- Благодарю вас, добро пожаловать в Пруфрокскую подготовительную школу, и ла-ла-ла. - Этим он хотел показать, что ему просто лень как следует заканчивать фразу. - По сути, я делаю мистеру По одолжение, принимая трех сирот так сразу. Он заверил меня, что вы не причините особых хлопот. Но я и сам провел некоторые расследования. Вас посылали от одного законного опекуна к другому, и всякий раз за этим следовали невзгоды. Кстати, "невзгоды" означают "несчастья".
- В нашем случае, - сказал Клаус, не указывая на то, что он сам знает значение слова "невзгоды", - они означают Граф Олаф. Именно он был причиной всех несчастий, постигавших наших опекунов.
- Именно он был причиной всех несчастий, постигавших наших опекунов, - передразнил противным голосом Ниро. - Откровенно говоря, меня не интересуют ваши проблемы. Я - гений и, кроме скрипки, ни на что не могу тратить время. Достаточно удручает уже то, что мне пришлось взять на себя обязанности завуча, но как быть, если ни один оркестр не оценил моего таланта. И я не собираюсь еще больше удручать себя выслушиванием проблем трех сопляков. Как бы то ни было, в Пруфрокской подготовительной школе вам не удастся свалить собственные недостатки на так называемого Графа Олафа. Глядите.
Ниро шагнул к компьютеру и стал жать на две кнопки. Экран засветился светло-зеленым светом, как будто страдал от морской болезни.
- Это усовершенствованный компьютер, - продолжал Ниро. - Мистер По сообщил мне необходимые данные о человеке, которого вы именуете Граф Олаф, и я внес их в программу. Видите? - Ниро нажал еще одну кнопку, и на экране возникло небольшое изображение Графа Олафа. - Теперь, когда усовершенствованный компьютер о нем знает, вам нечего беспокоиться. - Но каким образом компьютер может не подпускать к нам Графа Олафа? - спросил Клаус. - Что бы ни появлялось на экране, Графу Олафу ничто не помешает объявиться тут и устроить неприятности.
- Я не собираюсь утруждать себя объяснениями, - заявил Ниро. - Все равно таким невеждам, как вы, не понять гения. Ну ничего, Пруфрокская подготовительная позаботится об этом. Уж тут вас заставят получить образование, даже если придется применить насилие. Кстати говоря, надо вам все показать. Подойдите к окну.
Бодлеры подошли к окну и взглянули вниз, на бурую лужайку. Отсюда, с высоты девятого этажа, бегающие внизу дети казались муравьями, а пешеходная дорожка выглядела как брошенная лента. Ниро стоял позади детей и указывал на все скрипкой.
- Итак, здание, в котором вы сейчас находитесь, является административным. Вход сюда учащимся строго воспрещен. Сегодня вы тут впервые, так что я вас прощаю, но если появитесь еще раз, вам запретят пользоваться за едой серебряными вилками и ложками. Вон в том сером здании находятся учебные классы. Ты, Вайолет, будешь учиться у мистера Реморы, в классе номер один, а ты, Клаус, будешь заниматься в классе номер два у миссис Басс. Способны запомнить? Класс номер один и класс номер два? Если нет, тогда я напишу вам это на руке несмываемым фломастером.
- Мы способны запомнить, - торопливо ответила Вайолет. - А где классная комната для Солнышка?
Завуч Ниро выпрямился во весь свой рост, а именно один метр семьдесят восемь сантиметров.
- Пруфрокская подготовительная школа серьезное учебное заведение, а не детский сад. Я говорил мистеру По, что ей найдется, где жить, но для младенца в школе места нет. Солнышко будет выполнять для меня секретарские обязанности.
- Агрегг? - недоуменно спросила Солнышко. "Недоуменно" здесь означает "не веря своим ушам", а "агрегг" - "Как?! Не могу поверить". - Но Солнышко совсем маленькая, - возмутился Клаус. - Маленькие дети не работают.
- Маленькие дети не работают, - передразнил Ниро и продолжал: - Но маленькие дети и не живут в школах-интернатах. Маленьких детей научить ничему нельзя, поэтому она будет работать на меня. Ей всего лишь придется отвечать на телефонные звонки и выполнять канцелярскую работу. Это не так уж трудно, к тому же работать на гения большая честь. Дальше. Если кто-то из вас опоздает на урок или Солнышко опоздает на работу, вам свяжут руки за спиной во время еды и вам придется брать пищу ртом, как едят собаки. Ну и конечно, Солнышко вообще лишат привилегии пользоваться серебряной ложкой и вилкой, потому она что будет работать в административном здании, куда ей вход запрещен.
- Но это несправедливо! - не удержалась Вайолет.
- Но это несправедливо! - пропищал завуч Ниро. - Вон в том каменном здании - столовая. За завтраком, ланчем и обедом блюда подаются быстро. Если опоздаете, у вас отберут чашки и стаканы и тогда питье вы будете лакать прямо с подноса. Вон то прямоугольное здание с закругленным верхом - большой зал. Каждый вечер я даю там шестичасовой скрипичный концерт, присутствие считается обязательным. Слово "обязательный" означает, что в случае отсутствия вам придется купить мне большой кулек карамелей и наблюдать, как я их съем. Лужайка служит спортивным залом. Наша постоянная учительница гимнастики мисс Тенч несколько дней назад нечаянно выпала из окна третьего этажа, но мы нашли замену, и учитель вот-вот прибудет. А пока я распорядился, чтобы дети взамен уроков гимнастики просто бегали как можно быстрее туда-сюда по лужайке. Вот, пожалуй, и все. Есть вопросы?
"Что может быть хуже всего этого?" - хотела спросить Солнышко, но хорошее воспитание не позволило ей задать такой вопрос. "Что за жестокие, несусветные наказания и правила? Вы, наверное, шутите?" - хотелось спросить Клаусу, но он и так знал, что ответ будет: "Нет, не шучу". Одна Вайолет придумала вопрос, который стоило задать.
- У меня есть вопрос, завуч Ниро. Где мы будем жить?
Ответ Ниро был настолько предсказуем, что они все могли произнести его хором вместе с этим никчемным администратором.
- Где мы будем жить? - пропищал он издевательским тоном. После чего все-таки соблаговолил ответить: - У нас в Пруфрокской подготовительной великолепное общежитие. Вы не могли не заметить серого здания, построенного целиком из камня и имеющего форму большого пальца. Внутри есть большая общая гостиная с кирпичным камином, комната для игр и большая библиотека, где выдают книги учащимся. У каждого ученика отдельная комната, и каждую среду туда ставится ваза со свежими фруктами. Ну как, нравится вам это?
- Кииб! - крикнула Солнышко, желая сказать что-то вроде: "Я люблю фрукты!"
- Рад это слышать, - продолжал Ниро. - Но только вам все это видеть почти не придется. Чтобы жить в общежитии, вы должны иметь разрешение с подписью кого-то из родителей или опекуна. Но родители у вас умерли, а мистер По говорит, что все ваши опекуны или убиты, или отказались от вас.
- Но разрешение наверняка может подписать мистер По, - высказала предположение Вайолет.
- Нет, наверняка не может, - отрезал Ниро. - Он не родитель и не опекун. Он банковский чиновник, который занимается вашими делами.
- Но ведь это почти одно и то же, - запротестовал Клаус.
- Но ведь это почти одно и то же, - передразнил Ниро. - Надеюсь, после нескольких семестров в Пруфрокской подготовительной вы усвоите разницу между родителями и банковским чиновником. Боюсь, вам придется жить в небольшой лачуге, сделанной целиком из жести. Там нет ни гостиной, ни комнаты для игр, ни библиотеки. Спать вы будете каждый на своей кипе сена и - никаких фруктов. Место мрачноватое, но поскольку, по словам мистера По, вам не раз приходилось испытывать неудобства, я решил, что вам не привыкать.
- А вы не могли бы сделать исключение? - вежливо попросила Вайолет.
- Я скрипач! - завопил вдруг Ниро, - Мне некогда делать исключения! Я должен упражняться на скрипке! Так что будьте добры, покиньте мой кабинет и дайте мне работать!
Клаус открыл было рот, желая сказать что-нибудь еще, но, взглянув на Ниро, понял, что без толку уговаривать этого упрямца, поэтому Клаус с хмурым видом последовал за сестрами к выходу, не сказав больше ни слова. Но когда за ними закрылась дверь, словечко сказал сам завуч Ниро и притом повторил его трижды. Выслушав эти три слова, дети поняли, что он им нисколько не сочувствует: едва они покинули кабинет, как Ниро, считая, что его никто не слышит, сказал: "Хи-хи-хи".
Правда, завуч Пруфрокской подготовительной, конечно, не сказал именно так: "Хи-хи-хи". Когда вы читаете в книге слова "хи-хи-хи", или "ха-ха-ха", или "хе-хе-хе", или даже "хо-хо-хо", это просто означает, что кто-то смеется. Однако в данном случае слова "хи-хи-хи" даже приблизительно не могут описать смех завуча Ниро. Смех был визгливый, смех был скрипучий и какой-то шершавый и даже хрустящий, будто одновременно Ниро жевал жестянку. Но что хуже всего, смех был жестокий. Вообще жестоко смеяться над людьми, хотя и трудно бывает удержаться, если на них, скажем, уродливая шляпа. Но ни на ком из Бодлеров не было уродливой шляпы. Они были просто дети, которые только что услышали неприятные новости, и если бы Ниро испытывал такую уж сильную потребность посмеяться над ними, ему следовало сдержаться, пока они не окажутся вне пределов слышимости. Но завуч Ниро и не собирался сдерживаться, и вот, слыша его смех, бодлеровские дети поняли, что сказанное их отцом в тот вечер, когда родители рано вернулись с концерта, неверно. Есть на свете звук хуже, чем звук скрипки, когда на ней играет не умеющий на ней играть. Визгливый, скрипучий, шершавый, хрустящий и жестокий смех завуча, смеявшегося над детьми, вынужденными жить в лачуге, был гораздо, гораздо хуже. Поэтому, когда я пишу сейчас, скрываясь в горной хижине, слова "хи-хи-хи" и когда вы, где бы вы ни скрывались, читаете слова "хи-хи-хи", знайте, что "хи-хи-хи" - худшие звуки из всех, слышанных Бодлерами.
Глава третья
Выражение "делать из мухи слона" попросту значит преувеличивать что-либо, когда оно вовсе не заслуживает преувеличенного внимания. Легко понять, откуда взялось это выражение. Муха - маленькая, ее можно не заметить, если только она не будет к вам приставать. Чего нельзя сказать о слоне. Он не будет к вам приставать, если оставить его в покое, но не заметить его невозможно, и он в самом деле заслуживает большого внимания. Он очень высокий, и если на него залезть, то можно свалиться, а если его разозлить, то он может напасть и покалечить или даже убить множество людей. И если кто-то делает из мухи слона, он притворяется, будто столкнулся с чем-то таким же опасным, как разъяренный слон, когда на самом деле его просто пощекотала муха.
Когда бодлеровские сироты добрались до лачуги, где им предстояло жить, они сразу увидели, что завуч Ниро вовсе не делал из мухи слона, когда назвал лачугу мрачным местом. И он никоим образом не делал из слона муху. Лачуга и вправду, как он говорил, оказалась маленькой и была сделана из жести, и там действительно не было ни гостиной, ни комнаты для игр, ни библиотеки. Там и в самом деле было три кипы прессованного сена вместо кроватей и абсолютно никаких свежих фруктов. Но завуч Ниро опустил кое-какие детали, и именно эти детали делали лачугу еще хуже. Первое, что заметили Бодлеры, были мелкие крабы, каждый величиной с коробок спичек. Хижина буквально кишела ими, они бегали по дощатому полу, щелкая в воздухе своими маленькими клешнями. Дети зашли внутрь, уныло уселись на сено и с огорчением увидели, что крабы тут же принялись отстаивать свои территориальные права, то есть в данном случае "очень расстроились, застав детей в своем жилье". Крабы столпились вокруг Бодлеров и угрожающе защелкали клешнями. К счастью, с меткостью у крабов обстояло неважно, а также, к счастью, маленькие клешни могли разве что сильно ущипнуть, не более того. Однако несмотря на их относительную безвредность, крабы не способствовали уюту в лачуге.
Усевшись на сено, дети подобрали под себя ноги, чтобы избежать щелкающих клешней, и посмотрели вверх, и тут они увидели еще одну деталь, которую не счел нужным упомянуть Ниро. На потолке росла какая-то плесень в виде светло-коричневой и мокрой шишки. Каждые несколько секунд сверху капала влага, издавая "плюх", так что детям приходилось увертываться. Как и мелкие крабы, плюхающий нарост был, видимо, довольно безвреден, но так же, как и крабы, делал лачугу еще неуютнее.
И наконец, сидя на кипе сена с поджатыми ногами и увертываясь от падающих капель, дети увидели еще одну безвредную, но отталкивающую деталь, которая делала лачугу даже хуже, чем они заключили из слов Ниро, а именно - окраска жестяных стен. Все стены были ядовито-зелеными, с рисунком из крошечных розовых сердечек, как будто лачуга - открыт-ка на Валентинов день, а не жилое помещение. Бодлеры решили, что уж лучше смотреть на кипы сена, или на мелких крабов на полу, или даже на светло-коричневую плесень на потолке, чем на безобразные стены.
В общем и целом лачуга не годилась даже под хранилище банановой кожуры, что уж говорить о домашнем приюте для троих невзрослых детей. Признаюсь, если бы мне сказали, что отныне это мой дом, я бы, наверное, бросился на кипу сена и закатил истерику. Но Бодлеры давным-давно усвоили: как ни весело закатывать истерики, они редко разрешают возникшие проблемы. Поэтому, посидев некоторое время в унылом молчании, сироты сделали попытку взглянуть на ситуацию с хорошей стороны.
- Комнату, конечно, не назовешь приятной, - проговорила наконец Вайолет, - но если как следует подумать, уверена, я что-нибудь придумаю, чтобы прогнать крабов.
- А я почитаю что-нибудь про светло-коричневую плесень, - добавил Клаус. - Может, в библиотеке общежития найдется информация о том, как добиться, чтобы с потолка не капало.
- Ивозер. - Солнышко хотела сказать что-то вроде: "Поспорим, я соскребу моими четырьмя зубами краску со стен, чтоб они стали менее безобразными".
Клаус поцеловал младшую сестру в макушку.
- По крайней мере, мы хоть в школу будем ходить. А то я уже соскучился по настоящим занятиям. - Я тоже, - сказала Вайолет. - И по крайней мере, мы познакомимся с кем-то нашего возраста. А то мы давно имеем дело только со взрослыми.
- Уоник, - добавила Солнышко, что возможно значило: "И овладеть секретарскими навыками для меня волнующая возможность, хотя на самом деле мне бы следовало ходить в детский сад".
- Все верно, - подытожил Клаус. - Как знать? А вдруг усовершенствованный компьютер способен не пустить сюда Графа Олафа, а это самое важное.
- Ты прав, - согласилась Вайолет, - мне хорошо в любом помещении, где нет Графа Олафа.
- Оло, - докончила Солнышко, что означало: "Даже если это помещение безобразное, сырое и полно крабов".
Дети вздохнули и немножко посидели не двигаясь. В лачуге было тихо, если не считать пощелкивания мелких крабов, плюханья какой-то жидкости с потолка да вздохов Бодлеров, когда они оглядывали безобразные стены. Как ни старайся, у них никак не получалось сделать из слона муху. Сколько бы они ни воображали себе настоящие классы, детей своего возраста или волнующую возможность освоить секретарские навыки, новый дом все равно казался им гораздо, гораздо хуже, чем самая приставучая муха.
- Ну ладно, - через некоторое время проговорил Клаус, - мне кажется, время близится к ланчу. Помните, если мы опоздаем, у нас заберут чашки и стаканы, так что лучше пойти.
- Дурацкие правила. - Вайолет уклонилась от очередного "плюх". - У ланча нет определенного времени, откуда мы знаем, когда у них тут ланч.
- Ты права, - поддержал ее Клаус. - А как тебе нравится, что Солнышко накажут, если она войдет в административное здание? Она же обязана туда ходить как секретарша Ниро. Вот уж полный бред!
- Кальк! - Солнышко положила маленькую руку брату на колено. Она имела в виду нечто вроде: "Не беспокойся. Я маленькая и еще не умею пользоваться как следует ложкой и вилкой. Не важно. Пускай забирают".
Какими бы нелепыми ни казались здешние правила, детям совсем не хотелось, чтобы их наказали, поэтому все трое, ступая с крайней осмотрительностью (здесь это означает "стараясь не наступать на отстаивающих свою территорию крабов"), двинулись к выходу и скоро вышли на бурую лужайку. Должно быть, урок гимнастики закончился, бегающие дети исчезли, что заставило Бодлеров ускорить шаг в сторону столовой.
За несколько лет до происходящих событий, когда Вайолет было десять лет, Клаусу восемь, а Солнышка еще и в помине не было, семейство Бодлеров отправилось на ярмарку их округа посмотреть на свинью, которую дядя Элвин выставил на конкурс. Конкурс свиней показался им довольно скучным, но зато в соседней палатке проходило другое состязание, которое очень заинтересовало семейство Бодлеров: конкурс на самую большую лазанью, что, как известно, род запеканки. Эту лазанью испекли одиннадцать монахинь, она завоевала синюю ленту и выглядела как большой мягкий матрас. Быть может, оттого, что брат с сестрой находились тогда во впечатлительном возрасте (имеется в виду десять и восемь лет от роду), Вайолет с Клаусом запомнили лазанью на всю жизнь и не сомневались, что такой огромной они больше никогда не увидят.
Но они ошибались. Войдя в столовую, они увидели, что их ждет лазанья величиной с танцевальную площадку. Она покоилась на громадной подставке, чтобы не сжечь пол, а особа, раздававшая запеканку, была в предохранительной металлической маске, так что в прорезях виднелись только глаза. Ошеломленные Бодлеры встали в длинную очередь и начали ждать, когда особа в металлической маске бухнет им на уродливые пластиковые подносы по ломтю запеканки. Что она и сделала совершенно молча. Получив лазанью, сироты прошли дальше и взяли на конвейере зеленого салата из таза размером с пикап. Рядом с салатом возвышалась гора чесночного хлеба, а в конце конвейера поджидала еще одна особа в металлической маске, раздававшая серебряные столовые приборы тем учащимся, кто не заходил в административное здание.
Бодлеры сказали "спасибо" особе и в ответ им был медленный кивок металлической головы. Потом они оглядели битком набитый зал столовой. Сотни детей уже получили свои порции лазаньи и теперь сидели за длинными прямоугольными столами. Бодлеры увидели нескольких детей, которые явно побывали в административном здании, - серебряных ложек и вилок у них не было. Увидели Бодлеры и нескольких учащихся со связанными за спиной руками - очевидно опоздавших на урок. Было там еще несколько человек с печальными лицами, как будто им уже пришлось купить кое-кому карамелей и наблюдать за их поеданием. Сироты предположили, что эти учащиеся не присутствовали на шестичасовом концерте завуча Ниро.
Но не созерцание этих наказаний заставило бодлеровских сирот застыть на месте - просто они не знали, где им сесть. Столовая вообще такое место, которое может озадачить человека, потому что в каждой из них свои правила и не всегда ясно, где можно пристроиться поесть. Обычно Бодлеры садились рядом с кем-нибудь из своих друзей, но сейчас друзья остались далеко-далеко от Пруфрокской подготовительной школы, и поэтому Вайолет, Клаус и Солнышко без конца оглядывали зал, полный незнакомых людей, опасаясь, что им так и не удастся куда-нибудь поставить свои уродливые подносы. Наконец они встретились взглядом с девочкой, которую видели на лужайке и которая дала им такое странное прозвище, и сделали несколько шагов в ее сторону.
Мы - то с вами знаем, что эта противная девчонка не кто иная, как Кармелита Спатс, но Бодлеров с ней никто должным образом не знакомил, и они не представляли себе, до какой степени она противная. Правда, едва они успели подойти поближе, как она тут же просветила их на сей счет.