Однако это было ей совершенно непонятно. Тогда Сталин объяснил по-другому – словами, которые она могла понять.
– Мама, царя помнишь?
– Как же, помню.
– Ну, я вроде царь.
Когда она наконец-то поняла, что означают слова ее сына, она с сожалением сказала:
– Лучше бы ты стал священником.
Сталин с усмешкой рассказывал об этом эпизоде всю свою оставшуюся жизнь.
Необычное общение с народом
В начале 1930-х годов Сталину еще приходило в голову прогуляться в одиночку или в компании с кем-нибудь из близких по улицам Москвы. Позади него, конечно же, шли охраники, но обычные граждане, по крайней мере, могли увидеть Сталина вблизи. Неожиданное посещение Сталиным недавно открытого метрополитена является показательным относительно противоречивой психологической обстановки, царившей в этот период. Вечером 22 апреля 1935 года семья Сталина и его ближайшие соратники собрались – как уже не раз бывало – в его квартире в Кремле. Отмечался день рождения няни его дочери Светланы. Сталин, пребывая в приподнятом настроении, возился со своей дочерью, когда та вдруг изъявила желание посмотреть на метро. Эту ее идею тут же поддержали Мария Сванидзе и Евгения Аллилуева: они вызвались проводить в метро Светлану и ее няню. Каганович, руководивший строительством метрополитена, послал за билетами и поручил одному из охранников присмотреть за Светланой и сопровождающими ее женщинами. Когда они уже выходили из квартиры, Сталин решил к ним присоединиться. Каганович перепугался: у него в данной ситуации не было времени на то, чтобы принять все надлежащие меры безопасности. Если бы со Сталиным в метро что-нибудь случилось, вина могла лечь на него, Кагановича. Он попытался отговорить Сталина, предлагая ему дождаться полночи, когда метрополитен будет для обычных граждан уже закрыт. Однако Сталин хотел отправиться в метрополитен немедленно. Все расселись по трем автомобилям и, доехав на них до Крымской площади, вышли из машин и сразу же спустились в метро. Некоторые из тех людей, которые находились на перроне, узнали, не веря своим глазам, Сталина, который стоял неподалеку от них, словно обычный пассажир.
Подошел поезд. Когда один из вагонов поспешно освободили для Сталина и его спутников и они в него зашли, пассажиры стали громко приветствовать руководителя страны. Поезд, прежде чем тронуться с места, простоял десять минут. Сталин и его спутники вышли из поезда на станции "Охотный ряд", чтобы осмотреть эту станцию и ее эскалаторы. Тут Сталин оказался в центре внимания целой толпы. Его присутствие вызвало неописуемое оживление. Люди бросались к нему, всем хотелось к нему прикоснуться, поздороваться и поговорить с ним. Толпа стала давить на спутников и спутниц Сталина с разных сторон так сильно, что те начали паниковать. Охранники окружили их кольцом, однако возбужденная толпа сбивалась в кучу все плотнее и плотнее. Сталин был радостным и веселым. Он что-то обсуждал с руководителями строительства метро и охотно вступал в разговоры с теми пассажирами, которым удавалось пробиться поближе к нему. Он и его спутники снова сели в поезд и, выйдя на следующей станции, поехали вверх на эскалаторе. Толчея вокруг него была такой, что толпа опрокинула огромный стеклянный светильник.
Они проехали так до Сокольников, а оттуда – до станции "Смоленская". Автомобили их там не ждали: машины отправили в Сокольники. Сталин, почувствовав во время пребывания среди обычных людей в метро, какой популярностью он пользуется, уверовал в то, что народу нужен царь (с которым он окончательно решил себя ассоциировать), и захотел продлить удовольствие от упоения народной любовью. Несмотря на моросивший дождь и лужи, Сталин и его спутники прошлись по Арбату пешком. Непогода как бы подчеркивала спонтанный характер прогулки. Затем – минут через десять-двенадцать – прибыли их автомобили. Но Сталину пока еще не хотелось возвращаться. Он отправил женщин и детей домой и продолжил свою прогулку без них. Затем он наконец-таки сел в служебный автомобиль и поехал прямиком на дачу. Женщины и дети, вернувшись в квартиру в Кремле, все никак не могли прийти в себя после пережитого волнения. Светлана и Василий плакали, а женщинам пришлось выпить валерьянки.
Назойливые воспоминания о самоубийстве жены
Когда Сталин находился в кругу своей семьи, он часто вспоминал о Наде и о совершенном ею самоубийстве, доставившем ему столько душевных страданий. "Она меня искалечила", – говорил он своим домочадцам, в который раз задаваясь вопросом, почему же она так поступила. "Как же это Надя, так осуждавшая Яшу за этот его поступок, могла сама застрелиться?" Этот вопрос терзал и ближайшее окружение Сталина. "Как она могла оставить детей?" – спрашивали себя взрослые. "Что дети? Они ее забыли через несколько дней. А меня она искалечила на всю жизнь. Выпьем за Надю!" – говорил им Сталин. Евгения пыталась утешить его и заставить его понять, что Надя была больна: она страдала от приступов тоски и головных болей. "Я не знал […], что она постоянно принимала кофеин, чтоб подбадривать себя", – сетовал Сталин, снова и снова возвращаясь к этой трагедии. Все понимали, в какой нелегкой ситуации он оказался. Эта ситуация усугублялась еще и проблемами, связанными с его детьми, которые – каждый по-своему – выводили его из себя. Он упрекал их за их равнодушное отношение к кончине матери и за черствость (а Васю – еще и за бесконечные неурядицы в школе).
В ноябре 1935 года Яша женился на девушке-еврейке из Одессы – Юлии Исааковне Мельцер. Когда они встретились в первый раз (их свела Анна Аллилуева), она еще была замужем за одним из руководителей ЧК и коллегой Реденса – Николаем Бессарабом. Юлия какое-то время тайно встречалась с Яковом, а затем ушла от Бессараба к нему. Сталин на этот раз вмешиваться не стал, а предпочел занять нейтральную позицию. Он очень вежливо принял свою новую невестку в Зубалово, шутил там с ней и даже провозгласил за столом тост в ее честь. А еще он выделил им квартиру за пределами кремлевских стен, недалеко от Садового кольца. В 1938 году, когда Юлия уже была беременна Галиной, она переехала вместе с мужем в четырехкомнатную квартиру, находившуюся на улице Грановского.
Смертоносное безумие
В 1935 году Сталин произнес свои знаменитые слова: "Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится". Эти слова нашли отклик во многих семьях. Условия жизни и в самом деле улучшились: карточная система была отменена, цены – снижены. Стахановцы перевыполняли план и увеличивали производительность труда. Популярность Советской власти в народе была высока, а авторитет Сталина достиг своего зенита. Сталин, тем не менее, продолжал управлять страной при помощи террора, будучи убежденным в том, что добиться нужного ему политического и экономического результата можно только при помощи дозированной смеси страха и восхищения, репрессий и героизма, благосостояния (еще относительно не очень высокого) и неопределенности. На Сталина – как и на многих старых большевиков (в том числе и тех, которые стали его жертвами) – оказали большое влияние и его дореволюционная жизнь, и пребывание в подполье, и долгая Гражданская война, и коллективизация, ставшая своего рода второй Гражданской войной. Этим людям было очень трудно переключиться с военных методов управления страной на мирные. Кроме того, появились новые опасности: в Германии пришел к власти Гитлер, а в Испании началась гражданская война, предвещавшая крупномасштабную вооруженную борьбу с фашизмом. Многим в СССР начала мерещиться "пятая колонна".
Страна, партия и – затем – соратники и ближайшее окружение неотвратимо скатились до такого уровня террора, при котором он коснулся уже и самих этих соратников и самого этого ближайшего окружения, причем родственники Сталина зачастую этого не осознавали – главным образом из-за того, что лично Сталин внешне относился к ним очень доброжелательно. Убийство Кирова оставило в его душе незаживающие раны. Оно стало для Сталина подтверждением обоснованности его подозрений. Оппозиция, направленная против него лично, продолжала существовать, не имея, однако, возможности принять какие-либо конкретные формы. Зиновьев, Каменев, Бухарин и все те, кто находился в оппозиции к Сталину в 1920-е годы, сохраняли враждебность по отношению к нему, хотя и старались внешне этого не показывать (тем более что некоторые из них по-прежнему занимали ответственные посты в партии). "Вряд ли эти люди были шпионами, но […] в решающий момент на них надежды не было", – сказал Молотов в 1970 году, вспоминая события той эпохи.
Сталину также было известно, что Троцкий продолжает публично поливать его грязью, нанося ущерб его репутации. После того как Льва Давидовича выслали в 1929 году в Турцию, он начал скитаться по различным странам: пожил во Франции, в Турции и затем – в 1936 году – обосновался в Мексике. Пребывая за границей, он неустанно писал обличительные статьи и организовывал оппозицию Сталину, приход которого к власти он называл "русским Термидором" и дегенерацией в сравнении с периодом, когда Ленин был еще жив. В 1933 году Троцкий создал IV Интернационал, который он видел как организацию последователей Ленина, управляемую им, Троцким. Он также публиковал "Бюллетень оппозиции", который Сталин читал хотя и с негодованием, но регулярно (он вообще читал абсолютно все, что публиковал находящийся в изгнании Троцкий). Деятельность Троцкого усиливала одержимость Сталина идеей существования заговоров против него и его страх перед этим вездесущим врагом. Его пугали попытки Троцкого расколоть международное коммунистическое движение. Павел Судоплатов вспоминал, что Троцкий "прилагал немалые усилия для того, чтобы расколоть, а затем возглавить мировое коммунистическое движение, вызывая брожение в рядах коммунистов, ослабляя нашу позицию в Западной Европе и в особенности в Германии в начале 30-х годов".
В 1939 году Сталин решает организовать убийство Троцкого. "Акция против Троцкого будет означать крушение всего троцкистского движения. И нам не надо будет тратить деньги на то, чтобы бороться с ними и их попытками подорвать Коминтерн и наши связи с левыми кругами за рубежом", – сказал Сталин Судоплатову, которому и было поручено организовать данное убийство. Конфликт Сталина с Троцким вышел за пределы межличностного конфликта. "Сталин, да и мы, не могли относиться к Троцкому в изгнании просто как к автору философских сочинений. Тот был активным врагом советского государства", – писал впоследствии Судоплатов.
Если конкретное решение устранить Троцкого было принято в 1939 году, то мысль об этом появилась у Сталина, как свидетельствует один неопубликованный архивный документ, не позднее 1931 года. В письме, отправленном по почте и адресованном Политбюро, Троцкий советовал советским руководителям не вмешиваться во внутренние дела испанских коммунистов (как он сам выразился, не нужно "навязывать расколы извне"). Сталин, придя в бешенство от того, что Троцкий еще осмеливается диктовать ему и его соратникам, что они должны делать, а чего не должны, написал в верхней части этого письма: "Думаю, что господина Троцкого, этого пахана и меньшевистского шарлатана, следовало бы огреть по голове через ИККИ. Пусть знает свое место. И. Сталин". Молотов написал рядом: "Предлагаю не отвечать. Если Троцкий выступит в печати, то отвечать в духе предложения т. Сталина". Данный документ был дан для прочтения всем членам Политбюро. Троцкий затем стал главным фигурантом различных судебных процессов, проходивших в Москве. Его обвиняли во всевозможных изменах – обвиняли заочно, поскольку он, живя за границей, отсутствовал, конечно же, в зале суда. Одержимость Сталина идеей о том, что у Троцкого есть какие-то сообщники – реальные, потенциальные или воображаемые, – привела к организации репрессий, которые коснулись сначала лишь военначальников, а затем и других категорий граждан. Все судебные процессы политического характера, главным инициатором которых был Сталин, основывались на вымысле и на ложных признаниях, заранее продиктованных угодившим на скамью подсудимых "злоумышленникам". Однако страх, который спровоцировал эти процессы, был самым что ни на есть настоящим. Это был страх перед оппозицией, которая – если не сломить ее репрессиями – могла в обстановке надвигающейся войны выступить против него, Сталина, уже ставшего олицетворением идеалов Октября, строительства социализма в СССР и развития коммунистического движения во всем мире. Страх Сталина перед Троцким, который не давал ему покоя, даже находясь за тридевять земель, был сильным: Троцкий продолжал поддерживать связь с некоторыми советскими дипломатами, высокопоставленными чиновниками, различными деятелями, продолжающими общаться с бывшими оппозиционерами. Архивные материалы свидетельствуют о том, что в 1930-е годы Сталину и в самом деле пришлось столкнуться с реальной оппозицией. Она, конечно, уже не могла приобрести такие масштабы, как в 1920-е годы, однако бывшие и новые оппозиционеры обсуждали друг с другом, каким образом можно было бы избавиться от Сталина. Кроме того, кое-кто безжалостно критиковал некоторые аспекты его политики: в различных частях страны раздавались нелестные высказывания в ее адрес. Хотя такие высказывания и произносились вполголоса, о них рано или поздно становилось известно самому Сталину. А он никогда ничего не забывал. Однако он и не торопился как-то реагировать: ждал своего часа…