты. В углах, самых неподходящих, - дырочки для роликов и хомутиков. Забираешься в этот неподходящий угол и оказываешься в жестком плену рам, лонжеронов и острых стрингеров, на которых лежишь и от которых терпишь постоянную боль. И эта боль заставляет тебя работать быстрее. Справился - хвала тебе, не справился - терпи!
И вот, лежа на стрингерах, в металлическом сплетении деталей, вынимаешь из кармана приготовленный ролик с кронштейном и, ограниченно действуя рукой, подводишь отверстие кронштейна к отверстию в раме. Теперь надо, так же ограниченно действуя другой рукой, попасть ощупью в это, уже двойное, отверстие болтиком, и если тебе удалось это сделать после нескольких попыток, то на кончик болтика накинуть шайбу и навинтить корончатую гайку. Здесь, конечно, не мешало бы иметь третью руку, так как болтик смотрит своим концом вниз и шайба держаться на нем не желает. Но при известной сноровке все обходится. Гаечка накручена на две-три нитки, и ты можешь опустить затекшие руки и дать им отдохнуть.
Но самое главное еще впереди: орудуя уже привыкшими, намозоленными кончиками пальцев, ты закручиваешь гаечку сколько можно и затем, проклиная ребрышки кронштейна, не дающие возможности подобраться к гайке ключом, затягиваешь ее до такого положения, чтобы было туго и чтобы коронка гаечки совпала своей прорезью со шплинтовым отверстием на болтике. А так как этого отверстия тебе не видать, то приходится все время щупать его проволочкой.
Наконец все сделано: гаечка затянута как надо, отверстие - вот оно, тут. Берешь шплинт и ощупью его вставляешь. Иногда вставишь, а иногда и нет… И это самое досадное и необъяснимое явление! Ну, все тут: проволока, даже толстая, проходит свободно, а шплинт - никак не желает! А ты лежишь в раскаленном, как духовка, фюзеляже, на острых стрингерах…
О прохожий! Если ты идешь мимо самолета, стоящего на сборке, и слышишь, как из фюзеляжа приглушенно несутся разные "латинские" слова - знай, это у сборщика не входит в отверстие шплинт!
К "прохладной" работе мы относили установку мотора и монтаж всех его агрегатов: радиатора, винта, а также подвеску рулей управления - руля поворота, элеронов, рулей высоты. Это, пожалуй, самая приятная работа!
Возьмешь руль, вставишь его вильчатые кронштейны в кронштейны стабилизатора и закрепишь новенькими стальными пальчиками. Тут же на месте дрелью с тоненьким сверлом просверлишь в пальчике отверстие, наденешь шайбочку на пальчик и уже без всякой мороки вставишь шплинт, разведешь ему отверткой ножки - и готово! И смотришь - утром выводили из ангара металлический обрубок, а к вечеру - это уже самолет. Красивая серебристая птица! То-то гордость тебя распирает.
В этот день мастерские выпускали из ремонта сразу пять самолетов: три пассажирских и два почтовых Ю-21, и завтра с утра им надлежало подняться в воздух, в испытательный полет. Я волновался очень: Овчинников уступил мне свое право участвовать в испытательном полете на Ю-21, который мы собрали.
У немцев этот самолет был разведчиком с экипажем в два человека: впереди сидит летчик, в задней кабине - летнаб с турельным пулеметом. Теперь турели сняли, и вместо летнаба можно посадить пассажира, а если потесниться, то и двух. А вообще-то на них в "Добролете" возили почту и грузы.
Я пытался заранее определить свои ощущения и чувства при полете. Гм. Да-а! Не очень-то, между нами говоря! Сидишь, как курица на насесте - все открыто, далее ветрового козырька нет. И, наверное, в полете страшновато будет: повернешься как-нибудь не так и, пожалуйста, - вывалился!..
Кирилл, который перешел к нам в сборочную бригаду, вполне разделял мои ощущения и вроде бы тоже собирался слетать на втором самолете, но только что-то не очень горячими были его сборы.
Солнце уже начало нещадно палить, когда пришел летчик. Я не сразу догадался, кто это. В управлении "Добролета" я видел летчиков, одетых в синие френчи. На ногах - кожаные краги и желтые ботинки, а на левом рукаве, выше локтя, - серебряные распростертые крылья с пропеллером и с двумя перекрещенными мечами. И были эти летчики очень важными и недоступными. А этот - одет просто: белая рубашка с закатанными по локоть рукавами заправлена в синие брюки, на босых ногах - запыленные сандалии. У него были мягкие черты лица, голубые глаза и светлые волнистые волосы, прикрытые на затылке форменной фуражкой с белым чехлом. И заговорил он просто:
- Здравствуйте, ребята!
Я, Кирилл и бригадир стояли на стремянках и закрывали капот мотора. Овчинников нехотя обернулся:
- Здравствуйте.
- Ну, как - самолет готов?
- Да вроде бы готов, - неопределенно ответил бригадир, и вид его красноречиво говорил: "Ходят тут всякие!" - А вам что? - уже с подозрением спросил он.
- Да вот, пришел испытать его в воздухе.